Рассказ выиграл в конке: «Конкурсы от деда и его друзей»
Организатор: Tolik-Sever
____________________________
***

Старенькие половицы противно поскрипывали от «кошачьей поступи» светловолосого парня, слишком пьяного, чтобы изображать из себя пушинку. Из студии в конце коридора донёсся хриплый уставший голос:

— Можешь не красться, я не сплю.

Парень вмиг сбросил кеды в углу коридора и, пошатываясь, направился на голос. Войдя в студию, сразу же встретил взглядом циферблат на стене.

— Ого. Четыре утра, — констатировал он с усмешкой и осмотрелся в комнате, заставленной полотнами и усыпанной эскизами, в поисках сестры. Нашёл с трудом, — сидящую на полу пред пленэром с тёмной картиной в процессе.

— А ты чего это... — подступая, он приметил каменное выражение лица сестры и опустошенную бутылку рома, смирно стоящую возле неё, и рассмеялся: — У-у-у, да ты ещё пьянее меня! Хотя это я тусил всю ночь, — подметил он, важно отставив палец, и приземлился рядом. — Что за повод? — Но сестра стоически молчала и даже ухом не повела. Его взор пожирала тьма замысловатой абстрактной картины. — Мрачняк. Но это круто. Честно. Ты прям реинкарнация Бексиньского. Новый проект? — спросил он, заглядывая сестре в лицо. — Или для себя? — но так и не услышал ответа; глаза сестры, направленные на абстрактный этюд, казались стеклянными и жутким. Он помахал рукой перед её лицом, надеясь вывести из прострации: — Э-эй? Приём, приём, как слышно? Что с тобой такое, ты словно в облаках витаешь. Причём в грозовых, судя по настроению, — добавил он, стушевавшись от монументальной недвижимости сестры. Она моргнула лишь спустя мгновение и, не поворачиваясь, произнесла с запинкой:

— Мне кажется... кажется, это снова началось.

— Что началось? — насторожился брат, силясь сконцентрировать разрозненное внимание. — О чём это ты вообще?

— Так уже было, Дрейк, знаешь, это как... дежавю, — подобрала она сравнение. — Словно бы вся эта вереница смертей водит хоровод вокруг меня.

Понимание ситуации вмиг достигло пика. Дрейку было совсем не по нраву то, что так гложет сестру, и, взяв себя в руки, он включил «скептика».

— О, да перестань! Причём здесь ты? — разубеждал он. — Твой начальник был тем ещё скотом, ясно? Нет ничего удивительного в том, что кто-то решил его грохнуть.

— Да, конечно, — закивала она, но интонация не сулила ничего хорошего. — А Джейн месяцем ранее, а Роджерс полгода назад?

— Не сходи с ума, Миа! — воскликнул он, кривясь, словно от неслыханной ереси. — Этот ваш Роджерс умер от многолетнего сотрудничества с бренди и сигарами. А престарелой шлюшке Джейн стоило меньше гулять по барам и снимать непонятных мужиков, — отметил он едко, активно жестикулируя. — Я, вообще, не удивлюсь, если она укатила с каким-нибудь байкером на край света. О чём мы, вообще, говорим, я не понимаю! — поражался Дрейк. — Какое все эти события имеют к тебе отношение?

— Прямое, — незамедлительно ответила сестра. — Для тебя не секрет, что только из-за Роджерса я не могла получить повышение. И меня повысили сразу же, кажется, даже прежде, чем успел остыть его труп!

— Я вообще не догоняю, что ты ловишь с этими акционерными крысами? — пытался перевести он тему, чувствуя, что Миа не совсем в себе, или же её воспалённая фантазия слишком отверстая. — Пошли их всех и организуй свою выставку. Тебя ждёт успех, я гарантирую!

Сестра впервые за весь разговор пошевелилась, сжав в кулаке край своей рубашки.

— Ты вообще меня слышишь? — и злые ноты в голосе заставили Дрейка максимально напрячься. — Джейн и вовсе недвусмысленно дала мне понять, что выселит нас обоих к чертям, если ты не съедешь. Ни говоря уже о...

— Ты ещё вспомни нашего ублюдка отчима, подохшего от палёного виски, — перебил её брат, верно подобрав козырь, но не успел вовремя остановиться. — Или того придурковатого паренька, который был втрескан в тебя по уши в старших классах, а потом вдруг куда-то пропал.

