lady in the wall — danny knutelsky

I.

На главной улице Квартала ведьм в этот вечер шумнее, чем обычно. Виной тому какой-то местный праздник, о котором Тэян не стала искать информацию, зная, что Юнги, который и предложил сопроводить её, расскажет всё в больших подробностях, чем можно найти в любых источниках. Пак иногда называет Юнги собственной змеиной библиотекой, потому что он знает слишком много в силу прожитых лет. Настолько много, что Тэян иногда даже совестно подшучивать над его возрастом.

Тэян приходится признать, что её определённо заводят мужчины с мозгами.

Пак полубоком сидит на высоком бортике фонтана, с мягкой улыбкой глядя на горожан. Одна её нога, показавшись в разрезе платья, согнута и лежит на холодном мраморе, а вторая стоит на асфальте, по которому девушка нетерпеливо стучит толстым каблучком белого высокого сапога.

Тэян прикуривает, лениво выпуская дым вверх, и практически заворожённо наблюдает, как он причудливыми узорами поднимается к тёмному, усыпанному звёздами, небу. Звёзд в городе обычно практически не видно из-за огромного количества огней мегаполиса, но Ведьмин Квартал — одно большое исключение. Такого количества звезд Тэян, пожалуй, не видела даже в непроходимых леса, где на свет и намека нет.

Дело в магии, сквозящей здесь из-под каждого камешка, что очевидно для Пак, но тем не менее всё так же поразительно. Настолько, что дух захватывает

Глядя на буйство красок и веселье горожан, Тэян невольно проводит параллель с орлеанским Марди-Гра, на котором ей удалось побывать пару лет назад. Несмотря на то, что уже сумерки уже начинали сгущаться, веселье только набирало обороты, и праздник явно не собирался стихать до утра следующего дня. В Тэгу, как она заметила, вообще всякие праздники на широкую ногу отмечаются.

Особенно если эти праздники связаны с сверхъестественной стороной жизни этого змеиного королевства.

Уличные музыканты играют на инструментах, откуда-то слышится низкий мужской голос, перепевающий знакомую Тэян песню. Художники едва ли не задаром предлагают нарисовать забавную карикатуру для туристов, отбоя от которых в этот вечер в Квартале просто нет. Местные ведьмы, как шарлатанки, так и настоящие, предлагают погадать недорого, показывают фокусы с картами и поражают зевак своей магией.

Дух веселья так и чувствует в воздухе, поднимая настроение, и томительное ожидание мужчины — сама виновата, раньше пришла — не так огорчает, как могло бы. Тэян думает, может ли назвать их предстоящую встречу свиданием? Или это просто попытка помочь ей вникнуть в местный колорит?

Ветер, лёгкий, совсем не холодный, трепет распущенные волосы Пак, из-за чего те падают на лицо, липнут к блеску на губам и цепляются за ресницы. Девушка постоянно поправляет их и заправляет за уши. Подпалить волосы ей хочется в последнюю очередь.

— Ты знала, что много веков эта площадь была центром не только ведьмовского квартала, но и всего Тэгу, а на месте фонтана приносили людей в жертву Полозу?

Тэян вздрагивает от неожиданности, когда слышит ленивый голос за спиной, и заходится в кашле, давясь дымом. Она бьет ладошкой по груди, чтобы успокоиться, издавая практически предсмертные звуки.

— Да кто ж так подкрадывается! — хрипит Пак поворачивает голову в сторону, глядя на Юнги через плечо практически возмущённо.

— Ты слишком беспечна в городе, в квартале, который кишит разными тварями. Особенно вампирами, которые охотно вцепятся тебе в глотку, — размеренно парирует Юнги.

Он стоит совсем близко, но Пак даже не слышала, как он подошел — была слишком беспечна, правда — и выглядит как всегда до зубного скрежета идеально. Тэян очень быстро успокаивается, глядя на эту воистину нечеловеческую красоту. Её до добра явно не доведут эти неизменно черные костюмы-тройки и рубашки с галстуками, за которые Тэян иногда хочет нетерпеливо притянуть его к себе и, наконец, забрать желанный поцелуй.

А поцеловать его хочется слишком сильно.

Отвести взгляда не может от него пару секунд точно — Юнги прекрасен настолько, насколько можно. Дьявольски красив, на взгляд Пак, и ей больше всего хочется на него смотреть. Впитывать, как губка, каждый его жест и каждое движение. Запоминать, прятать в потаенных уголках памяти, подальше ото всех.

Пак смущается, когда видит, как мужчина едва заметно усмехается, заметив ее взгляд, и спешит посмотреть куда-то в сторону, строя вид полной невозмутимости. Хотя и понимает, что выдаёт себя тем самым буквально с потрохами.

Ей практически стыдно.

— Да кто ж меня тронет, только дурак не знает, что я с тобой якшаюсь, — искренне возмущается Тэян, прижимая ладошку к сердцу, которое бьется в груди быстро-быстро. Она, впрочем, не может понять, из-за чего: из-за того, что он и правда появился неожиданно или потому, что он вообще появился. Юнги в целом всегда делает с ней что-то непонятное.

Наверное, с её стороны это звучит, как очень громкое заявление — станет ли Юнги защищать ее?

— И тем не менее, это не повод быть настолько беспечной.

— И тем не менее, это не повод так подкрадываться, — кидает с вызом и гордо вскидывает подбородок.

— Извини, — Юнги стреляет глазами, забавно хмурится, и Тэян, если бы обижалась, то тут же забыла бы о каждой обиде. Он заставляет её вести совсем глупо.

— Должен будешь, — фыркает Пак, а после разворачивается к нему всем корпусом тела. — Я тащусь от того, какой ты умный, знаешь? Но последнее, о чем я хотела сегодня слышать, это жертвоприношения.

— Это часть культуры! — резонно возражает мужчина и смотрит на девушку так, словно она только что нанесла ему личное оскорбление.

— Юнги, — предельно серьезно, как будто немного мурчаще, начинает Тэян. — Праздник сегодня, праздник! Не до смертей уж точно. Или ты что, веселиться не умеешь? Радоваться? Почему у тебя все строится вокруг смерти-то?

— Искренние веселье и радость мне приносят чужие страдания.

— Ты жуткий, — как бы невзначай замечает Пак, да вот только её это на деле не пугает. — Жуткий старый змей.

— А ты — жутко красивая, и что?

— Это был не комплимент.

— О, правда? Я, видимо, тебя неправильно понял, но это не отменяет того, что ты — жутко красива.

— Ты тему-то не переводи! — лучшая защита — это нападение, а защищаться Тэян просто необходимо, потому что она в очередной раз начинает чувствовать, как у нее горят щеки.

— Ты просто не знаешь, в честь чего праздник, — парирует Юнги с беззлобным снисхождением и протягивает ей руку. — Знала бы, не возмущалась бы, почему же этот поганый старый змей снова свёл всё к смертям.

— Или ты просто маньяк. Скольких за свою жизнь убил, а?

— Многих. Ты стольких за жизнь не встречала, — честно признаётся Юнги, но Пак, собственно говоря, чего-то такого и ожидала. В её мире это своего рода общепринятая норма. Особенно, когда ты живешь пару-тройку тысячелетий. Да у нее самой с дюжину трупов в шкафу найдется, и все за последнее десятилетие.

Такими темпами, думается Пак, войти в топ местных маньяков будет несложно.

— Ну, говорю же, жуткий.

Тэян, не прерывая зрительного контакта, вкладывает свою ладонь в его, стараясь не акцентировать свое внимание на том, как осторожно он держит ее пальцы и вместе с этим ласково гладит подушечкой большого костяшки. Что слишком сложно, потому что один-единственный контакт кожа к коже, а Пак уже готова расплавиться у его ног.

