my blood — ellie goulding

I.

Тэян, чувствуя шевеление на другой половине кровати, с трудом приоткрывает глаза, натыкаясь взглядом на обнажённую спину Юнги, собирающегося встать. Тянет руку вперед, проводя подушечками пальцев между его лопаток, на что тот сразу реагирует, глядя на Пак через плечо с лёгкой, едва заметной улыбкой. Тэян коротко смотрит на не завешанное плотными шторами окно, отмечая, что на улице всё темно, может быть, немного позже полуночи.

— Куда ты? — сонно бормочет Тэян, двигаясь ближе, и ложится на подушку Юнги, подложив руку под голову. Смотрит на него из полуопущенных ресниц, немного морщась от достаточно яркого света фонарей, светящих прямо в глаза, не привыкшие к такой яркости после сна.

Впрочем, Тэян не может назвать это сном, скорее дремотой. Так что, когда ощущение чужого тела, дарящего теплоту, исчезло, Пак просто не могла не проснуться, желая вернуть столь желанное и привычное тепло, без которого стало совершенно неприятно засыпать.

— Появились дела, — коротко отвечает и склоняется к ней, опуская ладонь на её щеку и ласково оглаживая большим пальцем кожу, касаясь неглубоких вмятин от подушки. И не может сдержать улыбки, глядя на её заспанное, но довольное, практически блаженное выражение лица.

— Что-то серьёзное? — если бы Пак не была сонной, то точно начала бы волноваться, но сейчас её хватало только на то, чтобы нежно улыбнуться, прижимаясь щекой к ладони мужчины. Ластится, и Юнги в который раз невольно проводит параллель между ней и самой настоящей кошкой, которая в очередной раз бесконечно просит почесать её между ушей.

— Нет. Я бы сказал, что-то хорошее, — легкими движениями Юнги убирает волосы ей за уши. — Кажется, ты говорила, что тебе нужна ведьма без ковена и клана.

Тэян резко принимает сидячее положение, прижимая одеяло к обнажённой груди, и практически ударяется своим носом в нос Юнги, глядя на него удивлённым взглядом. Тот усмехается, придерживая Пак за плечи, нарочно проводя подушечками пальцев по её ключицам, вызывая лёгкие мурашки.

— Ты шутишь? — слишком громко интересуется Тэян, бегая взглядом по лицу мужчины, словно старается найти на его лице признаки того, что он врёт. Только тут же понимает, что Юнги не стал бы так издеваться над ней, прекрасно зная, что для неё это имеет слишком большое значение.

Тэян, впрочем, хочет верить в то, что не стал бы, потому что это было бы банально жестоко по отношению к ней — а это то, что она не привыкла чувствовать в свою сторону от Юнги. Так что, на смену сомнению приходит поражение, когда Пак понимает, что он, всё-таки, говорит правду.

— Разве стал бы я шутить на эту тему, Тэян? — спрашивает немного иронично, как будто озвучивая её мысли.

Пак прижимает колени к груди, не сдерживая улыбку:

— Ты правда нашёл ведьму для меня?

— Пришлось постараться, честно говоря, я даже на секунду начал думать, что у меня ничего не получится, но, стоит отдать должное и сказать спасибо Чимину, который по старой дружбе дал пару-тройку наводок. Так что, Намджун только что сказал, что нужная ведьма в городе. Хочу лично убедиться в этом, — а после Юнги добавляет. — В конце концов, я обещал тебе это, кем бы я был, если бы не сдержал слово?

Тэян несдержанно смеётся, будучи не в силах скрыть свою радость.

Она быстрым движением двигается ближе, садится на колени на матрасе и обхватывает лицо Юнги ладонями, быстро скользя лёгкими поцелуями по его щекам, носу, лбу, подбородку — одним словом целует каждый участок, до которого только может дотянуться, нависая немного над мужчиной. Тот жмурится, держит талию Пак, немного сжимая ее пальцами, и гладит обнажённую из-за скатавшегося у ног одеяла кожу.

Тэян не смущает ни собственная нагота — к чему это, если он видел ее бесчисленное количество раз — ни собственная несдержанность, ни что-то ещё. Она в каждый поцелуй вкладывает нежность огромную и не менее огромную благодарность, потому что… Потому что слов подобрать не может для того, чтобы отблагодарить его, а потому старается хотя бы так, криво, неумело, но сделать это.

Юнги принимает каждый её поцелуй, смотрит особенным, до ужаса влюблённым взглядом, который, если бы Тэян сейчас обратила бы на него внимание, точно размазал бы её, превратил в огромную лужу чего-то странного, растаявшего.

— Спасибо, — шепчет тихо практически в губы и упирается своим лбом в его, закрывая глаза. Сердце в груди бьется бешено, как будто из груди по-настоящему выпрыгнуть хочет. Тэян кажется, что она просто заплачет от того, какие эмоции ее переполняют: смесь сладкой радости и острой благодарности накрывают с головой, и Пак думает, что, как бы много она не говорила «спасибо», этого будет мало, чтобы в полном объёме отблагодарить Юнги за то, что он сделал для нее.

— Для тебя — всё, что только угодно твоей душе.

Тэян не сдерживает улыбки, сама вовлекая Юнги в поцелуй и, так же как и до этого, вкладывает чрезмерное количество чувств и эмоций. Целует неторопливо, осторожно, демонстрируя всю ту нежность, на которую способна.

Юнги тянет её на себя, прижимая к себе как можно ближе, чувствует её нежную, в миг покрывшуюся мурашками кожу своей. Сжимает пальцы на талии, немного спускается на бёдра, а после Тэян даже не замечает, как оказывается на его коленях, всё так же путаясь ногами в одеяле. Коленями упирается в матрас, чувствуя левым бедром, кое-как выпутавшимся из плена простыней, ткань его брюк и холод тонкого ремня. Поцелуй углубить не спешит, зная, что остановиться не сможет, желая как можно дольше ощущать его губы своими.

Юнги не делает того же, понимая прекрасно, что уйти от нее не сможет, да и не захочет, наплевав на дела. И, если бы это не касалось Тэян, её будущего и безопасности, он бы точно остался, забыл обо всем и отложил на утро. Пак — на вершине, она в приоритете, и, какими бы важными дела не были, если они не касаются Тэян, они имеют гораздо меньшее значение.

Тэян, едва касаясь, гладит подрагивающими от волнения пальцами его плечи, перебирает украшения на шее, как будто играя с ними. Цепляется за черный жемчуг, осторожно переворачивает так, чтобы подвеска с изумрудом висела правильно, а не была перекручена.

Каждое касание — вне зависимости от стороны — таит в себе безграничную нежность и осторожность. Юнги ведёт лениво, как будто точечными касаниями к коже успокаивает, дарит чувство защищённости, а Тэян ощущает, как внутри все рвётся от желания сказать ему те заветные слова, то признание, которое до этого говорить казалось чем-то практически неуместным.

Юнги путает пальцы в её волосах, в последний раз целует в уголок губ, так и манящих, подстрекающих к очередному подлому преступлению, и упирается своим лбом в её:

— Нежная, мне правда нужно идти, — говорит с искренней досадой, не в силах отвести взгляда от ее счастливого выражения лица, буквально слепящего радостью. Большими пальцами поглаживает линию челюсти, не давая Пак опустить голову, смотрит на неё с безграничной нежностью и восхищением, словно более прекрасного человека на свете и нет более.

Впрочем, для Юнги всё так и есть.