Лишь произнеся последнее слово, он тут же пожалел об этом. Ведь каждый, кто когда-либо знал Мию, помнил и Тео, и то, как тяжело она переживала внезапное исчезновение парня. Казалось, она была влюблена раз и навсегда, и как была окрылена, и улыбалась, и цветы, которые она рисовала, особенно цвет шалфея в кружении грёз, — самые чудесные и светлые картины Миа написала именно в тот период. Сейчас в них царствовал только мрак.

— Я же говорю, — пробормотала Миа, совсем поникнув, — это преследует меня всю жизнь

Пытаясь хоть как-то капитулировать свои слова и спасти положение, Дрейк саркастически закатил глаза в потолок, зная, как сестру это забавляет.

— Тебя преследует только паранойя.

Она привычно усмехнулась, но тревога была стократ сильнее мимолётного впечатления.

— Нет, нет, послушай, — замотала Миа головой, неистово доказывая: — Так уже было.

Дрейк с досады всплеснул руками, обращаясь буквально к потолку:

— Да ж такое-то... — и уронив голову, ущипнул себя за переносицу. Миа же всё неустанно пыталась донести до брата груз переживаний:

— Очень часто окружающие меня люди, вредоносные люди, — не унималась она, на эмоциях, размахивая кистью в руках, — угрожающие моим планам или даже жизни, пропадают внезапно, тяжело заболевают и умирают, или их просто находят в канаве в одно прекрасное утро. Знаешь, это чертовски походит на... какое-то проклятье.

— Проклятье? — озадачился парень, и тревога обволокла его в саван ложной иронии. — Ты сейчас серьёзно?

— Боже, а как ещё это назвать?  — сокрушалась Миа. Её руки дрожали, и она просто не знала, куда их деть: макнула кисть в краски, но тщетно — не смогла даже донести руку до пленэра. Миа была в панике и благоговении одновременно. От своих собственных размышлений.

— Тогда уж не проклятье, — усомнился Дрейк, — а элементарное везение.

Но Миа, посмотрев брату в глаза, едва ли утаив всё своё смятение и все ужасы, представшие ей образами, не сдержалась:

— Везение? Ты в своём уме вообще?! — закричала она и впилась рукой в светлые растрёпанные кудри. — Такое чувство, что стоит мне сделать шаг, как непременно кто-нибудь умрёт или пропадёт, или ещё какое-нибудь дерьмо!

Дрейк ловко отнял кисть у сестры и развернул её за плечи к себе, захватив взгляд, полный сомнений и страхов.

— В мире за одну секунду умирают десятки людей, — сказал он спокойно, но твердо, будто разъясняя состав фундамента мира ребёнку, впервые увидевшему, что такое смерть. — В этом городе, как и в любом другом, ежедневно умирают люди. Просто потому что... это люди: они рождаются и умирают. Другого, знаешь ли, не дано.

Волна помутнения отхлынула от сознания девушки, но оставив неизгладимый след. Она не готова была принять это объяснение. Но правду принять не готова была тем более.

— Всё равно это как-то странно.

— О, да что ж ты такая мнительная... — тяжко вдохнул Дрейк и уставился на пустую бутылку рома. — И ты вот что, серьёзно, из-за этого так уделалась?

Худые плечи поднялись и резко опустились, а лёгкие, вобрав живительный воздух, выплюнули его, будто яд, означая тотальную беспомощность. 

— Почти. — Миа вдруг гордо вскинула подбородок. — Кому должен отойти дом после смерти Джейн?

Она заметила лёгкий испуг в его глазах. Однако не знала, за неё ли боится Дрейк, или же за себя. Уже не знала.

— Я же сказал, — небрежно отмахнулся брат, — что договорюсь с Джейн. Как только она объявится, естественно, — спохватился он. — Тётка наша всё-таки, не выгонит же она нас, в самом деле.

— Ну, теперь-то уж точно, — подтвердила Миа, порождая вопрос во взгляде брата. — Не с кем больше договариваться.

С лица Дрейка сошли все краски. Он лишь пусто смотрел на сестру.

— К нам копы приходили, — сообщила Миа, и на глазах её проступили слёзы. — Тело нашли. В соседнем округе. Вылетела с серпантинной дороги на повороте, прям в пропасть...

А Дрейк лишь смотрел в её глаза, наполненные слезами, замерев, будто по команде.

— Слушай, — сказал он, наконец, и прочистил горло, — а ты какому Богу молишься?

Сбитая с толку Миа смогла лишь хрипло от слёз пробормотать:

— Чего?

