Little Dark Age - MGMT. 

I.

Трава под пальцами мягкая, совсем молодая еще, тронутая только скользкой чешуёй змеиной, наверняка, облюбовавших эту поляну. Место это — любимое у змей, поляна в центре болот мелькает практически в каждой легенде о змеином короле. Она чувствует тревогу леса: ведьмы всегда были тесно связаны с природой, а от того даже не удивлена, что лес чувствует что-то неладное и понимает: ведьма задумала что-то плохое и опасное, что-то, что преломит старый устой мира. Она не любила излишний пафос, который обожали ведьмы обычно, но сейчас в голове крутилась только сплошная патетика — ей казалось, что задуманное становится истоком чего-то нового, опасного для нее. Природа, казалось бы, тоже чувствовала это, и девушка ощущала давление, камнем упавшее на её плечи, словно сторонняя сила старалась оттянуть, увести ее, отговорить от поступка, который, наверняка, ошибкой большой и фатальной станет. Ведьма не может избавиться от ощущения, что жизнь ее круто перевернётся.

Если она вообще переживёт эту ночь.

Ладони дрожат, но это вовсе не мешает крепко сжимать ритуальный нож с алыми рубинами до побелевших костяшек. Стоит провести им по коже, как пути назад точно не будет. Она чувствует устремлённые к ней маленькие змеиные глаза из темноты леса, но не обращает внимания, чувствуя, что сейчас змеи позволят уйти ей, если она передумает. Но, пустив хотя бы каплю собственной крови, сделать этого не сможет. Знает это, застыв с занесённым над ладонью кинжалом.

Глубоко дышит, успокаивая бешеное сердцебиение. В груди ее больше нет части души, а от того оставшуюся потерять уже не страшно. Крепче сжав рукоять, рубинами усеянную, решается и проводит острым лезвием по коже в центре ладони. Кровь горячая, живая по ладони струится, стремясь к пальцам, от фантомной боли подрагивающим, вопят голосом духов и предков, и уши от этого закладывает. Вопль глушит, в ушах звенит, а ей отчаянно хочется сжать голову руками, лишь бы звук посторонний из нее выкинуть. Она невольно вспоминает обо всех жестоких кровавых жертвоприношениях Полозу.

Шелест чешуи по траве слышится отчетливо. Ей не нужно осматриваться, чтобы понять, что змеи все ползут сейчас к ней, притянутые терпким запахом ведьминой крови. Алые капли стекают по рукам, словно брусничный сок, на землю падая и впитываясь в нее.

Голоса в голове вопят еще громче, еще опаснее, требуют от неё как можно скорее бежать отсюда, спасаться, ошибку свою исправлять, и ведьма даже порывается сделать это, но вдруг чувствует касание холодной чешуи к голой стопе и с тихим хрипом притягивает ноги к себе. Теперь страшно, ужасно страшно, потому что змей вокруг слишком много, и все они точно желают вцепиться в ее глотку ядовитыми клыками.

— Змеи Круга, услышьте меня, — тихий, отдаленно похожий на безумный, шёпот рассекает пространство, пока она завороженно смотрит, как кровь течет по ее ладони.

Шестой круг, если легендам верить, — самый близкий к Полозу, а от того самый сильный уровень змей, и она знает, что только они помочь ей могут. Обращаться к ним за помощью — самоубийство, потому что Круг ненавидит ведьм еще больше, чем сам змеиный король, и если змеи обычные могут ее проигнорировать, сжалиться, то круг, вероятно, точно убьёт её.

И всё же, знает, что только один из них может помочь ей, а от того выбора особого нет.

Поднимается ветер, раскидывающий белые волосы, осветлённые на скорую руку, играет с прядями, на лицо их кидая и закрывая обзор. Небо в мгновение одно затягивается плотными тучами, шумит гром, ударяет так громко, что земля, как кажется ей, трясётся, а после с потемневшего неба стеной холодной начинают падать капли воды. Становится темно, и она не видит ничего на расстоянии вытянутой руки. Одежда промокает в мгновение, липнет к телу. Чувствует, как начинает замерзать — водолазка черная и до этого не особо грела, а сейчас и вовсе ужасно холодит кожу, от чего чувствует ужасное желание сорвать с себя ее, чтобы избавиться от этого ощущения.

— Услышьте меня, я желаю заключить сделку, — шепчет она, сжимая резанную руку и чувствуя, как жгучая боль пронзает ладонь и пальцы, а от того стона болезненного сдержать не может.

Это всегда больно, она не любит заклинания, требующие крови, ее крови. Они опасные, нередко сводящие с ума, и, хотя заклинанием это назвать сложно, всего лишь кровавый призыв, ситуации для нее это не меняет — меньше всего ей хочется давать змеям кровь свою пробовать

Большой змей, сверкая изумрудными глазами, проползает мимо, и она понимает, что это один из змеев Шестого круга — он крупнее, темнее и силы от него исходит так много, что у ведьмы желудок сжимается. Внутри вопит желание убежать, но уже слишком поздно. Плотное кольцо ужаса сжимается на горле. Страшнее только самого Полоза призвать, но она сомневается, что он придет на ее зов.

— Ма-а-аленькая ведьма, — звучит трескучее шипение, как будто со всех сторон. — Смелая и глу-упая, ступила на землю врагов.

Насмешка в змеином голосе очевидна, как и жуткая угроза, от которой у неё по спине бегут мурашки ужаса. Сердце в груди бьётся так сильно, что кажется, что оно просто выпрыгнет из клетки ребёр на потеху жестокому змею, описывающего круги вокруг нее огромные. Круги с каждым разом сжимаются, и ведьма знает, что можно будет распрощаться с жизнью, стоит ему оказаться совсем близко.

— Я х-хочу заключить сделку, — заикается от холода или страха — не понимает, но вопить ей хочется от того, насколько жалко звучит ее голос перед змеем, которому нельзя свой страх показывать.

— Как сме-ело, — смеётся змей, сужая кольцо страха на её горле.

В страхе на четвереньках немного назад отползает. Холодная вода течёт по лицу, попадает в рот каждый раз, когда она открывает его, чтобы сказать что-нибудь, в глаза заливается, мешая смотреть. Глазные яблоки от воды холодной режет, и ей хочется зажмуриться, чтобы не так больно было, но не позволяет себе такого — закончится плохо, нельзя, не сейчас. Щурится, когда разрезанная ладонь скользит по камню, травмируя плоть еще больше острым гранями, и болезненно стонет. Вода дождевая на губах пузырится.

— Я готова заплатить, — бубнит, сжимая ладони и опираясь ими в землю. — Назови цену, змей, и я дам тебе это.