Тэян громко цокает, хмурится, а после, с коварной улыбкой укусив его за подбородок, заваливается обратно на постель, прижимая одеяло в груди. Волосы, разлетевшись по подушке, стали похожи на темный ореол над головой, а светлая кожа едва ли не по змеиному серебрится в лунном свете, делая Тэян похожей скорее на фантазию, нежели на реального, существующего человека.

Пак вальяжно взмахивает рукой:

— Ну, и иди, мне-то что?

— У меня складывается ощущение, что это мне ведьма нужна, а не тебе, — задумчиво тянет мужчина, опуская ладонь на её колено, не укрытое одеялом.

— Между потрясающим мужчиной и какой-то ведьмой, я выберу потрясающего мужчину, — а после спешит добавить. — Хотя, между магией и потрясающим мужчиной я выберу магию, так что тебе действительно нужно идти!

— Используешь меня, да? — иронизирует мужчина, весело хмыкнув.

— Самым наглым образом!

— Знал, что вам, ведьмам, доверять никак нельзя.

-Ага-а, мы — настоящее зло во плоти, бессердечные и злобные. Лишенные сострадания и нежности, — смеётся Тэян, как будто специально нагнетая обстановку. — Вырву твоё сердце и приготовлю его на ужин, съем с самым дорогим вином, которое только смогу найти, а после прикинусь безутешной вдовой! Я очень горяча в черном, а в траурном — ещё лучше!

— Уже строишь планы на моё имущество? Мы не женаты.

— Дай помечтать! Когда у парня — огромное состояние, хочется немного помечтать о его богатствах, которыми я могу владеть в случае его кончины. Или подожди, — Пак картинно прикрывает рот ладонью. — В сверхъестественном мире так не работает? Всё получит Полоз и ваша змеиная ассоциация зла?

— Змеиная ассоциация зла? — со смешком повторяет за ней Юнги, как будто не верит, что она действительно сказала что-то такое. — Так вот, кто я для тебя?

Он поднимается, перед этим снова погладив Пак по колену, а после оглядывается в поисках рубашки, которая обнаруживается на кресле около кровати даже в достаточно презентабельном виде. Потому что обычно после визитов к Тэян его рубашки превращались просто в мятые тряпки, а не дорогущие вещи.

— Ага, — улыбается самым наглым образом, наблюдая за ним с неподдельным интересом. — Мой парень — самое горячее зло, какое я только видела.

— Мой парень, — кривится, как будто услышал что-то неприятное, и быстро застегивает пуговки на рубашке. — Мне не двадцать, даже не тридцать, чтобы меня называли парнем, как сопляка какого-то.

— А как тебя называть? — подозрительно щурится Пак и с игривой улыбкой продолжает. — Партнёр? Мой мужчина? — на мгновение задумывается. — А ведь звучит хорошо, ты посмотри-ка! Мой злобный, вредный мужчина, иногда похожий на огромного, противного, ворчливого кота.

— Как ты ловко меня сейчас унизила, только посмотри. Это я противный, вредный и ворчливый, а ты — просто ангел, я прав?

— Именно. Сама невинность и добродетель.

— Что-то я в этом очень сомневаюсь. Иногда в тебе святого меньше, чем во мне, ты знаешь это?

— В тебе есть что-то святое? — недоверчиво хмыкает Пак, играя бровями.

Святое и Юнги как две параллельные, которые вообще никогда не пересекаются. Не считая, конечно, тех моментов, когда Тэян за одну ночь может бессчетное количество раз упомянуть Бога и всё, что с ним связано.

Что святоши, обычно, воспринимают как что-то грешное. Тэян вообще кажется, что для неё теперь само понятие греха, которое было ранее, потеряло свое значение. В мире, должно быть, существует только один порок, и имя ему — Мин Юнги.

— Нет, но именно в этом и суть.

— Ах, вон оно что! Это ты так завуалировано хочешь сказать, что я хуже тебя?

Юнги, зацепившись за петельку на пиджаке, закидывает его на плечо, а после, склонившись над Пак, легко целует её в уголок губ, пока сама Тэян с трудом может перестать пялиться на него.

Казалось бы, она уже должна была привыкнуть к тому, как выглядит Юнги в этих бесчисленных рубашках и костюмах, пошитых явно на заказ, но каждый раз ей сложно отвести взгляд. Особенное чувство у Тэян вызывает и то, что она раз за разом понимает: этот невероятный мужчина — её, черт возьми.

Уму непостижимо.

Юнги улыбается и находится так близко к лицу Пак, что она может почувствовать шевеление его губ собственными:

— Дорогая, я готов сказать эту истину, глядя в твои потрясающие глаза. Но, что сказать, я нахожу это просто очаровательным.

— Очаровательным?

— Просто ужасно очаровательным!

— Знаешь, — вдруг вздыхает Тэян. — Я правда не знаю, как благодарить тебя. Ты можешь думать, что сделал сущую мелочь, найдя для меня подходящую ведьму, но, Юнги, клянусь, ты сделал для меня кое-что по-настоящему значимое. Наверное, это тот случай, когда я должна сказать, что буду должна теперь тебе по гроб жизни.

— Забудь, — предельно серьёзно говорит мужчина, практически требует это. — Ты ничего не должна. Не только потому, что я сам предложил тебе свою помощь, но и потому, что, как я уже говорил, для тебя — что угодно. Любой каприз или прихоть, только скажи, и я сделаю это. Только пожелай что-нибудь, и это будет твоим.

— Даже если я попрошу ни при каких обстоятельствах не оставлять меня?

— Особенно, если ты попросишь меня об этом, Тэян.

II.

— Почему ты не хочешь проводить ритуал на кладбище? — недовольно бурчит Мина, идя за Тэян по лесной тропинке.

Впрочем, Пак всё равно чувствует, что ведьма не просто недовольна — от неё разочарованием несёт за версту, буквально разит, как зловоньем, и Тэян знает, что такое сильное разочарование люди испытывают именно в тот момент, когда какой-то план проваливается. Она чувствовала что-то подобное именно в тот момент, когда её план вернуть свою магию провалился в самый первый раз.

И это в который раз подтверждает догадку Тэян о том, что у Мины есть гораздо большие планы, но она по какой-то причине не рассказывает Пак о них. В последнее время Тэян стала думать о том, что дело может быть в Юнги — он змей, а их ведьмы ненавидят всей своей душой — если она у них есть, в чем Пак, будучи и сама ведьмой, сильно сомневается — что, впрочем, обоюдно, судя по всему, что она слышала от Юнги.

Тэян, конечно, с самого начала была готова к тому, что отношения с таким мужчиной, как Мин, могут оказаться достаточно опасными — такое, чёрт возьми, бывает, когда встречаешься со змеем, у которого вековые терки с ведьмами, живя при этом в городе, который буквально кишит и змеями, и ведьмами — но не могла предположить, что потенциальная угроза настигнет её так быстро. Сколько они вместе? Пару недель? А она уже может вляпаться по самые уши в отменное дерьмо только из-за того, что впустила в свою кровать многовекового змея и имела неосторожность влюбиться в него.

Если она права, то жизнь в Тэгу будет воистину весёлой — главное просто не стать частью ведьм города, тогда о многих проблемах вообще можно не думать — их просто не будет. Принадлежность к ковенам всегда несет в себе огромные проблемы, Пак прекрасно это знает.

Впрочем, у Тэян нет ни единого доказательства её теории — ей банально хочется надеяться, что она ошибается, что, к её сожалению, случается достаточно редко — да и искать эти самые доказательства она совершенно не планирует, как и становиться жертвой в войне ведьм и змей. Да и к тому же, это единственное объяснение мотивов Мины, иного Пак просто не может найти.

