Долгое время я думал, что моё влечение к Джемину было единственной проблемой, пока впервые не столкнулся с сасэн-фанаткой. Тогда переменных в моем уравнении самообладания стало на одну больше.

После карантина наш график преобразился, всё свободное время уходило на переезды и перелёты, и мы почти не спали. Я не знал, на чём вывозил это всё вечный энерджайзер На Джемин, вероятно на кофе, но мне бессонные ночи давались ужасно. В нашей семёрке разве что только Марк, привычный к такому графику, наконец-то воссоединившийся с нами ещё находил силы здороваться со стаффом и фанатами каждый раз в аэропорту, у меня же было желание нахлобучить на себя маску и капюшон побольше и ни на кого не смотреть. Разве что только на На Джемина.

Хоть моя одержимость им за это время уже стала обыденностью, сходить на нет она всё так же не собиралась. Вместо этого, каждый день этого напряжённого графика может только тем я и жил, что украдкой наблюдал за ним. Я итак знал его уже очень долго, но только лишь осознав это невзаимное притяжение, я стал смотреть на Джемина иначе.

Каждую чёрточку его, каждую родинку, каждую тень скрытой эмоции я выучил наизусть. Каждую деталь его жизни, которая казалась мне искренней и настоящей, я спрятал так глубоко на дне своего сердца, что никто при желании не нашел бы её там.

Это не было похоже на простое желание обладать. Будь это оно, может всё закончилось бы вместе с взрослением, но оно не закончилось. Шли дни, недели, сменялись часовые пояса, самолёты, города, где-то в них жили такие же люди как и мы, наши фанаты или нет, встречались, влюблялись, расставались, в этих городах поезда сходили с рельс и заводы коптили небо, и только чувство, живущее внутри меня всё крепло, превращаясь из влечения в горячую запретную влюблённость, о которой никто не знал.

Когда он говорил – я смотрел. Когда он дурачился – я улыбался. И только когда язык его тела перетекал в откровенный скиншип на камеру, я деревенел и паниковал. Это было болезненнее всего, потому что я хотел по-настоящему всего того, что он делал, лишь бы покрасоваться. Я искал в этом искренности, серьёзности, подтверждения своим чувствам, и не находил. И на доли секунды мне хотелось, чтобы и наедине он был таким, прилипчивым и тактильным.

Но он не был.

Конечно, я знал, что образ сладкого мальчика навязала ему компания, но он ложился на него так естественно, что и не отодрать. От этого так сложно и непривычно было изредка, украдкой видеть, как эта привычная маска осыпается с его лица в минуты наибольшей усталости, как опускаются его губы и едва заметно дрожат пальцы. В этом мы с На Джемином были похожи. Мы оба притворялись, что всё это ещё нравится нам.

Я не знаю, что стало поворотной точкой для него, но для меня этим стало осознание того, что и у меня тоже есть сасэн-фанаты. До этого казалось, что это обойдёт меня стороной, что мы не настолько популярны, чтобы у нас были сталкеры. Но я так ошибался.

Это случилось ещё до карантина. Сначала это была одна девушка. Она написала мне через каток и сказала, что училась со мной в одной школе. Это был мой личный аккаунт, о котором знали только ребята и стафф, и конечно я ничего не заподозрил. Тем более она назвала имена моих преподавателей и пары человек из моего класса, возможно она действительно училась со мной, подумал я тогда. Возможно она даже не знала о том, что я дебютировал.

Какой дурак! Конечно, к тому времени уже вся школа знала, что я дебютировал. Глупо было думать иначе, ведь мы шли на дэсан и уже собирали стадионы в Инчхоне и Пусане. Нас знала почти вся Южная Азия, не то, что моя школа.

Я слишком поздно заблокировал её, только тогда, когда она начала слать интимные фотографии и говорить, что знает моё расписание. Это заставило меня насторожиться. Но было уже поздно.

Скорее всего она была не одна, существовал какой-то особый чат таких людей, или чаты, и мой личный номер каким-то образом оказался там. Я не знаю, кто его слил, но последствия не заставили себя ждать.

Они стали названивать мне несколько раз в день, видимо по очереди, потому что голоса были разные, но иногда повторялись. Как только я блокировал один номер, у них появлялся новый, и в какой-то момент я даже перестал носить с собой телефон, пока меня не поймал менеджер Со и в принудительном порядке не всучил его обратно.

Как и с Джемином я никому ничего не сказал. Мне было страшно, но не сильно, по крайней мере мне казалось, что я могу это контролировать. Но хоть я знал На Джемина слишком долго, я всё же ещё недостаточно хорошо его знал.