— Даже своей жизнью? — жестокие глазки-изумруды встречаются с ее, и теперь во взгляде нет и намека на ненависть, злость, превосходство, в отличии от голоса, лишь мрачная, ледяная пустота, от которой она теряется, осторожно назад отползая, как будто в этом был смысл. Одного его выпада достаточно будет, чтобы убить ее.

Глотку прокусит и даже не подавится, потому что она для змея — соринка. Одна из миллионов. Знать бы только, за что весь род змеиный ее ковен так ненавидит, может быть это помогло бы ей понять, как поступить, как поддержкой и помощью его заручиться, пусть и не бесплатной. Но история хранит эту тайну, стережёт её, и ей это вовсе не помогает.

— Моя жизнь ничего не стоит, — тихо говорит, наконец начиная осторожно залечивать рану на ладони магией, чтобы крови еще больше не потерять. Она уже чувствует, как весь мир перед глазами плывёт, а сейчас... Сейчас она должна не забывать о хладности рассудка. — Хочешь, буду у вас в роли ручной ведьмы? Я знаю, что есть заклинания, в которых вы нуждаетесь, но не можете творить, вам ведьма для этого нужна.

В следующее мгновение всё меняется. Она уже не смотрит в глаза змеиные, не видит едва заметные очертания скользкого тельца. Дождь прекращается так же резко, как и начался, а луна выглядывает из-за туч, освещая поляну. В ужасе вздыхает, когда, оглянувшись, понимает, что вокруг нее — десятки змей больших и маленьких, смотрящих светящимися глазами и готовых в людой момент броситься на нее. Ей страшно, но еще страшнее становится, когда она внезапно понимает, что змея шестого круга перед ней нет, а вот высокий мужчина в широкой плотной рубашке и брюках — вполне себе.

Змеи шипят, беснуются, пугают ужасно, страх ее чувствуют и лишь сильнее с ума сводят. Ей страшно, эмоции свои под контроль она взять не может, сжимая зубы так сильно, чтобы хотя бы своего отчаяния не показать. Внешне, наверное, она выглядит спокойной, и это совершенно не соотносится с тем, как она чувствует себя на самом деле.

— Думаешь, у нас нет ведьмы? — усмехается мужчина, и голос его более не шипит так, как шипел тогда, когда он был в змеином обличии. Он опускается перед ней на корточки, сияя улыбкой, и она думает, что он красив, ужасно красив, как змей-искуситель. Совсем не укладывается в ее голове его красота и тот факт, что он был воплощением самого Зла.

— О, я уверена, что есть, — шепчет слабым голосом. Одна ее ладонь лежит на коленке, пока ведьма невесомо касается раны пальцами другой. В воздухе появляется слабый медовый аромат ее магии, и она чувствует, как кожа начинает медленно, болезненно стягиваться. — Но куда приятнее, когда за тобой на задних лапках бегает ведьма, которую все вы ненавидите.

Ей холодно, руки трясутся, а пальцы ломит. Ей хочется обнять себя руками, но это покажет ее слабость перед змеем, и это то, чего она не хочет делать. Ей вдруг хочется позволить всем этим змеям обнять ее тугими кольцами, лишь бы согреться.

— Какой мне прок от рядовой ведьмы? Сделка с тобой не принесет мне никакого прока, — он задумчиво наблюдает за ее действиями. — Ведьма-недоучка, которая и исцелить-то себя не может.

Фыркает злобно, стараясь говорить уверенно, не показывая, как сильно зубы ее бьются друг об друга:

— Нам вне зависимости от способностей сложно исцелять самих себя и...- игнорируя ее, змей берет ее руку в свою, достаточно грубо и резко сжимая кисть, а после проводит второй по ране. — О.

Быстрее, чем она успевает возразить, кожа и плоть на ладони стягиваются, залечивая рану. Пару мгновений смотрит на руку, хмуря брови, и не понимая, зачем он сделал это, а после вырывает ладонь, прижимая ее к груди.

Ей вдруг кажется, словно он смотрит на нее, как на мышку, которая внезапно решила, что может гоняться за котом.

— Я жду благодарности, — невозмутимо сообщает змей, глядя на нее с очевидной иронией. — Впрочем, от вас, ведьм, не стоит ожидать другого. Лживые, лицемерные и неблагодарные, кусающие собственного хозяина. Бездушные и бессовестные — он поднимается, усмехаясь. — Глупо с твоей стороны было приходить сюда, просить помощи и вести себя так нагло.

— Безысходность делает людей глупыми.

Мужчина вальяжно машет рукой, и змеи вокруг вдруг синхронно начинают отползать, скрываться в траве, прячась, как можно дальше, от потревожившей их ведьмы. Он прячет руки в карманы брюк, глядя на мокрую, замерзшую ведьму сверху вниз, а после, сняв рубашку, лениво кидает ей. Ткань плотная, ещё теплая, но она не спешит принимать ее, чувствуя в этом жесте обманчивую доброту, которую кто-то вроде него просто не способен проявлять. Она хорошо знает все известные легенды — змеи не способны на сострадание, доброту, заботу.

— Я не оторву тебе голову только потому, что не хочу тратить свое время на ведьм-недоучек, — говорит змей и поворачивается к ней спиной. — Подумай о себе и проваливай, коль жизнь дорога.

Ведьма смотрит на его спину, провожая взглядом. Он даже всерьёз ее не воспринимает, а от того позволяет подставить ей спину — думает, что она угрозы никакой не представляет. Качает головой, стискивает зубы, раздражаясь из-за того, что теперь на нее смотрят со снисхождением. Относится к этому с опаской: никогда змеи не выпускали ведьм с Болот, предпочитая не тратить время на ведьм-недоучек. Ей кажется, что это еще одна уловка; быть может он просто хочет поиграть с ней в кошки-мышки и подарить иллюзию того, что она может спастись.

Вздыхает, поджимая губы.

— Пожалуйста, — шепчет едва слышно. Спокойствие сменяется отчаянием, и, пошатываясь, она поднимается. — Ты надежда моя последняя. Кто-то убил мою сестру, а Ковен... Я чувствую, что он что-то скрывает, но не понимаю, что, и не могу докопаться до правды. Я не ведьма-недоучка, но и разрушить заклинания верховных ведьм не могу, — глаза замыливаются от слез, и она комкает в руках траву, сжимая губы в тонкую линию.

Задыхается, умирает, отчаянно барахтается на поверхности черного озера, глотает ядовитую, отравленную воду и захлёбывается в ней. Лёгкие горят, саднят, словно в них раскалённый свинец залили. Для неё мир яркие краски постепенно теряет, и понять, как жить дальше, сложно.