От того доверия к Мине никакого. Оттого с помощью Чимина Тэян решила, как получить заклинание для ритуала, которое ведьма отказалась отдавать под каким-либо предлогом. И оттого знает, как избавиться от Мины именно в тот момент, когда они окажутся в нужном месте.

— Потому что, если честно, не желаю сталкиваться с твоими предками, так что извини уж, — усмехается Тэян, наклоняясь и проходя под низкой веткой. — Надеюсь, в этом нет никакой проблемы?

— Конечно, нет, — и, хотя Мина старается звучать искренне, Пак прекрасно чувствует огромную лживость в её словах.

— Ну, вот и всё, — Тэян бегло сверяется с геолокацией, которую ей скинул Чимин, и, выйдя на небольшую поляну, понимает, что они на месте.

Пак поднимает голову и замирает. Она уже видела эту поляну в своих снах дважды — сначала, когда только узнала Юнги, а после, когда видела воспоминания его бывшей — насколько уместно называть так кого-то, кто жил пять веков назад, когда такого понятия даже не существовало? — девушки о их первой встрече. Именно здесь она просила о помощи.

Тэян поджимает губы, прекрасно понимая, что оказалась тут не случайно — слишком большое совпадение. Думает дать Чимину по зубам за то, что он совершенно случайно забыл упомянуть о том, что его «просто идеальное место для ритуала» — буквально змеиная территория.

Впрочем, какого-либо страха Тэян не чувствует. Она закидывает голову, глядя на затянутое плотными тучами небо. Луны и звезд не видно, а Пак думает, что случится чудо, если во время ритуала не пойдёт проливенный дождь. Она ёжится, понимая, что это было бы совершенно не желательно, и обнимает себя руками, стараясь не обращать внимания на Мину, которая источает флюиды страха и недовольства.

— А змеиная территория, значит, лучше, — фыркает ведьма. — А я всё понять не могла, почему не слышу предков.

— А зачем тебе их слышать? — Тэян опускает голову к плечу, садится на поваленное дерево, упираясь локтями в колени, и выгибает бровь. На мгновение задумывается. Чувствует ли ведьма то, что она ей не доверяет? Подозревает в чём-либо.

Тут же, впрочем, понимает, что, если бы подозревала, то не пошла бы слепо за ней. Или, наоборот, охотно пошла бы, чтобы отвести от себя подозрения.

Возможно, именно поэтому факт отсутствия связи с предками её так сильно напрягает — Мина больше не чувствует поддержки и прекрасно знает, что у Тэян она будет, а оттого явно не чувствует себя в безопасности.

Мина, конечно, не могла предположить, что Пак приведёт её на территорию змей — Тэян уверена, если бы ведьма с самого начала знала о месте ритуала, то точно не согласилась бы. А теперь просто не может отказаться, чтобы подозрений не вызывать.

Хотя, впрочем, это уже похоже на паранойю Тэян — возможно, Мина не преследует никаких иных мотивов, а потому такого рода поведение обоснованно обычным желанием помочь. И, если это и правда только паранойя, Тэян явно придется слишком долго извиняться перед Миной за своё недоверие.

Это, на самом деле, похоже на самое настоящее свинское поведение, если ведьма хочет правда только помочь по доброте душевной — если подумать, когда ты относишься к кому-то, кто предлагает тебе свою помощь, рискуя собственной шкурой, а ты ведёшь себя настолько недоверчиво, что строишь планы у этого доброго самаритянина за спиной, то это самое настоящее скотское поведение.

Тэян тут же себя одергивает. В её положении она имеет право сомневаться. Это во-первых. А во-вторых, её не покидает уверенность в том, что каждая её догадка касательно Мины — правдивая.

Если, впрочем, Пак ошибается, она извинится.

Но чутьё, которое никогда не подводило, подсказывает, что не ошибается. Совершенно не ошибается.

— Я чувствую себя странно, не имея возможности с ними связаться, — ловко врёт, хотя для Тэян это всё равно звучит абсолютно неубедительно.

— Ну, главное, что колдовать можешь, а дальше — потерпишь, — Пак небрежно ведёт плечами и прикуривает.

— Ты ведёшь себя слишком нагло для того, кому я помогаю бесплатно.

«Потому что, очевидно, преследуешь собственные мотивы» — хочет фыркнуть девушка и закатить глаза, однако сдерживает свой порыв и закидывает ногу на ногу, стараясь придать своему виду большей невозмутимости.

— Где ведьма? — продолжает Мина, опускаясь на землю на колени, и достает из сумки несколько свечей.

— Уже в пути.

— Ты хорошо подготовилась, — язвит Мина. — Хотя я и не понимаю, почему тебе так принципиально была нужна ведьма без ковена.

— Я тебе объясняла.

— А я говорила, что это глупые домыслы, не имеющие ничего общего с реальностью. Ты как будто мне не доверяешь.

— Я решила перестраховаться. Вдруг я захочу покинуть город? Не хочу быть привязанной к нему, что я тебе тоже уже много раз говорила.

— Покинуть город? — Мина одним взмахом зажигает свечи. — И бросишь своего змеёныша? Поразительно дело.

Тэян закатывает глаза:

— Люди сходятся и расходятся, такое бывает, да и я говорила в какой-то исторической перспективе. Условное «что если?», понимаешь?

— Не понимаю, потому что ты буквально трахаешься со змеем.

— Не помню, чтобы змеи были однолюбами, не я, так другая.

— Ты ничего не понимаешь, — качает головой Мина. — Думаешь, что всё знаешь, хотя на деле не знаешь ровным счётом ничего.

— Да мне, в общем-то, насрать. Даже если бы «моя змеюка», — она закатывает глаза. — Ждал миллион лет не меня, как, например, Полоз, я бы это пережила. И я так же не помню, чтобы приглашала тебя в свою постель, дорогая Мина.

— Какая ты дура.

— Спасибо, мне это часто говорят, — Пак тушит бычок об ботинок, поднимается, и в пару коротких шагов становится напротив ведьмы. — Такое бывает, хорошие девочки выбирают плохих мальчиков или хороших, плохие девочки выбирают парней так же плохих или хороших. Кто-то трахается с вековыми вампирами, а кто-то — многовековыми змеями. Мозгу, сердцу и либидо, как говорится, не прикажешь, а если ты, дорогуша, будешь лезть не в свои дела и совать нос туда, куда не надо, его кто-нибудь откусит. Например, вековой вампир, или пятивековой змей, или очень плохая девочка. Или очень хорошая, тут как повезёт.

— Ты явно не смотришь наперёд и не думаешь о будущем, — закатывает глаза ведьма.

— Мина, я практически десятилетие бегу и думаю, что завтра для меня не наступит. Мне пришлось научиться жить настоящим днём, а не думать, будет ли меня через год трахать тот же человек, что и в настоящем. Буду ли я любить коньяк через пять лет? Буду ли курить через двадцать? Зачем мне думать, что будет потом, если я могу сейчас заняться лучшим сексом за почти три десятилетия, выпить стакан любимого коньяка и вальяжно прикурить?

— Не думала продавать курсы?

— Зачем мне? — Тэян достаёт из кармана бензиновую зажигалку и щёлкает крышкой с самым задумчивым видом. — Я итак не бедствую, да и мне много не надо. На самом деле, мне нужны некоторые курсы.

Мина смотрит недоверчиво, как будто не понимает, почему она вообще заговорила об этом. Достает из кармана сложенный пергамент, наверняка с начирканным заклинанием.