Это был один из вечерних эфиров, он пришёл ко мне в комнату, чтобы записывать вместе со мной, в очаровательной голубой пижаме, не накрашенный и домашний. Мы дурачились, я читал комментарии с телефона Джемина и даже слишком расслабился. Может быть от того, что я не видел обращённых в нашу сторону глаз, только мигающий огонёк камеры, мне было проще совладать со своей паникой от его прикосновений. Это было как если бы мы были совсем наедине.

– Джено-я, передай привет сиджени, – мурлыкнул Джемин, привалившись к моему плечу, и его посечённые светлые волосы защекотали мне шею и край подбородка. Я улыбнулся и помахал в камеру. Говорить не хотелось, так что я спихнул эту роль на Джемина, он прекрасно с этим справлялся.

И в этот момент на мой телефон кто-то позвонил. Внутри ёкнуло, и я потянулся к нему. Конечно, я знал, кто звонил. Нужно было просто сбросить вызов и включить режим полёта, всё равно нам хватало и телефона Джемина. Но Джемин даже не дал мне взять его. Вместо этого он принял вызов и прижал телефон к уху, прикрывая динамик ладонью, и заговорил куда-то в сторону, чтобы на камеру не было слышно:

– Думаешь я не знаю, кто ты? Прекрати ему звонить, поняла? Или у тебя будут большие проблемы, я тебе это обещаю.

Он сказал это так серьезно, что я едва узнал его голос и едва смог справиться с волнением внутри себя. Он знал. Как много ещё он знал? Чтобы скрыть смятение я принялся рассказывать что-то на камеру, уже и не помню что. Помню только, что как только эфир закончился, Джемин содрал с головы плюшевую повязку, которая держала его волосы над лбом, и уставился на меня. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.

– И когда ты собирался мне об этом рассказать?

– Не понимаю о чём ты, – тяжело выдохнул я и поднялся с пола. Нужно было переодеться. И я точно не хотел выяснять с ним отношения прямо сейчас. Я был ещё под впечатлением от него, и мог наговорить слишком много того, о чём бы точно потом пожалел бы.

– О, не держи меня за идиота, Ли Джено-щи, – угрожающе прошипел Джемин, как истинный слизеринец, и я услышал, как он поднимается с пола следом за мной. – С каких это пор ты взял в привычку скрывать что-то подобное от меня?

«С тех самых пор, как дрочил на тебя, тупица» – чуть не огрызнулся я, но вовремя прикусил язык. Раздражение было тем, что я не мог контролировать никогда, оно накрывало сразу же, как только я пытался задавить в себе панику или смятение. Такая себе постоянная в моём уравнении самообладания.

– Всё ещё не понимаю, о чём ты.

– О твоих сталкершах, блять. Сколько они уже звонят тебе? Неделю? Месяц?

Он продолжал напирать, а я упрямо не поворачивался к нему лицом, вместо этого расстёгивая пуговицы на пижамной рубашке. Спать в такой одежде я просто ненавидел, швы постоянно мешались и натирали, а этикетка шкрябала спину. А тут ещё и Джемин выводил меня из себя.

– Выйди, я хочу переодеться.

– Ну уж нет, – Джемин дёрнул меня за руку, разворачивая к себе лицом. Именно в этот момент я взялся за следующую пуговицу, и, не рассчитав силу, рванул её от себя. Вместе с ней и остальные с дробным стуком посыпались на пол. – Ты мне всё расскажешь прямо сейчас. Что ещё ты от меня скрываешь?

Он тяжело дышал и был так близко, что я невольно сглотнул. Никогда раньше я не видел На Джемина таким встревоженным и злым. Какая-то часть меня даже злорадно усмехнулась: «Посмотри, он волнуется за тебя. Это успех». Его светлые волосы с одной единственной синей прядью на чёлке были взлохмачены и, нервничая, он лохматил их ещё сильнее.

Джемин всё ещё держал меня за руку, и осознание этого жгло меня больше, чем само прикосновение. Подайся я чуть ближе, и смог бы поцеловать его, так близко он был. Но я этого не сделал. Я действительно никогда не видел На Джемина таким, и эта его реакция не на шутку испугала меня. Собрав всё самообладание в кулак, я расцепил пальцы на своей руке и заглянул ему в глаза:

– А что насчёт тебя, Джемин? Что насчёт твоих секретов? Кажется, я совсем тебя не знаю.

Он отшатнулся от меня после этих слов, и как-то пусто усмехнулся. Это и было ответом.

Его образ рассыпался в моих глазах всего от одного короткого разговора, как карточный домик от лёгкого сквозняка, а я стоял посреди комнаты в порванной пижамной рубашке и не понимал, того ли На Джемина я хотел всё это время, того ли На Джемина я знал.

И, что было, пожалуй, даже страшнее, я впервые задумался о себе. Если даже Джемин не знал меня настоящим, то кто ещё мог знать? Кто ещё мог бы понять меня, если я не мог открыться даже ему, тому, чьё имя я носил внутри себя уже много лет?