Потому что это начало новой боли.
Sung Si Kyung - You Touched My Heart
***
«Он вечно будет плакать»
«И ждать случайной встречи»
«Он так устанет падать»
«Что сам погасит жизни свечи»
***
— Оу, привет. — Выговаривает Джимин, открыв дверь и видя за ней Юнги.
— Привет, где Чимин? — спрашивает бледнокожий, доставая руки из карманов куртки и засовывая их в карманы джинс, заглядывая парню за спину.
— Откуда ты узнал, что я не он? — усмехается черноволосый.
— Я вчера собственноручно клеил пластырь на его избитое лицо.
— Гордишься, что он пострадал из-за тебя? — держа рыжего за порогом, проговаривает Джимин и сам не понимает, что он чувствует к нему… Юнги нравится ему, но, почему-то все их разговоры сократились настолько, что все, о чём они говорят это Чимин.
Чимина Джимин любит.
Вернее, с ума по нему сходит. С каждым днём всё сильнее. Чёрт. И пока они с Юнги говорят о нём, Джимин точно готов защищать брата, точно уверен в том, кого выбирает и за кого будет продолжать бороться, точно уверен, что Чимин занимает намного больше места в его жизни и в его сердце. Но… когда Джимин оказывался наедине с Юнги, ещё тогда, когда тот ничего не знал о двух Паках и о, как рыжеволосый сказал тогда, предательстве, хотя Джимин так совсем не считал. Когда они оказывались наедине, Джимин готов был убежать с ним на край света… он загорался новыми огнями, которые ничуть его не обжигали, он загорался новым желанием жить, желанием что-то изменять и даже готов был отпустить брата, но, чёрт… Краев у Земли нет, потому что она круглая… и отпустить Чимина он не сможет… и убежать с Юнги тоже… потому что как-то получилось, что он нашел единственного человека, который кое-как смог бы заменить Чимина, но этот человек… без ума нравится Чимину.
«Мне надоело делать тебе больно»
«Мне надоело думать о себе»
«Мне надоело и о тебе думать, знаешь ли»
«Мне вообще думать надоело»
«Я готов отдаться дурману»
«Только если он поглотит меня с головой»
«Я не хочу знать ни тебя, ни его»
«Не хочу помнить»
«Не хочу»
«Это всё слишком больно и сложно»
«Это всё слишком для меня»
«Я всегда был слабым»
«Слабее тебя, Чимин»
«И ты первый, кто заставил меня бороться так долго»
«Но я устал»
«Ты всегда шел до победного конца»
«А я сдавался прямо перед финишем»
«Меня никогда не раздражало то, что ты во всём лучше меня»
«Потому что я смотрел на тебя иначе»
«Не как на брата»
«Я всегда тебя любил»
«Думаешь так просто от тебя отказаться?»
«Думаешь, я смогу?»
«А я вот точно знаю»
«Финиш уже виднеется впереди»
«А я останавливаюсь и падаю на землю»
«Это всё слишком для слабого человека»
«Слишком сложно для слабого меня»
— Вообще-то он пострадал из-за нас.
— В смысле?
— Фотография, из-за которой пошли слухи… на ней были мы с тобой. Тогда в парке… я был точно убеждён в том, что это Чимин, да чёрт, и причин вообще-то сомневаться не было. — Выпалил Шуга, глядя прямо на парня перед собой, стараясь понять, чем он отличается от Чимина и почему его так тянет к этому парню. Почему в таком знакомом лице всё другое?
— Ну, прости, что это был я. — Подавляя неопознанную горечь в словах, выговорил Джимин.
— Но мне понравилось, — продолжил бледнокожий. — Хотя губы у тебя не такие как у Чимина.
— И с ним ты тоже целовался? — поинтересовался Пак.
— Не думаешь, что такие разговоры не для лестничной клетки?
— Целовался? — стоял на своём Джимин.
— Нет, — тяжело выдохнул парень, а черноволосый отошел от двери, пропустив Юнги вовнутрь.