Шагает с высокого постамента немного резче, чем планировала, так что Юнги быстро опускает вторую руку на её талию, сжимая ткань светлого платья и твёрдо удерживая на ногах. Но Пак всё равно едва ли впечатывается носом ему в грудь.

Тут же подняв голову, Тэян снова думает, что мир вокруг резко тормозит. Она в очередной раз бесконечно тонет к этих невероятных глазах с едва заметными зеленоватыми, скорее даже болотными, вкраплениями.

Смотрит на него снизу вверх, кое-как сдерживая желание опустить взгляд на его губы, чтобы не быть такой очевидной, а после в какой-то степени смущённо сдувает упавшую на лицо прядь волос. Что наверняка выглядит абсолютно комично, потому что уголки губ Юнги тут же немного приподнимаются.

Тэян делает шаг назад, надеясь не наткнуться на все тот же постамент, чтобы парню снова не пришлось ее ловить. Она бы снова просто не пережила это.

— Знаешь, — девушка оборачивается на высеченных из камня змей, оплетающих фонтан по периметру. — В этом городе и правда помешаны на змеях.

— И это тешит самолюбие. Знала, что ведьмы Квартала на фоне змеев не такие высокомерные?

— Догадываюсь. Можно стать адептом вашего культа?

— Дорогая, в этом нет необходимости, ты можешь организовать культ имени самой себя.

— Вступишь? — весело хмыкает Пак и, захватив с мрамора фонтана зажигалку, спешит к остановившемуся в ожидании ее мужчине.

Юнги усмехается, как будто она задает слишком глупый вопрос:

— Буду первым, — и галантно предлагает ей взяться за его локоть, что Тэян охотно делает. — И единственным.

Пак кажется, что она слышит странную интонацию в его голосе, но не придает этому значения.

— Даже, если я буду требовать жертвоприношений? Постоянных и кровавых, — любопытствует девушка в ответ, сжимая пальцы на плече мужчины, немого выше локтя. — Например, чтобы купаться в чужой крови и сохранять свою молодость и красоту.

— Особенно, — выделяет интонационно. — Если ты будешь требовать жертвоприношений. Забыла? — усмехается Юнги, косясь на нее иронично и практически весело. — У меня всё сводится к смерти. Так что, если тебе и правда нужны жертвоприношения, это, так сказать, по моей части.

Пак картинно цокает, потому что парирует он её же словами:

— Найдешь для меня парочку девственниц?

— Сколько и когда?

— Сотни будет достаточно на первый раз, до завтра найдёшь?

— Продано.

Тэян громко смеется, но смех ее теряется в шуме праздника. Огни города и ярких фонариков рисую на её лице причудливые узоры, подсвечивают весь силуэт Пак, из-за чего она кажется совсем нереальной.

— Так в честь чего, говоришь, праздник? — деловито интересуется Тэян, размеренно шагая нога в ногу с мужчиной, который явно подстраивается под нее, потому что на каблуках Пак не особый-то ходок.

— Во-первых, не в честь чего, а кого, а во-вторых, ты одета практически тематически, — замечает мужчина, и Пак уже предвкушает долгую историю. Юнги рассказывает слишком интересно, девушка думает, что готова слушать его вечно. — Любишь свадьбы?

Юнги вдруг останавливается, скользнув в толпу горожан, и становится перед девушкой, не давая ей видеть то, что происходит за его спиной. Пак приподнимается на носочках, но это делу не помогает и она даже больше не пытается.

Так что Тэян хмурится, не до конца понимая, к чему это вопрос:

— Не особо. Я была-то только на одной, лет десять назад.

— Тогда придётся потерпеть, я сегодня как раз только о свадьбах рассказывать и буду. Люблю свадьбы, на них всегда что-то происходит, кто-то умирает, кого-то убивают, кто-то кого-то проклинает и травит, одним словом, кровь течет рекой, — как бы невзначай бросает, а Тэян не до конца понимает, он это говорит потому, что хочет поддерживать тот образ, который она сама ему придумала, и действительно любит свадьбы именно по этой причине. — У нас есть своего рода поверье, мол, если платье невесты не окропилось кровью, брак не будет удачным. Конечно, сейчас это уже не распространено, скорее существует просто на уровне своего рода легенды, и это хорошо.

— Это что-то в стиле европейских консумаций брака, когда после первой ночи муж должен был вынести кровавую простынь? — кривится девушка, наклонив голову к плечу.

— В каком-то роде. На мой взгляд, и то, и другое — что-то абсолютно варварское. Даже не помню, откуда это появилось.

— Ах, этот культ девственности, — фыркает Пак, немного наклоняясь в сторону, чтобы выглянуть из-за спины Юнги, но тот повторяет её движение.

— А вот он существовал столько, сколько себя помню. Даже сейчас у вас, ведьм, он есть. Как там говорят? Ведьма-девственница...

— ...Сильнее любой другой. Бред, бред, бред, — Тэян трясёт ладошками в воздухе около головы, показывая, насколько ее коробит от этого. — Последняя ведьма-девственница, которую я знала, была кем угодно, но не сильной ведьмой. Вот если мне сейчас дать капельку магии, тоже самое будет. Или она просто была бесталанной и глупой, я не знаю, но после того, когда она налажала с элементарным заклинанием и начала постоянно давить на жалость, я перестала обращать на неё внимание. Желание вонзить ритуальный нож ей в глаз было сильнее.

Юнги усмехается, потому что выглядит она в этот момент слишком забавно:

— А говоришь, что я жуткий, — а после продолжает. — Надо отметить, что в этом городе не только культ змей процветает, но ещё и культ самой смерти, приправленный сверху парой-тройкой жертвоприношений. Так что, что-то подобное, — указывает взглядом на ее платье. — Носили девушки, когда их замуж выдавали. Ну, знаешь, кровь на белом лучше всего видна. Сюда же добавь этот культ девственности и непорочности, и получишь ведьм в белом, готовящихся шагнуть под венец. Естественно, с той культурой, к которой привыкли туристы и жители других городов, это не имеет ничего общего, да и об этих сверхъестественных традициях мало кто пишет, а потому это со временем всё сильнее и сильнее превращается в простые легенды. Но, если ты внезапно где-нибудь увидишь какой-нибудь древний пергамент с изображением девушки в совершенно не традиционном для этой страны одежде, знай, что это все равно имело место быть. В ограниченных кругах и на ограниченной территории, но тем не менее. Только... — Юнги поворачивается к Пак и прежде, чем она успевает понять, осторожно, слишком бережно касается ее волос, собирая верхнюю часть в низкий хвост. Момент кажется ей совершенно трогательным, трепетным, она цепляется за каждую секунд, чтобы не забыть ни одну секунду этого момента. Пак как будто перестаёт дышать. — Собирали как-то так, не особо разбираюсь в этом, и крепили заколкой со змеёй на затылке.

— Так, постой-ка, традиционные одежды были для вас шуткой? — хмурится Тэян и опускает взгляд вниз, окидывая свое платье взглядом. Она не особо сильна в истории, но все равно знает, что это совершенно не то, что должны были носить девушки в эпоху, о которой говорит Юнги. Чего стоят одни только вырезы до бёдер. — Мне кажется, что это, — она демонстративно отводит ногу в сторону, показывая обнаженную коленку в глубоком разрезе платья. — Платье куртизанки, но не то, что я привыкла видеть в разделах национальной одежды.