— Например, курсы по доверию людям. Знаешь, я ведь закоренелый параноик. И каждый раз жду от людей подвоха. Думаю, что они просто не могут помогать мне по доброте душевной или что-то в этом духе. И, к моему сожалению, тебе я… Тоже не доверяю.

Короткий взмах рукой рукой и горсть пепла, которую Пак сжимала в ладони, идеальным кругом рассыпается вокруг девушек. Тэян, прежде, чем Мина успевает среагировать, кидает на землю зажигалку, и пепел, вспыхнув голубым, рисует причудливые узоры на лице Пак, улыбающейся с очевидным превосходством.

— Прости, Мина, — Тэян искренне извиняется и выхватывает из рук ведьмы бумагу, делая большой шаг назад, и проходит сквозь огонь, не встречая никакого сопротивления. — Я правда думала, что ты хочешь мне помочь, но моё чутьё слишком громко вопило о том, что ты не просто так помочь мне хочешь. А я не могла его не слушать, слишком часто я права оказываюсь. Так что, — драматично вздохнув, заключает она. — Я решила перестраховаться. Ничего личного.

— Ты издеваешься? — Мина делает шаг вперед, но не может выйти за круг. Пепел сдерживает, не даёт выйти, в то время как Пак, лишённая магии, не встречает никаких трудностей. — Я должна была догадаться, что, приведя меня сюда, ты играешь в подковерные игры, — шипит, опираясь ладонью на барьер, мерцающий голубым.

— Что уж сказать? Ты меня тоже пойми, я понять твои мотивы не могу, а значит, и верить просто так тебе не могу. Не верю я в помощь за спасибо, не верю, так что… Извини. Не переживай, как только всё закончится, ты уйдёшь. Никто тебя не тронет.

— Идиотка. Просто, блять, тупая идиотка.

— Ауч, — деланно корчится Пак, прикладывая руку к сердцу, словно это причиняет ей сильную боль. — Ну, не повезло, родилась красивой, но глупой, такое тоже бывает.

— Ты умрёшь из-за своей дурости.

— Я смело иду вперед, не зная, что меня ждёт в будущем. Потому что… Что может быть хуже смерти? А смерти сложно избежать, Мина. Так что… Относись к этому проще, и жить будет легче.

— Никогда не замечал за тобой особенной болтливости, Тэян, — Чимин, картинно отряхивая плечи от несуществующей пыли, нагнувшись, выглядывает из темноты, выглядя абсолютно вальяжно в этот момент.

Тэян картинно закатывает глаза:

— Не раздражай, — и передает пергамент подошедшему почти вплотную колдуну.

Тот дружелюбно улыбается, глядя на ведьму:

— Привет, Мина. Как поживаешь?

— Хочу сжечь твой поганый бар, — шипит сквозь стиснутые зубы.

Тэян подозрительно щурится, гадая, насколько хорошо эти двое знакомы и знакомы ли вообще.

— Ничего нового, дорогая, я уже привык к этому.

— Я бы на твоём месте этому придурку не доверяла, — всё тем же тоном продолжает Мина.

— Я доверяю своему чутью, дорогая, а оно подсказывает мне, что доверять этому очаровательному пьянице, — Пак весело трепет Чимина за щеку. — Просто потрясающая идея.

— Мерзость какая.

— Вы знакомы? — озвучивает свои мысли Пак, поглядывая по очереди то на ведьму, то на колдуна.

— Да кто ж не знает идиота, который свою семью предал и стал верным посыльным змеев? — ядовито усмехается Мина, смотря на Чимина так, словно он её главный враг.

Тэян мысленно хмыкает — очевидно, всё практически так и есть.

— Как приятно, что слава идёт впереди меня и мне не приходится представляться, — только и усмехается колдун, показывая, что ему на самом деле нет никакого дела до того, что о нём думают ведьмы. Наверное, и они сами интересуют Чимина только как будущие покойницы.

— Сомнительный повод для гордости.

— Ну, мне хотя бы есть, чем гордиться, в отличии от вас, ведьм, — тут же спешит добавить, обращаясь конкретно к Тэян. — Только не принимай на свой счёт, хорошо?

— Я подумаю об этом, — весело усмехается Пак.

Чимин картинно закатывает глаза, а после протягивает Тэян небольшой кинжал в серебряном чехле. Пак смотрит на оружие, снова понимая, что оно кажется ей знакомым, и, обхватив рукоять, инкрустированную драгоценными камнями, достает кинжал. Лезвие начищено до блеска, и Тэян может увидеть в нем собственное отражение.

Она хмурится, замечая, что отражение немного не похоже на то, как она выглядит сейчас — вместо распущенных волос на металле отражается сложная прическа и цветочный венок, вместо тяжелого взгляда — открытый и легкий, а вместо бледных губ — яркие, не потрескавшиеся.

Тэян теряется. Вроде бы и она в отражении, а вроде и нет. Словно вольная интерпретация — это не больше, чем фантазия на тему того, как бы она выглядела несколько веков назад.

— Всё нормально? — интересуется Чимин, заметив, что она сбита с толку.

Пак спешит натянуть невозмутимое выражение лица, ловко перекинув кинжал в руке:

— Да-да, всё… Всё нормально, просто смотрю, насколько я хорошо выгляжу. Хочу на все сто выглядеть в такой день.

Чимин явно не верит, но не спешит говорить об этом вслух.

III.

Дождь, как и предполагала Тэян, всё-таки начинается. Да так резко и так сильно, словно кто-то переключил выключатель. Пак очень быстро жалеет о том, что сняла кожаную куртку — рубашка, намокнув, начинает неприятно липнуть к коже, становится холодной, из-за чего Тэян откровенно мерзнет. Пытается согреться, обнимая себя руками, и тут же спешит улыбнуться Юнги, стоящему неподалеку. Словно говорит, что всё не так плохо, если подумать, потому что Мин выглядит так, словно готов стоять над ней с зонтом вечно.

И Тэян совершенно не уверена в том, что он только выглядит так.

Она опускает голову вниз и смотрит на ведьму, которую ей придется совсем скоро убить. Рассматривать её нет времени, да и Тэян не хочет этого делать — боится, что начнёт колебаться. Что было бы абсолютно не желательно.

Видит только светлые, практически белые волосы. Ведьма молчит — за это время она не сказала ни слова — и практически не двигается. Колдовать не может из-за заклинания Чимина, как предполагает Пак, а потому спокойно сидит на коленях на мокрой земле. Наверное, именно так выглядит смирение. Тэян не уверена, знает ли ведьма о том, что приготовила ей судьба или нет. Впрочем, она, наверное, понимает, что ничего хорошего, ровным счётом.

На другое вообще неправильно надеяться.

Тэян встает напротив, а после приседает на корточки, легко коснувшись плеча ведьмы, чтобы та подняла на неё взгляд:

— Мне жаль, — звучит искренне. — Правда жаль.

— Ой ли? — хмыкает ведьма. Тэян не спешит узнать имя, чтобы в какой-то исторической перспективе не начать терзаться в муках совести.

— Веришь или нет, но мне правда жаль.

— Забей, неведьма. Мы живем в жестоком мире, особенно для сверхъестественных существ. Тебе нужна магия, ты хочешь забрать мою, на твоём месте я поступила бы так же.

Тэян только кивает. Любая ведьма, наверное, поступила бы так же. Пак привыкла к тому, что магия требует жертв, иногда — слишком больших. Не в её стиле сомневаться, а потому Тэян и сейчас не сомневается. Даже если ей нужно было бы убить кого-то важного для себя, не сомневалась бы — когда вопрос касается магии, сомнениям просто нет места.

