middle of the night — elley duxe

I.

Когда до Ночи Ведьм — единственного дня в году, когда все ведьмы Тэгу уязвимы — остается несколько дней, Тэян внезапно чувствует, что её отпускают совершенно все тревоги, словно…Словно она уверена, что всё будет хорошо. Как будто сама мать-природа на её стороне, и это не может не радовать.

Тэян перестает раздражаться, когтистая лапа страха, сдавившая горло, отпускает, позволяет дышать нормально. Даже тот разговор, который случился у Сильби и Юнги более Тэян не волнует. Она понимает, что тема явно была важная. Возможно, предельно важная.

Столько вариантов того, о чем они говорили, но Тэян не может быть уверена ни в одной из своих догадок, потому что… Потому что ни Мун, ни сам Юнги не дали даже намека на то, о чем говорили.

Задевает ли это Тэян? В первые дни в какой-то степени да — она начала думать о том, что Юнги ей банально не доверяет, потому-то и не может рассказать о том, что говорила ему Сильби.

Конечно, Тэян знала, что дело не в недоверии, но понять, в чем именно, не могла. В чем может быть причина того, что он молчит, не рассказывает ей что-то, что имеет большое значение? А она уверена, что Сильби рассказала что-то серьёзное. Она видела, с каким лицом Юнги вышел к ней.

Он, конечно, сразу постарался сделать вид, что всё хорошо, но Тэян очень сомневалась в этом. Ей хватило той маленькой секунды, когда на лице Юнги отразились сомнение и страх, чтобы понять — что-то не так. Причем, все абсолютно не так, раз уж Юнги, эмоции которого ей практически всегда были непонятны, не смог скрыть того, что было у него на душе.

Пак уверена, что он знал о том, как сильно ей не нравится оставаться в неведении, но Юнги всё равно настойчиво молчит. Тэян же не хотела поднимать эту тему, потому что в их отношениях все итак не совсем гладко из-за страха провала с обеих сторон. И это молчание делало еще хуже, чем могло бы быть.

Это же стало причиной того, что по прошествии нескольких дней Пак отпустила ситуацию. Если Юнги не говорит, на это есть причина, и кроется она явно не в недоверии. На самом деле, Пак думает, что змей знает, что делает. Она не будет настаивать на рассказе, не будет требовать правды, просто позволит ситуации двигаться так, как задумано.

Если Юнги о чем-то не говорит, то пусть так и будет. В конце концов, если что-то пойдет не так из-за его молчания, это станет уроком — бесполезно трепать языком, набивать оскомину попытками что-то выведать, потому что, пока змей не захочет, он не расскажет.

Тэян думает, что просто не хочет переживать лишний раз, особенно в преддверии Ночи Ведьм, когда свершится желанная месть — поразительное дело, но Пак и сама не заметила, как стала жаждать крови каждой ведьмы Тэгу. Кажется, это передалось из прошлой жизни.

Она вообще стала замечать, что то, что ранее было не характерно для нее, постепенно начало становится одной из важнейших черт. Как будто с тех пор, как Пак вспомнила, привычный ей характер, и тот, что был в прошлой жизни, стали вступать в синтез. Поначу это казалось чем-то негармоничным, но сейчас… Сейчас кажется, что по-другому просто не могло быть.

Накинув на плечи тяжелый плед с кровати, Тэян стоит на балконе, смотря на оживленную главную улочку Квартала, и сжимает в зубах сигарету. Ночная прохлада приятно остужает, дарит легкость и спокойствие. которого в жизни ведьмы в последние дни стало слишком много.

Можно ли считать это затишьем перед бурей? Кажется, эта ситуация должна напрягать — тэян научена опытом. Каждый раз, когда её что-то очень резко переставало тревожить, случалось нечто страшное, непоправимое.

Она думает, что этот момент может не стать исключением, но даже это не вызывает в ее душе тревогу. Вообще ничего. Тэян чувствует только глупое умиротворение и расслабленность, которая по-хорошему не должна сулить ничего хорошего.

Впрочем, с другой стороны, после долгих тревог, Пак кажется, что это именно то, чего она заслужила. Спокойствие и умиротворение — это единственное, что волнует её сейчас.

Ведьмы, пердки и все в этом духе уходит на второй план, оставляя после себя приятную пустоту. Тэян вполне себе может привыкнуть к этому.

К тому же, она помогла Сильби. Помогла вполне себе успешно.

Заклинание, разорвавшее связь Сильби с ковеном оказалось не таким сложным, как могло показаться с самого начала, и не таким энергозатратным, каким могло бы быть. Тэян думала, что ей придется использовать чужую энергию для того, чтобы закончит заклинание, но нет, этого не понадобилось — её силы было вполне себе достаточно для того, чтобы все прошло удачно. В напоминание о обряде осталась только усталость, от которой удалось избавиться сразу после долгого, действительно долгого сна длинной в сутки.

И Тэян чувствует, что невероятно гордится собой — заклинение пусть и не было сложным, но над ним все равно пришлось попыхтеть, так то… Да, Тэян хочет на весь мир кричать о том, какая она молодец.

И, конечно, было бы неплохо, если бы весь мир кричал в ответ об этом. Вообще-то, это было бы просто прекрасно. К тому же, жутко потешило бы и без того раздутое самомнение Тэян.

Ведьма не может сдержать улыбки, когда начинает чувствовать присутствие рядом знакомой темноты. Она, как обычно, не слышит шагов Юнги, потому что передвигается тот максимально тихо и скрытно, но вязкая тьма начинает тут же горчить на языке, стоит ему появится рядом. Для Пак это уже что-то привычное, не пугающее, не вызывающее страх — простая обыденность, в которой её партнер — древний змей, убивший бесчисленное количество людей.