— Да мне б такого ангела-хранителя, — усмехнулся Дрейк и резво подскочил на ноги. Миа в полнейшем шоке схватила первое, что попалось под руку, и швырнула в брата бутылку.

— Это не смешно, идиот! — пустая склянка, пролетев поверх плеча парня, разбилась о стену; Миа, сорвавшись, расплакалась навзрыд: — Машина в дребезги! Она умерла!

В звенящей тишине, колыхаемой лишь отчаянным рыданием, до кровных родственников, словно пытались докричатся осколки стекла. Дрейк вскинул руки, потрясённый выходкой сестры и её скорбью.

— Ой, только не говори, что для тебя это такое горе! Ну жаль, да... — скомкано договорил он и тут же, цокнув, признался: — А ни хрена не жаль. Ты её ненавидела, — припомнил Дрейк, уперев руки в бока. — Как, впрочем, и я. Вполне справедливо, было за что. И лично мне абсолютно наплевать.

Совершенное равнодушие брата, никогда прежде не пугало Мию: именно эта его черта всегда вносила равновесие в её жизнь, успокаивала и сподвигла смело закрывать за собой двери в прошлое. Никогда прежде, как сейчас.

Она зажала рот ладонями, только бы не выкрикнуть ему прямо в лицо: «Я знаю, чьи руки окрашены красным!»

И как ни странно, Дрейк думал о том же.

Спустя пару лет он привёз из путешествия в Индию страшную вирусную болезнь. Долгое время врачи пытались поставить Дрейка на ноги, но последнее, что он услышал от сестры:

«Я думала, что это ты. Думала, это ты — мой ангел-хранитель».

Блёклые стены палаты даже не содрогнулись от сиплого смеха.

«Вечно ты меня идеализируешь...» — только и ответил Дрейк, беспечно улыбаясь, и голос его совсем ослаб.

То были последние его слова.

После смерти брата, Миа с головой погрузилась в работу. Только бы убежать от мыслей, только бы забыться, раствориться, спрятаться. Больше не было рядом того, кто давал ей напутствия, кто был сквозняком, помогающим захлопывать ей двери в прошлое. Она так и не поняла, кем же он был: чудовищем, спасителем, вершителем её судьбы, или просто старшим братом, самым близким человеком на всём белом свете? Он так и не ответил на главный вопрос, снедающий её, вот уже столько лет.

Со временем вопрос стал эхом, потеря — фоном. Она воплотила в жизнь последнее его наставление: уволилась из компании, организовала выставку, обернувшуюся небывалым фурором. Всё, как он и говорил. Совсем скоро исполнила и своё желание: сняла небольшую квартирку недалеко от Экспоцентра. Словно расстояние могло её защитить.

И ведь она уже покинула свою рабочую студию в Экспоцентре и была на полпути к дому, как внезапно изменила маршрут. Точно зная, куда она направилась и зачем, но не зная ничего.

***

Изредка Миа возвращалась к дому, в котором осталось всё её детство и отрочество. Но лишь останавливалась напротив, никогда не заходя внутрь. Казалось, стоит это сделать, и былая боль вырвется на свободу и намертво вгрызётся прямо в сердце.

Она лишь приезжала ставить точки над «и», когда сомнения овладевали её душой. Только в этот раз, едва ли подозревая, что это за точки, и какой истории придадут форму.

Взирая на обветшавший коттедж, Миа вскользь обратила внимание на забитый почтовый ящик, принимающий по старой памяти письма никому. И уже было хотела сесть в машину и уехать, но непроницаемая тьма за окном расцвела тусклым заревом, и  вскипятила кровь в венах. Неужто, пожар? И хотелось ли ей, в самом деле, хотелось бы, чтоб он сожрал это проклятое гнездо, породившее лишь смерть и сумрак?

Игнорируя всевозможные представления бродяг, нашедших в доме приют, или просто местной шпаны, она взлетела на крыльцо. Игнорируя и страх, и горечь, и лютую ненависть, распахнула двери и растерялась в интерьере запустения. Но один единственный запах разбередил все раны. Запах шалфея, витающий в холле, лениво наполняющемся дымом. Витающий в полях, когда-то, в её потаённой памяти. В которой она не одна. Непроизвольно изогнулся уголок губ, — это ностальгия. Мимика так же безотчётно запротестовала под натиском событий дней давно минувших, — это боль.