Пак поджимает губы и поднимается, поудобнее обхватив кинжал, чтобы тот хорошо лежал в ладони, и снова становится за спиной ведьмы. Кивает Чимину, давая отмашку начинать.

Тот, закатав рукава насквозь мокрой рубашки, и гладя на лист с заклинанием, начинает тихо бормотать написанное. Разобрать то, что он говорит, сложно, и, не знай Тэян заклинаний и колдовского языка, точно не смогла бы понять, что он именно говорит, если подумать, Пак вообще сама впервые слышит это заклинание — она не уверена, что смогла бы с первого раза так чисто, так идеально читать его.

В тот же момент дождь как будто усиливается, поднимается сильный ветер, из-за которого Тэян начинает мёрзнуть ещё сильнее. Ей кажется, что вода затекает за шиворот, даже лифчик, который она неосмотрительно надела, точно мокрый насквозь, и просто омерзительно вонзается в рёбра. Пак поджимает губы, чтобы те не дрожали, и кривится, ведя плечами и сводя лопатки. Дыхание сбивается от предвкушения, а руки начинают потрясывать из-за того же чувства. Огонь свечей вспыхивает, горит так ярко, словно это не небольшие свечи, а огромные факелы.

Ощущение колдовства давит на плечи тяжёлым грузом, мятный аромат чиминовской магии бьёт по рецепторам. У магии каждой ведьмы или колдуна свой запах, редкий, неповторимый — у Чимина это мята, терпкая, холодящая, как будто за раз в рот закидываешь пачку жвачки перед тем, как зайти домой, чтобы родители не спалили, как много ты выпил.

Тэян сплевывает воду, прикладывает ладонь ко лбу ребром, чтобы хоть как-то спастись от капель дождя, со всей силы бьющего по лицу, и против воли сталкивается взглядом с Миной, которая смотрит на неё в ответ так неодобрительно, что у Пак внутри всё обрывается. Он хорошего ничего не предвещает, словно Мина готова убить её в любой момент.

Удавить собственными руками прямо здесь и прямо сейчас. Пак в последний раз убеждается в том, что у Мины свои планы — мерзкие, неприятные и явно стоили бы Тэян жизни, если бы она согласилась на её помощь.

Теперь Пак в этом более, чем уверена.

Тэян, сдерживая все чувства, которые вызывает у неё один только взгляд ведьмы, усмехается так ядовито, как только может, скалится практически, показывая, что Мина никак не влияет на неё, а после нетерпеливо перекатывается с ноги на ногу.

Тэян в предвкушении. Она так давно не чувствовала чужую магию и так же давно не колдовала сама, но как же близок тот момент, когда она снова сможет вершить заклинания сама. Совсем немного, и Пак просто не сможет не сдержать нетерпеливой улыбки.

Стиснув зубы, Пак быстрыми жестами заплетает волосы в тугой хвост, что получается с некоторым трудом, потому что влажные пряди поддаваться совершенно не желают.

Слышит нужную часть заклинания, а после, рвано выдохнув, хватает ведьму за волосы, заставляя ту поднять голову так, чтобы Пак имела отличный доступ к горлу. Смотрит на Чимина с каким-то сомнением, и, самостоятельно ругая себя за эти колебания, резко проводит лезвием по глотке ведьмы, вспарывая кожу.

Так просто, так легко, как будто это то, что она делает каждый день до сих пор.

На пальцах тут же начинает чувствоваться кровь, теплая, практически горячая, и Тэян чувствует какое-то удовлетворение из-за этого. Отталкивает от себя тело ведьмы, с безжалостным безразличием наблюдая за тем, как алая кровь вытекает на траву, просачивается в почву, окрашивает зелёный алым. Таким ярким, практически ядовитым.

Тэян немного двигает ведьму, так, чтобы кровь капала в серебристую чашу на земле.

Гремит гром, да так сильно, что создается впечатление, будто сама земля под ногами начинает трястись. Тэян поднимает голову вверх, подставляя лицо холодным каплям. Чувствует, как ей становится неимоверно жарко, а потому ледяной дождь дарит прохладу, успокаивает.

Пак щурится от яркого света молний. Цвет у них — не светлый, как обычно, а алый, такой насыщенный, практически, как кровь, вытекающая из горла ведьмы у её ног.

А следом, взяв себе секунду передышки и более не думав ни секунды, обхватывает лезвие ладонью и резко дёргает кинжал вверх за рукоять, разрезая уже собственную плоть. Морщится, не сдерживает болезненного стона, потому что разрез вышел слишком глубоким.

Тэян поднимает чашу с кровью ведьмы, вливая свою. Сделала бы разрез поменьше, то кровь набиралась бы слишком медленно, а Пак спустя стольких лет ожидания просто не может более ждать. Ни секундой больше. Лучше она потерпит как можно больше боли, но сократит последние секунды ожидания.

Кровь смешивается, начинает шипеть и бурлить. Тэян, стараясь сохранять прежнюю невозмутимость, берет чашу другой рукой, раненной, не подает виду, какую сильную боль ей приносит это действие, и перемешивает кровь кинжалом.

Кажется, это то, что в простонародье называют адской кухней, хочется ехидно кинуть ей, но Тэян себя сдерживает.

Чимин, внезапно оказавшись рядом, кидает что-то в чашу, бормоча последние строчки заклинания. Кровь загорается, из-за чего держать чашу в руках становится практически невозможно.

А после всё резко затихает. Прекращается дождь, стихает ветер и, наконец, проглядывает луна. Тэян недоверчиво смотрит на Чимина, как будто не понимая, как всё могло так быстро закончиться. Тот в ответ только кивает, как бы подтверждая, что да, закончилось, и да, должно быть, успешно, забирает из рук девушки чашу, а после коротким взглядом указывает на её ладонь.

Тэян, понимая всё без слов, поднимает руку, переворачивая её ладонью к верху, и, поджав губы от страха, что ничего не получится, ведёт пальцами второй руки по ране, надеясь, что память не подвела и она всё ещё помнит нужное заклинание.

И не может сдержать счастливой улыбки, когда видит, как порез потихоньку затягивается, оставляя после себя только кровяные разводы. Обычно ведьмы не могут исцелять себя самостоятельно, но это, видимо, либо огромная сила ведьмы, которую она убила, либо остатки черной магии. Тэян смеётся, поднимая взгляд на замеревшего в ожидании Юнги, а её глаза тем временем начинают блестеть от слёз.

Пак опирается на плечо Чимина, потому усталость накатывает такой волной, что Тэян кажется, будто она просто упадет здесь и заснёт. Чимин гладит её по макушке, утешая, а после передаёт в руки Юнги, который, видя её слабость, тут же спешит оказаться рядом. Поддерживающе держит за талию одной рукой, в второй гладит по затылку, прижимая к себе.

Чимин, держась за голову — Тэян предполагает, что это из-за использования сильной магии, с ней когда-то такое же случалось — отходит в сторону, перекидываясь колкостями с Миной, о которой все как будто даже забыли.

Пряча нос где-то у Юнги на груди, Тэян, как в бреду, бормочет о том, что у них получилось. У них, черт возьми, получилось. Старается как будто саму себя в этом убедить, потому что поверить не может.

Столько лет поисков, ошибок, неудачной магии оказались за спиной, а Тэян — здесь, на залитой лунным светом и кровью поляне, в окружении двух ведьм, одна из которых мертва по воле Пак, колдуна, сидевшего на поваленном дереве и старающегося восстановить силы, и древнего змея, который внес слишком большой вклад в эту авантюру.

Тэян просто не может поверить.