В доказательство ее предположения о том, что змей, наконец, пришел, её тело обвивают чужие руки. Пак хмыкает, когда ее резко, в какой-то степени нетерпеливо прижимают к мужской груди, и расслабленно откидывает голову назад, Юнги на плечо. Он тут же оставляет осторожный поцелуй на ее виске и не говорит ни слова.

Тэян неторопливо докуривает, зная, что мужчина ждет только этого. Наслаждаясь каждой секундой этого спокойствия, ведьма не может перестать думать о том, что не хочет, чтобы это заканчивалось. Словно ее мечтой становится простоять вот так с ним бесконечно долго, чувствуя в каждом его жесте нежность и любовь, от которой щемит в груди. Это, конечно, излишняя сентиментиментальность, но сейчас, когда Пак помнит, какой была много веков назад, она может позволить себе такое. Может позволить прежнему характеру проявить себя хотя бы здесь, хотя бы на чуть-чуть и исключительно рядом со змеем.

Она тушит бычок о стеклянную пепельницу, стоящую на перилах. Лениво поворачивается в кольце мужских рук, наблюдая, как Юнги осмотрительно убирает пепельницу на столик, чтобы не уронить её на голову туристов.

— Все свои злодейские дела порешал? — предельно серьёзно, но с ноткой иронии бормочет Тэян, выгнув бровь.

Юнги явно хочет притянуть её ближе к себе, но Пак вместо этого отступает назад, опираясь поясницей в металл перил балкончика, холод которых немного ощутим даже сквозь одежду и теплый плед. Так что змею приходится шагнуть вперед, к ней, чтобы исполнить задуманное.

— Детей съел, кровь девственницам пролил, их же обесчестил, стариков убил, — подыгрывая ей, перечисляет Юнги, пока Тэян пафосно загибает пальцы на поднятой вверх ладони. — Ничего не забыл?

— Ничего не сделал с ведьмами, — как будто бы напоминает она, двигая не согнутым мизинчиком. — А так практически выполнил свой злодейский план.

— Ах, ведьмы! — тянет таким тоном, словно и правда забыл об этом, и это явно очень большое недоразумение. — Надо исправить это.

— Надо-надо, кажется, у тебя уже горит дедлайн! — смеется Тэян, привычно опуская ладони на его плечи и немного сжимая ткань черной рубашки. Юнги где-то оставил пиджак — наверняка, в комнате, но ей от этого только удобнее.

— И вот я даже не знаю, что мне с вами, ведьмами, делать. Столько возможностей, но каждая не кажется подходящей, знаешь?

— Не знаю, что ты там собрался делать с другими ведьмами, но меня можно просто любить, ценить и лелеять, как свое самое главное сокровище.

Юнги на мгновение задумывается, словно действительно взвешивает все за и против, а после без предупреждения наклоняется к ней, тут же захватывая мягкие губы в требовательном поцелует. Словно они не целовались целую вечность, а то и больше — и Тэян это тешит самолюбие.

Она приподнимается на носочки, внезапно понимая, что голые ступни жутко замерзли, и молчаливо позволяет ему делать что угодно. Хотя, кажется, ему это разрешение и не нужно, потому что Юнги очень скоро забирает всю инициативу в свои руки — как обычно — целуя так, что Пак готова проститься с жизнью.

— Мне кажется, что я отлично справляюсь с этим, — замечает тихо, практически не отодвигаясь от неё.

— Не хватает всего маленькой детальки, — с видом критика говорит Пак, закусив губу, и поднимает на него хитрый, чрезмерно коварный взгляд.

Даже если бы Юнги не был уверен в том, что она — ведьма, то точно подумал бы об этом. Такие глаза, внимательные, чарующие, заставляющие даже бессмертного прощаться с жизнью, могут быть только у ведьмы. Змей не может быть объективным, но…из-за таких женщин, как Тэян, начинают войны.

Он начал. И начал бы снова за один только её короткий, пусть даже мимолетный взгляд.

И эта Тэян, уставшая после использования магии Тэян, очень недовольная Тэян, совершенно не похожа на ту девушку, которую он привык видеть в своей постели и жизни.

Скорее, на ту, кем она была много веков назад. И эти наблюдения кажутся занимательными — с тех пор, как Пак вспомнила прошлую жизнь, в её характере стали проявляться не характерные для этой Тэян черты. Словно она вытягивает что-то из прошлого, а Юнги приходится голову ломать — специально она это делает или нет.

Но наблюдать за этим любопытно. Словко пересекаются две параллельные, которые никогда не должны пересекаться. Тэян и Тэиль разные настолько, насколько вообще можно, но с недавних пор эта разница стала менее яркой, острой за счет того, что в характере первой появились черты второй. Причем, достаточно противоположные черты.

Если Юнги придется объяснять это кому-то, то у него ничего не выйдет — дело в ощущении и восприятии, а потому единственное, что он может сказать — девушка перед ним уже не Тэян, но и Тэиль никогда не станет.

Особая математика получается.

— Боюсь представить, какой, — с очевидной опаской комментирует мужчина, прекрасно понимая, что эта женщина может в любой момент сказануть что-то такое, от чего он просто не может ожидать.

— Жаркого секса на столе! — смеется Тэян абсолютно бессовестно.

Юнги изображает полное отчаяние, сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза на мгновение, а после недоверчиво смотрит в ее сторону.

Тэян продолжает, показательно фыркнув:

— Не могу поверить, что из всех возможных мужчин мне достался ханжа и консерватор, Природа явно не на моей стороне!

