bea miller — like that

I.

— Что-то...

Договорить не успевает, потому что в следующее мгновение Юнги мягко убирает её ладонь с ручки, без приглашения заходит в квартиру и, громко хлопнув дверью и не забыв провернуть замок, уверено обхватывает лицо Пак. И, прежде чем она успевает даже пикнуть, целует её.

Напористо, несдержанно, нетерпеливо, словно добрался до чего-то, чего жаждал на протяжении долгих лет. Так, как хочется только ему, а у Тэян нет ни одной мысли в голове после такого. Так, как никто до этого, змей не оставляет ей ни единого шанса отодвинуться, прервать поцелуй, хотя это и не то, чего Тэян хотела бы. Вообще-то, где-то на подкорках Пак чувствует, что, стоит Юнги только на миллиметр отклониться, как она сама сократит это расстояние.

Она скользит ладонями по воротнику его пиджака, переходит на плечи, а следом обнимает за шею, приподнимаясь на носочках, потому что ботинки на небольшой платформе делают её не многим выше, чем обычно, и Юнги приходится сильно наклоняться к ней. Тэян... Тэян всё, её нет более.

То, как он целует её, властно, горячо, глубоко, как сминает податливые губы своими, всё это не оставляет ей ни единого шанса оставаться в себе, сохранять трезвость рассудка и мыслей, в которых всё, по вине Юнги, как будто туманом накрыло. Тэян конкретно ведет и, по её собственному замечанию, она едва ли стоит на ногах. Льнет к нему, видит опору только в Юнги, прижимаясь так тесно, что он наверняка чувствует её сердцебиение своей грудной клеткой.

Тэян горит, добровольно выбирает это, податливо открываясь Юнги и каждому его действию, не сдерживает тихого мычания, когда чувствует, как он несильно кусает её губу. Наклоняет голову Пак для нового угла поцелуя. Безоговорочно ведет, управляет, а Пак и не против-то ровным счетом, только жмётся ближе, стараясь сократить любое расстояние между ними, словно оно вообще могло остаться. Всем нутром показывает, чтобы он даже не смел останавливаться.

Тэян кажется, что она умирает, воскресает и снова умирает. Поцелуй с Юнги — как маленькая смерть, после которой неизбежно следует перерождение. Тэян кажется, что она просто задохнётся, если он вдруг перестанет её целовать так, как сейчас. Внутри как будто взрывается что-то, и Тэян знает, что это что-то — это все её мосты к отступлению. Пути назад точно нет, да и сама она не хочет отступать.

Скользит пальцами в его волосы, как давно хотела, сжимает тёмные пряди, немного оттягивая, ловит его тихий вздох губами, и неожиданно обнаруживает, как её нетерпеливо вжимают в стену. Голые лопатки, не скрытые тканью корсета с вышивкой, холодит, но даже это совершенно не отрезвляет, не возвращает ясность мыслей.

Юнги ведёт ладонями ниже, задерживает одну на шее, словно прекрасно зная, как Тэян ведет от этого, уносит буквально, а второй грубо сжимает бедро, нырнув в разрез длинной юбки. Где-то на подкорке понимает, что следы от рук точно останутся, да только с собой ничего сделать не может.

Особенно когда Тэян податливо поддается на его ласки, тихо стонет, забывая как дышать и целоваться в целом; когда нетерпеливо трётся о его колено между своих ног, пытаясь показать, что ко всему открыта. Отстраняется от неё на крошечное расстояние, которого всё равно скудно мало — Юнги всё ещё касается её губ своими. Пак смотрит на него снизу вверх, буквально плавясь от обычного касания к коже, такого властного, неаккуратного, не имеющего ничего общего с тем, как он касался её до этого, и выглядит в этот момент как абсолютный грех.

Его личный, потрясающий, сносящий крышу грех, который отмолить за все годы жизни точно не получится. Тэян, наверняка, его проклятье, его наваждение, от которого не убежать, как не старайся, и иметь возможность целовать её, своевольно касаться практически смертельно. Она пишет для него реквием, безжалостно отдавая всю себя. Станет его погибелью, несомненно. Юнги как будто самостоятельно вкладывает в ее руки кинжал ядовитый, подставляя собственное сердце под удар — Тэян может убить его, а он всё ещё будет желать её.

Целует, целует, целует, бесконечно долго, бесконечно несдержанно, так, словно нуждается только в этом, словно это жизненно необходимо. Путает пальцы в волосах на затылке, скользит влажными поцелуями по щекам, очерчивает губами линию челюсти. Немного за волосы тянет, жадно ловя её тяжелый вздох, открывает больший доступ к шее и снова целует-целует-целует, а у Тэян ноги подкашиваются только от этого.

Все в мире существовать перестает, она с огромным трудом концентрирует внимание хотя бы на чем-то. В её случае на ком-то — на одном только Юнги.

Он, черт возьми, просто целует её, а Тэян уже кажется, что она умирает. Она, блять, просто всё, просто не в себе. Пак даже не знала, что на ее шее, плечах и зоне декольте так много места для поцелуев, господи.

Плевать на всё: на ведьм, на магию, на ковены, на всякую мораль или ещё что-то, — Тэян просто хочет, чтобы эта пытка длилась вечно. А по-другому назвать это у нее просто язык не поворачивается. У неё вообще язык не поворачивается сказать хоть что-то.