Наверное, он просто посмеётся над ней и над тем, какая она жалкая. Её уже все равно. Все равно на то, что ее ведьмовская гордость ущемлена: на коленях перед змеем стоять — выше ее сил, она себя униженной чувствует, да оскорблённой, но понимает, что и перед самим Полозом готова на коленях ползать, унижаясь, лишь бы ей помогли.

Но, к ее удивлению, змей замирает, услышав её, и смотрит через плечо, а в глазах его мелькают зеленые блики, и она не понимает, что это значит. Он кажется сбитым с толку, словно услышал что-то, чего не ожидал услышать. Похож на струну натянутую, тетиву, которая уж точно лопнет сейчас, и ей сложно понять причину.

Ей вдруг кажется, что она видит что-то особенное в его взгляде, что-то, чему там точно не место, что-то чужое и абсолютно не сочетающееся с тем, кем он был.

Неуверенно продолжает:

— Я в отчаянии и правда готова заплатить любую цену.

Змей медленно поворачивается, вальяжно прокачиваясь с носка на пятку и обратно, прижимая влажную траву обнажёнными ступнями. На мгновение думает, что он примет условия сделки, согласится помочь ей, пусть и озвучит непомерно высокую плату. Маленький пугливый огонёк надежды в ее груди разгорается ярким пламенем. Ей страшно, что, если она поддастся этому стихийному доверию, хорошим это не кончится — сгорит в ожидании, от разочарования и обиды.

Тэян резко открывает глаза, принимая сидячее положение. Чувствует, будто на неё сотни маленьких глаз смотрят, а потому тянется к тумбочке, включая свет, словно это способно спасти её. Сердце в груди бешено бьётся, из груди выскочить хочет, и ведьма прикладывает к нему ладонь, как будто это может помочь ей успокоиться.

Ей снова снятся эти глупые сны. Она снова проживает чужую жизнь. Только теперь эти воспоминания пронизаны сплошной болью и страхом, от которых Тэян даже в реальном мире просто не может убежать. Пак хочется плакать. Она как будто сама всё прожила, не просто увидела чьи-то воспоминания — они как будто ей принадлежат.

Вздыхает, пряча лицо в дрожащих руках. Тэян кажется, что она начинает банально сходить с ума. Этот город доведёт её. Она даже начинает задумывать о том, чтобы уехать. Прямо сейчас взять и уехать, пока не поздно, да что-то держит, не отпускает.

Тэян не знает, как это объяснить. Словно всё её нутро против того, чтобы она покидала змеиный город. Это похоже на открытую клетку. Вроде и можно выйти, но Тэян не может себя заставить. Или на самом деле даже не хочет. А это ещё страшнее.

II.

Как бы Тэян не старалась прийти в себя после одного из самых тревожных кошмаров за всё время её пребывания в Тэгу, она сделать этого не может. Ей засыпать становится страшно, а потому, когда количество бессонных часов приравнивается к трем дням, у Пак всё начинает валиться из рук. Кофе не спасает, сколько бы Тэян не пила его. Ни в чём не повинные водители тратят свой запас трехэтажного мата на Тэян, когда она парочку раз едва ли не попадает под колёса из-за собственной невнимательности. Пак понимает, что ей просто необходимо поспать, чтобы в конечном итоге не свихнуться, но не может заставить себя даже посмотреть в сторону кровати.

Шухуа, кажется, замечает, в каком состоянии её сотрудница находится вот уже несколько дней, но ничего не может сделать. Понимает, что точно не сможет убедить Пак поспать хотя бы пару часов, а потому, после того, как узнаёт причину, более не задаёт вопросов. Только предлагает переночевать у себя, аргументируя это тем, что, когда ей снились кошмары — много столетий назад — сон рядом с кем-то спасал её. Просыпаться после кошмара и понимать, что ты не находишься в гордом одиночестве, всяко спокойнее.

Тэян отмахивается, говорит, что у неё на этот случай есть Минни. Потому что не при каких обстоятельствах не собирается засыпать. Планирует утомить себя до максимально убитого состояния, надеясь, что в конце концов усталость станет её помощником и она сможет проспать спокойно пару суток. Даже бежит после работы к Чимину в бар, забив на все недомолвки, и практически подрабатывает на полставки официанткой, предполагая, что физический труд окончательно добьёт и в конечном итоге позволит поспать спокойно.

Или же убьёт её, но Тэян думает, что это вполне себе хороший вариант.

— Тэян, — Чимин подкрадывается незаметно и опускает на голое плечо сидящей у стойки Пак теплую ладонь. Она сильно вздрагивает, испуганно оборачивается. Чимин смотрит на неё с сожалением. — Это всего лишь я.

Тэян оглядывается, отмечая, что упустила тот момент, когда парень выгнал всех посетителей, потому что пришло время закрываться, и даже успел поднять все стулья. Чимин смотрит на неё с лёгкой тенью тревоги. Тэян вдруг ловит себя на мысли, что все в этом городе по непонятым для неё причинам переживают за неё. С самого начала, с самого приезда в город.

— Что с тобой такое творится, Тэян? — искренне волнуется Чимин. Пак думает, что он вполне себе мог бы быть чьим-нибудь очень хорошим страшим братом. Будь у неё такой брат, Тэян, наверное, даже не оказалась здесь в статусе ведьмы без сил.

— Всё в порядке, просто устала, — отмахивается ведьма. Не за чем им всем знать, что происходит. Больше всего на свете Тэян не любит, когда её жалеют. Это бьёт по и без того хрупкому эго, главный удар по которому нанесла потеря магии.

— А выглядишь так, будто не спала несколько суток. Или очень много употребляла.

К сожалению Тэян, её марафон очевиден. Под глазами синяки размером со вселенную, не меньше, а взгляд такой усталый, словно она отпахала несколько ночных смен в больнице. Да и чувствует себя Пак так, словно по ней проехал каток пару раз туда-обратно, а после вдобавок ещё и припарковался прямо на её костях.

— Я просто родилась страшненькой, всё хорошо.

Чимин делает вид, что верит в эту откровенную ложь и не спешит лезть в душу. Потому что Тэян выглядит так, будто бы готова кого-нибудь убить. И её взгляд говорит о том, что она убьёт любого, кто будет задавать ей огромное количество вопросов. Чимин не хочет попадать под горячую руку, особенно в условиях, когда он прекрасно осведомлён о том, что она может. Чимин, пожалуй, и правда знает больше других.

Тэян закуривает, пока парень меняет табличку на двери и закрывает бар. Девушка ёжится, жалея, что не взяла ни кофту, ни куртку, и трет плечи ладонями, стараясь согреться. Чимин, у которого и самого нет никакой верхней одежды, смотрит практически с извинениями. Пак думает, что он похож на нашкодившего щенка.