— Во-первых, я любитель классики…

— Консерватор, я так и сказала.

— Во-вторых…

— …Ханжа, что я тоже сказала. Где я не права?

Юнги качает головой, невесомо поцеловав ее в кончик носа:

— Ты невыносима.

— Да, знаю, мне говорили это примерно…- Пак деланно барабанит указательным пальчиком по губе. — Примерно целую тысячу сто раз.

— Тысячу сто? — задумчиво переспрашивает змей, лукаво щурясь. — Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай и снова сотню, и до тысячи вновь и снова до ста.

— А когда мы дойдем до многих тысяч, перепутаем счет, чтоб мы не знали, чтобы сглазить не мог нас злой завистник, зная, сколько с тобой мы целовались*, — продолжает Тэян, а после жмет плечами. — Скажи-ка, а ты господина Катулла лично знал, да? — не упускает шанса подшутить над возрастом мужчины. Впрочем, как всегда.

Юнги хмурится, а после отпускает её из объятий:

— Нет, это просто возмутимо! Ей тут цитируешь поэта-сопляка, а она опять про возраст.

Тэян смеется, смотря в спину уходящему с балкона мужчины. Резво семенит следом, желая не терять возможности поиздеваться над змеем ещё, прекрасно зная, что ей все равно сойдет все с рук.

Морщится от яркого света, который Юнги явно назло ей включает в комнате. Ему ведь никакое освещение из-за отменного зрения не нужно, как и Тэян, глаза которой отлично привыкли к темноте, в этот момент тоже.

— Вообще-то, это я должна возмущаться! Ты что, только что сравнил меня с Клодией? * — Тэян вальяжно падает на постель, складывая под собой ноги, и улыбается так нагло и хамовито, что слов у Юнги просто не остается. — То есть с Цезарем развлекался ты, а я — крайняя? Восторг!

Нет, он правда никогда не привыкнет к тому, что моментами она ведет себя настолько нагло и бессовестно, что ему нечего сказать бывает.

— С Цезарем развлекалась последняя Египетская царица, при чем тут я? Как меня, по-твоему, вообще могло занести в Рим тогда?

Тэян смеётся — нет, от того пафосного незнакомца, которого она впревые встретила в этом городе, не осталось ничего. Это, кажется, все тот же древний жуткий змей, который пугает добрую половину города, но с ней… Природа милостивая, он просто невозможно мягок с ней.

— Не знаю? Может быть две тысячи с лишним лет назад ты спокойно мог проползти по дну океана?

— Это, я так понимаю, способ для тех, кто не имеет под рукой карты и не понимает, что по суше добраться будет легче, да? Или думаешь, что я тогда был на зародышевой стадии развития и решил, что вплавь будет до Рима веселее добираться?

Пак жмурится, опуская голову, чтобы её смеющегося лица не было видно из-за спадающих на лицо волос, и каждой клеточкой тела чувствует недовольство мужчины. Ей, конечно, по определению можно все, но это не значит, что эти совершенно несмешные шутки — стоит отметить, что так думает только змей, сама Тэян чувствует, что она очень смешная — ему нравятся.

Просто Пак единственная, кому ничего — в какой-то степени — не будет за это.

— Может быть? Вдруг когда-то там давно ты вообще только в воде жил? Как крокодил. Или, может, у вас случилась не самая удачная эволюция.

Тэян поднимает голову и с особым интересом начинает сверлить спину Юнги взглядом, наблюдая. Тот вешает брошенный до этого пиджак на вешалку и, не поворачиваясь к ведьме, начинает расстегивать пуговички на рубашке.

— Не самая удачная эволюция? — цокает мужчина. — Любовь, это называется инволюция. Или деградация, на крайний случай.

— Я не хотела так очевидно тебя оскорблять, — жмет плечами девушка, словно это что-то очевидное.

— Уж не знаю, кто занимался твоим образованием, но твои познания в области земноводных меня просто убивают. Я подарю тебе учебник по биологии.

Пак строит серьёзное лицо:

— Ах, вот как! То есть сначала ты обещал дарить мне кольца с драгоценными камнями, а теперь — учебник? Слушай, звучит как очень большой лохотрон с целью развода на секс! Может, никакой ты не Полоз, а так, альфонс?

Юнги, повесив рубашку в шкаф, наконец, поворачивается к ней, и выглядит абсолютно спокойно, словно Пак и не шутит самые несмешные шутки из своего арсенала.

— Знаешь, много столетий назад меня всегда жутко раздражало соседство с оборотнями. Еще до тебя и всей этой истории, — змей просит жестами ведьму включить небольшой светильник на тумбе о кровати и, когда она делает это, отключает основной свет. — Они выли по ночам так, что невозможно было существовать. И тогда я подумал, что, быть может, если я буду игнорировать их вой по ночам, мне станет легче жить? Удивительное дело, это помогло — оборотни так же выли по ночам, а мне было всё равно.

Тэян подозрительно хмурится.

— К чему это ты?

— К тому что, что, быть может, если я буду игнорировать твои шутки про мой возраст, то перестану их слышать? Или, думаю, я вполне могу заменить их стонами и…

— Отвратительно! — хохочет Пак. — И после этого ты будешь говорить, что любишь меня? Не верю!

Как это связано, змей не понимает.

Юнги садится на постель боком к ведьме и никак не отвечает на очевидные провокации. Тэян подозрительно щурится, потому что замечает, как меняется выражение его лица. Нет более наигранной серьёзности или театрального возмущения — змей спокоен, как это бывает в те моменты, когда между ними происходит что-то важное.

Пак немного двигается вперед, оказываясь еще ближе к нему, буквально на расстоянии вытянутого предплечья, и робко, едва заметно улыбается, кусая губу.