Боже-боже-боже, Тэян просто задыхается от того, как сильно хочет, чтобы он, наконец, сделал её своей, хочет, чёрт возьми, его.

Скользит ладонями по воротнику его пиджака, просовывает руки под, а после резко тянет вниз, путается, не в силах закончить начатое из-за дрожащих конечностей, заставляя его тем самым на мгновение — такое крошечное, но для Пак оно кажется настоящей вечностью — отпустить её, перестать касаться. Тэян думает, что точно сейчас свалиться, потеряв опору, но не успевает даже закончить мысль об этом, как мужчина резко подхватывает её за талию, усаживая на невысокий комод, с которого на пол тут же летит небольшая вазочка с искусственными цветами. Кажется, не разбивается, но, даже если бы это случилось, Тэян точно было бы всё равно.

Юнги небрежно отбрасывает пиджак куда-то в сторону, не обращая никакого внимания на него, а после опирается руками в темное дерево по обе стороны от бёдер Пак, ловя её недовольный вздох, с трудом пересиливая своё желание коснуться её снова, коснуться каждого миллиметра её тела.

Она сжимает ладони на крепких плечах, мнёт рубашку, желая поскорее от неё избавиться. Нетерпеливо тянется к Юнги, желая снова ощутить его губы на своих, но тот отворачивает голову, двигается ближе, из-за чего Тэян ощущает, как его волосы щекочат кожу на её щеке. Он скользит языком по мочке уха, чувствуя, как Пак ещё сильнее сжимает его плечи.

— Это последний момент, Тэян, когда ты можешь остановить меня. Позволишь остаться — сама никогда больше не уйдешь, — шипит практически на грани, больше всего желая, чтобы она даже не думала останавливать, отказывать. Контроль шаткий, из рук так и норовит ускользнуть, но Юнги не может себе этого позволить. Не сейчас, не с ней.

Он сможет остановиться, если она скажет это сделать — сейчас сможет, минутой позже — нет.

И, если она позволит ему продолжить, Юнги просто не сможет оставить её. Просто никогда ни в этой, ни в следующей, ни в какой-либо ещё жизни.

— Ты, блять, шутишь, — скулит Пак, тяжело дыша. — Мне не нравится твоя болтливость, Юнги.

Смотрит с недоверием, не понимая, почему он вообще решил говорить в этот момент? Полоз его дери, этот мужчина точно сведёт её с ума.

— Правда? — бархатно смеётся над её ухом, скользя носом по виску. Из последних сил держится, но внезапно обнаруживает, что нервировать её таким образом дурманяще приятно. — Ты такая нетерпеливая.

— А ты слишком много трепешь языком, я подумываю найти ему другое занятие, — её голос звучит так соблазнительно, так пьяно. Тэян ни на секунду не скрывает своего желания, и, наверное, с его стороны было банально не к месту предупреждать её о чём-то.

Юнги отклоняется, смотрит ей прямо в глаза, что сейчас находятся на уровне его и выглядят практически безумно:

— Ты сегодня говоришь поразительные вещи.

— А ты не делаешь поразительные вещи, — разочарованно тянет Пак.

Она снова тянется к нему, дрожащими пальцами стараясь развязать галстук, из которого он практически не вылезает, но Юнги снова не дает ей возможность перехватить инициативу, сжимая ладони Тэян. Поднимает одну её руку, целует запястье, не прерывая зрительного контакта, а ей кажется, что в его глазах она видит всеобъемлющую верность. Ей одной.

— Пожалуйста, — вздыхает Тэян, кусая губы.

— Что «пожалуйста», нетерпеливая? — не даёт поцеловать себя, отклоняясь назад.

— Ты правда это делаешь со мной? — буквально хнычет от отчаянного желания быть ближе, чувствовать его.

— Сейчас я не делаю ничего.

— Нет, ты заставляешь меня страдать, — хрипит, когда чувствует, как его пальцы скользят по внутренней стороне её бедра, мучительно медленно и долго. Откидывает голову назад, бьётся затылком, когда мужчина останавливается в каких-то жалких миллиметрах, а после и вовсе убирает руку.

— Если только чуть-чуть, красивая. Но, Боги, если бы ты видела, как прекрасна сейчас, когда так хочешь, чтобы я продолжил, ты бы поняла меня, — Юнги низко смеётся, а у самого внутри всё натянуто от бесконечного желания. — Так чего же ты хочешь? Только попроси, Тэян.

От его шёпота, дьявольского, соблзниельного, внутри Пак всё бушует, рвется; она сама как будто срывается с обрыва и бесконечно падает во тьму, задыхаясь, умирая, нуждаясь.

— Хочешь, чтобы я умоляла, да?

— Меня не нужно умолять, тебе стоит только попросить.

Между строк звучит преданное, жаждающее «разрешить, позволить», но Пак не слышит, увеличенная своими чувствами. Юнги видит, понимает прекрасно, но буквально нуждается в том, чтобы она озвучила это, чтобы сама бросила спичку и сожгла все мосты к отступлению.

— Юнги, пожалуйста, — задыхается Тэян. — Прекрати уже болтать, я не хочу, не собираюсь уходить. Я хочу быть твоей, сейчас, завтра, когда угодно.

Он улыбается. Улыбается так, словно убивает ее одним ударом.