Она — не просто идиотка, потерявшая магию по дурости. Она магию свою вернула, забрала, снова ведьма.

Пак не знает, как долго ей придется практиковаться, чтобы вернуть все свои навыки, наверняка утерянные за эти годы, но знает заранее, что сделает всё, что в её силах, чтобы снова оказаться на вершине. Там, где должна была быть всегда — пусть и не верховной, но и без того достаточно сильной ведьмой, способной на многое.

Тэян ставит мысленную пометку о том, что ей просто обязательно нужно попросить Чимина помочь ей ещё немного с практикой. Не знает, согласится ли он, но такую возможность упускать не хочет.

Впрочем, ей может вообще это не понадобиться. Может, Пак и сама сможет вернуть былую силу.

— Ты молодец, Тэян, — шепчет тихо Юнги, касаясь её лба губами, и смотрит на Пак с такой необъятной любовью, что, если бы одним этим чувством можно было бы убивать, Тэян точно свалилась бы замертво.

Она несдержанно улыбается и встаёт на носочки. Тянется к губам Юнги, держась за его пиджак. Поцелуй выходит рваным, несдержанным, словно завтра никогда не наступит и это последний шанс снова почувствовать сладость чужих губ. Только она не чувствуется.

Чувствуется солоноватый привкус крови и металла из-за того, что Пак слишком сильно искусала губы, но ни она, ни Юнги, не обращают на это внимания.

Тэян дрожит от холода, прижимается сильнее к теплому телу, стараясь расстояние сократить до минимума. Как будто старается забрать капельку его тепла и согреться.

Опускает подбородок на плечо Юнги, коротко улыбаясь Чимину, и расслаблено прикрывает глаза, позволяя себе отпустить ситуацию и, наконец, вдохнуть полной грудью.

Пак прокашливается, чувствуя, как саднит горло, но это совершенно не помогает. Она отходит на шаг назад, заходясь в диком кашле, складывается едва ли не в три погибели, и прикладывает ладонь ко рту. На зыке привкус крови становится гораздо сильнее, а Тэян совершенно не может понять причину.

— Тэян? — Юнги опускает ладонь на её спину, поглаживает между лопаток, и смотрит обеспокоенно.

В ответ Пак только кашляет сильнее, поднимая ладонь вверх и замечая сгустки крови на коже. Не может остановиться, даже вздоха сделать не может, оседая на землю, кровью пропитанную. Как будто кто-то удавку накинул на горло и душит-душит-душит.

По щекам текут слёзы, Тэян не понимает, в какой момент она вообще начала плакать. Юнги приседает перед Пак, уперевшись коленом в землю, смотрит пару мгновений, но Тэян не может понять его выражение лица. Только чувствует, как он, обхватив её лицо ладонями, большими пальцами стирает влажные дорожки с её щек. Тэян со всей оставшейся у неё силой сжимает ладони на его запястьях, словно это единственный шанс пребывать в реальности. Хватается отчаянно, стараясь сфокусировать взгляд, но мир как будто принимает алые оттенки.

И именно в этот момент, опустив взгляд на подушечки его пальцев Тэян понимает, что по щекам у неё текут далеко не слёзы.

Кровь.

Пак жмурится, отворачивает голову в сторону, все ещё держась за Юнги так, словно он её единственный якорь, и сплевывает сгустки крови на траву. А Юнги впервые за многие века своей жизни по-настоящему растерян и совершенно не знает, что делать.

Мин оглядывается на Чимина, словно тот может дать ответы и объяснить хотя бы что-то, но обнаруживает колдуна в том же состоянии, что и Тэян. Он хватается за горло, пытаясь сделать хотя бы вздох, но только сильнее кашляет, падая на мокрую траву коленями.

Тэян вдруг хватается за голову, одним рваными жестом скидывая руки Юнги со своих щёк, и с такой силой сдавливает виски, словно это может хотя бы немного уменьшить ту боль, что она чувствует. Как будто хочет заменить одну боль другой, но бестолку.

Пытается соображать, но ничего ровным счётом не выходит. Все чувства обостряются, как будто каждый нерв в теле оголился, и Тэян совершенно не может сконцентрироваться на своих мыслях. С губ отчаянный стон срывается, пропитанный болью насквозь. Такой сильной, как будто в голову раскаленный свинец заливают, а тело топят в кислоте.

Хрипит, пока на губах пузырится кровь, течет по подбородку и шее, заливая каждый открытый участок кожи.

Юнги оборачивается к Мине, о которой все забыли совсем не вовремя, и тут же понимает, что причина в ней. Она, покинув круг каким-то образом — возможно, с помощью своей крови, потому что мужчина очень скоро замечает её вспоротое чем-то запястье — беззвучно бормочет заклинание, вскинув обе руки к небу и сжав ладони в кулак. Губы ведьмы двигаются, но не создают ни звука, а глаза закатаны настолько сильно, что зрачка совершенно не видно.

Тэян отчаянно старается ухватиться за Юнги, который встаёт, отпускает её, из-за чего она начинает чувствовать, словно лишается последнего удерживающего её в реальности якоря. Смотрит ему в след, задыхаясь от боли и давясь собственной кровью.

Юнги, чувствуя, как по венам разливается звенящая ненависть и злость, в считанные секунды оказывается около Мины. Обхватывает её челюсть пальцами, а после резко дергает в сторону. Звучит характерный хруст позвонков, и тело ведьмы тяжелым грузом падает на землю.

Окинув его брезгливый взглядом, словно он готов свернуть шею Мине ещё несколько раз, Юнги оглядывается на Чимина, который, выдохнув с облегчением, заваливается назад. Сидит, опустив руки на согнутые колени, и хватает воздух ртом.

А после Мин смотрит на Тэян, собравшуюся встать, оказывается рядом с ней в мгновение ока, оглядывая всё тем же встревоженным взглядом, который теплеет в миг, стоит только ей оказаться в поле зрения.

Пак более не задыхается, только стоит, согнувшись, тяжело дышит, всё ещё откашливая кровь. Держится за локти Юнги, опираясь лбом в его грудь, но её хватка настолько слабая, что, даже если Тэян захочет устоять на ногах, используя его, как опору, у нее ничего не выйдет.

Юнги мягко убирает её ладони со своих плеч, а после, прежде, чем она успеет потерять равновесие, подхватывает Тэян на руки. Та устало прикрывает глаза, опускаясь щекой на грудь мужчины.

— Ну, конечно, — бубнит Чимин и кое-как, словно знатно перебрал, встаёт, шатаясь. — А ты, Чимин, помогай себе сам.

— Тебя тоже на руках носить нужно? — с театральной серьёзностью интересуется Юнги, стоя боком к колдуну.

— О, спасибо, было бы неплохо, — закатывает глаза Пак и, петляя, подходит к Мине, быстро оглядывая её. — Вот же… Только посмотри на это желание убить её и насолить тебе, — декларирует, глядя на окровавленный камень, о который ведьма разодрала собственную плоть, чтобы с помощью крови отменить сдерживающее заклинание.

— И почему, спрашивается, ты не предвидел это?

— Я что, по-вашему, грёбаная ясновидящая? Мне-то откуда знать было, что эта… — осекается, вспомнив, что о покойниках говорят либо хорошо, либо никак. — Дамочка знает и о заклинаниях из темной магии? Темная магия у ведьм не в почете, а это, — указывает на смешанный с кровью пепел. — Именно она.

— Как в твоём мире всё просто.

— А в твоём — сложно, но я же молчу, — Пак подхватывает мёртвую ведьму на руки. — Отнесу ковену, пусть хотя бы похоронят нормально.