— Люблю, — тихо, на грани слышимости говорит змей, смотря ей в глаза, и выглядит практически уязвимо в этот момент. — Знала бы, как сильно я тебя люблю.

Тэян опускает ладонь на лежащую на кровати руку мужчины. Она знает. Она прекрасно это знает, хоть иногда нарочно провоцирует, чтобы услышать, как змей это говорит. Тэян не нужны громкие слова и признания, она привыкла показывать все свои чувства действиями и ждет того же от того, кого пускает в свою жизнь и сердце.

Пак знает, что он сделал ради её возвращения, знает, на какую унизительную сделку для змеиного короля пошел Юнги, чтобы она рано или поздно переродилась. И это говорит громче всяких слов. Тэян видит это.

Видит, какое большое значение имеет для него.

Юнги переплетает свои пальцы с её, приподнимает женскую, как обычно холодную ладошку, неторопливо двигаясь по коже невесомыми поцелуями, а сам смотрит исключительно в её глаза. Тэян улыбается, чувствуя, как сердце в груди щемит от любви.

— И я не знаю, когда сделал что-то настолько хорошее, что встретил тебя.

Юнги знает, что ге заслуживает этого.

Не заслуживает Тэян и её любви, не заслуживает вообще чье-то любви. Ему всегда думалось, что единственное, чего он может заслуживать — это вечные страдания и одиночество даже в окружении такиз же змеев, готовых за короля своего убить.

Но кто-то послал в его жизнь Тэян, и это было высшим проявлением благотворительности.

— Это вознаграждения за злодеяния, — жмет плечами Тэян, двигается еще ближе к нему, закидывая одну ногу мужчине на колени, а вторую двигая ему немного за спину.

— Не знал, что за это награждают.

Ведьма весело бормочет, мол, еще как вознаграждают!

— Тебе придется злодействовать и дальше, чтобы Матери-Природе не пришлось забрать меня в наказание за то, что ты отошел от намеченного плана поведения, — Тэян опирается локтем на свою ногу, согнутую на постели, и опускает подбородок на сложенную в кулак руку.

— Ни слова больше. Буду злодействовать столько, сколько потребуется. Соблазнение потрясающих ведьм относится к злодеяниям? — Юнги опускает вторую ладонь на её обнаженное бедро, медленно двигаясь по коже вверх.

— И что же, ты всех ведьм Тэгу будешь соблазнять? — подозрительно щурится Пак.

— Исключительно тебя, но в этом есть свои плюсы, верно?

Тэян картинно задумывается, словно это один из самых важных вопросов, которые ей только задавали.

— Ну, тогда это более чем подходит под злодеяния. Я бы сказала, что это будет самым страшным злодеянием в твоей жизни, так что…- ведьма многозначительно закусывает губу. — Продолжай.

— С удовольствием! — змей склоняется, небрежно и коротко касаясь её губ, а после отодвигается.

Тэян хлопает глазами, не понимая, что это вообще было, и разочарованно вздыхает, потому что этого маловато — вообще-то, это ужасно мало! — но Юнги, словно утешающе, вскользь оставляет поцелуй на её подбородке.

Ведьма хмурится, глядя на змея с очевидным подозрением. Что бы Юнги целовал её так? Нет, вот именно ТАК? Просто возмутимо.

— Ты вот сейчас совсем не по-джентльменски поступаешь, — резонно замечает Пак, всем своим видом показывая, что практически целомудренный поцелуй — это вовсе не злодейство.

— Тише, любовь, прояви немного терпения, а потом получишь всё, что захочешь. Даже ночную лекцию по земноводным, что, я полагаю, тоже очень целесообразно.

Тэян фыркает, закатив глаза, показывая, что это совершенно не смешно, а Юнги только жмет плечами, говоря будто бы, один-один, дорогая. Каждую несмешную шутку нужно оплачивать такой же несмешной шуткой. Змей делает это редко, но, что говорится, метко, и Пак это жуть, как раздражает, потому что… Ну, потому что кому-то можно все — ей, например — а чьи-то возможности сильно ограничены — как, допустим, у Юнги — так что нарушение границ дозволенного просто возмущает.

Другое дело, что эти границы провела сама Тэян — причем, не озвучив этого — но это совершенно другая история.

Убрав ладонь с женского бедра, мужчина задумчиво лезет в карман брюк, вызывая у Тэян заинтересованный взгляд. Она считает, что Юнги должен предоставить ей самую уважительную причину того, что она даже нормальный поцелуй сейчас не получила.

Поймав его многозначительный взгляд, Пак, понимая без слов, смотрит в сторону, причем максимально демонстративно. Следом чувствует, как Юнги удобнее берет ее ладонь, а еще позже безымянный палец начинает холодить тонкий металл, и Тэян резко поворачивает голову.

На пальце рядом с кольцом с изумрудом красуется еще одно. Более старое и искусное на вид, чем её, словно над выплавкой и созданием в целом работала не ведьма, а настоящий мастер, который при этом и взял за свой труд просто огромную сумму.

— Ты делаешь мне предложение? — недоверчиво бормочет девушка, словно здесь есть какой-то подвох.

Юнги просто жмет плесами, вновь целуя костяшки ее ладони:

— Я делал его в прошлой твоей жизни, сейчас же я просто напоминаю тебе об этом. Негоже змеиной королеве ходить без кольца.

Пак со смешком угукает, хотя недоверие и подозрение из её взгляда никуда не делось, и, должно быть, змей видит это прекрасно.