Качает головой, мол, ничего страшного, и опирается спиной на высокое ограждение, стоя лицом к двери бара.

— Давай провожу? — предлагает, встав рядом с ней. — Идиотов сейчас предостаточно.

— Не надо. Посмотри на меня, никто, буквально ни единая душа во всём мире не решится приблизиться ко мне в здравом уме, — усмехается и жмёт плечами. Внезапно начинает тихо хохотать, потому что после нескольких бессонных ночей шутка кажется едва ли не гениальной. Пак привыкла к тому, что чувство юмора у неё, вообще-то, так себе.

Чимин только немного улыбается и выглядит чрезмерно серьёзным.

— Уверена? — он всё ещё сомневается.

— Нет, — честно признаётся Пак и думает, что было бы неплохо, чтобы её проводили. Ей в каждой тени мерещатся змеи, и спасу от них нет никакого. — Но я понимаю, что ты, должно быть, тоже устал, так что не надо. Ничего со мной не случится, не парься.

— И всё же...

— Чимин, — устало вздыхает Пак. — Иди. Не раздражай меня, иначе я могу спалить твой бар.

Парень качает головой и поднимает руки, мол, сдаюсь. Желает ей удачного дня, в последний раз спрашивает, точно ли ему не стоит её проводить, а после, что-то пробубнив, все же уходит. Хотя и видно, что он явно не хочет этого делать.

Тэян вздыхает, устало опирается локтями на холодный металл и снова зябко морщится. В сон клонит неустанно, Пак думает, что вполне способна заснуть прямо здесь и прямо сейчас. Она бы, в целом, даже не была бы против, да только вот... Страшно до ужаса. Тэян не уверена, что устала достаточно, чтобы ей ничего не снилось.

Ей снова кажется, что на неё смотрят сотни пар змеиных глаз, из-за чего хочется убежать с позором куда-нибудь подальше. Даже Минни, змей, которого она добровольно впустила в свой дом, теперь пугает её. Перед тем, как уйти, она просила его на какое-то время забыть о том, что она не против такого соседства. Тэян хочет верить в то, что змей и правда оказался слишком умным и в ближайшее время не потревожит её.

Пак чувствует себя пьяной, хотя в последние дни она и капли в рот не брала. По ощущениям — выпила не меньше бутылки крепко коньяка, даже не закусывая. Тэян уверена, если она пойдёт домой, то точно будет шататься из стороны в сторону, как самая настоящая пьяница.

Тушит бычок о подошву ботинок, поджимая губы, потому что её неустанно клонит к земле. Едва ли не падает, но в последний момент успевает ухватиться за перила. Тэян ненавидит эту слабость, хотя и привыкла ощущать её.

— А во времена моей молодости джентльмены провожали дам до дома, — Пак вздрагивает, когда слышит знакомый до боли голос, и резко поднимает голову.

Она не видела Юнги несколько дней, но в груди внезапно начинает трепетать чувство, как будто она скучала по нему. Тэян не уверена, но всё указывает именно на это. Она правда скучала по Юнги. Принятие этого факта как будто выбивает почву из-под ног.

— Я не беспомощная инвалидка, чтобы меня провожали, — бубнит Пак.

На Юнги смотреть почему-то волнительно. И в какой-то степени страшно. Тот жестокий и бессердечный голос мужчины всё ещё звучит в её голове. Тэян думает, что, должно быть, его возлюбленная в первую встречу была слишком напугана из-за того, как он хладнокровно вёл себя. Должно быть, именно об этой стороне Юнги и говорила Шухуа, когда просила Тэян быть с ним осторожнее.

Пак теперь понимает. От Юнги из её сна несло опасностью и угрозой так, что хотелось позорно убежать. Ей даже как-то сложно поверить в то, что этот Юнги и тот, которого она видела в воспоминаниях — один и тот же человек.

Ну, или не совсем человек, не столь важно.

— Я этого не говорил, — жмёт плечами мужчина.

— Что ты здесь делаешь? — резко интересуется Тэян, спускаясь с порога бара. Становится от него на расстоянии вытянутой руки и начинает неловко заламывать пальцы.

— Дела были, — вальяжно кидает Юнги, как данность, давая понять, что это что-то неважное. — Ты плохо выглядишь, Тэян. Что-то случилось?

— А я думала, что всё так же очаровательна, — фыркает она, стараясь отшутиться, и широко зевает, в последний момент прикрывая рот ладошкой.

— Одно не исключает другое, очаровательная, — на душе от его слов становится особенно приятно. — Позволишь проводить? Ты, кажется, с трудом стоишь на ногах.

Тэян зачем-то спешит оправдаться:

— Я не пила.

— Я даже не думал об этом.

— Разве... Разве у тебя нет дел? — язык еле шевелится, и Тэян сама себе и своим словам об отсутствии алкоголя в организме не верит.

— Они подождут, не столь важно, — Юнги, видя, как она ёжится от холода, снимает пиджак, оставаясь в одной рубашке, на удивление, белой, а после, в один шаг сократив расстояние, накидывает его на плечи Тэян. — Ну-ка, красивая, надевай нормально, — твёрдо просит, хотя в его голосе Пак улавливает какие-то намёки на ласку.

Он терпеливо ожидает, пока заторможенная Тэян просунет руки в рукава пиджака, никак не комментируя её медлительность и очевидную рассеянность, а после осторожно поправляет воротник пиджака. Тепло тут же обволакивает замерзшее тело, и Пак чувствует, что её ещё больше начинает клонить в сон. Она снова зевает, кутаясь в пиджак, в котором буквально тонет. Тянет носом запах парфюма мужчины, но никак не может разобрать, какие ноты чувствует.

— Спасибо, — и опять короткий зевок. Глаза слезятся от постоянного зевания, а спустя мгновение одна маленькая слезинка начинает катиться по щеке, как будто Тэян плачет. Юнги быстро стирает её, проведя большим пальцем по щеке девушки.

Пак забывает, как дышать. Потерянным взглядом смотрит на мужчину и понимает, что, должно быть, выглядит просто отвратительно. Сонная, с синяками под слезящимися глазами, с пересохшими губами и абсолютно тупым взглядом. Боже, это просто катастрофа.

— Заранее предупреждаю, отказ я не принимаю.

Тэян пару секунд молчит, пытаясь понять, о каком отказе идёт речь.

— Ты же взрослый мальчик, живёшь кучу лет, должен был привыкнуть к отказам, — старается отшутиться, даже улыбку давит, но слабо выходит. Юнги точно ей не верит.