На газетном столике были разложены чертежи, а на полу валялось много скомканных листов. Кружка кофе стояла на полу у ножки столика, и Юнги был уверен на все сто, что напиток был приготовлен Чимином.
— Зачем ты пришел? — спросил, стоявший позади Шуги, парень, глядя ему прямо в спину всё это время, пока тот осматривался.
— Я к Чимину.
— Не уверен, что он покажется перед тобой.
— Тот, кто бегал за мной каждый день, моля о прощении, не покажется?
— А ты ещё то мудло. — Выпалил Джимин, узнавая в парне себя. — Ничто не вечно под этим небом… рано или поздно все опускают руки и перестают бороться. — Он говорит так, потому что знает каково это. Знает не понаслышке.
— Опускают руки тогда, когда цель уже почти достигнута.
— Хватит философствовать.
— А ты… — перебил парня Мин, — что-то ко мне чувствуешь? — слегка наклонив голову на бок, поинтересовался юноша.
— Не всё вертится вокруг тебя, знаешь ли.
— Но тогда зачем ты ходил на свидания вместо брата?
— Что не понятного, чтобы он тебе не достался.
— Какой странный у тебя способ: чтобы Чимин никому не достался, ты готов отдавать себя вместо него.
— Чимин мой. — Коротко и ясно отрезал Джимин, дав понять Юнги, что не собирается с ним церемониться. И он готов врать до потери пульса, готов отказаться от Юнги, да запросто, он думал так, думал, что это легко и поэтому бросил тому вызов, смотря на рыжего как-то надменно и видел такой же взгляд в ответ, словно в зеркало глядел. Он, правда, мог бы отказаться от этого парня, пока чувства к нему не охватили его, как пожар охватывает новые участки территории. Но для этого Паку нужно никогда не видеть его. Но сейчас Мин стоит прямо напротив него и усмехается как-то кровожадно, и это почему-то особенно нравится черноволосому. Его быть рядом не должно. Это Джимин понимал каждый раз, когда вцеплялся в бледнокожего взглядом и не мог оторваться, потому что его кожа такая… бледная и нежная, что хочется трогать. Но… чёрт, они вновь говорят о Чимине, и поэтому Пака разъедает ревность и злость.
Бляёбтвоюмать.
За что ему так? За что он любит тех, кто не любит его? За что любит недосягаемых? Словно демон, засмотревшийся на ангелов, жаждет стать таким же, но… разве только желание делает его таковым?
— Это мы ещё посмотрим, — говорит Юнги с усмешкой и трогается с места, направляясь на поиски Чимина, но Джимин не может тому позволить так бесцеремонно врываться в его жизнь и, бродя по комнатам, забирать у него самое важное. Грёбаный вор! Пак хватает Юнги за рукав куртки и тянет на себя, отчего его лицо оказывается так близко и он, наверное, впервые ощутил его аромат так чётко, будто открыл баночку духов и вдохнул.
— Стой, где стоишь иначе я трахну тебя, — вырвалось у Пака такое глупое предупреждение, отчего он пару раз чертыхнулся. А губы, на которые был устремлён взгляд, растянулись в ухмылке.
— Тебе всё равно с кем это делать, да? — шепнул Юнги, и Джимин почему-то боялся сейчас того, что рыжеволосый его возненавидит за всё это: за то, что он тоже претендует на Чимина, за то, что готов бороться и за то, что ведёт себя с ним так… хотя. Просто Паку было странно, странно чувствовать какой-то бешеный ритм сердца, он не мог понять, как всё это произошло, ведь если бы он любил Чимина, то Юнги не полюбил бы, но… как всё это тогда назвать? Иллюзия? Самовнушение? Глупость?
— Ты уверен, что тебе нужен Чимин? — почему-то произнес юноша, на что Шуга вскинул брови. — Ведь первый, к кому ты что-то почувствовал, был я. — усмехнулся черноволосый и, отпустив парня, сделал шаг назад.