— Это было в прошлой жизни, вдруг, я хочу и в этой жизни такое же предложение? — уже более игриво подтрунивает ведьма, словно бросает ему один большой вызов. — Сравнил, конечно, доисторическое предложение и современное. Или, может быть, я уже не хочу быть твоей женой?

Заявление, конечно, смелое и громкое, потому что… Это же Юнги — Тэян, если он наденет на её палец кольцо, будет только рада.

Вопрос, правда, в том, насколько это вообще имеет смысл. Формально, через пару лет в самую пору праздновать пятисотую годовщину брака, а не заново замуж выскакивать за того же самого змея. Хотя, Тэян и не уверена, что брачный ритуал, в котором она участвовала пять веков назад имеет силу и в этой её жизни.

С этой точки зрения, повторный ритуал кажется целесообразным.

К тому же, что может быть лучше свадьбы на крови врагов? Абсолютно ничего.

— Ты уже моя, без приставки жена, — как бы вскользь напоминает мужчина, да таким тоном, словно забывать такое как минимум стыдно. — Но, так и быть, да, это повторное предложение. Полагаю, ты ответишь положительно, но… Пак Тэян, у тебя есть просто потрясающая возможность вновь стать моей женой. Я бы не отказывался, будь на твоем месте, иначе я предложу снова.

Когда Тэян думает, что её змей — консерватор до мозга костей, она явно не ошибается и не преувеличивает. Слишком большое значение предается в его мире браку — что пять веков назад, что сейчас.

Впрочем, Тэян понимает, в чем дело. Во-первых, такое бывает, когда делишь постель с кем-то доисторическим — приходится сталкиваться с достопочтенной старостью и джентльменским сексом — от джентльменского там, правда, только отсутствие стола в качестве плоскости для осквернения. Во-вторых же, Пак знает, что змеиное общество Тэгу живет древними традициями и ритуалами, что, впрочем, характерно и для здешних ведьм, как оказалось, с их жатвой, и, вероятнее, оборотням.

Надо сказать, что Тэгу с точки зрения его сверхъестественных жителей — одна сплошная достопочтенная старость. Как в вопросах сосуществования видов, так и в каких-то личных отношениях от древних мировоззрений никуда не убежать.

Поэтому Тэян совершенно не удивляет серьёзное отношение мужчины к такому вопросу, как брак. Это для неё никакого значения, по большому счету не имеет такого рода формальность, для змея все наоборот.

Впрочем, не сказать, что Пак как-то против подобного развития событий.

Если в прошлой жизни для нее не имело значения то, кем она будет в змеиной иерархии, это было чем-то второстепенным, не таким важным, как сам змей, которого она любит, то в этой… В этой жизни Тэян чувствует огромное желание быть той, перед кем город склонит город.

Пак Тэян — змеиная королева, и это не изменит даже ее смерть.

— А где же романтика? Музыканты? Дорогое вино? — притворно возмущается Тэян.

— Все будет, обещаю тебе. Помнишь традицию? Платье невесты должно быть окроплено кровью. Конечно, сейчас бы мне не хотелось, чтобы на нашей свадьбе происходило что-то подобное, поэтому пролью кровь немного раньше.

— Это мой свадебный подарок? — посмеивается ведьма, показывая, что это её более, чем устраивает.

— Твоим свадебным подарком будет весь мир, это, считай, девичник.

И Тэян знает, что, стоит ей только попросить, он и правда подарит ей целый мир. Она прекрасно помнит, как перед ней склонила головы вся змеиная часть города, и это особенно тешит самолюбие.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — ведьма кровожадно улыбается, чувствуя, как внутри всё подрагивает от предвкушения кровопролития. — Так уж и быть, заочно соглашусь. Но у меня условие.

— Никакого секса на столе, — осмотрительно предупреждает змей, глядя на неё максимально серьёзно.

— Да чтоб тебя! — театрально восклицает Тэян, но после продолжает вполне себе спокойно, но с коварно горящим взглядом. Юнги знает, что это не сулит ничего хорошего. — Ладно, никакого стола, так никакого стола. Тогда, может быть, на кладбище?

— Нет.

— Ну, хорошо! — Тэян поднимает руки, показывая, что сдается. — Просто начни носить мою подвеску вновь. Раз я помню, что сделала её сама, нет смысла убирать её в дальний ящик.

— Я думал, ты не попросишь.

Ведьма игнорирует его:

— Но учти! Если мне не понравится твое предложение, я изменю свой ответ. Откажу тебе!

— Бросишь меня и уедешь с каким-нибудь вампиром? — щурится мужчина практически неверяще, словно его возмущает одна только мысль об этом.

Тэян фыркает, словно это самый простой вариант, и жмет плечами:

— Устрою переворот, заберу твой трон и буду единоличной королевой змей.

— Мой трон твой уже пять веков. Я же добровольно сдам оружие.

Даже если Тэян захочет провернуть свой шуточный план, Юнги не сделает ничего, чтобы ей помешать. И не просто добровольно сдаст оружие, а первым встанет на колени пред ней, признавая в ней единственную власть в этом городе. Отдаст ключи от своего королевства, довольствуясь тем, как она выглядит, сидя на змеином троне.

— Прекрасно! Договорились! С тобой приятно иметь дело! — бормочет девушка, словно они заключили самую серьёзную сделку, какую только можно. — Брачная ночь у нас тоже будет заочно?

Пак двигается ближе, касаясь кончиком своего носа мужского. Смотрит коварно, соблазнительно, так, словно одним только взглядом побуждает прямо в эту же секунду опрокинуть её спиной на постель. Явно испытывает его терпение, особенно когда смотрит так. Вызывающе закусывает губу, медленно очерчивая пальчиком линию его челюсти, а глазками моргает просто до смешного невинно.