— Твой отказ разбил бы мне сердце, — виду не подаёт, что замечает ее попытки выдать желаемое за действительное.

— Хорошо. Провожай, — вздыхает Пак. Она не то чтобы и против.

Тэян не запоминает, если честно, дорогу домой совершенно. Не помнит, говорили ли они о чём-то или нет, как быстро дошли или что-то в этом духе. Помнит только ощущение теплой ладони, крепко держащей её руку, да и всё на этом.

Без задней мысли предлагает Юнги зайти, понимая, что всё ещё не планирует ложиться спать, а время в любом случае убить нужно. Возможно, за разговором с ним ей удастся не заснуть — ей слишком нравится слушать о различных мифах и легендах от него, Пак бы не позволила себе просто так уснуть и не дослушать.

И Юнги, как она и ожидает, соглашается. Пак заторможенно расхаживает по кухне, заваривая себе очередную кружку кофе, и всем своим нутром чувствует на себе тяжелый, такой внимательный взгляд. Будь на месте Юнги кто-то другой, она точно испугалась бы, сжалась в комок, мечтая убежать. Но его присутствие наоборот успокаивает, как будто спасает.

Тэян не чувствует страха. Пропало ощущение, словно к ней устремлены сотни змеиных глазок, которое преследовало её даже с включенным светом. Ей наконец-то относительно спокойно. Как будто безопасностью обволакивает, а всё вокруг буквально кричит о том, что ей теперь бояться нечего. Это настолько забытое чувство, что ощущать его даже удивительно в какой-то степени.

— Тэян, — осторожно зовёт Юнги, и девушка слышит тихие шаги за своей спиной. — Ты уверена, что всё хорошо?

Она исподлобья смотрит на мужчину, вставшего рядом с ней. Мин опирается на столешницу поясницей, что позволяет ему отлично рассматривать Пак, словно он и правда может по выражению её лица понять, в чём проблема.

Тэян опускает голову, механически размешивая сахар в кружке. Можно ли сказать, что всё хорошо? Точно нет. У неё всё отвратительно плохо. Так и подмывает рассказать всё, да только... Разве можно, находясь в здравом уме — Пак уверена, что пока что она с ума точно не сошла — рассказать Юнги о том, что она, вероятнее всего, видит воспоминания его бывшей девушки?

И не просто видит, а проживает их, как свои собственные. Конечно, в сверхъестественном мире это точно не будет новостью, особенно для Юнги, который судя по всему живёт слишком много тысячелетий. Но... Тэян, наверное, смелости не хватает для того, чтобы рассказать об этом.

Особенно тогда, когда она и сама пока что не может разобраться в причине этих снов. И Тэян это раздражает больше всего — она так много знает, когда-то умела творить поразительные заклинания, на которые у многих банально не хватало сил, а теперь просто не может объяснить сущность своих снов. Почему и зачем всё это происходит? Предки ведьм Тэгу по какой-то причине решили над ней поиздеваться? Вытравить из города?

Чертовщина какая- то, право слово. Легенды не врали, когда говорили, что всё сверхъестественное дерьмо происходит именно в Тэгу.

— Нет, — признаётся Пак, откладывая ложечку в сторону, и обхватывает кружку двумя руками. — Всё погано. Хотя, я думаю это итак видно по тому, как я сейчас выгляжу. Уверена, мной можно пугать детишек, и истории выйдут в разы страшнее историй о долбанном Полозе.

— Ты плохо спишь, — это не вопрос, а констатация факта. Тэян, впрочем, не удивлена, у неё всё буквально на лице написано.

Она со вздохом тянется к полке, пару секунд смотрит на пачку печенья, а после закрывает дверцу, вообще не понимая, для чего сделала это. Она ведь даже не хотела это чертово печенье.

— Последние несколько суток я вообще не сплю. Я...Скажем так, кошмары — не лучший мой спутник. Глаза закрыть даже страшно, сразу какой-то жуткий страх накатывает, как будто ещё секунда, и я просто умру, — Тэян тяжело вздыхает, протирая глаза, а после отпивает немного кофе, чувствуя, как язык начинает неприятно жечь от кипятка. — И, честно говоря, я очень...очень хочу заснуть, но понимаю, что устала недостаточно для того, чтобы спать, как говорится, без задних ног. Не хочу падать с головой в эти кошмары.

Руки Пак немного подрагивают, и она даже не собирается скрывать этого. Она ставит кружку обратно на столешницу, достаёт из кармана домашних штанов практически пустую пачку, тянет зубами сигарету, порыскав в ящике в поиске зажигалки, прикуривает.

Тянется через Юнги за пепельницей, не говоря ни слова.

— Ты же понимаешь, что это просто кошмары, верно? — он никак не реагирует на вторжение в свое личное пространство.

Тэян жмёт плечам:

— Это, к моему сожалению, далеко не простые кошмары. Хотела бы я сказать, что это просто кошмары, — гремит пепельницей, чуть не уронив её. — Знаешь, когда ты узнаёшь что-то о человеке из своих снов, а после понимаешь, что это правда, потому что он так или иначе даёт подтверждение, приходится исключать вероятность того, что это просто сны, а не чьи-то воспоминания. А когда тебе снится какое-то дерьмо, а ты тем временем понимаешь, что это дерьмо и правда случилось с кем-то, становится страшно по-настоящему. Я не то чтобы из пугливых, просто... Имея дело с магией, знаешь, что всё вокруг — не простые совпадения.

— Так ты думаешь, что видишь чьи-то воспоминания.

— Я их не просто вижу, я их проживаю, словно они мои, — с очевидной горечью тянет Пак. — И это, наверное, самое отвратительное.

Юнги вдруг спрашивает, что именно ей снится. Тэян, хоть и полагала, что он спросит это, к вопросу всё равно не была готова. Она колеблется, и правда не зная, что лучше делать — сказать, как есть, или как-нибудь завуалировано. Последний вариант кажется наиболее правильным и рабочим — вроде и толкового ничего не скажет, а вроде и выложит всё, как на духу.

Только Пак не уверена, что в своём нынешнем состоянии она сможет пространственно обо всём рассказать, чтобы с одной стороны всё было понятно, а с другой нет.

Она снова вздыхает, решив пустить всё на самотёк:

— Ты. И змеи. Слишком, чёрт возьми, много змей. Настолько много, что теперь мне кажется, что я их не просто не люблю, а боюсь. Я, честно говоря, даже не уверена, что чувствую, находясь рядом с тобой, потому что ты своего рода змей. Не знаю.

— Так тебе...