— Тогда сегодня ты станешь моей, Тэян, только моей. И не говори, что я не предупреждал тебя, — щурится Юнги и выпускает одну её ладонь, ласково очерчивая контур лица подушечками пальцев. Дает себе лишь секунду, а после Пак понимает, что всё слишком резко изменилось. В его голосе сплошное ликование, мрачное, жестокое, такое, словно в его руки, наконец, попало кое-что очень желанное. Словно в его руки попал весь мир.

Юнги резко стаскивает её с комода, ставя на неустойчивые ноги, и падает перед ней на колени. Тэян не успевает среагировать, когда он вдруг берет одну её ногу под коленом, а после она ощущает нежное прикосновение губ к внутренней стороне бедра, совсем близко к тому месту, где она более всего желает ощущать его. Она превратилась в сплошной комок нервов и даже такие жесты выбивают весь воздух из легких. Чувствует, как Юнги скользит поцелуями по её ноге ниже, к щиколотке, и не сводит с нее взгляда при этом. И Тэян даже не может понять, что чувствует по этому поводу — видеть кого-то, обладающего огромной силой и властью, у своих ног слишком волнительно, слишком возбуждающе.

Он смотрит на неё с исключительной преданностью и нежность, пока развязывает шнуровку на её ботинке, пока проделывает тоже самое с её второй ногой, уничтожая все шансы не потерять контроль. Тэян с трудом стоит на своих двух, отчаянно хватаясь за плечи Юнги, лишь бы банально не упасть. Приоткрывает рот, закидывая голову, потому что...потому что это банально выше её сил.

Не замечает, как он медленно поднимается, продолжая осыпать её тело поцелуями даже сквозь одежду, а после, властно впечатав в собственное тело, накрывает её губы своими, безжалостно сминая, как будто завтра никогда не наступит и у них более не будет шанса на такую близость. Давит языком, уничтожая каждую мысль в её голове, тянет в глубь квартиры, идя буквально на ощупь, по памяти.

Тэян еле успевает, с трудом стоит на носочка, спотыкается о собственные ноги так часто, как только может, поэтому, стоит Юнги вытянуть её в гостинную, как он тут же одним рывком подхватывает её под бедра, поднимая с такой лёгкостью, будто бы она не весит ровным счетом ничего. Тэян первой прерывает поцелуй, обхватывая его лицо горячими, вспотевшими ладонями, мучительно долго ведёт языком по его губам и осыпает каждый участок кожи поцелуями.

Юнги шипит, натыкаясь на препятствие в виде двери в комнату Пак, пытается нащупать ручку, а после, потерпев поражение, раздраженно поворачивает голову в сторону, а Тэян, пользуясь случаем, абсолютно по-блядски ведет языком по его уху, опускается ниже, к шее. Кусается, оттягивает кожу, не сдерживая себя, особенно когда чувствует, как хватка на её бедре становится крепче, сильнее, и довольно хихикает, потому что Мин слишком агрессивно толкает дверь, из-за чего та с грохотом ударяется о стену.

— Смешно? — шипит он, снова цепляя её взгляд.

— Ты такой сексуальный, когда злишься, я, кажется, теряю дар речи, — откровенно хохочет Пак, кое-как шевеля языком.

— Что-то в это очень слабо верится, ты явно много болтаешь. Может, мне найти для твоего языка занятие поинтереснее? — бьёт её же словами, а Тэян почему-то начинает из-за них краснеть только сейчас. — О, посмотрите-ка, она не такая бессовестная, какой кажется.

— Придумай что-нибудь пооригинальнее, а то...

Тэян не успевает договорить, громко выдыхает, когда её практически роняют на кровать. Пак жмурится, практически проваливаясь в безумно мягкий матрас, пока Юнги одним движением ослабляет галстук, кидая его куда-то себе под ноги, как в ту ночь, когда ей снились кошмары, и расстегивает верхние пуговки на рубашке, не сводя взгляда с Тэян. Кто, черт возьми, её такой создал? С опухшими от поцелуев губами, растрепанными волосами и затянутыми пеленой желания глазами, она выглядит как настоящее божество, право слово.

Тэян тем временем поднимается на колени, двигается к краю матраса, цепляется пальцами за петельки для ремня на его брюках, заставляя сделать шаг вперед и упереться коленями в кровать. Накрывает ладонями его руки, тем самым останавливая Юнги, и сама медленно — не со зла, пальцы безумно трясутся в ожидании близости — начинает расстёгивать пуговки на рубашке. И тут же припадает губами к открытым участкам кожи, которых становится больше с каждым мгновением. Стаскивает рубашку, окидывает на кресло у кровати. Целует под ключицей, немного прикусывает кожу, потому что, видят Боги, это то, что она хотела сделать слишком давно.

Юнги прикрывает глаза, пока что давая ей возможность вести, и выдыхает сквозь плотно стиснутые зубы. Она делает с ним просто что-то невозможное. Эта женщина точно доведёт его, уничтожит.

— Ты просто... Нет слов, — бормочет Пак, прикусив его ключицу.

Юнги тихо, хрипло смеётся:

— Как ёмко.

— Иди к чёрту.

— Злобная ведьма.