Такая Тэян сулит ему только смерть. Тэян в целом может стать причиной его смерти.

И ведьма явно прекрасно знает это, чем пользуется так часто, как может.

— Нет, будем жить в разных комнатах, пока я не сделаю тебе предложение в соответствии со всеми твоими требованиям, — абсолютно серьёзно говорит Юнги.

И так его тон звучит, что Тэян даже не сомневается в его словах. Она разочарованно фыркает, а после отодвигается от мужчины назад, показывая, что такая игра ей совершенно не нравится и принимать правила, предложенные Юнги, она не собирается.

Но не успевает Пак отодвинуться, как змей, опустив руку на её талию, резко притягивает Тэян обратно, удобно устраивая на собственных коленях. Тэян не сдерживает довольной улыбки, которая тут же теряется в требовательном поцелуе.

За спиной горят все мосты для отступления, но ведьма даже не обращает на это внимания.

II.

Тэян, нахмурившись, оглядывается, стоя посреди Карно. Вокруг кромешная тишина, а вампирского присутствия, которое ощущается каждый раз, стоит только переступить порог, нет. Такое ощущение, что ни один вампир не оказывался в лавке уже несколько дней, что как минимум подозрительно, потому что Шухуа — просто прелестный работник, который на своем законном месте находится абсолютно всегда.

Так что, заявившись в лавку, чтобы бессовестно попросить один артефакт, который мог бы помочь связаться с Чимином, который будто бы сквозь землю провалился, Тэян даже не думала, что обнаружит еще одну пропажу.

Шухуа в Карно не было несколько суток, Пак в этом уверена.

— Шу! — зовет на всякий случай, хотя и понимает, что ей никто не ответит.

Ведьма хмурится, потому что… Потому что это странно. С учетом того, что не так давно так что пропал Чимин, это толкает на неприятные подозрения, вызывающие тревогу.

В отличие от Чимина, древнего и способного колдуна, Шухуа вряд ли пригодится ведьмам — вампирша ничем не может быть полезной ковену. Если только в качестве источника силы, но даже на эту роль колдун подходит гораздо лучше. Так что Тэян очень скоро отметает этот вариант, понимая, что внезапная пропажа Шухуа никак не связана с ведьмами Тэгу.

Было бы неплохо, если бы это было связано с Намджуном. Тэян, честно говоря, держит кулачки за бедного змея, чтобы ему Шухуа дала шанс исправить вопиющую ошибку. Намджун вообще до зубного скрежета моралист, так что ведьма даже не понимает, как так получилось, что он банально оставил вампиршу много веков назад одну — как только совесть позволила, а?

Пак же может надеяться, что пропажа Шухуа связана с тем, что Ким, наконец, получил второй шанс и увёз её куда-нибудь подальше от змеиного города?

Тэян проходит к витрине, поджимая губы, и внезапно для себя обнаруживает поле своего зрения небольшой клочок бумажки с несколькими нацарапанными на нем кривыми строчками.

Подозрительно щурится, а в голове тем временем как будто бы сходятся последние кусочки пазла. Она как будто заведомо знает, что прочитает и кому эта записка принадлежит, но в груди почему-то начинает разгораться надежда на то, что она просто ошибается.

«Уехала устраивать свою жизнь, чтобы не видеть, как ты снова умираешь. Пришли приглашение на похороны заранее.

С любовью к тебе и особой ненавистью к твоей поганой змеюке, Ш.

П.с. узнаю, что ты помогла кому-то меня найти, вернусь, и оскверню твою могилу.»

Тэян вздыхает, комкая листок в руках. Очевидно, что имя Намджуна фигурирует между строк, так что пропажа вампирши со змеем никак не связана, хотя и Пак хотелось бы обратного. Значит, Шухуа просто уехала. Одна.

Без Намджуна, что, как предполагает Тэян, змея не обрадует. С другой стороны, заслужил, конечно, но пять веков сплошного наказания слишком даже для Шухуа. Но жестокости в делах любовных вампирше не занимать, и, если быть уж очень искренней, Пак бы удивилась, если бы она, наоборот, дала Намджуну шанс.

Надо же. От прежней Шухуа и правда ничего не осталось — ни доброго характера, ни той всепоглощающей любви к змею. И Пак не может дать оценку этим изменениям, судить об этом нужно уж точно не ей. Это было бы как минимум очень нечестно. Как максимум лицемерно.

Потому что Тэян и сама жутко изменилась: Шу была абсолютно права, когда говорила, что единственное оставшееся в Пак от прошлой себя — это любовь к Юнги, и всё. Так что она просто е может судить Шухуа.

Вампирша же явно настроена серьёзно оборвать все связи, раз уж решила угрожать. Тэян не сомневается, если она поможет найти Шухуа, используя магию, последняя точно вернётся и станцует на её могиле. А если могилы не будет, то собственноручно Пак сначала убьет, потом положит в гроб, а уже потом станцует на свежем захоронении.

Надо сказать, Тэян чувствует неприятный осадочек.

Она, конечно, не думала, что Шухуа будет таскаться с ней вечно, но и предположить даже не могла, что вампирша уедет, ни с кем не попрощавшись. Как будто сказать простое «Пока, подружка, я сваливаю из этого дурдома!» так сложно. Это, как будто, очень… Грубо? Но явно в нынешнем стиле Шухуа, здесь даже нельзя поспорить.

Да и то, что вампирша настолько уверена, что Тэян и с этой своей жизнью проститься из-за выбора мужчины, так же сильно бесит и раздражает как и то, что Шухуа уехала, ни сказав ни слова. Пак даже уверена, что, если она решит сейчас позвонить подруге, услышит что-то в стиле «Абонент вне зоны действия сети».