Мужчина тем временем убирает руку с её волос, а после все тем же невозможно бережным жестом убирает упавшие ей на лицо пряди, едва ощутимо как будто очерчивая контур её лба.

— Ты удивишься, если я скажу, что ты одета приличнее, чем любая из невест, о которых я говорю? Примерно... — задумывается картинно. — Втрое приличнее, определенно. Ты правда думала, что я буду рассказывать тебе про обычные свадьбы? Мне казалось, змеиная заколка и нетипичность свадебной одежды точно натолкнёт тебя на мысль о том, что я не про что-то обычное рассказывать буду. Да и как думаешь, стали бы в ведьмовском квартале проводить что-то в честь простых свадеб? В ведьмовском квартале? В месте, где концентрировалась вся нечисть? Ты шутишь?

— Может быть в этом есть какой-то сакральный смысл, который ты хочешь донести, — фыркает Тэян, закатывая глаза.

Юнги только улыбается:

— Добро пожаловать на Парад Невест, Тэян, — и отходит за спину Пак, наконец, позволяя ей увидеть бессчетное количество девушек, одетых в белые, отдалённо похожее на её собственное, платья.

Это красиво, как кажется Тэян, и безумно завораживающе. Причудливые макияжи, невероятной красоты платья, некоторые из которых расшиты алыми сверкающими бусинами. Пак на мгновение даже дар речи теряет. Ткань платьев в разы тоньше и прозрачнее, чем у неё, но это не выглядит вульгарно, хотя и сильнее, чем принято, открывает женские тела. Тэян это кажется искусством. Словно «Венера» Боттичелли померкла на фоне того, что она видит в этот момент.

Многочисленные украшения блестят в тусклом свете настолько ярко, что как будто бы глаза режет, что кажется совершенно неестественно, и Тэян чётко чувствует присутствие магии. И, либо ведьмы нарушили правило его вампирского высочества, либо у Чонгука есть ручная ведьма, которой колдовать не запрещено.

Пак склоняется к последнему, потому что это точно бы объяснило, как вампир вообще узнает о том, что кто-то нарушает правило, забывает о запрете и колдует — только другая ведьма, причем, ведьма Квартала, может почувствовать, что кто-то из её ковена колдует.

Но это совершенно не её дело, потому что... Просто потому что. Там, наверняка, должны быть какие-то причинно-следственные связи, но Пак они совершенно не интересуют. Её вообще мало, что интересует, особенно, если это никак не касается её самой.

Но факт остается фактом — ведьма точно приложила руку к параду, потому что несравненная красота девушек в белом приумножена вдвое магией, делая их абсолютно прекрасными. Древнегреческие красавицы совершенно забываются, как будто их и не существовало никогда.

Тэян даже забывает о Юнги, стоящим позади нее слишком близко. Настолько близко, что она как будто бы упиралась спиной ему в грудь.

— Я немного не понимаю, — бормочет Пак, поднимая голову и жестом прося Юнги наклониться к ней. — Это что, парад невест змей или что?

— Что-то в этом духе, — теперь мужчина наклоняется к ней и как будто случайно, может, и правда случайно, касается губами хрящика её уха. — Вообще-то, ты практически права. Официально, все девушки символизируют невест Полоза.

— Во множественном числе? — уточняет Пак, хмурясь.

— Ну, — она видит, как Юнги весело усмехается и как будто бы неловко чешет шрам выше брови. — После сотой я, пожалуй, сбился со счёту.

— Да ты шутишь! — пораженно возмущается Тэян.

— Ни капли. Знаю, что звучит, как шутка, но это самая чистая правда, — а после Юнги, обхватив рукой талию Пак, тянет ее обратно из толпы. — Идём.

— Но я хочу...

— Знаю, что хочешь, поэтому идем, — перебивает мягко, а после настойчиво шагает в сторону, не быстро, правда, чтобы девушка точно успела за ним. — Сверху на это смотреть куда более приятно, чем из толпы, уж поверь тому, кто был на всех этих парадах с самого первого. А он, спешу сообщить, был практически два века назад. Каждый год.

— А вот вам, мужчинам, лишь бы на обнаженные тела смотреть, да? — иронизирует Тэян, мысленно ругая себя за решение надеть именно эти сапоги.

— Должен сказать, что еще лет пятьдесят назад всё было не так смело. Красиво, но ничего общего с реальными невестами Полоза не имеет. Да и вдаваться в какую-то каноничность, так скажем, не хотели по ряду причин. Начиная от того, что не каждая решится практически раздеться перед такой толпой, — Юнги быстро затягивает её в какой-то переулок, еда ли освященный, из-за чего Пак приходится сильнее вцепиться в него, чтобы, не дай Бог, не споткнуться. У неё-то, в отличие от этого змея, зрение совершенно ужасное. — А заканчивая тем, что до последних двух десятилетий, по мнению многих, это точно бы разрушало уровень социальной ответственности. И, честно говоря, так было лучше, потому что, клянусь, я за свою жизнь повидал столько практически обнаженных девушек, которых змею отправляли, что уже тошно. Я, конечно, эстет, но явно не до такой степени.

— Серьезно?!

— К сожалению, Тэян. Ты бы удивилась, насколько я серьёзен, но давай по порядку, потому что так совсем непонятно будет.

Пак согласно кивает — Юнги с его острым зрением это точно видит — а после с помощью мужчины поднимает на невысокий порог и ныряет в открытую им же дверь.

Тут же морщится, потому что глаза привыкли к темноте, а в небольшом коридорчике, где они оказались, горит свет. Тускло, но достаточно для того, ча тут же отреагировали на источник света.

— Идём-идём, любопытная, все пропустишь, — Тэян на мгновение кажется, что в голосе мужчины появляется намек на нежность и какую-то удивительную мягкость.

Юнги берёт ее ладонь в свою, а после тянет за собой на боковую лестницу, ведущую на второй и, как узнает позже Пак, третий этажи. И у Тэян совершенно нет времени осмотреться, а сделать это хочется — она чувствует присутствие магии, да такой сильной, что её любопытство растет в геометрической прогрессии.

На третьем этаже мужчина пропускает её в небольшую комнатку, которую Пак опознаёт, как спальню. Юнги взглядом указывает на стеклянную, немного приоткрытую дверь, и Тэян, смекнув, быстро идет туда, через пару мгновений оказываясь на небольшом балкончике, с которого открывается и правда необыкновенный вид на то действо, что разворачивается внизу.

Тэян, впрочем, не особо-то понимает, что происходит, но ей нравится наблюдать — слишком красиво и завораживающе это выглядит. Девушки в белом танцуют что-то похожее на обрядовый танец, и со стороны это выглядит как танец настоящих ведьм.

Она слышит, как мужчина выходит следом и закрывает дверь, а после замечает, как он становится радом, опираясь локтями на металлические перила. Юнги молчит, позволяя ей насладиться тем, что Тэян видит, и она находит это очень значимым.

Кроме того, Пак кажется, будто бы она чувствует на себе осторожный, практически никак не ощутимый взгляд на себе и, на секунду скосив взгляд в сторону змея, убеждается в этом. Пока она завороженно наблюдает за невестами, Юнги так же наблюдает за ней. И от того её сердце бьется слишком быстро в груди.

И Тэян совершенно не понимает, как успокоить собственное сердце, потому что Юнги, наверняка, слышит этот бешеный ритм, а она сама видит в этом что-то очень постыдное. Словно он ловит её на чем-то неприличном.

— Мне кажется, что ещё секунда, и я оглохну от того, как громко бьётся твоё сердце, Тэян, — тихо, словно не желая разрушить эту трепетную атмосферу, начинает Юнги.

