beautiful crime — tamer.

I.

Она снова бежит. Снова этот лес, который она видела раньше, снова тот же яркий свет, слепящий, заставляющий морщится. Та же юбка платья, которую она приподнимает, чтобы не путаться в ткани и не спотыкаться. Тот же путь, который она узнает без труда, потому что бывает здесь слишком часто.

Только теперь она не чувствует радости и предвкушения, как бывает каждый раз, когда она переходит границу этого леса. Вместо них в груди жуткая тревога и страх, переворачивающий внутри с ног на голову — ещё немного и она просто перестанет ориентироваться в пространстве от усталости. Испуг душит, стаскивает мертвой хваткой горло, перекрывая доступ к кислороду, и девушка чувствует, что задыхается. Понимает, что по-хорошему ей лучше остановиться, отдышаться, а после побежать дальше, но ноги ведут только вперед, не давая хотя бы замедлиться.

Как будто за ней кто-то гонится, чтобы причинить какой-либо вред. Ведьма думает, что не далеко до этого — ей кажется, что, стоит остановиться, как со спины падальщики налетят.

Сердце будто бы в груди от тревоги просто разорвется в этот момент, но девушка настойчиво бежит дальше. Оглядывается, словно надеется, что увидит знакомое лицо, а потому спотыкается о собственную ногу, тихо зашипев. Ей удается устоять на ногах, хотя сердце в груди начинает биться с ещё больше силой, и бежит дальше.

— Ю…Юнги! — задыхаясь, громко зовет она. Ведьма в этот момент ловит себя на мысли, будто бы зовет она его только потому, что он — единственный, кто может спасти её от угрозы, скрыться от которой она старается убежать.

И знает ведь, что за ней никто не бежит, но ощущение, что угроза уже ласкает пятки, никуда не девается, заставляя бежать ещё быстрее, буквально из последних сил.

Её резко хватают за руку и тянут в сторону. Ведьма взвизгивает от неожиданности, на короткое мгновение пугаясь, и носом практически впечатывается в чужую грудь. Чувствует, как на поясницу тут же опускается ладонь, тепло которой она чувствует даже сквозь плотную ткань платья; вздыхает едва ощутимый запах хвои и воска, и тут же расслабляется, потому что понимает: ей ничего не угрожает.

Понимает, что теперь-то её точно не тронут, если захотят. Он не даст.

— Только посмотрите на неё, кричит, птиц распугивает. Совсем заняться нечем? — ласковый, веселый полушепот касается уха, и Тэян тут же чувствует, как начинает плавиться в чужих руках.

Тэян поднимает голову, непроизвольно опускает ладони на мужские плечи, сжимая приятную на ощупь ткань. И к своему удивлению натыкается на теплый, такой нежный взгляд и видит осторожную улыбку, тронувшую его губы. Едва заметную, сложно различимую, а потому какую-то особенно драгоценную. Ведьма жадно хватается за неё, старается запомнить, будто бы это один из самых ценных моментов в её жизни.

— Я…

Задыхается, не в силах вымолвить и слова, потому что дыхание сбито после долгого бега. Легкие жжёт, словно по ним циркулирует раскаленный металл, а грудную клетку сдавливает так сильно, что даже вдох делать больно.

— Ш-ш-ш, — мужчина, отпустив её локоть, прикладывает к губам девушки палец, заставляя помолчать. Замечает, что ей нужно отдышаться нормально, а потому не говорит ничего. Только тянет к себе, пряча в кольце собственных рук, не забывая смазано поцеловать в висок. Успокаивающе гладит по спине, нашептывая на ухо настоящие глупости.

Она чувствует, что не может продолжить говорить. И потому, что всё никак не может восстановить дыхание, и потому, что как будто бы соскучилась по этой близости, как будто бы слишком давно в последний раз имела шанс оказаться в жарких объятиях того, из-за кого сердце бешено бьётся в груди. Как будто боится, что любое слово эту атмосферу нарушит, а потому лишь закусывает губу, сдерживая всё, что хотела бы сказать, лишь бы сохранить эту легкую нежность момента.

Ведьма, немного восстановив дыхание, обнимает его за шею, приподнимаясь на носочках и чуть прогибаясь в спине для больше удобства. Чтобы как можно ближе быть, чтобы как можно лучше чувствовать его спустя столько времени. Чувствует, как Юнги опускает голову ниже; мужчина пару раз говорил, что их разница в росте кажется ему просто очаровательной, и он никогда не упускает шанса воспользоваться этим. Прячет лицо где-то в районе её шее, а в следующее мгновение касается губами светлой кожи немного выше ключицы, заставляя ведьму практически терять голову. Мужчина опускает руки ей на талию, крепко прижимая к себе, держится за собственные локти, исключая любую возможность того, что она убежит, и осторожно дышит в изгиб шеи. Как будто наслаждается близостью, ощущением её рядом, возможностью касаться её.

Как и она, кажется.

Ведьма чувствует, как необъяснимая тревога уходит на второй план, освобождая место спокойствию, обволакивающему её тело мягким одеялом. Понимает, что дело в Юнги, безусловно в нем.

Она до конца не может понять, сколько стоит в объятиях мужчины, но чувствует, как по истечению времени успокаивается, а дыхание её выравнивается.

— Моя коварная ведьма, — Юнги внезапно отклоняется, смотрит на неё сверху вниз, бегая нежным взглядом по её лицу. Тэян приходится скользнуть ладонями ниже, сжать пальцами ткань его одежды на предплечьях, пока мужчина нежно ведет подушечками пальцев по контуру её лица. У девушки внутри всё переворачивается от того, насколько его взгляд полон неподдельного восхищения и такой же тревоги. — Настоятельно прошу… Нет, практически молю, не пропадай так. Две недели, милая, две недели, я не знал, что с тобой происходит, не мог понять, где ты, как ты. Не мог увидеть тебя, коснуться, услышать твой прелестный голос. Честно говоря, даже начал думать, что больше не увижу, понимаешь?

— Мне жаль, — поджимает губы девушка, извиняясь искренне, но осторожно, потому что понимает, что в любом случае ей придется рассказать о том, что случилось. Ведьма заранее понимает, что доволен мужчина точно не будет. Знает, что он зол будет, в ярости, и перспектива это вовсе не радует. Не потому, что может попасть под горячую руку, а потому, что…потому что кто-то точно пострадает. — Мне правда жаль. Я не хотела, пыталась вырваться сюда, к тебе, но…не могла.

— Что-то случилось? — она соврёт, если скажет, что он не выглядит так, словно готов оторвать голову любому, кто посмел тронуть её. Ведьма думает, что накликает беду, если продолжит говорить, но прекрасно понимает, что Юнги уже не даст отмолчаться и, так или иначе, узнает то, что случилось. И тогда кто-то точно пострадает.

Она опускает голову, кусая нижнюю губу, чувствуя, что снова начинает волноваться. Что страх снова захлестывает с головой, как будто бы грозит утопить её в этой пучине отчаяния. Как будто теперь её даже Юнги не сможет вытащить из этой пучины, а от того становится практически жутко.

— Красивая? — осторожно зовет её мужчина, так и не услышав ответа. Надо признать, что для него её молчание кажется негласным подтверждением того, что что-то не так. Девушка понимает это прекрасно, но даже не может заставить себя выдавить хотя бы слово.