Тэян закатывает глаза, а после, прикусив губу, пользуется его расслабленностью, тянет на себя, завалив на постель, и с торжествующим видом садиться сверху, на бедра, ладонями опираясь в обнажённый живот, на котором остались следы от её укусов. Ухмыляется, когда видит выражение его лица — Юнги в последнюю очередь ожидал, что она выкинет что-нибудь такое.

Не отводит взгляда, улыбается просто невозможно невинно, понимая, почему её партнерам нравилось брать верх — вид потрясающий, а чувство какого-то превосходства, лидерства, возбуждает до чертиков в глазах. Заинтересованно вводит языком на коже Юнги какие-то только ей одной известные узоры, льнет ближе и поднимается выше.

Он неожиданно кажется ей таким уязвимым, таким открытым, что Тэян просто давится от захлестнувших её чувств. Находит его руки, переплетает пальцы и сжимает так крепко, словно может сдержать.

Между ног мокро, неприятно, и Пак уверена, что, если она ещё немного будет оставаться в таком положении, то Юнги почувствует это тоже.

Это была бы, наверное, катастрофа — Тэян точно уверена, что это станет причиной для очередного промедления, когда он будет специально заставлять ее гореть в ожидании чего-то большего.

— Дар речи потерял, да? — посмеивается прямо в губы, выпрямляется, не давая себя поцеловать и, поддавшись порыву, двигает бедрами, трётся о него отвратительно медленно, с особенной жадностью запоминая его реакцию. Ему ведь терпения тоже не занимать, а она, прекрасно это зная, только усугубляет. — Только подумать, у древнего змея всё так плохо с самоконтролем? Или это ты на меня так реагируешь?

— Тэян, — предупреждающе шипит Юнги и, кажется, собирается сказать еще что-то, но давится воздухом, когда она с той же усмешкой двигается снова.

— Что такое? — театрально хмурится, кусая губы, и явно берёт своей целью довести его, даже не снимая одежды, продолжая двигать бедрами, прижимаясь сильнее.

Юнги сильнее, гораздо сильнее, и, понимая, что он позволяет ей измываться над собой, вести, Тэян просто не может скрыть своего восторга.

Ему ведь ничего не стоит взять над ней верх снова, подчинить, а Тэян-то и не против будет. Но Юнги почему-то позволяет ей вести, даёт немного власти, немного превосходства, от которого Пак захлебывается.

— Ты просто отвратительная, — выдыхает сквозь приоткрытие губы, в отчаянии прикрывая глаза.

— О, тогда почему ты так реагируешь на меня? Я ведь даже ничего не делаю, только жду, когда ты, наконец, возьмёшь своё, — шепчет с издевкой, явно на прочность проверяет, даже не представляя, каково ему сдерживать свое желание. — Или, быть может, ты не хочешь брать своё?

Это подчёркнутое извращённой интонацией «своё» убивает в нем всё святое, если оно вообще осталось.

А святого не осталось ничего, абсолютно. И Тэян уводит показатель в минус своими потрясающими бедрами.

А Юнги и этого достаточно — ему от неё в любое время голову сносит так, что туши свет, а когда она ведёт себя так, у него просто не остаётся ни единого шанса сохранять рассудок.

— Ты доиграешься.

— Как он горяч, когда злится!

Она едва ли не падает назад, когда мужчина резко садится, освободив руки. Врезается в губы требовательным поцелуем, путает пальцы в ее волосах, сжимая пряди на затылке. Тэян несдержанно стонет, ёрзает на мужских бёдрах, прижимаясь своей грудью к его. Юнги держит вторую ладонь на пояснице, как будто направляет, но при этом будто бы даёт немного власти.

Тэян кажется, что она просто умрет сейчас, а змей её даже толком не коснулся. Она двигает бедрами, создавая трение, потому что ждала слишком долго. А Юнги как будто бы наоборот хочет извести ее, уничтожить, словно нарочно практически не касаясь там, где ей больше всего хочется. Только целует бесконечно долго, уничтожая только так.

Тэян тянется к завязкам на корсете, но Юнги с гортанным «не смей» резко тянет её на себя, заваливает спиной на постель и, нависнув сверху, обхватывает ее запястья, поднимая их вверх, к изголовью кровати. Она не снимет с себя ничего самостоятельно, нет, это только его забота. У Юнги в глазах — раздражение с похотью, от которых Тэян хочет просто захлебнуться. Она нарочно играет с огнём, нарочно дразнит и доводит, зная, что с рук ей это не сойдет точно.

Доводит до чего-то абсолютно непонятного, превращает в кого-то, кто просто уничтожит ее.

Подумать только, он держит оба её запястья одной рукой, прижимая их к кровати над головой, и Тэян вдруг открывает в себе новый фетиш. Хотя, наверное, у неё фетиш на всего Юнги, но она даже не успевает над этим как следует подумать. Мин приподнимает её, одним рывком развязывая завязки на спине, и откидывает корсет в сторону, как что-то лишнее, мешающее, постороннее.

Радуется кое-как тому, что под корсетом — голая кожа. Тэян сама из одежды выпрыгнуть готова, лишь бы скорее чувствовать его своей кожей.

Тэян задыхается, чувствуя его губы на обнажённой груди, подставляется под поцелуи, в спине выгибаясь, и кусает губы, сдерживая стоны. Что по умолчанию сложно, особенно когда он дразнит, языком обводит вокруг, кусая игриво. Развлекается, довольствуется ее реакцией, потому что Пак дышит тяжело, себя не контролирует, бормочет что-то едва различимое.