И Джимин только хотел утонуть в этих растерянных глазах, и он бы непременно сделал это даже пару раз, если бы не хлопнувшая входная дверь. Юноша направляется к ней, долго не отрывая взгляда от Юнги, стоящего у стола, но когда поворачивает голову и видит стоящего на пороге Чимина, замирает, ведь Пак был уверен, что его брат дома.
— Что за нахуй? — вырывается у Джимина, который скользит глазами по блондинистой макушке. А перекрашенный брат на него вовсе не смотрит, он снимает обувь, откидывая её куда-то в сторону, расстегивает пальто и шмыгает носом в тот момент, как из заднего кармана джинс выпадает пачка сигарет, и Джимин вздрагивает и, кажется, падает вместе с ней. — Чимин! — вскрикивает Пак, отчего тот лениво переводит свои пьяные глаза на брата и улыбается.
— М? — просто протягивает юноша, и взгляд его падает на вышедшего из гостиной Юнги. — О, какие люди, адресом не ошибся? — на улыбке произносит Чимин, а Джимин лишь молча подходит к парню и стаскивает с его плеч пальто, в котором тот каким-то образом умудрился запутаться, и невольно задается вопросом, как он вообще дошел до дома. А Юнги просто стоит и смотрит на них, и в его глазах чем-то печет, он себя чувствует лишним, хотя именно он и никто иной виновник этого «торжества».
Пальто в руках падает, когда Чимин хватает брата за руку и резко впечатывается в его губы своими, и Юнги, чёрт возьми, не знает, что ему сейчас делать. Смотреть на это больно и приятно одновременно, просто хочется подойти к парням и провести языком от лопаток, до ямочек на пояснице, которые, он был уверен, у Чимина были точно. И эта бешеная мысль заставляет облизать пересохшие губы и метнуть взгляд на ошарашенного Джимина с распахнутыми глазами. Конечно же он целовался, сотни и может даже тысячи раз, грязно, мокро, пошло, глубоко, но… Чимин сейчас сам целует его, закусывает губу, слегка оттягивая и раскрывая губы языком, проникает внутрь. И это сводит с ума. Срывает крышу и…
— Может ещё потрахаетесь? — шипит сквозь зубы Юнги, сжимая кулаки и Джимин делает пару шагов назад, забирая от горячего и пьяного Чимина свои губы.
— А что, очень хочется посмотреть? — хмыкает как-то холодно Чимин, и никто из присутствующих в помещении не узнаёт его, да и сам он себя не узнаёт и не понимает себя. Целует одного, когда целовать хочется другого… именно сейчас, в этот самый момент. И это так низко, так неправильно, но он ничего не может с собой поделать. Поэтому его пальцы тянутся к пуговицам на чёрной рубашке, которая ему безумно идет, смотря прямо в глаза Юнги, он расстегивает первую пуговицу и делает шаг к рыжеволосому, а тот ещё никогда не чувствовал себя так беспомощно. Он только и может, что повторить глазами каждое его движение, огонь этих пьяных глаз и отмечать то, что светлый цвет ему идет до умопомрачения. А затем Мин ловит себя на мысли, что хочет, чтобы тот продолжал… потому что такой Чимин ему тоже нравится, эти его колкости и холодный пылающий взгляд и то, как он умело расстегивает пуговицы одну за другой. — Хочешь меня? — расстегивая последнюю пуговицу на рубашке, спрашивает юноша, и оба парня, которые связаны по рукам и ногам, не в состоянии что-либо сделать и как-либо ему противостоять про себя отвечают «да». Теперь уже блондин останавливается в паре шагов от рыжего и усмехается так, что Юнги на миг кажется, что он просто напросто пробрался в его голову и прочел его смешные мысли.