В ответ она только качает головой, всё ещё думая, что, если скажет что-то, обречет кого-то на смерть. Пусть и, как она думает, вполне заслуженную смерть.

Её ведь с самого детства учили, что жизнь, это самое ценное, что есть у живого существа — у вампира, оборотня, ведьмы, вообще не важно. Жизнь — это единственная ценность. И отнимать её просто нельзя. Никому это не дозволено.

Ведьма не хочет становиться причиной чьей-то смерти, но станет обязательно, если расскажет этому мужчине о том, что случилось.

Для него пролить кровь — дело обыденное, плевое. Девушка знает, что за ним след из трупов тянется уже много веков, но не хочет уподоблять ему. Она хочет приносить в его жизнь свет, которого он никогда не видел, хочет показать, что насилие — это не всегда вход.

Знает прекрасно, что перепачкается в его тьме сама, но ничего не может сделать с собой.

— Посмотри на меня, — не просит, скорее даже требует Юнги, но девушка продолжает рассматривать воротник его одежды, словно это самая интересная вещь в её жизни. Смотреть на него по-настоящему страшно, словно он будет злиться на неё, а не на виновников произошедшего. Девушка никак не реагирует, кусая губу, и упорно смотрит в сторону. Она знает, что, если посмотрит на него, то не сможет промолчать. — Любовь, — уже мягче, но всё так же достаточно властно зовет, не видя её реакции снова. Тогда он обхватывает её подбородок пальцами, заставляя приподнять голову, и смотрит прямо в глаза, ясно давая понять, что они не сдвинутся с места, пока она не расскажет, что произошло. — Что случилось? — переспрашивает с долгими паузами, стараясь звучать убедительно. — Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь, что случилось.

Его помощь превратиться в массовое убийство, она это прекрасно понимает.

— Моя мать… — замолкает, потому что не знает, как продолжить.

Ей нужно говорить осторожно, взвешивать каждое слово, чтобы не ошибиться, чтобы не обострить ситуацию. Любое её неосторожное слово превратить всё в настоящую катастрофу, ведьма это прекрасно знает.

— Твоя мать, так, — повторяет, намекая, чтобы она продолжала. Гладит большим пальцем поясницу, успокаивая как будто, и ожидает, пока Пак заговорит.

— Ты же помнишь, что в последнее время у нас плохие отношения с оборотнями? Они снова представляют опасность не только для людей, но и для нас, ведьм, — Юнги только кивает, настораживаясь. Ему явно не нравится то, что она говорит. Оборотни всегда были проблемой. Для всех. Иногда такое соседство просто раздражает. — Верховная предложила заключить союз с оборотнями, а как в наши времена такие союзы заключаются? Страдают, обычно, девушки, которых насильно толкают в эти союзные браки.

— Так.

Он как будто понимает, к чему она ведёт. Лицо Юнги мрачнеет с каждой секундой, как будто на него падает тень, и ведьме не составляет труда понять, что он начинает злиться. Она замечает, что солнце прячется за тучи, которых до этого и в помине не было, поднимается слабый ветер, треплющий её волосы, и Тэян вздрагивает от пробежавшего по коже озноба. Она напрягается в его руках, видя, как опасно блестят глаза мужчины.

Внутри настойчиво крутится мысль о том, что она не должна так реагировать на него, не должна напрягаться, потому что вреда ей Юнги не причинит. Ей уж точно, а все остальные, по сути, заслужили. Но ведьма меньше всего хочет, чтобы кто-то страдал из-за неё. Особенно от его руки.

— Мать предложила мою кандидатуру, — как будто бы на одном дыхании выпаливает девушка, жмурясь, потому что реакцию его видеть страшно. Для неё самой это звучит, как приговор.

— А ты?

— М? — Тэян хмурится, не понимая вопроса.

— Что ты сказала по этому поводу?

— Правду! — ведьма взрывается словно по щелчку пальцев. — Я сказала, что не собираюсь замуж за кого-то плешивого оборотня, лишь бы поддержать какой-то призрачный мир! Быть у кого-то в роли подай-принеси? Все знают, как оборотни относятся к своим женщинам, я не хочу превращать свою жизнь в кошмар, но моя мать… Она настойчиво решила сделать это. И я просто не понимаю, за что она наказывает меня. Почему, лишившись одной дочери по вине ковена, она настойчиво хочет разрушить жизнь и второй на благо этого самого ковена. Юнги, я просто не понимаю, почему! — с очевидным отчаянием бросает она. — Хуже всего то, что она не хочет слышать того, что мне нужен другой мужчина, что я люблю другого. Что я не хочу быть собственностью, какого-то оборотня, который будет обращаться со мной, как с вещью. А он будет, потому что это, черт возьми оборотни! Особенно наследник их стаи, за которого мать решила меня выдать. Да он чуть ли не в буквальном смысле вытирает ноги о волчиц собственной стаи, а что будет со мной? — голос девушки начинает звучать тише, а сама девушка как будто бы задыхается. — С рядовой ведьмой, которая ему нужна для заключения мирного договора. Даже этот мирный договор ничего не стоит! Он просто убьёт меня и всё! А она не слышит меня! Заперла в комнате, наложила целую сотню заклинаний, чтобы я не вышла и не могла колдовать. Если бы не брат, я всё так же сидела бы там!

— Иди-ка сюда, душа моя, — Юнги, запустив пальцы в её волосы, осторожно тянет девушку ближе к себе, замечая, как она волнуется, как переживает.

Ведьма прижимается щекой к его груди, кожей чувствуя, как ткань одежды становится влажной от её слёз, и обнимает мужчину, сжимая ладошки на его лопатках. Дышит тяжело, беззвучно плача, и старается не задохнуться от тревоги и разочарования. Подумать только, собственная мать буквально продает её за шаткий мир, гарантий которому не будет ровным счетом никаких.

Чувствует, как Юнги невесомо целует её висок, гладит по затылку, и наверняка слышит, как быстро бьётся сердце в её груди. Тепло, такое родное, обволакивает каждую клеточку тела, и ведьме кажется, что все тревоги отходят на задний план. Как будто только в руках этого мужчины она может чувствоваться себя в безопасности, как будто только он никогда не сделает больно, как делают теперь даже её самые близкие люди.

Ведьме кажется, что любой теперь ударит её в спину, глотку перережет, предаст, и она не понимает, что такого сделала, что к ней теперь так относятся. Она просто ненавидит это.

— Хуже всего то, что она… — девушка громко шмыгает носом и приподнимает голову. — Она не хочет принимать то, что выбираю я не ведьмака, человека или оборотня, а змея, — Юнги тем временем, пользуясь случаем, бережно стирает большим пальцем слезы с её щек. — Что мне не нужен этот мир или ещё что-то. И что никакой другой мужчина, кроме тебя, тоже не нужен. Я не хочу оказаться на месте матери, которая выбрала не того человека, стала его женой и страдала всю жизнь. Брак с оборотнем разрушит мою жизнь. Почему она не желает мне чего-то хорошего? Почему только пытается разрушить мою жизнь?

— Думаю, желает. Просто у вас разные понимания хорошего для тебя самой. Возможно, выбирая между двух зол, мной и оборотнем, она готова выбрать не того, кого хочешь выбрать ты. Она считает хорошей партией для тебя оборотня, а ты — меня. Ты знаешь, мне кажется, её понять сложно, но можно. Я плохой человек. Злой и жестокий, хуже любого оборотня.