— Снятся ли мне воспоминания твоей бывшей? Вероятнее всего да, по крайне мере я, честно говоря, заебалась ловить постоянное чувство дежавю из-за того, что сначала ты говоришь какую-нибудь романтическую хрень в моих снах, а потом повторяешь это в менее романтическом контектсе уже мне. Я как будто схожу с ума, чёрт возьми. И если эта чертовщина — дело рук предков ведьм этого чертового рассадника зла, я сожгу Тэгу до основания, клянусь. Я до последнего надеялась, что это просто ты на меня слишком большое впечатление оказываешь, но... Да, чёрт! Я узнала, как тебя зовут, раньше, чем ты представился, я узнала, что когда-то давно где-то здесь жила девушка, которая любила тебя, ещё до того, как ты это подтвердил. Если сейчас я ещё узнаю, что ты в змеином обличие у тебя глаза похожи на самые невероятные изумруды, я просто залезу в петлю, — она смотрит на Юнги с надеждой, но по взгляду того понятно, что она попала в точку. — О чём и речь. Где там верёвка? Кажется, я её покупала недавно.

Она прикрывает лицо дрожащими руками, напрочь забывая о сигарете между пальцев:

— И, уверена, я скоро пожалею о том, что рассказала об этом, но чёрт побери, сейчас я просто очень сильно хочу спать. Спать спокойно, без снов со змеями и горячими мужчинами. Мне кажется, у меня скоро появится бесплатная подписка на порносайты, но я не хочу этого! Я просто хочу спать. Очень сильно хочу спать, — хрипит в ужасе Пак. — Но больше всего я хочу избавиться от ощущения, что на меня вечно смотрят змеи, это выше моих сил. И напугана ли я из-за этого? До одури! Кажется, даже перспектива быть убитой собственным ковеном так сильно не пугала меня, как это ощущение. Как будто ещё секунда, и на меня из темноты кто-нибудь набросится. Какой-нибудь вонючий удав, например, и всё, занавес! Спи, милая Пак Тэян. Спи, убаюканная пеньем херувимов!<footnote>отсылка на пятый акт «Гамлета» Шекспира.</footnote>

Голос Пак дрожит, как и она сама. Со стороны кажется, что она банально задыхается, настолько сильно её пугает всё, что происходит. Она плотно сжимает ладонь в кулак, оставляя на коже алые полумесяцы от ногтей, как будто надеется, что эта боль отвлечёт её от проблем. На плечи как будто вся тяжесть мира давит, и Тэян не может никуда убежать от этого ощущения.

Глаза начинает несчадно щипать от наворачивающихся слёз, а Тэян всеми силами старается сдержать их.

Юнги забирает сигарету из её рук, вальяжно тушит в пепельнице, а после, прежде чем Пак успевает среагировать, притягивает её к себе, мягко обхватив одной рукой талию, а другой взяв за руку. Тэян даже не сопротивляется, у неё просто нет сил на это. Ни на что нет, если подумать хорошенько. Только прячет лицо на груди мужчины, чувствуя размеренный ритм его сердцебиения, и безвольно опускает руки вниз, отчаянно цепляясь за петельки для ремня на его брюках. Как будто хочет удержать.

Мин осторожно снимает резинку с её волос и ласково гладит по голове, скользя другой рукой на спину Пак. Даже сквозь плотную ткань одежды она всё равно равно чувствует его тепло — Тэян думает, что она просто обязана написать статью о том, что змеи вовсе не хладнокровные создания, как все говорят. Юнги — настоящая грелка.

— Мне кажется, что я в любой момент могу умереть, — устало бормочет Тэян. Думает, что наверняка выглядит в этом момент до смешного жалко, но это явно последнее, из-за чего она готова переживать сейчас.

Рядом с Юнги стойкое ощущение безопасности. Пак чувствует, как начинает непроизвольно успокаиваться, из-за того, что он рядом, так близко. Как будто добровольно забирает весь груз ответственности у неё, взваливая на собственные плечи. Тэян думает, что это именно то, что ей было нужно последние годы: чтобы кто-нибудь забрал все её тревоги и страхи хотя бы на чуть-чуть, а взамен подарил это потрясающее чувство лёгкости.

Даже если этот «кто-нибудь» — Юнги, змей, которого ей стоило, наверное, опасаться, Тэян всё равно. Она как Алиса бежит за белым кроликом, падая в его нору и летит-летит-летит, не зная, что ей дальше ожидать от своей жизни. Знает только, что ничего хорошего. Потому что, если подумать, её жизнь никогда не была хорошей, чтобы сейчас всё резко изменилось.

Но, несмотря на это, она почему-то более, чем уверена в том, что с ним ей бояться нечего. В любом случае сам Юнги не представляет для неё никакой угрозы. Не знает, как объяснить эту уверенность, но почему-то в голове прочно сидит мысль о том. что её он не тронет. Да и зачем ему притворяться хорошим перед ней? Зачем проявлять нежность и какую-никакую заботу? Тэян уверена, что у него есть много других дел, чтобы не тратить время на подобного рода дерьмо.

— Ты не умрёшь, — твёрдо возражает, опуская подбородок на её макушку, и явно не собирается отпускать Пак из своих объятий. — Ты не умрёшь, Тэян, и всё будет хорошо. И тебя никто не тронет, ни змеи, ни твой ковен, ни кто-либо ещё. Я обещаю тебе.

И Тэян верит. Сама не понимает почему, но верит. Его голос действует успокаивающе, и Пак не может точно понять, в чём причина. То ли в том, как Юнги звучит — ласково, нежно, осторожно, так, словно она для него бесценна — то ли в том, что Тэян сама видит в нем концентрацию сил, несущую для нее только безопасность.

Но может ли он ей это гарантировать? История показывает, что, каким бы сильным и опасным не было существо, оно не может вечно защищать кого-то, не может дать гарантии того, что весь мир не ополчится против.

Юнги шепчет ещё что-то в попытке успокоить её, но Тэян не слушает. Концентрируется на ощущении его рядом, старается запомнить каждую секунду. То, что происходит, кажется ей чертовски правильным, таким, словно всё в её жизни вело именно к этому моменту. Как будто это самое правильное мгновение. Тэян старается запомнить всё, словно боится, что это последняя возможность сделать что-то такое.

— Тебе нужно отдохнуть, — ласково говорит Юнги, отстраняясь на крошечное расстояние, чтобы посмотреть на неё.

Тэян отрицательно качает головой практически на грани отчаяния и поджимает губы:

— Нет. Не могу. Страшно.

На её щеках всё ещё блестят влажные дорожки, а прежнее спокойствие как будто рукой сняло. Юнги, обхватив её лицо ладонями, осторожно, словно она в любой момент может рассыпаться в его руках, стирает влагу с её щёк, заправляет непослушные волосы за уши и приподнимает подбородок Пак. Заставляет смотреть на себя. И Тэян чувствует, что, стоит их взглядам только пересечься, она больше не может смотреть куда-то, кроме него.