Чимин делает ещё один шаг к рыжему именно тогда, когда Джимин больше не может этого вынести, поэтому черноволосый быстро преодолевает расстояние между ними в пару шагов и, закидывая брата на плечо, крадет прямо из-под рук Юнги, который благополучно умирал в блондине.
Чимин не говорит ни слова, когда оказывается в ванной под сильным напором холодных струй и также ни слова не говорит, когда, пряча лицо в руках, начинает плакать от осознания чего-то ужасного и непредотвратимого.
— Ты идиот, Чимин, полный кретин, — причитает Джимин, как обычно всегда делал Чимин… — Всё должно быть не так, ясно? Это не ты должен валяться в ванной под холодными струями воды, и не я должен читать тебе нотации. Не ты должен делать глупости, ясно?
— Я не могу так, ясно? — кричит Чимин, уложив себя лопатками на дно ванны, всё ещё не отстраняя от лица рук, и этот вопль задерживает Юнги на пороге открытой двери, разрывая его душу в клочья. — Я вас ненавижу! — кричит он, сам в это не веря. — Вы оба хуже кошмарного сна, но я, зная, что мне снова приснится что-то ужасное, засыпаю. Я ненавижу ваши взгляды и то, что вы разрываете меня на части, ненавижу ваши руки, потому что не могу ощущать их на себе разом. — Он убирает руки от лица и ударяет ладонями по дну ванны, расплескивая воду, капли которой попадают на щеку Джимина, который обездвижено слушает его, замерев с душем в руке, что бьёт своим ледяным напором в стену, отталкивается от нее и создает водопады и цунами в одной маленькой ванной, а виной тому этот дурак с посиневшими губами, который устремляет свой взгляд на Джимина. — Я тебя ненавижу. — Шепчет он так громко, что это слышит Юнги на пороге. — И этого грёбаного Мин Юнги тоже! — громче повторяет он и ранит себе слух.
Он устал.
Безумно устал.
Но этому нет конца.
И начала.
Это просто есть.
И с этим нужно смириться.
Чимин не сломался, он просто прогнулся, надломился в некоторых местах и ссыпался по дороге. От сильного ветра ходил ходуном и от взглядов, так бесило, что не от взгляда больше, а от взглядов… двое… ему нужны были двое, и это было чертовски глупо и не правильно, ему нужны были двое. Чимин прогнулся… Он давно был под ногами Юнги, и тот понимал это, знал, что в любом случае может позвать блондина, и тот придет. Поэтому он вдруг ощутил, что ему нужно что-то ещё, что-то ему неподвластное и бьющиеся, вырывающееся, то, что ещё не покорено и не приручено, дикий зверь, азарт, то, что может убить в любой момент, впиться в глотку, ему нужно было то, что мог ему дать лишь Джимин. Он хотел обладать и им тоже, особенно сегодня, когда тот заявил, что Чимин на самом деле его, Юнги почувствовал в душе что-то рвущееся, ожившее. Не для Чимина, его покорил этот юноша, стоявший тогда напротив него, такой самоуверенный и точно знающий себе цену, точно знающий, чего хочет. Смотрел ему прямо в губы, словно вот-вот к ним прикоснется. Юнги не знал, чего от него ждать, в то время как размеренная и запланированная жизнь Чимина его смешила: он знал, что он не поцелует его сам, знал, что покраснеет, спрятав глаза как девчонка. В нём слишком много нежности незаслуженной Юнги, слишком много всего противоречащего, слишком… он слишком правильный, думал тогда Юнги, но после этого на пороге появился пьяный уже блондин и всё разрушил… Ему нужны были зрелища и что-то новое, что-то никем не разгаданное, чтобы только он мог разгадывать тайны, что-то тёмное, как душа Джимина. Ему это было необходимо, но и от теплоты исходящей от блондина он никак не мог отказаться. Помимо всего безумного ему нужно было быть уверенным в том, что его не предадут и не бросят, в том, что кто-то будет рядом, под боком сегодня, завтра и всегда. Для кого он будет прекрасным даже когда это совсем не так. Чимин давно был у него в ногах… и правильнее было бы сказать, что у него в руках, но он был в ногах. Готов был быть его