— Это правда. Противный параноик, готовый переломать хребет любому даже за косой взгляд. Плохой и злой человек… Даже человеком не могу тебя назвать, — девушка, подняв руку, касается его шрама подушечками пальцев, а Юнги прикрывает глаза, млея от одного её прикосновения. Иногда кажется, будто бы она имеет над ним слишком много власти. Ведьма тем временем продолжает всё с тем же отчаянием. — Но ты мой человек-нечеловек. Ты не позволяешь себя обижать меня, не позволяешь себе касаться меня против моей воли, не оставляешь на мне синяки и не делаешь больно, в отличие от этого…щенка, который уже как будто мнит себя моим мужем.

Она с замеревшим сердцем закусывает губу и наблюдает, как Юнги медленно открывает глаза. Зелёный, мелькающий в его взгляде, кажется чарующе-опасным, не сулящим ничего хорошего. Не ей, кому-то другому, тому, кто сделал ей больно. Он сразу понимает, что сказанные ею слова — не просто метафора, нет. Это то, что случилось, и то, чем она искренне обеспокоена.

— Повтори, — шипит буквально по слогам, полностью соответствуя своей сущности. Нависает над ней грозно, а лицо его тем временем ожесточается. Хотя Юнги и старается выглядеть так, чтобы она не испугалась, выходит точно скверно.

Тэян поджимает губы, потому что явно взболтнула лишнего:

— Ты — мой человек и…

— Не это, — обрывает её, пресекая попытку отойти от темы, и девушка видит ту его сторону, о которой они только что говорили. Властный, жестокий тон, от которого у любого здравомыслящего человека побегут мурашки по спине.

— Это не столь важно, просто…

— Это важно, — говорит, словно вбивает последний гвоздь в крышку её гроба, показывая, что ей придется говорить, хочет она того или нет. Обычно, как она думает, он менее настойчив, но сейчас… Сейчас он как будто не оставляет ей выбора.

Ведьма, как нашкодивший ребенок, опускает голову, лишь бы не сталкиваться с этим тяжелым взглядом, гнев на дне которого пусть и не обращен к ней, но всё равно в какой-то степени пугает. Если бы эта злость была обращена к ней, девушка просто скончалась бы на месте. Это выглядит по-настоящему жутко.

— Он трогал тебя против твоей воли? — уточняет мужчина, потому что она сама этого точно не повторит.

Она уперто молчит, понимая, что если скажет, сделает хуже, и запоздало понимает, что ей молчание будет восприниматься более, чем исчерпывающим ответом.

— Покажи, — тоном, не терпящим возражений, просит Юнги, и ведьма, тяжело вздохнув, сдается.

Не поднимая взгляда, закатывает плотно прилегающие рукава, демонстрируя темные пятна на предплечьях, резко выделяющиеся на фоне светлой кожи, и смотрит куда-то в сторону, по-настоящему страшась реакции мужчины.

— Ещё один на спине, на лопатках, потому что он сильно приложил меня к углу полки, — тихо признается она, понимая, что уже ничем не исправит ситуацию. Своим молчанием она только отсрочит неизбежное, но уж точно не поможет делу. К тому же, если подумать, оборотень заслужил его гнев.

Юнги осторожно держит её руки, едва касаясь, явно боясь сделать ещё больнее, а после приподнимает предплечья, бесконечно долго касаясь губами каждого открытого участка кожи, тронутого синяками. Девушка осторожно переводит взгляд в его сторону, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Уже вовсе не от того, что он пугает её, а потому что ей просто щекотно.

— Я убью его, — просто сообщает мужчина, выглядя так, словно говорит о погоде, которая заметно портится, как будто вторя его настроению. — И принесу тебе его голову.

— Не надо, — спохватившись, просит девушка. Она приподнимается на носочки, опускает холодные ладошки на его щеки и смотрит так открыто, так осторожно, стараясь убедить Юнги не делать озвученного. Доверие в её взгляде бьёт под дых. — Пожалуйста, Юнги, не надо. Это плохо скажется на сосуществовании оборотней и ведьм, кто-то может погибнуть и я не хочу, чтобы их кровь была на моих руках.

— Он должен ответить за то, что сделал, — сурово возражает мужчина, словно она — глупый ребенок, который не понимает очевидного. — Никто не смеет трогать тебя против твоего желания и продолжать безнаказанно ходить по земле.

— Даже ты? — осторожно интересуется, стараясь перевести тему. Хочет надеяться, что…что, пошутив, сможет успокоить его, но лицо мужчины остается таким же бесстрастным.

— Особенно, я. Послушай, моя слишком милосердная ведьма, он сделал тебе больно, он оставил синяки на твоем теле, он был груб с тобой, непозволительно грубо. Он посмел коснуться тебя, хотя ты не хотела этого, поэтому, на мой взгляд, он заслужил того, что я хочу убить его, — и говорит так спокойно, словно речь идет не о чьем-то убийстве, ответственность за которое ляжет и на её плечи в том числе, а о чем-то совершенно обыденном и нормальном. Хотя, иногда ведьма ловит себя на мысли, что убийства для этого мужчины и есть настоящая обыденность. — Прояви милосердие и сейчас, потому что оторванная голова — слишком мягкая смерть, которую я могу ему подарить. Позволь мне хотя бы это.

— Юнги, нет, — уже не просит, скорее утверждает девушка, качая головой. И сама удивляется тому, как твердо звучит в этот момент её голос. — Ты неправильно понимаешь смысл слова «милосердие». Не трогай его, я уверена, что Природа-мать не спустит ему это с рук, — мужчина закатывает глаза, поворачивая голову в сторону, но ведьма настойчиво заставляет его смотреть на себя. Даже на носочки поднимается, чтобы смотреть ему в глаза. И не строит иллюзий, потому что для него грозно она точно не выглядит. Скорее, смехотворно, потому что старается казаться уверенно и звучать твёрдо. — Но ты… Ты прояви милосердие. Не ради него, ради меня. Пожалуйста, сделай это ради меня, Юнги. Покажи ещё раз, что ты не то жестокое чудовище, которым я тебя знала, а мой человек, который выбирает меня, а не кровопролитие.

Ведьма чувствует, как её охватывает стыд — то, что она говорит, чистого рода манипуляция, и ей совершенно не нравится прибегать к этому методу убеждения любимого мужчины.

Не то, чтобы она вообще уверена, что это сработает с Юнги. Наверное, с её стороны абсолютно глупо думать, что она может манипулировать им, но сейчас она, наверное, практически в отчаянии, так что просто не видит другого выхода.