Вот теперь точно ловит на чем-то неприличном, право слово.

— Я слишком поражена тем, что вижу, — старается солгать Пак.

На самом деле, и не врёт-то толком, потому что, стоит ей посмотреть на Юнги, так её сердце такие же кульбиты вытворяет.

Тэян не знает, сколько именно он позволяет ей вот так просто наблюдать, но благодарна за каждую секунду, которую она трепетно закрывает на несколько замков в памяти, чтобы ни в коему случае ничего не забыть.

Она поворачивается к мужчине лицом, опираясь поясницей на ограждение, и скрещивает руки на груди, мимолетно кивая, как бы говоря, что она теперь полностью его слушает.

— Много лет назад — вообще-то, очень много лет назад, не уверен, что тогда твой ковен существовал — на этих землях не было ведьм вообще. Ни единой, если, конечно, не брать во внимание тех девушек, которые хорошо разбирались в травах. Тех ведьм, о которых мы говорим, не было. Да и людей тоже, если подумать, не много было. Парочка небольших поселений, и всё. Просто никто не хотел селиться в непосредственной близости к змеям и, что удивительно, оборотням, которых сейчас в Тэгу так мало, что, кажется, я могу пересчитать их по пальцам обеих рук. Тогда же их было и правда много, и мы, можно сказать, делили эти земли между собой, а люди, задабривая всяким подношениями, обычно бесполезными, на самом-то деле, жили на наших землях. Не знаю точно, как там обстояли дела у оборотней, но нам, змеям, по большей части было все равно на соседство с людьми, пока они не трогали нас. А они этого не делали из-за достаточно жестких договоров, которые Полоз заключал с главами поселений. Жили, словом, душа в душу, потому что нас, змей, в основном и не интересовало то, что находится на поверхности и кто там живет.

— Помню, вы как кроты рылись в земле, — усмехается Пак, ехидно играя бровями.

— Когда ты проводишь такие параллели, я и сам начинаю думать, что, как крот, большую часть своего существования провозился в земле, хотя и знаю прекрасно, что это не так.

И Тэян, честно говоря, не до конца понимает, как что-то такое может существовать, хотя повидала, конечно, много за годы жизни. Когда Юнги упоминает, что по осени все змеи, кроме круга, уходят в свое змеиное царство, которое, черт побери, находится где-то в недрах земли, Пак думает прямо. И представляет все слишком прямо — подземные катакомбы в её голове не выглядят как комфортабельное жильё.

— Пока я своими глазами не увижу эти твои змеиные земли, то я буду думать, что вы и правда как кроты жили в земле, я тебе клянусь. Я просто, наверное, в какой-то степени не до конца понимаю, как это работает. Типа... Так же, как ведьмовская другая сторона, на которой покой обретают предки?

— Не представляю, как всё выглядит в случае с вашей стороной предков, поэтому не могу сказать.

— Ну, скажем так, сторона предков — тот же самый наш мир, но более мрачный и холодный. И без людей. Только ведьмы, вернее наши души, которые просто принимает тот облик, в котором мы жили. Мы не стареем на той стороне, вечно существуем в том возрасте, в котором умерли и гадим под дверь живым ведьмам, так как можем себе это позволить, будучи источниками их магии. По сути, это все. Никаких тебе торговых центров или киношек, просто бесполезное прозябание где-то между мирами. И уж точно не Рай, который нам обещают, если мы будем беспрекословно выполнять волю предков. Херня, одним словом, так что умирать я совершенно не горю желанием.

— Была там?

— Было дело. Я чуть не умерла в тот день, так что мне не особо понравилось. Планирую жить вечно, если не верну магию в ближайшие года два, попрошу какого-нибудь вампира и попрошу его обратить меня. Если верну, то побуду ведьмой лет до сорока, а потом закончу так же, как и в первом варианте. Не хочу иметь никакого отношения к своим предкам, так что черта с два я умру в ближайшую тысячу лет.

— Интересный план, — многозначительно хмыкает Юнги, и Тэян кажется его интонация очень странной, но она решает не зацикливаться на этом. — В целом, думаю, что это похоже на то, что ты описала. Есть условный вход и он явно в этом мире, в мире живых. А есть условная граница между миром живых и змеиным землями. И вот эти змеиные земли находятся в условном, абсолютно абстрактном месте, как будто действительно ваша сторона предков, только не повторяющая эту действительность. Это как будто иная реальность, своего рода какой-то условный карман между мирами. Если я скажу, что это своего рода царство Мертвых и Тартар из греческой мифологии, понятно будет?

— Типа как в «Геркулесе»?

— Без понятия, о чем речь.

— Ты шутишь! Пришел, увидел, закурил! — ужасается Пак, но мужчина даже не ведет бровью. — А-а-а, ну, точно, тебе же пара тысяч лет, явно не до чего-то такого. Ты точно старикан, Юнги. А еще ты и развлекаться не умеешь, явно не умеешь.

— Я в свободное время должен смотреть, э-э-э, фильмы? — тянет таким тоном, словно повторяет за ней самое жуткое в его жизни оскорбление.

— Во-первых, мультфильмы, во-вторых, да! — тонуть, так с кораблем. Пак иногда забывает, что мужчина страше ее не на десять лет, даже не на двадцать, а на пару тысяч.

— Я привык развлекаться по-другому.

— Да, убивая людей и ведьм, я помню. После такого я обычно перестаю общаться с людьми, но ты не человек, так что прощен. Но так, для справки, я такое совсем не уважаю, — как бы между прочим спешит добавить Пак. — Надо было сразу сказать, что это можно сопоставить с античной мифологией и Тартаром в том числе, я бы сразу поняла.

— Ты не задала уточняющих вопросов, так что я решил, что эта концепция тебе понятна, — как будто в свою защиту говорит мужчина.

Ну, возможно, Тэян эту часть его рассказа не слушала. Помнит тот день так, словно это было вчера — она слишком сильно увлеклась незаметным — как ей кажется — разглядыванием Юнги, что пропустила подробный рассказ о змеином царстве, а потому, не имя должной информации, не смогла составить причинно-следственные связи.

— Ладно, возможно это все же мой косяк.

— Не столь важно, на самом-то деле, — жмет плечами Юнги. — Я остановился на том, что нам, в целом, не было никакого дела до того, как там жили люди на нашей земле. Иногда помогали им, в особенно плохие годы.

— Жили душа в душу, да? — как бы подытоживает Пак и, подумав немного, достает зубами сигарету из пачки. Немного борется с зажигалкой, которая из-за ветра не хочет нормально работать, и злится, когда огонёк так и не получается высечь.

— Да, мы были друг для друга кем-то вроде добрых соседей, которые охотно могут помочь в случае чего, — Юнги забирает зажигалку из её рук, а после с первого раза поджигает сигарету. Пак благодарно кивает. — А потом оборотням надоело это соседство. Они никогда не были добрыми ребятами, если честно. Сначала мы часто соперничали, грубо говоря, за земли, ещё до того, как здесь появились первые люди, потом как-то нашли компромисс. С людьми тоже сначала жили неплохо, умели, что говорится, сосуществовать друг с другом. А потом они буквально начали охоту на человеческих соседей. За тот год они убили столько людей, что их можно было бы собрать в целое поселение. Если станет любопытно, то я могу как-нибудь показать место, которое стало самым первым кладбищем на этих землях. За ним в последние годы практически не ухаживают, но тем не менее несмотря на прошедшие тысячелетия, огромное количество надгробий тех, кого убили оборотни тогда, до сих пор стоят практически ровно.