обувью, ложиться под его ступни ковром, чтобы тот не поранился, готов был на все ради него, но Юнги было нужно что-то иное, что-то такое пылающее, как взгляд Джимина сегодня, когда он схватил его за руку и остановил. Нужен был кто-то, кто мог с ним поспорить, посоревноваться взглядами и ухмылками, холодом и демонами в душе. Нужен был кто-то уверенный в себе и подлый, как и он сам, кто-то, кто мог бы послать его нахуй, а затем, сцепив руки за спину, впиться в губы, ох, чёрт, и от одной мысли об этом кружилась голова. Ему было нужно. И всё это чертовски неправильно искать чего-то, когда у тебя уже есть. Есть что-то достойное, лучшее, но чёрт… он просто нуждался в чём-то ином, потому что только с себе подобным он мог почувствовать себя нормальным человеком. Смотреть на совершенство Чимина было ослепляюще, ослеплял его блеск и осознание того, что он не достоин, но всё равно тянуться к нему неуверенно, как Ева тянулась к запретному плоду, а потом вкушать… падая на самое дно. Ему был нужен Чимин и что-то ему противоположное, для противовеса, это как равновесие в природе. Да, именно так он всё это объяснял для себя и именно в это выбирал верить.
***
— Пак Джимин! — слышится приглушенный крик посреди пары и парню кажется, что это его дурное воображение, что это крик его сердца и всё это в его больной голове, в которой нет ни капли здравого смысла. Парень смотрит на слайд проектор напряженно своими тупыми затуманенными глазами и не воспринимает меняющихся картинок, потому что он где-то глубоко в себе. Во вчерашнем вечере и в ночи, оттуда всё ещё доносятся крики брата вперемешку с всхлипами, и он всё ещё видит взгляд стоящего в проёме открытой двери Юнги, такой сломанный и… чёрт, почему он просто не может быть чёртовым похуистом? Хотя всё, что он вторит себе сегодня с самого утра – это эти долбаные слова, о том, что ему на самом деле всё равно. Вот оно самовнушение.
«Мне похуй на всё»
«Я любить не умею»
«Я не умею переживать и заботиться»
«Потому что тону в своём дерьме»
«Спасите меня скорее»
— Пак-Джи-Мин! — слышится ещё раз и он напрягает плечи, отворачиваясь от выведенной на белый фон картинки, и смотрит почему-то в окно, а когда видит там внизу Юнги, вздрагивает. Чёрт, что это, галлюцинации? Не мог же Мин прийти сюда, нет, глупости какие, конечно не мог, зачем ему это нужно? И не стал бы он кричать нараспев его имя, зачем он зовет его? Чёрт, что за бред? Айщ, что он делает с собой, нужно выгнать этот голос из головы, который иногда отдает такой лёгкой хрипотцой, от которой волосы на затылке дыбом становятся, а всё внутри делает двойное сальто. Блять, заткнись, просто закрой рот!
Оставшееся время до конца пары Пак сидит спокойно, не считая, конечно, этих грёбаных мыслей, что топили его, схватив за волосы на голове, окунали в себя и держали так до тех пор, пока он не начинал брыкаться, вытаскивали его голову на миг на поверхность и, не дав толком сделать такой нужный вдох, снова окунали его в себя.
Джимин почему-то торопился выйти на улицу как можно скорее, наскоро попрощавшись с однокурсниками и преподавателем, выбежал из аудитории почти первым, чтобы искать среди проходящих студентов рыжеволосую макушку, чтобы вконец убедиться в том, что он сходит с ума. И выглядел, наверное, до боли смешно, когда шел, куда-то мотая головой в разные стороны, разочаровываясь в том, что это, правда, только послышалось, что он настолько заболел, что… он заболел? Что? Нет, нет, бред же. Юнги вообще-то бесит, жутко бесит, потому что он не такой хороший каким видит его Чимин сквозь свои розовые очки, этот ребёнок совершенно не понимает. Из груди вырывается разочарованный вздох и какой-то надорванный смешок, когда кто-то хватает его за рукав тонкой курточки и тянет на себя. И из груди вырывается ещё один, но уже более резкий выдох, когда его, затащив за угол, толкают в стену.