Тэян ловит себя на мысли, что в тусклом зеленом свете кожа Юнги блестит, напоминая чешую, давится воздухом, чувствуя как проворные пальцы заменяют поцелуи на груди, пока мужские губы спускаются всё ниже и ниже. Каждый поцелуй — как ожог, как ядовитый укус, на месте которых расцветают пятнышки, алеют, на фоне светлой, практически белой кожи яркими мазками выглядят. Словно кто-то красной краской чистый лист испачкал.

Тэян дёргается, сгибает одну ногу, коленом касаясь бока мужчины.

Ему конкретно сносит крышу, потому что Тэян, такая податливая, открытая для одного него, охотно отвечает на ласки. В каждом ее стоне — просьба, практически мольба, а Юнги готов каждое личное желание засунуть подальше, спрятать за таким огромным количеством замков, что вечности не хватит, чтобы их открыть. Лишь бы заставить ее чувствовать себя так хорошо, как никогда до этого.

Она хочет освободить запястья, хочет касаться его, чувствовать под пальцами, но Юнги усиливает хватку, кусает под рёбрами, ясно давая понять, что идея — плохая. Пак дышит тяжело, сводя ноги, потому что терпеть желание просто невозможно, подчиняется, сдается, складывает оружие добровольно. И, боже, Тэян никогда не думала, что у неё настолько грязные кинки на подчинение.

Черт побери, Юнги лишь сильнее сжал ее запястья, удерживая, а она уже готова взорваться.

Он снова захватывает её губы в коротком поцелуе, а после переходит на шею, несдержанно оставляя очередные алые следы, словно хочет, чтобы весь гребаный мир знал, что она, наконец, его. От контроля остаются жалкие крупицы, а когда Пак снова стонет, от него не остается ничего. Ни от Юнги, ни от его контроля.

Он, кажется, с жизнью готов распрощаться, лишь бы снова услышать, как она стонет от того, что всё это слишком.

Юнги шипит, змее подобно, стягивает с неё юбку, едва ли не сорвав замок сбоку, целует под ребрами, тут же кусает, зализывает следы от зубов языком, спускается ниже, к животу, тазовым косточкам. Снова целует, кусает, и, извиняясь, целует. Как будто издеваясь ведет подушечками пальцев по кромке белья, прекрасно знает, чего Пак желает больше всего.

Тэян кажется, что она умирает, перестает существовать, впивается ногтями в плечи, да так сильно, словно раздирает кожу, когда он нарочно медленно тянет бельё вниз, хрипло смеясь. Пак раздраженно рычит, высказывая своё отношение к его нерасторопности. Ей самой уже хочется эти чертовы трусы выкинуть куда-нибудь, но Тэян понимает прекрасно, что Юнги не даст ей этого сделать.

— Прекрати... Прекрати надо мной издеваться, — шепчет практически безумно, стараясь звучать грозно, но выходит плохо. Звучит отчаянно, слабо, так, словно уже с жизнью прощается.

— Ни в коем случае, дорогая, — Юнги над ней открыто насмехается, двигаясь как можно медленнее, что стоит самому огромных усилий.

Опускает ладонь поперек её живота, не давая двинуть тазом навстречу, целует внутреннюю часть бедра, поднимается выше. Кидает мешающее бельё на пол, как бесполезную тряпку. Чертит дорожку поцелуев выше, мучительно медленно, удовольствие растягивает.

Пак на дрожащих локтях приподнимается, когда замечает, как Юнги становится на колени перед кроватью, держит ей под коленями и рывком тянет к краю. Тэян старается коснуться пола пальцами, что у неё совершенно не получается, и давится воздухом в очередной раз, понимая, что этот чертов змей-искуситель задумал.

— Ты что...

— Ты же говорила, что я слишком много болтаю. Я нашел своему языку занятие поинтереснее, — невесомо целует внутреннюю сторону ее бедра. — Между твоих ног, например. Что думаешь?

— Блять, ты не м...

Не успевает ни договорить, ни дернуться, потому что мужчина крепко придавливает её бедра к матрасу, надавливая на бедренные косточки. Усмехается своей самой отвратительной улыбкой и, к величайшему ужасу Тэян, ведёт языком там, где она отчаянно нуждалась в его касаниях.

Пак стонет, приоткрывая припухшие от беспощадных поцелуев губы, и выгибается в спине, комкая простыню в кулаках. Падает на спину, потому что локти совершенно не держат. Это, блять, просто смертельно. Это, блять, что-то просто греховное, что-то невозможное.

Закатывает глаза, практически хнычет, сгибая ноги в коленях, но не может даже отползти, потому что хватка на бедрах практически стальная. Её просто размазывает.

— Юн... Юнги, — тянет протяжно, отчаянно, жмурясь до звездочек перед глазами.

Замечает, как он ведет плечами, реагируя на собственное имя, произнесённое в такой манере.

И, черт ее дери, Тэян просто не нужно знать, насколько сильно его буквально размазывает от того, как она тянет его имя таким слабым, невозможно грязным тоном.

Он запоминает каждый её стон, как будто это самая лучшая музыка. Тэян невольно дергает ногой, ощутимо бьет Юнги в бок, когда он ведёт языком вдоль останавливается там, где нужно, где может довести её до точки кипения.