Ринувшись в конец коридора, Миа буквально убеждала себя: «Так будет лучше, так будет правильно», попутно срывая брезент с мебели, не удосужившись даже вооружиться. Навряд ли кто-то остался в доме, был ли это поджог, или же замкнуло проводку, считала Миа. А ворвавшись в студию, словно пережила опыт вне тела. Этого она не ожидала.

Не разрастающийся пожар бросился первым в глаза, а дотлевающие на подоконнике блокнотные листы. Словно кто-то писал, а затем сжигал. Писал и сжигал. Она знала лишь одного человека, склонного безжалостно жечь свои слова. Но ни души, — только распахнутое окно зияло тьмой и огонь пожирал обои и краску, слизывая их со стен и пола. Миа чувствовала, что дело нечисто. Детство в криминальных кругах давало о себе знать редкостным чутьём. Подсознательным. И Миа, бросив брезент и безрассудную идею спасти дом от буйства стихии, по наитию попятилась в коридор. Шаг за порог, не отрывая взора от истлевших листов, — и её охватил капкан, тёплый, странный, чужой... живой, оттаскивающий её прочь от пламени. И рука в перчатке, пахнущей дубленой кожей и шалфеем, легла на открывшийся во вскрике рот.

— Не кричи, — обдало жаром её ухо. — Не надо.

Сердце рухнуло в ад, трепеща. Дыхание замерло; Миа взмолилась, тотчас же попрекая себя: «Какие Боги, о чём ты?»

— Тебе стоит убираться отсюда и поскорее, — зашептал вновь плавный знакомый голос. Рука исчезла с её лица, но не говорящий позади. — Я не шучу. Иначе это могут счесть за махинации по страховке.

— Что? — только и смогла произнести Миа, напуганная до оцепенения. Желание бежать не могло преодолеть панического ступора. Миа просто примёрзла к полу, наблюдая из холла за тем, как студию облизывает огонь. Стоило срочно покинуть дом, грозящий обратиться пепелищем.

— Вообще-то, — давольно непринужденно откликнулся неизвестный, и голос его отдалялся, — подсудное дело. Зачем ты только сюда возвращаешься, Миа? — внезапный вопрос, полный искреннего изумления, поставил девушку в тупик. Ровно как и тембр голоса, звучащий невероятно знакомо. Осмелившись обернуться, она поймала взглядом лишь тень, ускользнувшую за порог.

— Кто ты такой? И откуда меня знаешь? — но в ответ лишь огонь с треском переламывал кости дому. — Зачем устроил пожар? — допытывалась Миа, выскакивая во двор.

— Ты возвращаешься. Снова и снова, будто лелея свою боль, — пришёл к выводу незнакомец, притаившись за углом. — Мне бы этого не хотелось. Да и тебе, я думаю.

Воспоминания потоком хлынули в сознание, и многие события встали на свои места. «Это он — он, — подумала Миа, — вероломно играл с моей жизнью в дженга».

— Откуда тебе знать? — выпалила она, не совладав с собой. — Зачем ты это сделал? Всё это! Зачем ты, вообще, влезал в мою жизнь? Ты же всё перевернул!

— Я надеюсь, — ответил он, выступая из-за угла. Среднего роста силуэт остановил свой шаг на краю пожухлой лужайки. Во мраке ночи и в бликах огня он казался чёрной статуэткой. Даже лицо поглотила тень. Он просто был солдатом из чёрного воска. А Миа задыхалась от бессилия. Уже даже страх испарился, оставив лишь дикое желание упасть на колени и рассыпаться на крупицы.

— Да кто ты такой, чёрт возьми?

И никаких признаков эмоций в голосе, лишь бесстрастное:

— Уходи.

Но интонация вроде бы чужого голоса казалась Мие аудиенцией. Ведь его обладатель был совершенно особенным, был самим собой, хоть и вечно некстати и невпопад. Она давно его похоронила, прощая за невыполненные обещания: быть рядом, любить, помогать и защищать, во что бы то не стало. И даже уверенность в прочности грани между живыми и мёртвыми содрогнулась.

— Я тебя знаю, — в пылу озарения заявила Миа. Но он покачал головой.

— Нет, не знаешь.

Будучи полностью убеждённой, что не обозналась, Миа медленно подступила ближе, желая разглядеть лицо материализовавшейся бездны. А узнала человека, давно в числе без вести пропавших, нежданно подтвердившего факт своего существования.

— Ты никуда не пропадал, — осознала Миа, всматриваясь в затенённые черты, тронутые временем; примечая тёмные кудри, торчащие из-под капюшона и глаза, полные льда и пламени, — Тео.