— Что за!? — возмущается парень, когда к его губам прислоняется обжигающая ладонь, и он поднимает глаза и видит прямо перед собой эти хитрые глаза и этот, чёрт бы его побрал, надменный взгляд.
— Тшш, — тянет Юнги и усмехается, потому что, наверное, впервые видит Джимина таким растерянным и загнанным в угол, и он чертовски собой доволен, потому что он сделал его взгляд таким. Мин просто напросто наслаждался одними только мыслями о том, что сейчас Джимин вырвется из его слабой хватки и скажет что-то убивающее, но такое нужное, что разожжет в нём огонь, который сразу же загорится в их взгляде. Шуга сходил с ума всю ночь, мотаясь от чёрного к белому, от светлого к тёмному, от чистого к грязному и понимал, что выбрать просто нереально.
Хочется сначала войти в комнату к чистому Чимину, погладив его по затылку, сесть рядом и смотреть, как тот что-то пишет у себя в тетради, а затем выбежать и, найдя Джимина впечатать его в стену и разменяться парами ласковых, испачкаться, а затем снова вернуться к Чимину, чтобы тот омыл его собой и так по кругу. Он ужасен, он знал это, но так нужно, он хотел так жить, потому что ему так нравилось.
— Я хочу чего-то безумного, — выпалил Юнги, глядя на парня перед собой, а тот лишь откинул от себя его руку, закрывающую его губы, и невольно облизал их, борясь с желанием прикрыть от блаженства глаза.
— Больной ублюдок, — прорычал черноволосый, — что ты здесь делаешь?
— Сам не знаю, — усмехается рыжий. — Просто, нужно…
— Заткнись, — выплюнул Джимин как-то грубо, а в глазах напротив вспыхнуло что-то, что Пак так обожал, и поэтому не смог отвести свой взгляд от этого идиота, который самодовольно улыбался.
— Хочу чего-то безумного, — прошептал бледнокожий и приблизился к парню, опалив его щеку своим дыханием, и Джимин упустил тот момент, когда ловкий язычок скользнул по мочке его уха, сводя с ума, и он просто не мог сопротивляться этому. Бесполезно сопротивляться сошедшему с ума.
— Что ты делаешь? — схватив Мина за грудки, выпалил Джимин.
— Ответ на мой вчерашний вопрос: ты чувствуешь что-то ко мне? — заглянул Юнги в глаза Паку слишком глубоко и отметил, что это опасно.
— Раздражение, — вырвалось изо рта Джимина, потому что он не признается, он никогда не признаётся никому в любви. И в его голове может вертеться тысяча и одна причина, почему он не может быть с Юнги, но когда тот оказывался с ним наедине, смотрит в его глаза вот так, то остается только одна причина… и эта причина быть с ним затмевала всё.
«Причины, почему мы не можем быть вместе»
«Я ни за что не признаюсь тебе»
«Буду врать до потери пульса»
«Притворяться»
«Мы слишком похожи»
«Чимину будет больно»
«Мы не можем с ним так поступать»
«Тебе тоже».