— Ты слишком сильно веришь в меня, — Юнги качает головой и говорит таким тоном, словно осуждает её за это. В его жестоком, мрачном взгляде, наконец, появляется хотя бы намек на прежнюю заботу и ласку. — В мое милосердие, проявлять которое я ненавижу больше всего на свете; в то, что я могу быть милосердным не только с тобой. Я испорчен собственными демонами, и эти демоны не спят, они хотят убить меня и всё прекрасное, что меня окружает. А ты… ты и есть то самое прекрасное, что есть рядом со мной. Единственное прекрасное вообще-то, любовь. И, прости меня, но я позволю быть себе эгоистом, чтобы не дать тебе умереть или пострадать. Убью любого, что тронет тебя против твоей воли, и ты должна была понимать это с самого начала. Поэтому, скажи мне как я могу простить его за то, что он сделал? Он сделает это снова, потому что такова его волчья натура, а как я смогу смотреть тебе в глаза, если буду знать, что не смог защитить тебя? Что я мог предотвратить это, но размяк и… И что? Проявил милосердие, и это привело к тому, что ты пострадала? Любовь, я предпочитаю решать проблемы до того, как они появляются, и сейчас существование того оборотня — проблема. Не твоя, может быть, раз ты готова простить его, но моя, потому что прощать его я, в свою очередь, совершенно не намерен.

Ведьма поджимает губы.

Она знала, на что шла, когда позволяла ему открывать дверь в собственное сердце. Знала, на что шла, когда впускала мужчину в свою жизнь. Прекрасно понимала, что он не изменится ради неё, и что любовь его — жгучая, ревностная, сжигающая всё на своем пути. Спасибо, что не сжигающая её саму, хотя иногда девушке кажется, что они и до этого тоже дойдут.

— Юнги, мой любимый Юнги, этого не повторится, — и ведь сама не понимает, кого хочет убедить, его или саму себя. Если уж ведьма сама не верит в то, что говорит, то Юнги, знающий, на что способны оборотни, всяко лучше неё, точно не поверит в ту чушь, которая срывается с её языка. — Он более не тронет меня, а ты сможешь смотреть мне в глаза. Только не трогай его. Пожалуйста. Я знаю, что ты проявляешь милосердие только ради меня, но… Сделай исключение. Разве это так сложно?

— Да, душа моя, сложно.

— Почему? — уже практически шепотом интересует девушка, теряя надежду на то, что он выслушает её, не поступит по-своему. Она пытается объяснить это тем, что он пытается защитить её, только своими методами.

Её мужчина, к её же сожалению, привык решать все проблемы кровопролитием и насилием и вряд ли сможет начать действовать иначе. Даже ради неё. Он не умеет по-другому, предпочитая выкорчевывать проблему, а не оставлять корень зла в земле.

Но тут же ведьма думает, что, раз вопрос так или иначе касается её самой, то он, хотя бы! , должен выслушать её мнение касательно своих собственных методов. Если бы убийство оборотня не касалось одной её, она бы даже не позволила себе требовать милосердия, но сейчас… Сейчас дело исключительно в ней, и девушка просто не может позволить себе остаться в стороне, потому что…

Потому что, бездействие тоже наказуемо. Она просто не сможет жить спокойно, зная, что кто-то пострадал из-за неё.

Ей теперь нужно эту мысль до Юнги как-нибудь донести, чтобы с этим проблем более не было.

— Может быть, это потому, что я чистое зло и ничего не могу с собой поделать? Тебе ли не знать, что во мне нет ничего хорошего, — голос мужчины сквозит иронией, и ведьме совершенно не нравится его тон.

Она тычется языком в щеку с внутренней стороны и выглядит в какой-то степени разочарованно.

— Нет, это потому, что тебе страшно, ты боишься потерять меня. А это означает, что есть часть тебя, которая является человеком, — возражает она уверенно, а сама вдруг ловит себя на мысли, что звучит слишком глупо и чересчур…чересчур наивно.

Иногда она не понимает, что он вообще нашел в ней. Эту приторную наивность? Веру в него, от которой ей тошно настолько, что… Что иногда и правда хочется вытравить из себя всё это дружелюбие и доброту, за проявление которых она платит слишком большую цену.

Насколько жалко она выглядит, когда просит его проявить милосердие ради неё? Ведьма совершенно не хочет об этом думать, что не выглядеть в своих собственных глазах ещё более жалко.

Хотя, кажется, что просто некуда уже.

— Как ты вообще можешь так думать?

— Потому что я вижу это. В том, как ты относишься ко мне, если слишком много нежности и ласки. И я хочу верить, что тот, кто так нежен со мной, может проявить милосердие по отношению к тому, кто этого не заслуживает.

Юнги стискивает зубы, смотря на неё так, что она сразу понимает — он из всех сил борется с собой, чтобы не отказать ей. Он раздражается, потому что не может сказать ей «нет», Тэян видит это по глазам. А сама смотрит буквально с мольбой, словно для неё это имеет огромное значение, осторожно перебирает его волосы, терпеливо ожидая ответа, как настоящего вердикта.

Для неё даже то, что он думает, борется со своим жестоким желанием пролить кровь, уже имеет огромное значение. Она со всей наивностью, на которую только способна, вкладывает в ситуацию особый смысл. Ведьм будет чувствовать, что значит для него ещё больше, если он проявит ради неё милосердие в отношении того, кто этого совершенно не заслуживает.

— Пожалуйста, — с нажимом повторяет девушка. — Подумай и обо мне, Юнги. Я знаю, что ты хочешь убить его, потому что думаешь обо мне, но… Я просто не смогу спокойно существовать, зная, что кто-то пострадал из-за меня, понимаешь? Лишь раз пр…

Юнги резко тянет выдохнувшую от неожиданности девушку к себе, разворачивая её на месте, мягко прижимает к дереву, у которого стоял, перед этим пустив ладонь на её спину в том месте, где она должна была коснуться коры. Старается не сделать ей больно, помня, что она говорила, хотя и действует несдержанно, нетерпеливо, как будто от этого зависит его жизнь. Касается её губ неосторожно, властно, подчиняя в момент и показывая, что он не особо-то доволен тем, о чем она его просит.

Не дает воздуха глотнуть, но ведьма вовсе не против, потому что привыкла к его властности в такие моменты. Она только прогибается в пояснице, лишь быть ближе, обнимает руками за шею, разрешая целовать себя так, как ему только угодно, охотно принимает его грубую ласку, податливо плавясь в мужских руках. Она бы никогда не подумала, что ей может нравиться грубость и властность, но вот, да, нравится, причём нравится до жуткой дрожи в коленках. Юнги целует властно, с напором, так, как можно только ему — будто бы кому-то другому вообще можно целовать её — держит одну руку на шее, лаская пальцами нежную кожу.

Ведьма знает прекрасно, что и ему самом не нравится целовать её таким образом, проявлять свою силу, что она сама охотно принимает. И никогда не понимает, если честно, как у мужчины получается в один момент целовать её так грубо и властно, доминируя, подчиняя, показывая, что у него роль ведущего, а в другой — касаться нежно и осторожно, смотреть с безграничной любовью и трепетом, едва ли не на коленях перед ней стоять, превращая её саму едва ли не в религию.

Это так… Так тешит самолюбие, ведьма ничего не может с собой сделать, особенно тогда, когда её сердце заходиться от любви к нему.

— Всего раз, — шипит ей в губы, соприкоснувшись лбом с её, и одним взглядом дает понять, что говорит правду. А ей на ногах сложно стоять, как и фокусировать взгляд, потому что после одного поцелуя она готова растечься лужей по земле. — Всего раз я позволяю тебе уговорить меня проявить милосердие, — буквально выплевывает последнее слово, показывая, насколько оно ему противно. — Но если я ещё раз узнаю, что хоть кто-то, он или кто-то ещё, коснулся тебя против твоей воли, я пролью столько крови, сколько потребуется. Сколько посчитаю нужным. Мне будет легче заполучить твое прощение, любовь, вымолить его, стоя на коленях, думай, как хочешь, чем знать, как кто-то делает тебе больно, а я должен… Должен проявлять милосердие, от которого обычно одни только проблемы.