Тэян добровольно выбирает гореть, открывается, принимает охотно всё, что он может дать. Как в бреду имя его повторяет, словно оно — единственное, что остается в её мыслях. И это, на самом деле, совершенно не далеко от истины. Всё, о чём Пак может думать, это Юнги. То, что он делает, то, как доводит ейё до смерти одним своим языком.

Тэян хрипит. Закусывает ребро ладони, стараясь сдерживать свои стоны, которые с неё срываются в бессчетном количестве.

— Чёрт побери, если ты не остановишься, я...

Тэян тут же забывает, что хотела сказать. Ходит на грани, готова упасть на самое дно, захлебнуться от удовольствия, от эмоций, от того, насколько хорошо Юнги заставляет её чувствовать.

Юнги продолжает, не слушает её, как будто сам с ума сходит, желая самостоятельно столкнуть её на это самое дно. Тэян сжимает его волосы в кулаке, просит остановиться, потому что это, блять, просто невыносимо, и навстречу выгибается. Бормочет практически в бреду, умоляет, но уже сама не понимает — хочет ли, чтобы он остановился или продолжил.

Высоко стонет, когда вместо освобождения чувствует внутри себя его пальцы, и просто...блять.

Боже-боже-боже-боже.

С языка срывается только отборный мат, сдавленные стоны и хрипы.

Как будто горит в огне инквизиции за каждый свой ведьмовской грех. Она растекается, плавится, умирает, возрождается и опять по новой, как будто во временную петлю попадает.

Стонет его имя так громко, так порочно, что это уверенно можно отнести к самым главным грехам во всех религиях. Срывается вниз, падает, чувствуя, как напряжение спадает, унося с собой всё, что осталось...что должно было остаться от Пак, потому что от неё ничего не осталось.

Смотрит на приподнявшегося Юнги, явно довольного тем, до чего — до сплошного пиздеца! — довел её.

— Ты... Боже милостивый, ты — Дьявол, — отчаянно закрывает глаза, совершенно не желая видеть, как он медленно ведет языком по губам.

Господи боже, это просто... Просто мрак какой-то, сплошной пиздец. Он — сплошной пиздец.

Юнги посмеивается хрипло, ласково оглаживая косточки её бедер. Тэян, вцепившись в плечи, тянет его к себе, и целует, мокро, абсолютно грязно, стараясь выразить свою каждую эмоцию, потому что не знает, как по-другому сделать это. Чувствует собственный привкус, ластится, жмется ближе, касаясь своей грудью его, хочет ближе-ближе-ближе, совершенно ближе. Царапается, на что Юнги отвечает ей низким стоном, который теряется в поцелуе.

Тэян мало, ей хочется больше, ближе, сильнее, и ему тоже, она чётко видит это.

Хочется-хочется-хочется, на подкорке горит только хочется. Горит алым, грязным, порочным.

— А ты просто восхитительна, Тэян. Просто великолепна, — шепчет едва слышно, соприкоснувшись своим лбом с её. — Ластишься, как кошка, такая податливая, открытая, идеальная.

Пак слабо смеётся, выдаёт тихое, очень натуральное «мяу» и даже лижет кончик его носа.

— Хочешь, могу даже помурлыкать, — иронизирует Тэян, мягко касаясь его волос. Юнги позволяет себе немного расслабиться, льнёт к её ладони, прикрывая глаза. — Тебе стоит только попросить, — бьёт его же словами, вызывая смешок. — А лучше просто взять всё, что хочешь, и меньше говорить.

— Мне достаточно твоих стонов, котёнок, только вот...

Тэян гнёт бровь, практически не касаясь, гладит обнаженные плечи, и дышит тяжело-тяжело, не зная, получится ли у неё вообще восстановить дыхание.

— Ты же не думала, что я закончил с тобой, верно?

— А силёнок хватит? Ты, всё-таки, не молод, уже пенсию получаешь, — она правда доиграется, Тэян знает это, но устоять не может, каждый раз выдавая что-то колкое, ехидное, на что ее вообще хватает.

А ее вообще ни на что больше не хватает.

— Скажешь тоже самое позже. Если, конечно, сможешь, — скользит едва касаясь ниже, по ногам, очерчивает бедра, снова поднимается выше придавая своим действиям сплошную невозмутимость.

— Твою самоуверенность, да в другое русло, — хмыкает Тэян, а сама дышит тяжело-тяжело.

— Ты много болтаешь, — Юнги картинно хмурится.

— Так заткни меня.

— О, красивая, мне настолько нравится слышать, как ты стонешь, практически умоляешь меня, просто ужасно, грязно, — целует ее в подбородок, убирая с лица Пак волосы. — Отвратительно материшься, потому что это все, что остаётся в твоей прекрасной головке из-за меня, что я готов слушать каждую твою насмешку.

— Ты...

— Потому что знаю, что не пройдет и пары секунд, как твой болтливый язык сможет поворачиваться только для того, чтобы снова и снова стонать моё имя.

— Я тебя просто... Блять, Юнги!