Он мягко усмехнулся в ответ:

— Лишь, «уходил и приходил обратно,
Таким, как был, и приносил с собой
Живую воду, что смывает пятна».

Ей вдруг показалось, что она просто сходит с ума. Схватившись за голову, Миа едва ли могла избрать из тысячи вопросов один, самый главный.

— Выходит, ты в любой момент мог вернуться, но...

— Я никуда и не исчезал, — опроверг Тео, откровенно сторонясь девушку.

— Что всё это значит? Что вообще произошло? — её руки в отчаянии взлетели вверх. — Какого чёрта ты молчишь? Ты хоть на секунду представляешь, что со мной было? Я тебя похоронила! Я думала, ты мёртв! — выпалила Миа в сердцах. И холодный ответ остановил хаос и заморозил её до костей:

— Он тоже.

— Ты не послушал меня, — сорвался слабый шёпот, и внутреннему взору Мии предстали картины немыслимой жестокости. Она помнила, на что способен отчим, ни раз испытывала на себе, и не раз просила Тео не вмешиваться. Но тщетно.

— Конечно же, нет, — горько усмехнулся Тео, повесив голову.

— Что он с тобой сделал?

— Решил проучить. Но не рассчитал силы, — признался парень, ухмыляясь, словно пущему пустяку. — Видимо, я крепко его достал. Он думал, что убил меня. Боюсь, так жестоко он никогда прежде не ошибался.

— Но как, он же отравился алкоголем.

— На моих глазах. — Парень развёл руками, криво улыбаясь. — В конце концов, я же обещал его наказать?

— Ты много чего обещал.

— И слов на ветер не бросаю.

— Ты мог просто заявить в полицию.

— Мог. Но я так же понимал, что это неминуемо отразиться на тебе, — непрозрачно намекнул Тео на то, что отчим убил бы её, не раздумывая, вымещая злость. И даже брат не сумел бы ей помочь.

А он смог. Тео никогда и не прекращал это делать. Просто... по-своему. Ведь что такое любовь? Любовь, как сингулярность — единичное, неповторимое явление, порождающее смысл и носящее точечный характер. Поворотные пункты и точки сгибов; нити, узлы, преддверия и центры; точки слёз и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, жизни и смерти, точки чувствительности. Но при этом, оставаясь конкретной точкой, явление неизбежно связано с другими, и точка одновременно слывёт и линией, выражающей все ипостаси этой точки и её взаимосвязей со всем миром.

— Допустим, всё так. — Миа сложила ладони у рта, словно в молитве. — Но ты так и не вернулся.

— Я хотел. Правда, — закивал парень, поглощая хмурым взглядом полыхающий дом. — Но видимо старина Коннер, выбивая из меня всё дерьмо, выбил заодно и какую-то искру из моих мозгов. А может, это всегда во мне спало, и он лишь это разбудил. Кто я, Миа? — спросил он совершенно всерьёз. — Скажи мне, — но сам же ответил на свой вопрос: — Я — убийца. И я не могу по-другому. Я, правда, хотел бы, чтоб всё сложилось иначе, но эта жажда накатывает, как наваждение, и ничего уже нельзя поделать.

— А я всегда подозревала, что ты психопат, — сказала Миа, сама ожидая протеста в ответ, опровержения... Но ни шаг. Он вдруг оказался слишком близко, на расстоянии вытянутой руки.

— Тогда почему не бежишь?

— Если б ты хотел меня убить, —  сознавала Миа, превозмогая вращение коловорота внутри, — ты бы давно это сделал.

И вновь лишь насмешка в ответ.

— Может, я оставил тебя на десерт?

— Может, — парировала Миа, вскинув дрожащий подбородок. Но вся напускная смелость и гордость иссякла в одном прикосновении — Тео, просто протянув руку, коснулся её лица.

— Всё такая же смелая, всё такая же разрушенная. — прошептал он с меланхоличной усмешкой, и отстранился, унося с собой тепло и нечто непередаваемое. — Последние работы потрясающи. Как, впрочем, и всегда.

Миа просто зажмурилась, борясь с эмоциями и слушая шаги, увеличивающие невыносимое расстояние, непреодолимое — целая пропасть. Всё пыталась запечатлеть образ. Всё пыталась не броситься вслед, сознавая, что он не пустит её в свой мир. Кто угодно, только не тот, кто так самоотверженно любит, будучи монстром.
Так он и исчез, никогда не исчезая, оставив за собой многоточие.