— Спасибо, — бормочет она сбивчиво, облизывая влажные губы, и смотрит на него расфокусированным взглядом. — Спасибо.

— Не благодари за то, что я делаю не по своей воле. Если это сделало тебя довольной, хорошо. Но, клянусь, это было в первый и последний раз, если такое…

— Такого не повторится, — уверенно кивает ведьма, хотя всё так же это не верит. Ели она хорошо постарается, то сможет убедить в этом и его, и себя. — Я ещё раз поговорю с мамой, попытаюсь убедить её в том, что не я должна становиться женой оборотня.

— Поговори. Я уже говорил, что буду единственным мужчиной, которой назовет тебя своей, и от слов этих не отказываюсь. И, если твоя мать не успокоится, клянусь, я просто украду тебя, запру в комнате и никогда не выпущу, чтобы эта противная женщина не путала мне все карты, используя тебя в качестве откупа для оборотней.

— Я уже твоя, — парирует просто ведьма. — Мне не нужно кому-то что-то доказывать. Главное, что об этом знаешь ты и я, все остальные… Им придется смириться. Всем придется смириться, особенно моей матери. Потому что… Потому что, если она не успокоится, я сама охотно позволю тебе забрать меня и закрыть где-нибудь. Только корми меня получше, ладно?

Ведьма улыбается нежно, осторожно, зная, что может так успокоить его гнев, и сама приподнимается на носочках, чтобы поцеловать его. Доказывает свои слова в который раз, показывает, что ни один оборотень в мире не нужен ей так, как ей нужен он.

Пак резко открывает глаза и садится на постели. За окном глубокая ночь, а её комната залита зеленым неоном от вывески магазинчика напротив, и тяжело дышит, прикладывая руку к груди, где быстро бьётся сердце. Свечение зеленоватое создает какую-то волшебную атмосферу, загадочную, словно в темноте, там, где она не видит, есть кто-то ещё. Кто-то, кто охраняет её беспокойные сны.

Хотя, сон этот слишком реальный, чтобы быть простым сном. Нет, это снова воспоминания, которые так долго преследуют её, и Тэян просто не знает, как спастись. Как будто в мире даже нет мест, в котором они бы могли чувствовать себя в безопасности.

Тэян вздыхает, потирая глаза руками, и падает на подушку, натягивая одеяло до самого носа.

Ощущение чужих губ никуда не девается, наоборот, становится только ярче.

II.

Тэян кажется, что она всё сильнее и сильнее путается в паутину, как глупая мошка добровольно сдаваясь на милость злого паука. С тех пор, как она добровольно пришла к нему и попросила рассказать про Полоза — история показалась ей, если честно, практически тривиальной — Пак более не может выкинуть этого мужчину из головы. Ей кажется, что она ощущает его присутствие рядом даже тогда, когда находится одна в своей квартире. Тэян иногда специально обходит в комнате каждый уголок, но не находит никого, из-за кого у неё могло бы возникать такое чувство. Иногда, конечно, где-то под кроватью обнаруживается Минни — Тэян не понимает, почему он прилип к ней, как банный лист — но на этом всё. В её квартире нет никого, кроме неё. Даже Шухуа порог этого места никогда не перешагивала.

А загадочный мужчина тем временем просто не отпускает Пак. Она хотя бы радуется, что он практически перестал преследовать её и во снах — ей совершенно не нравилось просыпаться с ощущением того, что у неё что-то отняли. Причём, отняли что-то важное.

Кроме того, Тэян совершенно не знает, как объяснить причину того, что к Мин Юнги её тянет, словно магнитом. Она ощущает странную обречённость каждый раз, когда понимает, что он её всё сильнее своими до ужаса редкими улыбками и тихим, сдержанным голосом околдовывает, как будто к себе привязывает. Он как будто под кожу проникает и не вытащить его никак, не вытравить, не выжечь. Причём, кажется, будто бы этого и не нужно делать.

Ей чувство это не понаслышке знакомо — она что-то такое с Минхо испытывала много лет назад, и Тэян эта мысль пугает. Потому что пример Минхо, упокой предки его душу, нельзя назвать счастливым. Он, если подумать, причина всех бед Тэян с самого начала, а от того перспектива повторения истории её совсем не радует. Мужчины никогда не делали ведьмовскую жизнь лучше, а потому даже думать о какой-то романтике не хочется.

Бабушка всегда говорила Тэян, что, стоит мужчине появиться в её жизни, как она просто полетит под откос. И Тэян предпочитает верить в это.

Она хотела бы связать это со снами, решить, что весь её интерес, зачарованность, да и всё то, что она начинает чувствовать к нему, ей не принадлежат. Хочет верить, что она впитала это всё, как губка, из воспоминаний той, кому принадлежат все эти чувства, да не может — с бала мертвецов Чон Чонгука прошло чуть больше двух месяцев и за это время Тэян приснился всего один сон, главным участником которого был Мин Юнги. Ночи стали практически спокойными, словно кто-то страшный охранял её сны, но при этом приносил с собой ощущение чужого присутствия. И Тэян просто не может понять, что хуже. Или эти сны, в свою очередь, выполнили свою задачу — подогрели интерес Тэян настолько, что она с готовностью бросилась в омут да с головой.

Это бы тоже могло объяснить причину, по которой эти сны перестал и ей сниться.

Но, как бы Пак не хотела, она не может оправдать ими всё происходящее, а от того ситуация для неё ещё более пугающая.

Кажется, что Юнги для неё не опасен, в конце концов Тэян совсем не чувствует исходящей от него угрозы в своё адрес. Вместе с этим Пак понимает, что по-хорошему, она должна опасаться его, а лучше и вовсе сделать вид, что совсем ничего не знает о его существовании, и продолжить жить так же, как и до него. Юнги опасен, это и дураку понятно: улыбки у него, несмотря на искренность, как будто холодом могильным сквозят, а в глазах его, присмотревшись получше, Тэян больше не видит невозмутимости. Змеиное спокойствие сменилось обжигающим огнём опасности и расчёта. Пак невольно ловит себя на мысли о том, что это — взгляд человека, который буквально живет мыслью о мести.

Ей об этом известно не понаслышке. Каждый раз глядя на себя в зеркало, Тэян видит абсолютно тоже самое.

Иногда она думает, что всё дело в этом — говорят, что подобное притягивает подобное. И, раз уж они оба как будто бы живут мыслями о мести, она прекрасно понимает, почему её так сильно тянет к этому мужчине. Даже несмотря на то, что он иногда её пугает.

Шухуа, кажется, с каждым днём всё больше и больше напрягается, когда видит, как стремительно Тэян падает в чужие сети, и настоятельно просит Пак быть осторожнее.

Та пропускает это мимо ушей. Её слишком тянет к нему, чтобы она могла слушать чужие предостережения. И Тэян кажется, что это — её главная ошибка, которая будет стоить ей слишком многого.

Потому что и от ощущения, что каждая их встреча неизбежно ведет к какой-то катастрофе, Пак избавиться не может.