Возмутительно. Просто возмутительно.

Ведьма комкает бумажку в руках, лениво кидая ее в мусорное ведро под стойкой, и, спрятав ладони в карманы брюк, снова оглядывается. Раз Шухуа город покинула, значит, бразды правления в Карно Тэян придётся взять в свои руки.

Впрочем, это было ожидаемо — это ее семейная лавка, если бы Тэян не умерла тогда, пять веков назад, то Карно отошла ей, а после ее детям, внукам, вплоть до современности. Так что подобной исход более, чес логичен, только Пак совершенно не уверена, что готова иметь хоть какое-то дело с Карно теперь.

Лавка так или иначе связана с ковеном, с прошлым, в котором ее предали, причём не один раз, и Тэян не уверена, что хозяйничать здесь входит в список ее желаний.

Колокольчик над дверью громко звенит. Тэян по привычке кидает:

— Мы закрыты.

Пак напрягается, потому что посетитель не уходит. Ведьма не спешит поворачиваться, внезапно начиная чувствовать знакомую магию, которая — черт возьми! — начинает быть похожей на ее собственную. И Тэян не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто стоит за ее спиной.

Ведьма сжимает ладони в кулак, поднимая взгляд на зеркало, которое удачно находится прямо напротив и отражает вход. Там, глядя на Пак, улыбается блондинка.

Но улыбка это похожа на оскал. Опасный, холодный, как у хищника, и Тэян это не сулит ничего хорошего.

— Суран, — тихо выдыхает Пак, встречаясь взглядами с сестрой через зеркало

— Привет-привет, дорогая! Скучала?

Тэян качает головой, наблюдая, как девушка проходит внутрь лавки и вальяжно падает на кресло, закидывая ногу на ногу. Выдыхает рвано, поджимая губы, а после с улыбкой — такой же, как и у сестры, не щадящей — оборачивается, опираясь руками на стекло витрины.

Надо сказать, Суран совсем не изменилась — тот же до тошноты идеальный блонд, идеальный макияж, идеальный наряд. Пак Суран всегда была слишком идеальной. Идеальной до тошноты, до зубного скрежета, но это не мешало Тэян восхищаться младшей сестрой, хотя бы потому, что как таковой соперницы в ней Пак не видела. Тэян была сильнее, а значит за место Верховной соперничать не пришлось бы.

Но Суран оказалась хитрее и алчнее, из-за чего сестры Пак находятся в этой точке своей истории.

И Тэян тревожится.

Она всегда думала, что ее сестра — что говорится, ангелтво плоти, но от ангела там была только божественная жестокость. И Тэян не знает, что ее сестра может выкинуть в этот раз, а потому причина настороженно относиться к тому, что Суран находится на ее территории, у девушки есть и причина эта более, чем существенная.

— Мы все знали, что приближается этот момент, так что… Я ждала тебя, Суран.

Тэян знала, что рано или поздно сестра явится. Причём, далеко не с самыми добрыми намерениями. И все, на что Тэян нужно надеяться, это на то, что защитить себя она сможет.

Да, Пак вернула магию, но практически не практиковала ее, в отличие от Суран. И это абсолютно не радует.

— И продолжила ходить одна? Без защиты и своего проклятого Полоза? Ты явно себя переоцениваешь.

— Или ты. Кто знает, Суран, кто знает? — Пак неосторожно чешет кончик носа. — Так, что же мы будем с этим делать? Мы явно настроены негативно по отношению друг к другу.

— Я просто убью тебя.

Тэян весело смеётся, пожав плечами, мол, хорошо.

— Давай на чистоту, а, Суран? — тянет имя сестры всё так же ласково, как в детстве, когда младшая косячила.

Да, Тэян мечтает отомстить ковену, мечтает, чтобы он просто перестал существовать, ненавидит всех, кто стал причиной её скитаний, но Суран… Главную зачинщицу, просто не может ненавидеть. То ли из-за родственных связей, все же, она её сестра, которую Тэян практически вырастила. То ли просто…просто потому что. Да, Суран забрала у неё первенство, возможность стать следующей верховной, но…

Если посмотреть под другим углом, Тэян никто не заставлял использовать темную магию. Сама решила, сама отвечает, Суран же просто подтолкнула к этому.

Возможно, Тэян просто пытается оправдать младшую сестру — возможно, так и есть — но это всё равно никогда не отменит того факта, что в своих собственных глазах старшая так же считает себя виноватой.

И того, что Тэян. если подвернется возможность, точно не пощадит Суран.

Да, она не ненавидит её, но и оставить в живых… То же не сможет.

Пак свое наказание понесла — лишилась магии, и этого достаточно. Суран же за то что сделала, не заплатила и монеты, так что… Тэян уверена, что сестра заслуживает расплаты.

— Мы же понимает, что одна из нас скоро умрет, правильно?

— И это будешь ты. Ты одна, никто тебя не защитит, особенно тот змей, с которым ты трахаешься, — фыркает Суран, а в её тоне нет и намека на дружелюбие.

Тэян жмет плечами:

— Не так важно, кто умрет, правда? Поговорим о простой математике: умру я, ты не покинешь город живой. Мою смерть тебе просто не простят.

Суран вызывающе смеется, и Тэян кажется, что она разговаривает с глупым ребенком.

— Ты слишком себя переоцениваешь.

Наверное, Тэян должна была заметить, когда её сестра превратилась в это. Когда ребенок, который трясся над каждым цветочком, на которой наступал, плакал из-за каждой жертвы — даже если это была маленькая мышка — стал настолько жадным до власти, жестоким человеком, который ради статуса верховной, очевидно, был готов на всё.