— Экскурсия по кладбищу? — усмехается Пак, но думает, что точно когда-нибудь попросит Юнги показать ей это место. Наверняка, там слишком большая концентрация магии, и она хочет увидеть всё своими глазами.

— Звучит не романтично? — картинно ужасается мужчина.

— Для ведьмы — более чем романтично! — смеётся Тэян в ответ, заявляя это слишком уверено.

— Я буду иметь это ввиду, — говорит так, словно и правда думает устроить ей свидание на кладбище. Хотя, Тэян не хочет обманываться, называя это свиданием. — Тогда, чтобы защитить себя от произвола оборотней, старейшины обратились за помощью... На ответ три секунды и одна попытка.

— К Полозу? — что вполне себе очевидно, как думает Тэян.

— Садитесь, госпожа Пак, пять баллов, — Юнги, видя как девушка оглядывается, не зная, куда ей выкинуть бычок, оборачивается, обнаружив на столике стеклянную пепельницу, и протягивает её Тэян. Та тушит окурок, а мужчина возвращает пепельницу на место.

— Спасибо, учитель Мин, я старалась.

— Тогда уж профессор, Тэян, в моем возрасте быть простым учителем уже неуважаемо.

— У меня для тебя плохая новость, для профессора ты тоже слишком стар.

— Я возмущен твоей наглостью, — и затем продолжает. — Старейшины знали о том, что в каких-то далеких государствах существуют девушки, наделенные особыми навыками, и знали, что в какой-то степени их способности схожи с тем, что мог змеиный король.

— Хочешь сказать, Полоз — своего рода колдун?

— В какой-то степени в те времена им был, но это всё равно не особо похоже на то, что представляют из себя современные колдуны. То, что делал он, вы сейчас называете темной магией и она у вас, насколько я знаю, запрещена.

И использование её карается смертью, Пак это прекрасно знает. Сама чуть не распрощалась с жизнью из-за этого.

— Абсолютно. Нас убивают за использование черной магии, а потом на той стороне предки превращают наше существование в настоящий Ад.

— В те времена не гнушались использовать темную магию, каждая первая ведьма ей и занималась.

— Да, я слышала об этом, — кивает Пак. — Мать-природа не особо-то и против была. А потом какая-то ведьма бросила ей вызов, создала абсолютно новых существ, нарушив баланс, и тогда черную магию, условно говоря, запретили.

— Всё так. К сожалению, можно сказать, что Полоз и к этому руку приложил.

— Он у вас в каждой бочке затычка?

Юнги внезапно смеётся, закинув голову вверх, и Тэян на мгновение теряется в пространстве, завороженно наблюдая за тем, как по его идеальному улыбающемуся лицу скользят причудливыми узорами огоньки.

— Что-то в этом духе. Если в твоей жизни что-то идет не так, вини Полоза — в девяносто девяти случаях это правда его рук дело, — усмехается, наконец, мужчина. — И Полоз, по старой дружбе, так сказать, помог. Тогда он, как я думаю, был гораздо мягче, и совсем не был похож на того змея, каким его кличут сейчас.

— Время меняет не только людей, — соглашается девушка. — Когда, говоришь, это было?

— Первые люди появились здесь где-то шесть тысяч лет назад, а обозлились на них оборотни примерно спустя полтора тысячелетия. Но это было слишком давно, да и после второго тысячелетия своей жизни я перестал обращать внимание на течение времени, так что точно уже не скажу.

— Подумать только, шесть тысяч лет назад! Ты и правда ровесник динозавров.

— Тут ты преувеличиваешь. К тому же, я слишком хорошо выгляжу для своих лет.

— Хорошо сохранился, — и с коварной улыбкой добавляет. — Ископаемое.

— Туше.

— Если я сдам тебя в музей, много получу?

— Пару лет в лечебнице, потому что тебе никто не поверит?

— Ладно, ты прав, — фыркает Тэян, потому что ей самой, будучи посвященной в тайны сверхъестественного мира, сложно поверить, что мужчине перед ней — больше шести тысячелетий.

— То-то же, — Юнги явно доволен собой, и Тэян кажется, что он похож на настоящего довольного кошака. — Полоз отдал какую-то часть своей магии своим человеческим соседям, научил ей пользоваться, хотя заметно ослаб после этого, и люди, наконец, могли защитить себя. Так появились первые ведьмы квартала. И в знак благодарности, хотя их никто и не просил, жители поселений стали отправлять раз в десять лет их первую красавицу в качестве подношения. Стали с излишним пафосом называть этих красавиц «Невестами Полоза» и думали, что так задабривают змея.

— Они сами решили? Не было никаких требований? — подозрительно щурится Пак.

— Абсолютно. Говорю же, змей тогда был совсем другим — охотно помогал просто так и подношения в виде бродящих по лесу практически обнаженных девушек не требовал.

— И как вы, змеи, отреагировали на это?

— Честно сказать, лично я был в ужасе, когда увидел практически задубевшую девицу в лесу, которая бубнила о том, что она — подношение Полозу. Напоили, накормили, одели и отправили домой. А эти олухи решили, что Полозу просто не понравилась девушка, так что оправили другую. Вот она была не подарком, как вспомню, даже глаз дергаться начинает. Вопящую о том, что она лучше всего подходит на роль подношения Полозу, девицу отправить домой было сложно. Объяснили ей, что к чему, мол,не нужно никаких подношений, и кое-как отправили в поселение в надежде, что они успокоятся. И мы наивно думали, что они успокоятся.

— Но они не успокоились, — догадывается Тэян.

— Более того, третью девушку, которую они отправили в дар Полозу, — морщится брезгливо, как будто это звучит просто омерзительно. — Они просто убили, стоило ей только вернуться.

Пак, округлив глаза, смотрит на мужчину, как будто надеясь, что он шутит, но нет, Юнги выглядит слишком серьёзно.

— Их даже не убедило то, что Полоз самолично заявил перед поселениями, что никакие подношения ему не нужны. Но тот самый культ, который существует по сей день, тогда начал набирать обороты. Первые фанатики были просто жуткими, и мы даже подумывали оторвать им головы, чтобы успокоились. Но все очень быстро вышло из-под контроля. Полоз, который видел в тех ведьмах — свою плоть и кровь, порождение собственной магии, был явно не в восторге. А эти олухи продолжили отправлять девушек на верную смерть. В лесу её спокойно могли убить оборотни или еще черт знает какие твари, а в поселении — собственная семья. Мы не придумали ничего лучше, как просто забирать их себе. Они жили на змеиных землях до старости, учились магии, помогали нам, а мы им. Кто-то, имея неосторожность влюбиться, и правда становился змеиной невестой, не Полоза, конечно, но кого-то более... Заземленного.

— Да вы, я посмотрю, добрые самаритяне, — хмыкает Пак, хотя у самой внутри всё обрывается, потому что люди иногда слишком жестоки.

— В конце концов, девушек стали убивать из-за помощи Полоза, так что и мы все чувствовали какую-то ответственность. Особенно он, потому что, как я уже говорил, те ведьмы были едва ли не его детищем. В те времена Полоз был немного сентиментален, так что... Воспринимал смерти из-за самого себя острее. А потом одна из ведьм бросила вызов вашей матери-природе, начался настоящий порочный круг из смертей и крови.

Тэян это, конечно, может казаться, но Юнги в этот момент выглядит так, словно все, о чем он говорит, его собственная вина. И Пак это ошеломляет.

— Оборотни, несмотря на то, что в поселениях стали появляться ведьмы, всё равно продолжили свой произвол. И тогда одна ведьма придумала заклинание, ставшее пощечиной балансу. Мирэ была сильной ведьмой, действительно сильной, а потому слишком зазналась, забыв, что магию им даровали не для этого.