Хотя, и встречи эти простыми встречами не кажутся с самого — они больше на свидания или что-то в этом стиле похожи. Честно говоря, Тэян сравнить не с чем, на свиданиях она не была — за ней как будто искусно ухаживают, а сама Пак и не против-то. Если опустить всю сверхъестественную составляющую их взаимоотношений, Тэян не может не признать, что ей нравится, каким образом такой мужчина, как Юнги, ухаживает за ней. Он выглядит солидно и авторитетно, приковывает чужое внимание и это тешит самооценку Пак, потому что… Потому что это она с этим мужчиной, а не кто-то иной.

Тэян, конечно, не отрицает того, что в ней очень поздно проснулась глупая подростковая натура, мечтающая о романтике, но сделать со своими чувствами она ничего не может.

Ей огромных усилий стоит признать, что ей Юнги нравится, причём, к её ужасу, нравится страшно как, и это лишь добавляет большей безысходности.

И она не может перестать сравнивать себя с мотыльком, который летит на убивающий его огонёк свечи.

— Тэян?

Пак качает головой, отмахиваясь от неприятных мыслей, и поднимает голову, глядя на Юнги с очаровательной улыбкой, скрывая за ней своё истинное настроение. Он ей кажется совсем не верит, подозрительно щурится, привычно уже склоняя голову на бок.

— Извини, — бормочет Тэян, пригубив вина. — Наверное, не очень приятно, когда ты приводишь девушку в какое-то неприлично дорогое место, — она бегло оглядывает внутреннее убранство ресторана, в который её в этот раз привел Мин, — А она не обращает на тебя внимания.

— О, красивая, тебе можно всё, — будничным тоном сообщает он.

— Какая вкусная лесть, — смеётся Тэян, в который раз заправляя прядь за ухо, но та снова капризно падает на лоб.

Пак замирает, когда его холодные пальцы внезапно касаются её волос предельно осторожно, убирая мешающую прядь за ухо. Ещё одно её любопытное наблюдение — у Юнги руки всегда теплые. Настолько теплые, что невозможно просто. Особенно с учетом того, насколько её собственные руки ледяные.

— Иногда мне кажется, что ты каждое моё слово будешь воспринимать, как лесть, — невзначай упоминает мужчина и как будто бы неохотно убирает руку от её лица.

Девушка с трудом сдерживает желание глубоко вздохнуть, потому что… Потому что от одной такой близости у неё словно стул из-под задницы выбили. А он ведь просто поправил ей волосы!

— Люди часто прибегают к такой удивительной вещи, как лесть, если желают понравиться как будто, — впрочем, Юнги вовсе не нужно льстить ей: он итак нравится Пак.

— Смею напомнить, что я далеко не человек.

— Как хорошо, что я помню это. Было бы, конечно, лучше, если бы ты дал побольше конкретики, — усмехается Тэян, потому что, несмотря на то, что они тесно общаются с мужчиной практически два месяца, она всё ещё не узнала, что он. — Но тебе повезло, что я пока не настаиваю на раскрытии твоей личности. В последнее время я думаю, что это просто небезопасно для меня. Так что пока не рассказывай мне об этом! — предельно серьёзно бросает она. — Но ты, вообще-то, можешь мне рассказать, чем закончилась легенда про Полоза.

— Я не рассказал? — удивляется Юнги, но Тэян улавливает в его голосе нотки фальши.

— Много, чего ты мне рассказывал, как о Полозе и о его необыкновенной силе, так и о каких-то других легендах Тэгу, которых, как оказалось, нет ни в одном источнике, кроме твоей памяти, что заставляет меня думать о том, что ты всё эти небылицы выдумал. Я, опережая твои возражения, всё, как говорится, гуглила! И нигде не нашла легенду про дух пьяного чиновника!

Юнги тихо смеётся, прикрывая рот рукой, потому она в этот момент просто очаровательно выглядит.

Он и правда рассказывал ей о многих легендах, не только о Полозе. Признаться честно, для Тэян это сначала было лишь поводом ближе к нему подобраться, чтобы найти причину своих снов. Но чужие воспоминания перестали ей сниться, а первоначальная цель отошла на задний план, и Тэян теперь завороженно слушала обо всём, что он говорил. Не потому, что были особенные цели, а потому, что Юнги, кажется, для неё особенным был.

Но о чем он так и не рассказал ей, так это о кульминации в истории короля змей. Тэян чувствует, что в этой истории чего-то не хватает, но Юнги явно не спешил рассказывать об этом.

И она просто не понимала, почему. Словно не хотел, чтобы она знала эту часть. А потому интерес Тэян разгорался с ещё большей силой.

— Легенды итак своего рода небылицы, разве нет? — лукаво интересуется мужчина. — Много историй о кончине Полоза существует, но ни одна из них не является достаточно достоверной. Многие — так вообще полная чепуха. Знаешь, я думаю, что главная ошибка каждого великого существа — самовлюблённость, со временем затуманивающая разум и не дающая трезво оценивать свою огромную силу. Слепо веря в свою исключительность, мы не замечает, когда у нас под носом появляются факторы, способные лишить нас этой исключительности.

Тэян поджимает губы. Уж она-то об этом не по наслышке знает. Поддавшись самовлюблённой вере в то, что сдвинуть с места её, такую исключительную, мать её, дуру, она упустила момент, когда лишилась всего.

— Так он, по легендам, мертв? — уточняет Тэян.

— Скорее весь мир сгорит, чем он умрет. Но участь змеиная оказалась незавидной. Много историй существует о том, как сильные существа верили в свою особенность, как я уже говорил. И Полоза эта история тоже не обошла стороной. Веря в свою исключительность и силу, он, как ему казалось, уничтожил каждый фактор, который мог так или иначе навредить ему, всё-таки, как ты помнишь, он не был бессмертен, просто достаточно силен, чтобы способов убить его было скудно мало, — Юнги откидывается назад, складывая руки на груди, и задумчиво смотрит на Тэян. — Только он не учёл того, что существует в этом мире сила, которая способна уничтожить его в мгновение ока, буквально по щелчку пальцев.

Пак нетерпеливо подаётся вперед, постукивая пальцами по столу:

— Если ты скажешь, что это была любовь, я приму тебя за сентиментального дурака и сразу же уйду, так и знай, — как будто предупреждает она.

Ей меньше всего хочется, чтобы легенда о таком существе, как змеиный король, пал из-за любви.

— Тогда ты не услышишь конец этой истории, — как будто между прочим замечает Юнги, потому что прекрасно знает: она не уйдет. — Но, к твоему несчастью, это и правда была любовь. Жуткое чудовище, которое подчиняло на протяжении многих веков каждую живую душу на этих землях, пало из-за того, что потеряло бдительность, полюбив не того человека. Потому что сам подчинился, а её превознёс на вершину.

— Она была опаснее него? — предполагает Тэян, на что мужчина только качает головой.

— Для него самого — да, если смотреть на всё с точки зрения того, как слаб и жалок он был перед ней: он был готов ради неё на любое безумие. Спокойно преклонял колено перед ней. И она была единственной живой душой во всем мире, которой Полоз был готов подчиниться, — он говорит это таким холодным тоном, что у Пак внезапно для неё самой бегут ужасные мурашки по спине. — В остальном — простая, далеко не самая сильная ведьма из ковена, который веками пытался уничтожить змея.