— А лучше сбрось в реку, где ей самое место.

— Не указывай, а? Лучше позаботься о Тэян, у неё из-за тебя как-то проблем многовато с ведьмами стало, не находишь? А это, — указывает на Мину. — Можно считать показательным выступлением.

— Из-за которого ведьмы ещё больше взбесятся.

— Скажу, что её убил Чонгук. В этом городе итак война между всеми, кем только можно. Наплету что-нибудь про то, что этот кровососущий убил её, когда узнал, что она нарушила его правило.

— Чонгук будет рад, — ехидничает ядовито.

— Да мне вообще по барабану, налью ему выпить и хорош будет.

Луна в змеином городе окрасилась в красный.

IV.

— Тэян, девочка.

Пак чувствует легкое поглаживание по волосам. Такое родное, ласковое, давно забытое. Голос кажется знакомым, слишком знакомым, но Тэян все никак не может вспомнить, кому он принадлежит. Она осторожно приоткрывает глаза, щурясь от яркого света, бьющего прямо в лицо, и замирает, не в силах поверить своим глазам.

— Бабушка?

Сон Ынби улыбается, когда ведьма узнает ее. Тэян резко поднимается с её колен и, игнорируя головокружение, жадно вглядывается в любимое лицо, боясь, что этот мираж просто-напросто исчезнет в ту же секунду.

— А кто же еще? конечно, думаю, ты не меня сейчас хотела видеть, но… Терпи! — смеется женщина, смотря на внучку с безграничной любовью. — Девочка моя, я скучала по тебе, — и разводит руки в стороны, приглашая ее в свои объятия.

Тэян, все еще не веря, что видит ее, бросается в объятия родственницы, как детстве прижимаясь к ней. Словно не было практически десятилетия в бегах, не было ошибки с использованием черной магии, словно ей снова нет и шестнадцати, а бабушка — жива, и каждый раз готова вот так обнять, когда Пак думает, что мир вокруг слишком жесток для одной её.

— Бабушка, — тянет неверяще, всхлипывая. Она не видела ее семь лет, в последний раз — перед тем, как потерять магию.

Вместе с магией ушла и возможность связываться с предками, а, покинув родные края, Пак лишилась последнего шанса связаться с бабушкой — предки так же перестали видеть её, но в ее ситуации это скорее плюс, чем проблема. Пока они не имели возможности найти её, не могли навредить. Во времена, когда каждая ошибка стоила ей жизни, Тэян предпочитала не видеть бабушку, но оставаться живой.

— Я думала, что никогда тебя не увижу, — тихо бубнит женщине в шею, прижимаясь как можно сильнее и ближе.

— Я тоже, девочка, я тоже, — голос Ынби звучит так, будто бы она и сама еле сдерживается, чтобы не заплакать. И все-таки старается не распускать сопли, потому что одна плачущая женщина — плохо, а две — катастрофа. — Я так и знала, что рано или поздно ты вернешь свою магию. Ты — вся в меня, а не в свою глупую мать. Только мне казалось, что на это уйдет гораздо больше времени.

— Мне помогли, я сама не сделала ничего особенного, — хмурится Тэян, отодвигаясь от бабушки, и смотрит на нее блестящими от слез глазами.

— Да-да, твой змей, я знаю, — и спешит пояснить, видя, как та хмурит брови. — Милая, с ритуала прошло несколько часов, думаешь, мне не хватит этого, чтобы узнать, что моя смелая птичка связалась с древним змеем, забрала его сердце и посадила на поводок?

— Я не…

— Так и надо! Я с твоим дедом только так и прожила полвека душа в душу. С мужчинами этими только так и надо. И, раз уж я знаю, где тебя искать и смогу присматривать за тобой, так и знай, я его даже с той стороны достану, если что, понимаешь? — Пак смеется, потому что ничего не изменилось с тех пор, как она видела бабушку в последний раз. — И я ни капли не удивлена, что ты нашла управу на какое-то древнее и опасное существо! Красавицей же выросла! Только пасет от тебя, как от пепельницы. Куришь?

— Ба…

Женщина невесомо дает ей подзатыльник:

— Сколько раз говорила, дрянь в рот не тяни, — фыркает женщина, закатив глаза. — А ты! дурная голова, вот правда. Вся в своего глупого отца.

Ынби — так еще ворчливая старуха. Это не может изменить даже её смерть.

— Ты уж определись, в кого я такая классная, — хмыкает Тэян.

— Все хорошее в тебе — от меня, а плохое — от отца.

Тэян прыскает в кулак. Это — коронная фраза ее бабушки, которую она, без преувеличения, слышала каждый раз, когда делала что-то из ряда вон выходящее.

— Но, девочка, ты же понимаешь, если я смогла с тобой связаться, то и они смогут? — выплевывают презрительно. — Падаль, чтоб их черт побрал.

— Бабушка, ты не должна о них так говорить, они следуют законам, — осуждает девушка, глядя на женщину с укором.

— Они — идиоты. Их запреты на черную магию тоже полная туфта. Природе-матери уже давно насрать на то, что вы, живые ведьмы, используете черную магию. Задолбали эти средневековые традиции, вот честно, — бурчит Ынби сварливо. — Я, конечно, попробую постараться отвадить их от тебя, но… Это мало зависит от меня, с учетом того, что мне может помочь только ворчливая Гоын.

— Тетя Гоын помогает тебе? — женщина только кивает.

Вот уж новость! Да ворчливая Гоын её всегда на дух просто не переносила, а тут готова после смерти помогать? Да Тэян готова поверить только в то, что она охотно возглавит охоту на нее, чем будет помогать спрятаться.

— Она, на твое счастье, полностью разделяет мою позицию. Но, Тэян, я не обещаю, что мы сможем помочь. Ковен всерьез ополчился на тебя, считая, что ты запятнала его честь, так что… Они не успокоятся, пока не заберут твою жизнь, особенно сейчас, когда ты вернула свою магию.

Тэян поджимает губы, потому что и сама это понимает, только старается в последнюю очередь думать об этом. Не сейчас, когда ею движет радость от возвращения своей магии. Она хочет хотя бы немного не думать о то что ковен, вообще-то, просто-напросто хочет убить её.

— Я смогу себя защитить. Чуть-чуть подождать только нужно, и я снова верну свою магию, даже так я буду сильнее большей части ковена, так что… Бабушка, все будет хорошо.

— Они придут по твою душу не по одному, они, как падаль, нападут скопом и со спины, ударят исподтишка, ты же знаешь, нам, ведьмам, не знакомо слово «честь» и это не играет на руку, — Ынби ласково гладит внучку по волосам. — Знаю, что и змей тебя в обиду не даст, слухи о нем ходят, но я пока не могу сказать тебе то, что узнала.

— И не надо, — возражает Тэян. — Всё, что нужно, я знаю, а что не нужно… Узнаю потом, когда-нибудь, от него.

— А вот сейчас ты на мать похожа, такая же пустая голова.

— Ба… — вздыхает Тэян, закатив глаза.

— Что «Ба»? Вот обе вы у меня бестолочи, если дело мужчины касается, ну? Ты хоть поумнела за последние годы, хоть какой-то плюс, нашла мужчину, который, как я вижу, в обиду не даст. Но вот сестра твоя превзошла всех, крутила беднягой Минхо как могла. Знаю, ты его убила.