Сама Тэян, конечно, не лучше, но в её случае все не так…печально. Пак такой родилась, не стала — всегда была жадной до власти, эгоистичной, верящей в свое превосходство и свою исключительность. Тэян была заносчивым ребенком настолько, насколько это вообще можно, и не было и дня, когда она не напомнила другим детям, кто будущая верховная.

С пьедестала было больно падать, и Тэян до сих пор отчетливо помнит момент падения.

Но если Тэян такой родилась, то Суран такой стала — и старшая не может понять, когда упустила этот момент. Какова вероятность, что именно Тэян стала примером для Суран? Тэян, которая не должна была стать примером ни для кого в этом мире, стала примером для слишком хорошей Суран?

Можно ли сказать, что Тэян сама породила свое главное чудовище?

Это было бы просто отвратительно.

— Как всегда, Суран. Я слишком переоцениваю себя, потому что знаю, чего заслуживаю, что полумеры — это не для меня. Мой змей — не просто змей, не просто шавка, как Минхо или кто-то вроде него. Хотя и удивительно, что ведьмы, с которым у тебя союз, тебе не сказали, с кем ты вступаешь в противоборство. но здешний ковен — кучка сук, которых мне не терпится убить, так что мне только на руку, что вы объединились, будет проще убить. Разом и всех.

Это действует так, как и хотела Тэян, Суран начинает серьёзно сомневаться:

— Что они не сказали?

— Не думаешь, что уже поздно думать об этом? — Тэян иронично выгибает бровь, а после, оглянувшись, закуривает. Рядом с ней тут же появляется пепельница, и ведьма коротко улыбается хранителю лавки. — Но, так и быть, по секрету расскажу. Слыхала о Полозе? Местной шишке на миллион, которому даже Чон Чонгук, здешний вампирский король подчиняется.

На лице младшей отображается недоверие, напряженность, и Пак не может сдержать усмешки — да, пусть это и вызвано скорее личностью Юнги, чем её, Тэян, на войне, как говорится, все средства хороши.

— Что сказать, всегда мечтала, чтобы меня трахал кто-то, чьё имя внушает страх. И отлично с этим справилась.

— Так ведьмы ковена хотят тебя убить не только из-за Мины.

— Ага-а. Сюрприз!

Суран на мгновение теряется, а после качает головой:

— Это ничего не меняет, спойлер! И ты, и Полоз через пару дней умрете. Хотите уничтожить нас в Ведьмину ночь? Увы и ах! Скатайте губу, нихрена не выйдет.

— Родная, я бы на твоем месте не загадывала, потому что…мало ли, все может пойти не так. К тому же, в вашем уравнении одна очень…очень непростая переменная, о которой, полагаю, ты тоже не знаешь…

Тэян даже не вздрагивает, когда Суран, резко поднявшись, кидает в неё кинжал. Оружие зависает в воздухе в паре сантиметров от лица Пак, но она готова поклясться, что не имеет к этому совершенно никакого отношения. Лавка охраняет хозяина, и Тэян даже не нужно просить о защите.

— Спасибо, Томми, — ухмыляется ведьма, глядя на темноту, клубящуюся под потолком. Суран настороженно наверх не смотрит. — Это моя лавка, моя территория. И это мой город, вот уже пять веков. Мне не нужен наш ковен… Твой ковен, не переживай. Если бы ты не устроила охоту на ведьм, я бы даже не думала убивать тебя или что-то в этом духе. Но ты…- Пак указательным пальцем вальяжно убирает направленное на неё оружие, и кинжал, под громкий звон стали, падает на пол. — Заварила всю эту кашу, так что платить придется своей кровью. Подождем до ведьминой ночи или покончим с этим прямо сейчас?

За спиной Пак материализуются разнообразные ножи и кинжалы, которые до этого были спрятаны в самых потаенных местах лавки.

Суран напряженно отступает назад, кажется. собирается использовать магию, но хмурится, потому что ничего не получается. В отличие от Тэян, которой совершенно точно можно колдовать здесь — Карно выбрала её своей хозяйкой, так что теперь Тэян единственная, кто может использовать магию в лавке. И это, очевидно, один большой плюс.

Тэян нравится снова быть впереди всех — это то, по чему она слишком сильно скучала. Да, нечестно, младшая вообще не может колдовать. Но пак-старшей честность не знакома, а потому и методы… Грязные.

На лице Суран отражается тревога, а губы Тэян растягиваются в улыбке.

В этот раз она не позволит семье ударить себя в спину — ударит первая.

*Гай Катулл — поэт древнего Рима. В главе приведен отрывок из его стихотворения «Будем, Лесбия, жить, любя друг друга». Перевод Сергея Шервинского.

*Клодия Пульхра Терция — по одной из версий, возлюбленная Катулла, ставшая прототипом образа Лесбии в его стихотворениях. Некоторые ученые считают, Гай действительно был в неё влюблен, а потому в стихах Катулл то признается в любви Лесбии, то бранит её, на чем только свет стоит. По другой версии, Катулл от лица лирического героя рассказывал о романе Клодии и его друга, Марком Целием Руфом. Кто-то же считает, что у Лесбии не было прототипа. История долгая, крайне интересная, но утверждать точно просто невозможно. В тех данных, которые сохранились о Клодии, она фигурирует как женщина крайне порочная и вовсе не кроткая, что, впрочем, было в духе Рима того времени. Если обратиться к словам Цицерона, то Клодия была, цитата, римской шлюхой. А еще ее обвиняли в романе с братом и отравлении мужа.