— Это она создала тех новых существ? Мирэ?

— Ты удивишься, когда узнаешь, кого она создала.

— Боюсь представить.

— Подумай, — велит мужчина. — Ты знаешь ответ, он на поверхности, у тебя перед носом.

— Но...

— Думай, умная, а то так совсем неинтересно будет.

Пак хмурится, показывая, что эта игра в гадалки ей не нравится, но, видя безапелляционный взгляд Юнги, всё же начинает выстраивать логические цепочки. И как-то совсем быстро приходит к ответу, из-за чего на её лице появляется выражение высшей степени удивления.

— Ведьма квартала создала первых вампиров?!

Юнги усмехается в ответ на её реакцию, и это служит Тэян более, чем ёмким ответом.

— Да ты шутишь!

— Ни капли. Время шло, а эго будущих ведьм квартала росло. Тогда не было ни квартала, ни города, так вто их пока что никак не называли. Они стали мнить себя кем-то большим, чем ведьмами, которым даровали магию. Им дали возможность колдовать, а они пользовались тем, что забрать эту возможность никто не мог. Тогда природа наказала ведьм и запретила пользоваться темной магией вообще всем. Сила ведьм изменилась, трансформировалась, стала разительно меньше, и последняя ниточка между ними с Полозом оказалась разрушена. Конечно, эти поганые жертвоприношения продолжились, как и мы в свою очередь продолжили позволять девушкам жить среди нас, потому что давать их некуда было, — Юнги замолкает, делая паузу и давая Пак понять, что он переходит к другой части истории. И что-то ей подсказывает, что именно эта часть будет самой поганой. — Со временем ведьмы стали забывать свою историю. А тот, кто их создал, стал не кем-то, кто-то они хотели благодарить, а кем-то, в адрес которого посылалась вся ненависть и злоба. Тем, кто по умолчанию виноват во всех их бедах. А роль той самой невесты стала не почётной, как считали раньше — девушек жалели, в змея проклинали, теперь считая, что это он требовал подношений. Проблема в том, что нам сами ведьмы были нужны — не в таком, конечно, количестве, но нужны. Ты же помнишь, что только змеи Круга способны принимать человеческое обличие по своему желанию вне своих территорий и, скажем, разгуливать по городу, сверкая белоснежной улыбкой? Остальным же требуется особое время, в этом мы не сильно отличаемся от оборотней, скажем, новолунье или равноденствие. В остальные дни такой возможности не было, и ведьмы в этом вопросе — настоящее спасение. А ненависть ведьм к змеям тем временем росла и с каждый десятилетием становилась только сильнее.

Юнги на мгновение замолкает, пока Пак быстро прикуривает, а после продолжает:

— Изначальную причину сложно понять, особенно сейчас, спустя столько-то лет, но тогда она упиралась именно в это условное подношение. К тому моменту новые поколения не знали о том, что не змеями была придумана эта традиция. В обиходе была только легенда, будто за то, что Полоз позволяет ведьмам и людям жить на его землях, они должны приносить в жертву девушку. Стали считать, будто это — источник его долголетия. Мы старались закрывать глаза на слухи, которые пускали ведьмы, принимали то, что становимся ползучими дьяволятами в их глазах. Когда это сосуществование стало еще более напряженным, Круг в полном его составе явился к людям и ведьмам, заявив, что никакие жертвы более не нужны. У нас было достаточно сильных ведьм. Мы решили, что будет легче просто в нужный момент переманить какую-нибудь ведьму на нашу сторону и в ус не дуть ближайшие пол века. Казалось бы, кризиса удалось избежать. Ненависть утихла, да и ведьмы переключились на оборотней, хотя мы и понимали, что рано или поздно они снова возьмутся за нас. А потом они окончательно отреклись от того, кто их же и создал — что, впрочем, новые поколения уже не знали, не знают и вряд ли будут знать — и за вечер убили порядка сотни змей.

Голос Юнги начинает звучать немного напряженно:

— Проблема в том, что каждая змея этого города так или иначе связана с Полозом. Если змею больно, он чувствует, если змей умирает — тоже. А теперь представь, что было, когда за раз огромное количество тех, с кем ты связан, медленно горит. И я говорю в прямом смысле, Тэян. Они сожгли их в глубокой яме посреди собственного поселения.

Тэян замирает, глядя на мужчину недоверчиво, но выражение его лица, впервые за долгое время рядом с ней потерявшего всякое спокойствие и то холодное безразличие, к которому она уже привыкнуть успела. В её руках тлеет сигарета, потому что Пак просто не осмеливается шевелиться в этот момент, словно от малейшего движения вся вселенная разрушится по кирпичикам.

Ей тяжело представлять то, о чем он говорит. Не хочет думать о той боли, которую за раз пришлось испытать кому-то, пусть даже змеиному королю. Она вспоминает ту агонию, в которой билась сама по воле предков, понимает, что ведьмы заставили чувствовать своего создателя гораздо худшее чувство.

По спине мурашки, вызванные ужасом, бегут, и Пак зябко ежится, обнимая себя одной рукой. Глубоко затягивается, потому что тяжело думать об этом.

Юнги же, заметив это, тут же снимает пиджак и, хотя Пак старается убедить в том, что в этом нет необходимости — что неправда — накидывает его ей на плечи, после заботливо вытащив волосы из-под ткани на спине.

— Центр квартала — место, где это произошло? — хрипит она в ответ, поджимая губы.

— Именно.

— И ведьмы на этом не остановились.

— Всё так. К сожалению, они не просто не остановились, они пошли дальше. Убивали змей едва ли не вместо завтрака, лишая Полоза части силы. О чем они, благо, не знали. Если бы знали, что, убивая змей, ослабляют Полоза, то точно не остановились бы.

— Он чувствовал себя преданным? Я бы чувствовала, если бы то, что создала я, обратилось против меня, — осторожно говорит девушка, пока не зная, насколько правильно говорить об этом.

— В какой-то степени. В большей, конечно, Полоз был зол. Думаю, именно в то время появился тот Полоз, о котором легенды кровавые придумывали. Лес перестал быть для ведьм безопасным местом, каким был на протяжении тысячелетий до этого, так что все те истории о том, как Полоз и другие змеи убивали ведьм стоило им только оказаться на их территории, правда. И эта часть истории — то, что никогда не вызывает сомнений. А потом тот культ, который появился в самом начале всей этой истории с невестами, снова начал набирать, грубо говоря, популярность. Среди простых людей, не ведьм. Только вот проблема в том, что всё было не так невинно — так называемых невест не просто отправляли в лес, они убивали их. На главной площади, прилюдно, перед всеми. Перерезали глотки, устраивали едва ли не шоу, настоящие ритуалы. Просто потому, что какой-то идиот решил, что именно это и нужно змеям. И именно это стало последней каплей, которая привела к тому, какие отношения между ведьмами квартала и змеями сейчас, — говорит и как будто бы ставит точку в этой части истории.

— Почему вы не остановили этот культ? Вам же не нужны были такие жертвы. Полозу не нужна была кровь невинных.

— Раньше — нет, — поясняет мужчина. — Но тогда многое изменилось. Важно было то, что в жертву приносили ведьм, а мы в те времена жаждали их крови. И, честно говоря, сейчас ничего не изменилось, да только уже по ряду других причин.

— Я понимаю, — кивает Пак, зная, что речь идет о ведьме-возлюбленной Полоза.