Тэян захлебывается воздухом, когда чувствует, когда он проникает внутрь двумя пальцами, ловит ее отчаянный вздох и грубо целует. Она сжимает его плечи руками, чертит алые полосы вдоль лопаток и даже не успевает отвечать на поцелуи, приоткрывая рот. Он жадно ловит каждый ее вздох и стон, не может не наслаждаться тем, как она снова и снова льнет, двигает, елозит бёдрами навстречу, нетерпеливо насаживаясь на его пальцы, чувствуя каждый изгиб фаланг.

Играется с ней, разводит пальцы на манер ножниц, давит на нужные точки, наслаждается каждым рваным звуком, срывающимся с ее опухших, покусанных губ, запоминает это выражение полной блаженности на ее лице. Запоминает, как она, утопая в наслаждении, глаза закатывает. Как губы снова и снова закусвает, живого места на них не оставляя. Как руки раскидывает, стараясь ухватиться хотя бы за что-нибудь.

Распятие еще никогда не выглядело так порочно.

Тэян бесконечно ругается. Сбито, невнятно, совершенно непонятно, рваными отрывками и урывками, и чередует отборный мат с очередными стонами, тянет, чуть ли не выкрикивает его имя.

— Боже, милая, — приближается к ее уху, улыбается, ловко двигая пальцами, ловит мочку, зубами цепляя сережку. — Ты так грязно ругаешься.

— Закрой нахуй рот, — рычит Тэян, снова прикусывая губы. На ее лице — смесь удовольствия и раздражения, но последнее слишком быстро стирается, стоит ему только глубже протолкнуть пальцы.

— Что-что? Прости, не расслышал.

— Говорю, не...не переусердствуй, — выгибается, хватается за подушки над головой, хныча, стискивая зубы. — В твоём возрасте... Сильные нагрузки противопоказаны.

У Юнги практически темнеет в глазах, потому что даже сейчас, принимая его пальцы и с трудом хватаясь за реальность, Тэян не может сдержаться от колкости и ядовитого ехидства. Разводит ее ноги шире, ведёт влажные дорожки по животу. Целует под ребрами, захватывает зубами сосок, языком ведёт вокруг, и перехватывает руку Тэян, когда та слабо старается отвести его лицо от своей груди. Двигает пальцами сильнее, быстрее, проникает так глубоко, как это только возможно, чувствуя, как она сжимает его.

Боже, Юнги и правда уничтожит ее. Убьёт. Раздавит всеми теми чувствами, которые вызывает.

Тэян просит, умоляет, голос до хрипов срывает. Кусает его за плечо так сильно, что чувствует привкус металла, хотя и не уверена, что это не вкус ее собственной крови от прокусанных губ.

У Пак глаза искрятся неземным удовольствием, а кожа сияет в тусклом свете из окна от пота.

— Господи, блять... Пожалуйста...

Если бы каждое упоминание Бога всуе было грехом Тэян бы пришлось целую вечность отмаливать свои грехи, стоя на коленях и бесконечно повторяя «простите, святой отец, я согрешила», пока проповедник бы утешал ее спокойным, ласковым голосом, говоря, что Он прощает всех, если попросить. Тэян в Бога не верит, да и если он все же есть, то точно по-мудачески наслаждается страданиями людей. И бесконечными вымаливаниями прощения за грехи он тоже наслаждается, наверняка.

Только в какой-то момент в мыслях Пак проповедника сменяет Юнги — под добродушным обликом святого отца, справедливого, праведного скрывается сам Дьявол, змей-искуситель. Грязно улыбается, явно наслаждаясь видом предельной покорности, по змеиному шепчет, что ей от порока не отмыться, а после клянётся, что гореть за грехи вместе будут. Бесконечно долго, целую вечность, раз за разом кидая в свою копилку всё новый и новый грех. Овладевает ей так, что ангелы теряют свою праведность, мнимую невиность. Грубо, резко, абсолютно порочно, выбивая низкие стоны из груди, алеющей от собственнических следов и отметин.

Тэян уверена, что они будут гореть вместе. Чуть больше, чем вечность, но и этого будет мало, чтобы бесконечно грешить и падать на самое дно. Туда, где только они, куда даже Бог добраться не сможет. Где ее стоны звучать будут громко, от пустоты условной отражаясь, сливаясь в самую грязную, вульгарную мелодию. Где её мольбы не услышит никто, кроме искусителя. Мольбы, которыми она просит его не останавливаться, а доводить до исступления.

— Юнги...

— Да, красивая? — делает вид полной заинтересованности в ее словах, хотя и понимает, что ничего толкового Пак сказать не сможет.

В ответ Тэян только стонет, пряча лицо в его влажной шее. Ведет носом по коже, касается вставшими сосками его груди, показывая все свое желание.

— Ты что-то совсем неразговорчивая.

Тэян просто хочется сдохнуть. Подавиться чем-нибудь, захлебнуться, потому то, во что она превращается под его умелыми руками — просто пиздец.

Он набирает обороты, входит глубже, быстрее, тонет в вязкости. Ловит каждый ее стон, потому что все они одному ему предназначены, восхищения не скрывает, потому что Пак слишком хорошо выглядит, умирая и возрождаясь лишь от одних его пальцев внутри себя.

Юнги смеется низко, грязно в ответ на ее возмущения, когда он вдруг перестаёт двигать пальцами, а после и вовсе вынимает их. Тэян отчаянно рычит, зажмуриваясь, лишь бы не видеть, как этот Дьявол, в чьи сети она неосмотрительно попалась, проводит языком по пальцам, что были в ней.