«Причины, почему я с тобой быть хочу»
«Я тебя люблю»
Когда это тупое слово встало рядом с именем Мин Юнги? Не может этого быть, не может он его любить, чертовщина какая-то… тогда почему его мысли путаются сейчас и он почему-то очень переживает о том, что рыжеволосый поверит и уйдёт. Они с Чимином красивая пара, но чёрт…
— Злость. — Продолжает Пак, смотря точно в эти затуманенные глаза, которые так и хотят проникнуть в него и узнать всю правду. — Ненависть. — Он зачем-то говорит всё это. И наблюдает за его реакцией. И это опьяняет больше вина. Это…
Его мысли замирают, потому что Юнги приближается к парню, и накрывают его губы своими, сминая их и вылизывая. Руки Пака сжимаются на грудках у юноши, так властно шарящего по его рту, и, чёрт, почему это так волшебно. Почему это так возбуждает, почему он резко меняется из нежного в резкого и грубого и это срывает крышу. Шуга отрывается, а Джимин невольно тянется обратно к его губам за добавкой, без них холодно, очень холодно.
— Раздражение? — спрашивает рыжеволосый, заглядывая в глаза Пака. — Злость и ненависть, — вторит он. — Но твое тело кричит об обратном. — Хмыкает Юнги и, опуская глаза, ниже проводит рукой по оттопыренной ширинке парня. А тот тяжело выдыхает, перемещая ладони на тонкую шею юноши, и так хочется придушить его, но он лишь зарывается руками под тёплый шарф и, обхватывая шею, слегка сжимает её пальцами. А бледные руки бессовестно водят по возбуждённой, какого-то фига, плоти и вырывают из груди Пака тяжелые вздохи.
— Пошел ты, — шепчет Джимин, и Юнги закусывает губу, потому что Пак откидывает голову назад и его взору открывается его кадык, по которому рыжеволосый незамедлительно проводит языком, сжимая член черноволосого через ткань, а тот подается навстречу его руке и дышит быстро, так что его грудь высоко вздымается, а пальцы на шее впиваются в нежную кожу слегка царапая.
Пак не имеет понятия, что этот сучий сын с ним вытворяет, просто хочется… ощущать его рядом всегда, всегда слышать его шепот, и он снова забывает обо всем, ему нравится, что в их разговоре, если это можно так назвать, нет Чимина. Они поступают чертовски неправильно, это же предательство, да? Поступают как настоящие мудаки, но Чимин сам виноват, что связался с такими. Сам виноват, что таких любит, своими искренними и настоящими чувствами, пошел он с ними куда подальше, ненадолго, конечно, только на эти сумасшедшие мгновения. Потому что все проблемы словно исчезают, отходят на задний план и дышать становится трудно по-другому поводу, в голову Джимина бьёт мысль, что он совсем не прочь бы выебать этого уебана прямо здесь, так безумно, прямо в его влажный рот. И, кажется, что тот только и делает, что провоцирует его, наталкивая на это, смеется так хрипло и засовывает руку в брюки и в этот раз Пак не сдерживает стона, который вонзается в Юнги чем-то острым, прямо между лопаток.
— Ненавижу тебя, сукин ты сын, — обжигает Пак, а Юнги вытаскивает руку и отстраняется, усмехаясь.
— Хорошо, я убедился в чем хотел, — хмыкает юноша, глядя на затуманенные глаза юноши у стены и борется с больными образами, которые рисуются в его голове: расстегнутая рубашка, слетевшая с одного плеча вместе с этой тонкой и совершенно не согревающей курточкой, спущенные немного штаны, чёрт, не смотри на меня так, Пак, грёбаный, Джимин! Не смей. — Пока, — выговаривает он такое тяжелое слово и, срывая с шеи ослабленные руки, отворачивается от Пака и уходит. И чего только стоило ему не обернуться и не посмотреть на Джимина, который наверняка сейчас в ярости, готов убить его, а Юнги готов быть убитым, чёрт… всё это слишком.. ему нужно очиститься, срочно нужно к Чимину, который очистит его одним лишь своим взглядом и не поймёт даже, что эта рука, которая будет гладить его по волосам, недавно так безобразно блуждала в трусах у его брата.
Он сука, самая настоящая, но ему так нравится.
Он всегда был таким и не собирался изменяться. Обвиняя в предательстве других, он предавал сам, только не называл это так… для него это безумие. Такое необходимое для жизни безумие.