Юнги кивает, глядя на веселящуюся толпу, а потом продолжает:

— На самом деле, в этот день праздник устраивают вовсе не в честь тех, которые в конце концов дожили свои годы в царстве Полоза, а тех, кого убили, принося ему в жертву. Потому что об этих жертвах, по воле ведьм квартала, знают. О том, что их убивали фанатики в качестве подношения змею, знают. О том, что Полоз — чудовище страшное, которое стоит всем бояться, тоже знают. А о том, что всё это пошло далеко не с Полоза, а с самих ведьм — не знают. И о том, что это не змеи перед ними ползать должны, благодаря за что-то, а не наоборот, тоже не знают. Да даже о том, что они — детища того, кого всей душой презирают, тоже не знают. Мнят себя властью в этом городе, — голос мужчины сквозит ядом, и Тэян кажется, будто бы она видит его истинную сущность. Как будто даже его глаза отливают холодным зеленым, как будто два изумруда, как те, что в её кольце и ожерелье на шее Юнги. — Они превратили все в образ мученический, страдающий. И на это можно было бы закрыть глаза, если бы речь шла о те девушек, которых они добровольно на смерть отправляли, а не о ведьмах квартала, которые заслуживали того, что с ними стало. Я уже давно не в том возрасте, чтобы мечтать о чем-то, но клянусь, готов исключение сделать ради ведьм квартала и увидеть, как они все медленно умирают и захлебываются в яду.

Тэян кивает, потому что прекрасно понимает это чувство. Она сама взращивает нечто подобное в груди последние годы, ласково лелея желание увидеть, как падут все те, из-за кого однажды чуть не пала она сама.

— Но разве они все такие? — осторожно спрашивает Пак, сжимая металл ограды совсем рядом с рукой Юнги.

— Я живу слишком много, Тэян, видел, как этот ковен появился, и хочу видеть, как он падет. И за долгие годы встретил всего одну ведьму из их числа, которую мне не хотелось убить. Даже Шухуа, если честно, очень часто хочется удавить, один язык её чего стоит.

— В этом её шарм, — возражает Пак с улыбкой.

— Не исключаю. Конечно, дело в том, что я изначально отношусь к каждой из них предвзято, но... Мнение поменялось лишь дважды. Из-за Тэиль и, как ни странно, Шухуа, хотя, повторюсь, придушить её до сих пор хочется.

— Ладно, соглашусь.

Кроме того, в ковене Пак тоже есть хорошие ведьмы, да только она всё равно желает им всем смерти — потому что все молчаливо наблюдали за тем, как отчаянно она пыталась спастись. А те, кто выбирает роль простого наблюдателя. Гораздо страшнее тех, кто стоит во главе всех несчастий.

— Почему они всё ещё существуют? В плане, у вас было пять веков, чтобы убить каждую из ведьм, но они все еще живы, пусть и не особо процветают из-за запретов его вампиршества.

— Потому что тогда Тэиль не вернётся. Надо отдать должное, они слишком умны — поняли, что головы не сносить им за то, что они сделали, а потому нашли себе гарант в ее лице. Пока ковен существует, она сможет вернуться.

— И если её возвращения придется ждать еще несколько веков?

— Не придется, — говорит, как отрезает, и интонация кажется Пак странной. Как будто он умалчивает о чем-то. — А если и придется... Не так важно, когда ковен ответит за то, что сделал, если он всё равно ответит, верно?

Тэян тихо вздыхает и кивает.

Его терпению она завидует. Сама бы так долго терпеть не смогла, потому что терпению не научена.

Пак поворачивается, упираясь локтями в металл ограждения балкончика, и уже совсем другим взглядом смотрит на то, что происходит внизу. Как будто бы весь праздник вызывает теперь вовсе не восторг, а жуткое раздражение, которое внутри дикой кошкой скребется.

Тэян внезапно начинает ощущать на себе знакомый взгляд и опускает голову, сталкиваясь с могильным холодом. Старуха гадалка, которую она встретила несколько месяцев назад, смотрит на неё так, словно вопит «Я же говорила!» и, поняв, что внимание Пак привлекла, косится на Юнги.

И девушку как будто током прошибает, когда она вспоминает ее слова.

«Смерть вокруг него, тьма. Ты в ней погрязнешь, утонешь, захлебнёшься практически. Но бросать его не смей — судьба твоя тесно с его связана еще до твоего рождения. Принадлежит он тебе, ведьма змеиная, в руках твоих сердце жестокое.»

Юнги, заметив её задумчивость, осторожно касается плеча девушки, привлекая к себе внимание:

— Тэян?

Она крупно вздрагивает от неожиданности и переводит взгляд на мужчину, как будто захлебываясь воздухом. Растерянно осматривает его, не зная, за что зацепиться, на чем акцентировать внимание. Сердце в груди бьется бешено, а Тэян, гляды на Юнги, думает, что видит его впервые.

С трудом кивает, отмахиваясь, говоря, что всё нормально, что она просто задумалась, а потом чуть ли не панически смотрит туда, где мгновением раньше увидела ведьму. Но старухи там не обнаруживает.

Пак поджимает губы.

Слишком много совпадений.

II.

Ведьма потерянно смотрит на свои руки в чужих жилистых ладонях. Вид этот вызывает желание кричать от ужаса и страха, а не чувствовать какой-то трепет, как обычно бывает. Потому что касаются её чужие руки. Потому что клятвы произносить ей будет другой человек. Потому что, подняв взгляд, она не видит своего мужчину. Видит оборотня, на браке с которым мать настаивала до последнего. Ради которого буквально собственную плоть предала, толкая в руки кого-то, кто наверняка разрушит жизнь ее ребенка.

И понять, почему мать так поступает, она точно не может. Неужели ковен выше собственного ребенка?

Её даже не спрашивают. Просто следуют всем ритуалам, не спросив вторую сторону, её саму, хочет ли она участвовать в этом фарсе.

Платье душит, и она думает, что было бы неплохо задохнуться. Постоянно оглядывается, в ожидании одного единственного мужчины, её змея, который должен стоять напротив, и чувствует, как с каждой секундой надежда на то, что он появится, утихает. Буквально молит Юнги появиться, будто бы он может её услышать. Будто между ними связь крепче, чем на самом деле, и он уж точно услышит её зов, придет на помощь, как и обещал. Он же обещал, что ее не тронут? Так почему его все еще нет здесь?

Она боролась со своей матерью слишком долго, сил просто больше не осталось. Ведьма чувствует, что без сторонней помощи она просто не сможет сделать ничего более. Устала бесконечно сильно.

Огонь круга, в котором, следуя ритуалу, стоит она с женихом и верховная с еще одним оборотнем, не греет. Ведьма ловит себя на мысли, что было бы неплохо в этот огонь броситься и сгореть заживо, да только пока ее крепко держат, это не представляется возможным. В этот круг никто не зайдет и не выйдет.

Она понимает, что даже при большом желании ей врд ли помогут.

— Ждёшь кого-то? — ироничным шепотом интересуется оборотень напротив, а она чувствует в ответ на это только рвоТный позыв.

— Не твое дело, — шипит в ответ и даже не старается казаться дружелюбной. Это для все остальных сегодняшний день — праздник, потому что желанный союз с оборотнями, наконец, заключен. Для неё же — практически день смерти.

Ведьма совсем не уверена, что не залезет в петлю сразу после того, как последний ритуал будет совершен.

Смотрит на более чем довольную мать и как будто бы больше не видит в ней родительницу. Лишь женщину, что снова на протяжении нескольких дней держала ее под заклинаниями, не давая и шагу ступить из комнаты. Держала едва ли не на той стороне, от чего ни одна живая душа на этой стороне, как ни старайся, не могла бы найти ее. Хотя, она уже совсем и не уверена в том, что ее искали.