— О, только не говори, что это змеиный ретеллинг шекспировской драмы, — хмурится Тэян. — Про охренеть, какую любовь, я ещё готова слушать, но Шекспир… Избавь меня от этого. И про то, что любовь маленькой ведьмы сделала ужасное чудовище хорошим, тоже даже не зарекайся.

— До этого далековато будет, — усмехается Юнги невозмутимо. — Хотя, многие ошибочно так и думают. На мой взгляд как минимум глупо думать, что любовь такого существа — невинна и чиста, Тэян. Полоз не был хорошим ни для неё, ни для кого-то ещё, да и она, как мне кажется, была далеко не рада тому, что ей придётся просить помощи у него. Плата была велика.

— Жизнь? — предполагает Тэян.

— Сердце, — Пак не замечает, но в какой-то момент его ладонь опускается на её сверху. Юнги костяшки её пальцев осторожно, едва ощутимо поглаживает, а Тэян всякую концентрацию из-за этого теряет. — Конечно, сначала условия сделки были иными: она должна была остаться подле него до самой своей смерти. В качестве пленницы, залога, решай сама, им обоим было всё равно на такую формальность, как обозначение ролей в их сделке. Она хотела спасти сестру, а он желал единолично обладать ей, очаровавшись её красотой. Согласись, никакой романтики, лишь безнравственный расчёт с обеих сторон, которые внезапно осознали, что в их сделке гораздо больше плюсов, чем минусов. Она запоздало поняла, что уже и не желает покидать его, заплатив за сделку своим сердцем, а змей, в свою очередь, так же поздно понял, что сам превознес её на вершину.

— Глупо. Глупо с её стороны любить того, кто опаснее. Если она знала с самого начала, как он жесток и ужасен, то не должна была влюбляться. Какой-то хреновый стокгольмский синдром получается.

— Не стоит недооценивать привлекательность тьмы, Тэян. Даже самые чистые и невинные сердца тянутся к ней. Разве ты никогда не видела особой привлекательность в том, что тот, кто жесток по отношению ко всему миру, по какой-то причине относится к тебе с особенным трепетом и осторожностью?

— Нет. Плохой человек — он плохой человек со всеми, исключений просто нет, — качает головой Тэян. — Рано или поздно, как бы он хорошо ко мне не относился, он причинит мне боль.

— Будь уверена, он бы никогда не причинил ей боль, — и вдруг, усмехнувшись, он добавляет. — Ну, конечно, если бы она не попросила.

— Эй! — возмущается Тэян, пнув мужчину по ноге под столом. — Давай без таких подробностей, хорошо?

— Как жаль, — смеётся Юнги, и Пак впервые не чувствует могильного холода от его улыбки. — Много можно рассуждать, было ли это глупо или нет, но змей её действительно любил, всем своим гнилым, испорченным сердцем, любил ревниво, пылко, так, как мог. Она же дарила ему самое искреннее и светлое чувство, не испорченное паранойей, страхом, что всё между ними — фальшь, недоверием, которые преследовали Полоза. Все алмазы, жемчуга, бирюза, золото и серебро померкли для змеиного короля, когда сквозь алую пелену его злости стал пробиваться робкий свет наречённой. Нареченной, которая в конце концов стала величайшей слабостью Змеиного короля, а после и его погибелью. Ведьма, по сути враг заклятый, у ног которой кольцами вились змеи, стала для него кем-то особенным, важным и единственным. Сердцем и душой, которые отняли, вырвали из груди змея порождения собственной добродетели. Пусть она и подчинила себе ужасное чудовище, её сути это не изменило: она всё ещё была простой ведьмой, которую проще просто убить. И, как бы Полоз не старался уберечь её и защитить, никто не был готов к тому, что против неё самой восстанет собственный ковен. Собственная семья. Вся ирония в том, что именно из-за семьи их история началась.

Тэян хмурится, понимая, что история звучит знакомо, а после смотрит на Юнги с очевидным недоверием, скептически выгибая бровь:

— Кажется, я уже слышала эту историю от Шухуа. Мол, её подруга, Тэиль, тоже полюбила не того человека.

— Правда? Не думал, что она расскажет это кому-нибудь, — честно признаётся Мин, как будто в этом нет ничего такого. — Но да, это и её история.

— Подожди, — хмурится Тэян, качая головой. По выражению её лица видно, что Пак сбита с толку. — Если это история и Тэиль, а в её существовании я не сомневаюсь, значит ты хочешь сказать мне, что Полоз действительно существовал? Слушай, это очень сомнительный способ заставить меня верить в эту историю.

— Ты, стало быть, и правда думала, что легенда о Полозе — просто чья-то выдумка? — риторически интересуется Юнги, иронично вскидывая бровь. — Я поражён. Ты думаешь, что я стал бы тратить твоё время на глупые легенды?

— Мне просто сложно поверить в существование змея, который может принимать не только свой облик, но и облик любого человека, которого только встречал на своём пути. Я верю во многое, как ведьме в прошлом всё-таки положено верить, но в Полоза… Уж не принимай близко к сердцу, но для меня это и правда тяжело. Не могу сопоставить в голове эти факты.

— И зря, — уже всё так же невозмутимо, как и обычно, говорит Юнги. — В сложившейся ситуации для тебя, Тэян, отрицать и не принимать существование Полоза то же самое, что и отрицать своё собственное существование.

— Это ещё почему? — хмурится Пак. — Не понимаю твоей исключительной веры в эту легенду, право слово. Я живу с принципом, что, если ты живешь в сверхъестественном мире, то к подобным вещам нужно относится с большим скептицизмом и не верить в то, чего ты никогда не видел. Так что…

Внезапно пазл в голове начал складываться, и Тэян оборвала себя на полуслове, замерев и глядя на Юнги с недоверием.

«Она не хочет принимать то, что выбираю я не ведьмака, человека или оборотня, а змея».

Не может быть. Её сон снова оказался совмещением с правдой, которую она просто не могла знать?

— Да ну нет же, — Пак покачала головой. — Ну не может же такого быть, правда?

— Смотря, о чем ты говоришь.

— Юнги, — с нажимом тянет Тэян.

Складывает два плюс два, анализирует ситуацию. Думает, что пришла, наконец, к верному выводу, хотя и чувствует большой подвох в происходящем. Если всё так очевидно, то она должна была додуматься раньше. Внезапно всё становится на свои места — его несколько шипящая манера говорить, вечно холодные руки, взгляд пронзительный и внимательный, словно он готов в любой момент вцепиться в любую угрозу, а так же его осведомлённость историей Полоза, словно он сам был её свидетелем, и это тяжелая, гнетущая аура, сопровождаемая извечным шёпотом мертвецов.

Ей понятно становится, почему она никак не могла понять, кем был на самом деле Юнги — Тэян никогда на практике не рассматривала вариант его связи с королем змей.

— Да?

— Круг? — интересуется риторически, потому что ответ ей больше не нужен. Она в своей догадки уверена.

Круг, если легендам и рассказам Юнги верить, самая близкая к Полозу группа змей. Они и сам Полоз, как знает Тэян, единственные в своём роде змеи, способные принимать любой облик — человека, животного или кого-то ещё. В отличие от обычных змей, змеи Круга могут свободно выходить в ином, не истинном обличии наружу. Юнги говорил, что змеи эти могут ходить среди простых людей, жить в квартире напротив и сидеть за соседним столиком в баре.