— Я защища…

— И правильно сделала, самая дорога ему на тот свет, поганец гадский. Я так и мечтала как увижу его на этом свете, уж поверь, жизни ему тут не будет. Чтобы не думал, что может так с моим золотцем поступать, — и тон у женщины такой, что сразу понятно: не шутит. У Юнги в моменты, когда он обещает привести ей головы тех, кто причинил или причинит ей вред, тон абсолютно такой же. — Но это не главное. Слухи по нашей стороне идут, неприятные слухи, страшные. Боюсь я за тебя, девочка.

— Я же говорила, я справлюсь. А если не справлюсь, справится Юнги.

— О, так вот, как его зовут, — хмыкает женщина. — Я—то все змей, да змей! Ненавижу, кстати, змей, а вот ты их всегда привлекала.

И ведь правда. Каждый раз, когда Пак вспоминает, что с самого детства змеи были её главными спутниками и самыми жуткими врагами, которые следовали за ней по пятам. Тэян никогда не понимала, почему именно за ней? Их словно магнитом притягивало к ней.

А теперь, зная, что её избранник — змей, Тэян иногда думает, что так было правильно. Как будто бы все в этом мире вело к тому, чтобы она оказалась здесь.

— Можно ли назвать это судьбой?

— Злым роком скорее, я бы на твоем месте не называла судьбой все, что связано с мужчиной, каким бы он ни был, потому что много чести им будет за такое, — цокает Ынби поучительно. — И не могу я сказать тебе много, девочка, но… Остерегайся Полоза, девочка, остерегайся змеиного короля. Ты в его городе поселилась, ты живешь слишком близко к нему, ты в его власти. Будь осторожна.

Тэян внезапно понимает, что это видение, главная роль в котором предназначена её бабушке, начинает рассеиваться.

— Бабушка? — тревожно зовет Пак, но силуэт женщины начинает растворяться. — Бабушка, постой. Мы поговорили так мало!

— Мы поговорим еще, девочка, — Ынби быстро целует внучку в нос и улыбается мягко-мягко. — Чуть позже, а может, и совсем не скоро, но… Я люблю тебя, Тэян. И бесконечно тобой горжусь, хотя ты и делаешь глупости. Моя маленькая, смелая птичка.

— Ба…

— Но помни, что я сказала. Берегись Полоза.

— Бабушка.

— Берегись Полоза, девочка!

И силуэт женщины растворяется.

Тэян с тихим всхлипом подрывается на постели, панически оглядываясь. Чувствует под собой мягкость матраса, знакомый запах ванили от ароматизированных палочек, стоящих в её комнате. Панически оглядывается, стараясь найти бабушку, хотя и заведомо знает, что не увидит ее. Не в этом мире уж точно.

Того времени, что она имела шанс поговорить с ней, почувствовать родные объятия, скудно мало. Ей мало, особенно спустя столько лет. Тэян чувствует, что хочет разрыдаться, когда понимает, что, несмотря на то, что она сделала, Ынби все еще на её стороне. Всё ещё гордится ею, готова защитить, как и тогда, в детстве.

Словно сквозь толщу воды Пак слышит, как её зовут по имени, чувствует, как кто-то, словно спасательный круг, держит ее лицо, словно пытаясь привести в себя, но этого как будто мало. Она переводит взгляд, расфокусированный от слез на темный силуэт перед собой, щурится, пытаясь понять, кого видит, и чувствует, как слабость накатывает снова.

Ей хочется провалиться в сон снова, чтобы вновь иметь возможности видеть Ынби.

— Тэян, любимая, ну же, — Пак слышит знакомый голос уже более отчетливо. Слышит волнение и тревогу, чувствует тепло чужих ладоней на лице и слабо ощутимый аромат парфюма.

Быстро моргает, из-за чего слезы текут по щекам быстрее, чем до этого, но, наконец, начинает различать черты чужого лица.

— Ю... Юнги? — зовет неуверенно, словно сомневается, что это он.

Он, тихо повторяя, что да, он, стирает слезы с её щек большими пальцами, и мир для Тэян, наконец, проясняется. Она поднимает на Юнги осознанный взгляд и, Пак готова поклясться, слышит облегченный выдох с его стороны. Прижимается к нему, ориентируясь буквально наощупь, тяжело дышит в шею, понимая, что слезы все равно текут по щекам.

Мужчина успокаивающе гладит по спине и волосам, позволяя девушке беззвучно плакать на своём плече. И сама не до конца понимает, почему плачет. Радость от возвращения магии и встречи с бабушкой смешиваются с печалью от краткой встречи, многолетний груз боли и страха за собственную жизнь давит с большей силой, словно желая в последний раз отыграться на ней.

Тэян понимает, что это последний раз, когда события последних лет имеют над ней силу, но никак не может перестать плакать, словно вымещая всю свою боль и обиду.

Бормочет себе под нос, что все закончилось, хотя и после начинает думать, что и бормочет-то не она, а Юнги. Или ей просто кажется, что голос его — она не понимает.

Только чувствует, как он бесконечно дарит ей столь нужные в этот момент касания, не только удерживая от падения, но и вытаскивая на поверхность ледяного озера, зазывая в свои согревающие объятия.

— Я видела бабушку, — тихо бормочет, потому что в каждую секунду готова снова упасть в яму боли. Отклоняется назад, устанавливая зрительный контакт. — Спустя столько лет, Юнги, я видела бабушку, понимаешь? Я запрещала себе думать о ней, потому что решила. что она разочаруется во мне, а она… Она сказала, что гордится мной. Она гордится мной, ведьмой, которая запятнала её род темной магией.

Поджав губы раздосадованно, потому что ее боль и слезы по сердцу сильнее любого ножа режут, Юнги тянет ее еще ближе, к себе на колени

— Ну же, красивая, что же ты сырость разводишь? — шепчет ласково, губами невесомо скользя по её лицу, чтобы успокоить, чтобы отвлечь. Тэян за него хватается со всей силы, мнет рубашку на локтях, сжимает ткань в побелевших кулачках. — Думаешь, бабушка твоя будет рада, увидев, как ты плачешь?

Пак качает головой, опираясь лбом в его плечо, и тяжело дышит, стараясь успокоить себя. Не знает, что помогает лучше, это или ощущение родного тела рядом, но слезы постепенно перестают душить, отходят на задний план, вместе со всей болью и отчаянием, оставляя после себя только спокойствие и нежность.

Тэян вдруг понимает, что черная полоса, должно быть, подошла к концу.

— Она…

— Она гордится тобой, любимая. Бесконечно сильно и бесконечно долго. Посмотри, ты вернула свою магию, так или иначе, теперь она точно всегда будет рядом.

Пак поднимает на него заплаканный взгляд, а внутри все переворачивается от того, с какой любовью Юнги смотрит на неё.

— Спасибо, — шепчет тихо, шмыгая носом. — За все спасибо, я…

Мужчина перебивает, вскольз коснувшись ее губ своими:

— Хватит. Прекрати благодарить, ты не должна, — Пак только хочет возразить, но Юнги не даёт этого сделать. — Тэян, я серьёзно. Твое счастье — главное для меня, тебе не нужно так много благодарить меня за то, что я поступил так, как считал нужным.

Тэян отрывает рот и хочет возразить, но тут же передумывает, наткнувшись на его многозначительный взгляд.

Вместо этого она обнимает его снова, опустив подбородок на плечо, и шепчет куда-то в в пустоту тихое «Я люблю тебя».

Взгляд Пак падает на зеркало. Там, в отражении, мелькает темный силуэт, а в голове начинает настойчиво звучать бабушкино «Остерегайся Полоза».

Но как ей его остерегаться, если она даже не знает, как он выглядит.

Или…

Пак хмурится, глядя на спину Юнги в отражении.

Она подумает об этом завтра.