Начинает мнить себя глупой дурочкой, которая повелась не на того мужчину, и ставит мысленно пометочку, что, оказавшись на той стороне, точно сделает все, чтобы ни одна ведьма в такой же ситуации не оказалась.

— Ну, как же? Я без пары обрядов твой муж. Меня должно интересовать, почему моя практически жена явно не увлечена мной.

— А чья это проблема? — фыркает ведьма. Другие члены ковена её не слышат, а вот оборотни, присутствующие на свадьбе — более, чем. Но ее это вовсе не смущает, потому что она хочет, чтобы они все слышали и понимали, что покорной, какой должна быть жена в понимании оборотней, жена.

Корчит лицо, хотя, возможно, это и не сильно заметно из-за алого фатина, скрывающего ее лицо — не традиционная часть платья невесты, совсем нет. Скорее попытка скрыть следы встречи с женихом накануне свадьбы. Рассечённая бровь все еще болит, а кровяная корочка на губе не позволяет свободно говорить.

А ведь они даже не в браке. Ей по-настоящему страшно думать, что будет после. Как скоро от нее не останется и места живого?

И никто не придет на помощь, потому что оборотни — самый низкий и подлый вид существ, который только может существовать.

— Ну-ну, ты радоваться должна, что я согласился на это! Никому не нужна порченная девка. Особенно, порченная змеем — это же практически как будто заключать брак с самим змеем. На наших землях их не жалуют.

Ведьма закатывает глаза. Он говорит это в каждую встречу, и она уже порядком устала это слушать.

— Но ты не переживай, невеста, — тянет с все той же издевкой. — Я обязательно принесу тебе его тушку. Поплачешь там, не здесь. Не порти свадьбу только, хорошо? А то что подумают обо мне другие оборотни, увидев, что я не могу успокоить свою невесту.

Ведьма стискивает зубы. Он просто провоцирует ее. Однако с его стороны как минимум глупо надеяться, что какой-то оборотень, как он, окажется сильнее змея Круга.

Ветер, пару минут назад совершенно не заметный, усиливается. Трепет ее волосы, играется в вплетенными на висках украшениями и легкой юбкой алого платья. Почему мать выбрала красный, она не хочет знать. Просто не интересно.

Солнечного света становится гораздо меньше, потому что на небе откуда ни возьмись появляются тяжелые тучи, постепенно закрывая голубизну.

Зябко поморщившись, ведьма поджимает губы. Погода явно вторит ее настроению. Чувствует, как внутри появляется бесконечное желание, чтобы вот-вот началась гроза, а в неё саму пару раз ударило молнией в наказание за грехи.

Вороны громко кричат, и это нельзя считать добрым знаком. Они никогда не сулили ничего хорошего, и в этой ситуации будет так же, ведьма в этом более, чем уверена. Одна из пернатых подружек летает прямо над ведьмой, вопит, вторя ее настроению, и ведьма хочет думать, что птица вполне себе может прямо сейчас пробить клювом голову ее женишка.

— Как великодушно! — скалится ядовито, явно нахватавшись этого у него, змея. — Смотри-ка, ну просто герой, я, кажется, теряю голову от тебя. Тебе-то не тягостно будет делить ложе с ведьмой, порченной змеем?

— Я потерплю. К тому же, я уже предвкушаю его лицо, когда он узнает, что я забрал его женщину...

— Я что, вещь?

— ...Если ему, конечно, не все равно, — продолжает оборотень, напрочь игнорируя ее слова. — Если не все равно, то это же будет практически оскорбление! А если все равно, то я уже вдоволь наслажусь твоим лицом.

— Катись к черту.

— Отправил бы тебя к змею, да ты ему явно не нужна. Разочаровывает, наверное?

Оборотню явно нравится потешаться над ней, издеваться, а ведьма-то на самом деле чувствует, как с каждой секундой её желание просто исчезнуть становится все сильнее и сильнее.

— Посмотрю, как разочаруешься ты, когда в один день станешь и мужем, и вдовцом, — скалится в ответ, мерзко улыбаясь. — Ты правда думал, что я буду терпеть тебя в качестве мужа? Волчок, не расстраивайся только, но ты — не то, что мне нужно.

— А будешь ли ты такой сговорчивой, когда будешь моей женой?

Ведьма игнорирует его. Потому что более насущный вопрос, будит ли она живой, став его женой? Ответ вряд ли будет положительным.

Девушка опускает голову, глядя, как верховная подходит ближе с кубком и ритуальным кинжалом, и понимает, что все, вот он — финальный ритуал, после которого она не сможет сделать ничего. Будет принадлежать другому мужчине, нелюбимому мужчине, а там и жить не так долго осталось.

Наблюдает молчаливо, как оборотень делает разрез на ладони, позволяя густой крови брызнуть в любезно подставленный старухой кубок. Рана быстро заживает, но той крови, что оказывается внутри серебристого сосуда более, чем достаточно. Он смотрит на ведьму, но та лишь показательно прячет руки за спину, показывая, что черта с два она так просто сдастся. Это — её последняя попытка остановить весь этот фарс. Собирает силы в кулак и отходит на шаг назад, слыша за спиной тихое рычание.

Конечно, никто ей не даст ритуальный кинжал, а ее жениху явно принесет удовольствие возможность безнаказанно причинить еще больше вреда будущей супруге — часть ритуала, как-никак.

Оборотень за ее спиной, поставленный кем-то вроде стража, крепко сжимает ее предплечья, подталкивая вперед, к жениху, и силой вытягивает девичью руку вперед, крепко сжимая запястье.

Ведьма шипит по-змеиному, дергается, стараясь вырваться из нечеловеческой хватки, но даже не может использовать свою магию — амулет, блокирующий ее, снять не получится. Отчаяние накрывает волной, потому что она просто ничего не может сделать против оборотня. Сейчас — слабый человек без способности колдовать, чтобы защитить себя.

— Мама! Пожалуйста, — срывается почти на крик, оглядываясь на женщину, но та совершенно не реагирует. — Мама! Сначала вы погубили мою сестру, принеся ее в жертву предкам, а теперь и за меня взялись? Я против, не согласна, берите другую ведьму, только не меня!

Но женщине в первом ряду по-настоящему все равно, и девушка вдруг понимает в который раз, что бояться нужно не мертвых, как ее учили с детства, а живых. Жестокость мертвым по статусу положена, а вот живые, проявляющие верх своей жестокости, должны пугать.

Ведьма только замечает, как старый оборотень, вожак стаи, отворачивается в сторону и поджимает губы, словно не хочет смотреть на то, что происходит.

Кажется, он единственный, кто ей сочувствует. Острая боль пронзает запястье, когда холодная сталь ритуального ножа вонзается в руку и вспарывает плоть, становясь финальной точкой. Счастливая полоса, очевидно, закончилась.

А змею она и правда оказалась не нужна.

Тэян просыпается с громким криком, замерзая от холодного пота. Окно по какой-то причине оказывается открытым, хотя Пак помнит хорошо, что закрывала его перед сном.

Руку саднит от боли и, опустив взгляд вниз, Тэян снова вскрикивает, отползая к подушкам, и упирается спиной в изголовье кровати. Даже в темноте она видит то, чего в ее постели просто не могло было быть. Простыня оказывается залитой всё еще теплой кровью, а на запястье буквально на глазах болезненно заживает глубокая рана, после которой на коже остаются только разводы.

Пак поднимает испуганный взгляд на зеркало, стоящее напротив кровати. Влажные дорожки на ее щеках в свете неона переливаются зеленым.