Или, очевидно, сидеть напротив в дорогущем ресторане и рассказывать о своем короле.

Тэян не верила, потому что считала: любое сверхъестественное существо всё равно выделяется из толпы по какому-либо признаку. Но Пак ошиблась — Юнги, например, не считая огромной толпы мертвецов за спиной, из толпы не выделялся и, не будь она в прошлом ведьмой, Тэян просто её смогла бы понять, что с ним вообще что-то не так.

Ведьмовская сущность помогла ей почувствовать слет мертвечины, но не понять, кто он. Сама бы Тэчн вряд ли догадалась бы до того, что Юнги — змей.

Подумать только, она за столом со змеем!

— Верно, — отвечает так просто, словно это не какая-то великая тайна — Тэян, например, так и думает — а данность и какая-то формальность. Как будто он в любой момент может рассказать об этом за чашкой утреннего кофе.

Тэян молчит, пытаясь проанализировать услышанное, пока Юнги терпеливо ожидает её ответа и наблюдает за ней настолько внимательно, что Пак понимает — он заметит даже малейшее изменение её настроя и отношения к нему или ко всей ситуации в целом.

Пак отпивает вина, задумчиво покручивая бокал в руке, а после деловито спрашивает:

— Скажи это в точной формулировке, чтобы я убедилась, что не ошибаюсь.

— Все легенды о Полозе — реальность, Тэян, — с чрезмерным пафосом повторяет мужчина. — Я готов поклясться тебе в том, что говорю правду, потому что… Если бы его не существовало бы, меня не существовало тоже. Да, Тэян, ты права, я — часть Круга. Змей.

Тэян вздыхает. Охренеть просто!

— Я встречалась с кем-нибудь ещё из Шестого круга?

Ответ следует незамедлительно, а у Тэян по спине бегут мурашки:

— Да, бывало такое пару раз. Намджуна ты знаешь, тут не сложно догадаться. Но ты встречала и других змеев.

— А что насчет змея?

— Минни?

Когда Тэян рассказывала Юнги о своём сожителе в виде приличного размера змея, она думала, что он просто покрутит пальцем у виска и предложит вызвать экстренную службу, чтобы змея поймать — Пак тогда умолчала о том, что она такого же змея видела в доме самого Юнги — но вместо этого мужчина только посоветовал не бояться такого соседства. Тэян думала, что всё дело в том, что в Тэну в целом, очевидно, существует определённый змеиный культ, но теперь поняла, что эта реакция могла быть вполне себе логично объяснена тем, что Минни был не простым змеем. Либо он был слишком умным змеем, а у Тэян очень быстро развилась паранойя, либо она пригрела у себя на груди реального змея-перевёртыша.

— У меня, упаси небеса, только один змей живет.

— Он просто змей-переросток.

— Очень умный змей-переросток.

— Что ж, это правда, — соглашается Юнги. — Не все змеи могут принимать хотя бы человеческий вид, и Минни — тому доказательство.

Тэян вдруг хмурится:

— Значит, ты правда можешь принимать облик…- она осекается и замолкает, понимая, насколько это вообще дико звучит.

— Шипящей чертовщины с двойными языком, чешуёй и всё по списку? — иронизирует Юнги, нарочно вспомнив то, как Тэян описывала Минни впервые. — Думаю, это тот вопрос, который не нуждается в ответе. Конечно, сейчас это не особо актуально, как во времена, когда змеи круга, как и остальные змеи, жили в лесах. Сама понимаешь, вот в этом обличии, — он бегло указывает на самого себя. — Не то, чтобы и практично жить буквально в лесу, не лучшие условия. Когда твои размеры гораздо меньше, природные условия буквально могут стать самой удобной мебелью, так что выбор облика очевиден. Но в последние века, с тех пор, как на территории Тэгу появились первые поселения, змеи круга перебрались ближе к людям и человеческий облик стал более практичным и удобным. На самом деле не могу вспомнить, когда я последний раз менял облик в целом.

— Это…

— Удобно?

— Жутко. Я представила сейчас, что Минни может быть одним из круга, и ужаснулась. Типа… Одно дело жить в одной квартире со змеем, а другое — буквально с незнакомым мужчиной в образе змеи. А если я, например, имею привычку ходить по лому вообще без всего?

— А ты имеешь? — усмехается Юнги, явно издеваясь над девушкой.

Тэян шикает на него, пнув носком высоких туфель под столом:

— Юнги.

— О, посмотри-ка, ты же покраснела, — беззлобно, даже в какой-то степени ласково, как кажется Тэян, замечает мужчина, как будто даже не заметив её жеста. — Милая Тэян, поверь, соседство со змеем будет куда безопаснее, чем соседство с любым другим живым существом. Я убеждён в том, что Минни — приличный змей. К тому же, если меня не обманывает моя память, по человеческим меркам Минни практически ребенок сопливый.

— Ничего себе ребенок! Он же огромный.

— Говорю же, змей-переросток, — и спешит добавить. — Но, Тэян, уверяю тебя, он не стал бы глазеть на обнаженную девушку.

— Потому, что я с тобой якшаюсь?

— Потому, что нас, змей, хорошо воспитывают. А многие из нас даже не находят человеческие тела привлекательными, чтобы глазеть на них.

— Ты меня только сейчас унизил? — щурится Тэян подозрительно.

— Я себя к этим змеем не отношу, я — эстет.

— Эстет он, как же, — цокает в ответ и закатывает глаза. — Главное, чтобы Минни не был таким эстетом. А то всякое в жизни бывает, — бубнит Пак, скрестив руки на груди.

— Ты задумалась об этом только сейчас? Сколько, напомни, Минни фактически живет у тебя?

— Несколько месяцев.

— И, повторяя свой вопрос, ты правда задумалась об этом только сейчас?

— Я думала, что и Полоз, и круг — миф и легенда, — недовольно оправдывается Пак.

— Как приятно осознавать, что ты так долго отрицала моё существование, — как бы между прочим замечает Юнги, усмехаясь в привычной для него манере.

— Ну, знаешь, и существование ведьм многие отрицают.

— Ты не ведьма.

— Я в процессе решения этой проблемы, — фыркает Тэян и спешно переводит тему. — Так, значит, тем большим и ужасным в истории Тэиль был Полоз, — как будто вспомнив, говорит Тэян.

Юнги смотрит по сторонам, затем лениво изучает принесённый заранее счет, щедро отсчитав несколько крупных купюр — Пак уверена, что несколько из них были лишними — и вальяжно понимается, пока Тэян, задумчиво сведя брови на переносице, наблюдает за ним. Голову склоняет на бок, она эту привычку явно от Юнги переняла.

— Честно говоря, не думаю, что это подходящее место для подобных разговоров, — говорит прямо, предлагая Тэян свою ладонь.

— Звучит так, словно ты приглашаешь меня к себе, — хмыкает Пак и охотно вкладывает свою ладонь в руку мужчины, поднимаясь. Она думает вдруг, что за нии идти готова хоть на другой конец света.

— Кажется, у меня где-то завалялось мятное мороженное, — невозмутимо, как будто самому себе, вспоминает Юнги.

— Моё любимое.

— Я помню.

— Это всё только ради мороженного! — деланно тянет Тэян

— Конечно, — хмыкает таким тоном, словно действительно ей верит.

— Конечно!