— Тэян, всё будет хорошо, — медленно повторяет, чтобы убедить её в этом, но девушка только продолжает качать головой, тревожно кусая губы. — Посмотри на себя, красивая, с ног валишься. Ты — человек, тебе придётся восполнять базовые потребности, понимаешь? Я <i>обещаю</i> тебе, всё будет хорошо. Тебя никто не тронет. Я рядом, Тэян, с тобой, тебе нечего бояться.

— Я не...

— <i>Я буду рядом</i>, не оставлю, — повторяет уже более настойчивым тоном, не терпящим каких-либо возражений.

Не отпуская Пак из рук, Юнги медленно двигается в сторону гостинной, чтобы потом зайти в её спальню. Тэян идёт следом неохотно, как будто сама мысль о том,что она может оказаться в комнате, кажется ей смертельной, так что в какой-то момент мужчина просто поднимает её на руки, особо и не встречая сопротивления. У неё нет сил на это, Пак чувствует, что банально истощена.

Тэян дышит тяжело, комкая рубашку Юнги в руках, и, кажется, сдаётся. Безвольно опускает голову, щекой падая на грудь мужчины, и тяжело дышит. Ткань рубашки в этом месте намокает от её слёз. Юнги чувствует, как сердце в груди пропускает удар, потому что видеть её такой — больнее всего. Даже годы, долгие столетия не помогли ему проще реагировать на её слёзы, и это просто невыносимо.

Опускает её на незаправленную кровать, поправляет подушку под головой, а после накрывает Пак тяжелым одеялом. Тэян хватается ладонями за воздух, словно пытается удержать его, не отпускать, и практически садится на постели, не желая выпускать мужчину из поля своего зрения.

— Тише-тише, милая, всё хорошо, — Юнги садится на край кровати, опуская ладони на плечи Пак.

— Не уходи, — сонно, едва различимо шепчет Тэян, крепко вцепившись в предплечья мужчины, как будто и правда сможет остановить, если он решит уйти. Как будто он сам захочет отпустить её, бросить здесь и сейчас.

— Не уйду. Обещаю, — давит ей на плечи, укладывая обратно, и на мгновение задерживает ладонь на щеке девушки, нежно гладя кожу. Внутри будто всё с треском ломается.

Одним движением стягивает галстук, в этот момент напоминающий удавку или петлю, и небрежно бросает его на пол, попутно расстегнув две пуговки под горлом. Ложится рядом, тут же притягивая Пак к себе, и снова прижимает так крепко, словно пытается защитить от всего мира. Тэян сжимает рубашку в кулачках, сама льнёт, шепчет что-то совсем неразборчивое. Она ему кажется комком страха и боли, а Мин даже не знает, как забрать всё это себе, лишь бы ей спокойно было.

Юнги запускает одну ладонь ей в волосы, кожу головы массирует, а второй успокаивающе гладит по спине. Весь мир сужается до одной только Тэян, потому что ничего больше не нужно.

Чувствует, как её сердцебиение успокаивается, становится размеренным.

Тэян практически засыпает, когда ощущает на виске едва ощутимое прикосновение чужих губ. И не успевает поймать мысль о том, что это правильно. Так и нужно. Словно она когда-то уже проходила через это.

III.

Когда Тэян открывает глаза в следующий раз, за окном всё так же темно. Ощущение чужого тела никуда не делось — даже спросонья Пак понимает, что она всё так же лежит на груди Юнги, сердце которого размеренно бьётся под её щекой. В голове тут же начинают мелькать картинки вечера, когда она бодрствовала в последний раз — как ни старается, понять, сколько именно часов спала, не может — и первое, что чувствует Тэян, это стыд. За то, что рассказала, за то, как выглядела, за то, какие проблемы принесла ему. Пак ловит себя на мысли о том, что чувствует нечто отдалённо похожее на стыд впервые за несколько лет.

Пак с трудом приподнимается, принимая сидячее положение, и трёт лицо ладонями. Чужая тяжелая ладонь безвольно соскальзывает с её спины. На мгновение Тэян замирает, боясь, что разбудит мужчину, не зная, как смотреть ему в глаза, но нет, в этот раз ей везет.

Она, наконец, чувствует себя отдохнувшей. Сон принёс желаемый покой и, что самое главное, был без сновидений. То ли всё же достаточно устала, то ли присутствие рядом Юнги сделало своё дело. Узнавать причину Тэян не хочет. Она итак не представляет, как себя теперь вести.

Пак с опаской оборачивается и обнаруживает, что её грелка-подушка на полставки спит. Надо же подумать, одно из опаснейших существ, о которых она только знает, размеренно спит в её постели и выглядит так невинно, словно даже не является древним змеем. Поразительная вещь.

Где-то Тэян слышала, что, если кто-то спит рядом, позволяя видеть себя в таком уязвимом состоянии, это признак доверия. Юнги, кажется, и правда доверяет ей, либо просто не видит в ней угрозу. Тэян не знает, если честно, в чём правда. Она подумает об этом позже.

Осторожно выскальзывает из кровати, откинув в сторону одеяло, и тихо, на носочках, выходит из комнаты, надеясь, что старый пол не будет предательски скрипеть под ней, как это обычно бывает. Идёт в ванную, заранее предполагая, насколько плохо она будет выглядеть в зеркале, и включает свет.

Отражение пугает, хотя Пак и признает, что выглядит гораздо лучше, чем до этого. Сон и правда пошел ей на пользу, чему Тэян просто не может не радоваться. Включает холодную воду, доставая с полочки очередную резинку, быстро завязывает волосы в нетугую косу, и, набрав полные ладони воды, умывается. Ледяная вода окончательно приводит в себя, чтобы Пак всецело могла восстановить в голове картинку прошедшего для нее вечера.

Боже, какой же кошмар. Она и правда не уверена, как теперь вести себя с Юнги.

Топает на кухню, зябко обнимая себя руками. Из-за открытого окна на куне достаточно холодно, но это только бодрит. Ставит чайник, прикуривая, и выливает холодный, не допитый ею кофе, а после садится на стул около окна. Опирается локтями на колени и опускает голову, вообще не понимая, как допустила то, что произошло. Как так вышло, что из-за каких-то там её страхов Юнги потратил на неё столько времени?

Электронные часы показывают час ночи и, путём недолгих размышлений, Тэян понимает, что проспала больше суток. И, очевидно, Юнги всё это время был здесь. Как же, черт возьми, неловко. Тэян даже не представляет, как его благодарить, если всё-таки именно он был причиной её спокойного сна длинною в сутки.

Вздыхает, нервно кусая губы, а второй рукой разминает плечо, тянущее неприятной болью. И всё-таки, как бы современная культура не фетишировала сон с кем-то, Пак думает, что подушку ей ничего не заменит.

Не выпуская сигареты, заваривает кофе, оставляя место для холодной воды. Понимает, что выйдет полная мерзость — ещё большая, чем растворимый сам по себе — но не готова ждать, пока эта бурда, гордо именуемая маркетологами кофе, остынет, нет никакого желания. Она хоть и выспалась, но желание продолжить спать — можно и с древним змеем под боком — всё ещё досточно велико.

Только подумать: она спала с древним змеем в одной кровати больше суток. Причём инициатором был именно этот самый змей, потому что она сама просто не могла спать. Приличных слов, чтобы описать всё это, нет, и вряд ли будет.

— Что за молодежь, вечно в рот всякую дрянь тянет, — кто-то, хотя долго гадать, кто именно, не приходится, бубнит за её спиной

Тэян вздрагивает от неожиданности, благо кружка с кофе стояла на столе, сжимает бычок между пальцев и громко матерится. Нет, весь мир явно хочет, чтобы она умерла раньше времени, а Юнги, видимо, решил присоединиться к этой неприятной компании.

— Что ж, я вижу тебе гораздо лучше, — с усмешкой комментирует мужчина, опираясь плечом на дверной косяк, и скрещивает руки на груди. Тэян невольно задерживает взгляд на закатанных рукавах его рубашки, ловя себя на мысли, что это выглядит невероятно сексуально.

Боже, она только что не знала, как смотреть на Юнги после всего того, что было, а теперь банально не может отвести взгляд из-за одной только чёртовой рубашки. Которая, несмотря на достаточно сильную мятость, всё ещё украшает его, а не делает хуже. Как там говорят? Подлецу все к лицу?

В случае с Юнги это абсолютная правда.

— Чёрт возьми, напоминаю тебе, что я — простой человек, мне умереть от инфаркта проще простого, — шипит Пак, затушив бычок. — Может тебе, знаешь, бубенчик повесить, чтобы я зала, когда ты вот так вот подкрадываешься? На галстук на булавочку приделать, и прекрасно будет.

Юнги иронично гнёт бровь:

— Строишь планы на будущее? Значит, точно в порядке.

Тэян, краснея, поворачивается к нему спиной, качая головой. Нет, она должна была раньше понять, что он змей. Самый настоящий змей-искуситель, право слово. С этими немного растрёпанными волосами, немного заспанным взглядом, закатанными рукавами уже не такой безупречной, как раньше, рубашки, он выглядит так восхитительно, что Тэян практически готова встать на колени и назвать его своим повелителем, вот правда.

Давит смешок, когда думает, какой может быть его реакция, а после понимает, что в голове касательно этого нет ни одной приличной мысли.

— Кофе? — бубнит Пак, игнорируя всё им сказанное.

— Спасибо, но откажусь.

— Ах, точно, я забыла, что ты кто-то вроде здешнего миллионера, явно растворимый не пьёшь, — хмыкает Тэян, неловко почесывая бровь. — Ну, и змей с тобой, раз так. Или, постой, ты из тех, кто утро начинает не с кофе, а со стакана коньяка?

Пак думает, что её язвительность — прямой показатель того, что она чувствует себя просто прекрасно.

— Иногда бывает. В особенно плохое утро, например.

— О, я надеюсь, сейчас у тебя нет желания хлебнуть коньяка. Моё сердце будет разбито, я начну думать, что твоё утро паршивое из-за меня. И тогда точно всё, здравствуй петля и мир предков.

— Тэян, — не скрывая улыбки, тянет Юнги. — Сейчас пол первого ночи.

— Я проснулась, а значит, сейчас утро.

— Поразительная логика, — невозмутимо хмыкает мужчина. — Так, ты правда чувствуешь себя лучше?

Пак задумчиво отпивает кофе, склонив голову на бок, прежде чем с улыбкой кивнуть:

— Более чем. Думаю, что способна сейчас захватить весь мир, даже будучи простым человеком, — а после спешит искренне добавить. — Спасибо, Юнги. Правда спасибо, что не бросил и был рядом.

Мин молчит. В голове эхом звучит то, как она назвала его по имени. Боги, это явно не первый раз, но он всё равно чувствует, как сердце с громким звоном падает куда-то в ноги, настолько невероятно это звучит в её исполнении. Впрочем, Юнги знает наперед, что всё в её исполнении будет так великолепно.

Тэян тем временем продолжает:

— И, пожалуйста, извини за то, что я принесла тебе неудобства и практически на сутки заставила возиться со мной. Мне правда жутко неловко из-за этого.

— Всё в порядке. Я же сам предложил услуги условного сторожилы, так что, пожалуйста, даже не думай об этом. Я рад, что сейчас всё стало немного лучше.

— Точно, — беззлобно смеётся Пак. — Ты же местный спаситель бедовых дам, как я только могла забыть?

— Честно говоря, ты единственная бедовая дама, которую я спасаю. И, по секрету, это приятнее всего, — Юнги вдруг смотрит на неё предельно серьёзно. — Ты ведь помнишь, что тебе нечего бояться?

— Такое сложно забыть, я хоть и была явно не в лучшей форме, но свой позор буду помнить в деталях, — качает головой Тэян, поджимая губы.

Она каждое обещание Юнги помнит так, словно они были сказаны только что. Кажется, без труда может каждое слово за ним повторить, и это даже не удивительно. Вообще-то, это единственное, что она помнит идеально за несколько последний суток.

— И змей тебе незачем бояться. Вообще-то, они единственное, чего тебе вообще не стоит бояться, Тэян.

Пак старается свести всё к шутке:

— Ну, конечно, большой злой змей не даст маленьким змейкам меня в обиду, — а после уже спокойно добавляет. — И я искренне благодарна тебе, правда. Я надеюсь, что в следующий раз, когда решу сходить на рандеву с кроватью, я буду помнить об этом. Я не хочу снова доставлять тебе проблемы.

— Как я уже говорил, всё хорошо. В любом случае ты хорошо знаешь, где меня найти.

Тэян думает, что он шутит, но ничего подобного. Юнги предельно серьёзен. Со стороны кажется, будто он готов в любой момент просто сорваться к ней, плюнув на свои дела.

Девушка кивает и искренне улыбается.

Ей кажется, что что-то резко меняется, но пока не может понять, что именно. Как будто она открывает страницу книги, которую уже читала, а потом узнает, что финал её будет трагичным.