Только фантазия рисует все в таких ярких красках, словно она не закрывала глаза, прячась от такой непотребщины, а все видела. Елозит бедрами, потому что внутри горит все пламенем адским, и терпеть это просто невозможно.

Тэян хочет снова ощущать его, хочет чувствовать, как он горит с ней.

Просит, просит, жалобно бормочет что-то. Не успевает заметить, как брюки Юнги оказываются где угодно, но не на нём. Он завороженно наблюдает за каждым ее движением, глушит ее вздох неожиданности собственными губами, когда он тянет её выше на кровати, раздвигает ноги, удобно устраиваясь между. Целует рёбра, грудь, ложбинку между, кусает ключицы, оставляя очередные следы везде, где только можно.

Алыми росчерками заявляет, что она — его, вся, без какого-либо исключения. Краснеют, расцветают, становятся похожими на маленькие вселенные, а для Юнги внезапно вся вселенная сокращается и прячется в одной только Пак.

Тэян нетерпеливо хнычет, дергает бедрами, кусая губы в кровь, от которой на языке тут же появляется тяжелый привкус металла. Юнги слизывает капельки крови с её губ, глубоко целует, языком очерчивая десны, и ловит её громкий выдох сквозь приоткрытые губы, когда он входит резко, грубо, сжимая так сильно тонкую талию, что следы от его пальцев наверняка останутся.

Пак грязно матерится, дугой выгибается, губы снова и снова кусает, жмурясь, пока под веками не начинают плясать картины, как будто из прошлого, в которых Юнги доводил её до таких состояний гораздо худшими способами. Тэян не может сказать, откуда это взялось, да и не хочет думать об этом.

Но вот перед глазами само собой рисуется картина, как Юнги, осыпая плечи змеиными укусами, мучительно долго тянет вниз рукава её зелёного платья, пока бессовестная луна топит комнату в серебряном свете. Вот он берёт её на чёрном шёлке, заставляя забыть всё, кроме собственного имени. Тэян не может отделаться от картинок, не понимает, что возбуждает её больше — собственная фантазия или то, что Юнги делает с ней наяву, но это определённо смертельно.

В комнате душно, Тэян дышит с трудом, жалея, что не может открыть окно, но потом вдруг становится невообразимо все равно. Всё, кроме Юнги, перестает иметь значение.

Ёрзает, сама ведёт бедрами навстречу, стараясь подстроиться под его темп, но это практически невозможно. Юнги вжимает её в постель, придавливает бёдра руками и двигается в одному ему известном темпе, как будто взял за цель вытянуть из Тэян душу, не меньше. Она стонет, задыхается, комкает простынь, выгибается едва ли не до хруста позвонков, потому что... Потому что он делает с ней просто что невозможное.

Открывается ему, разводит ноги, касается набухшими сосками его груди, пытается концентрировать внимание, хотя и не знает на чём — на его поцелуях или на том, как он, блять, вдалбливает её в кровать, не жалея, не щедя, как будто хочет ей самой доказать, что она — его.

Тэян не нужно доказывать что-то, она сама прекрасно понимает и совершенно не против.

Он ловит какой-то совершенно быстрый, глубокий ритм, а Тэян уже прощается с рассудком. Бездумно скользит ладонями по его рукам, словно остужая своей лаской, но только добивает Юнги этим. Уничтожает просто, вгоняет в спину несколько кинжалов, потому что он просто теряет связь с реальностью. В голове лишь настойчиво пульсирует желание довести ее, взять всё, что принадлежит ему, но не сделать больно, непозволительно больно.

Создается ощущениеч что, чем больше Тэян стонет, голос срывая, тем больше он теряет голову, отметая любые намеки на нежность, остатки которой уничтожаются ощутимыми укусами на каждом участке кожи, до которых он только может дотянуться.

— Блять... Я... — силится что-то сказать, но не может, вообще ничего не может.

Юнги нависает сверху, снова и снова терзает кожу на её шее, сам грубых стонов не сдерживает, шипит каждый раз, когда она с силой тянет за волосы. Тэян бормочет что-то совсем непонятное, неразличимое, с трудом язык поворачивает, но каждое слово обрывается вздохом, таким порочным стоном, как будто она — настоящая порно-звезда, черт бы её побрал.

Хватается за его руки, которыми Юнги теперь в матрас упирается, царапает кожу на локтях, не зная даже, куда себя деть, тянется к губам, требовательно захватывая их своими, и просит-просит-просит-просит. Просит сильнее, просит не останавливаться, и даже не понятно, кто тут кого доводит, потому что такая Тэян для Юнги — яд в смертельной дозе.

Черт, черт, черт возьми!

Сердце из груди вырывается, оглушает.

Тэян не знает, в какой раз стонет его имя, с трудом замечает, как его снова и снова уносит от этого, как он меняет темп, желая выбить из неё как можно больше стонов. То, как она тянет его имя... невероятно.

Он явно хочет взять все, что она только может предложить.

Юнги скользит пальцами в её влажные волосы, тянет ощутимо, от чего Тэян ещё громче стонет, и заставляет поднять взгляд.

— Боже, ты...

— Смотри на меня, Тэян, — хрипит, контакт зрительный устанавливая, и крепче держит её волосы, когда она невольно хочет отвести взгляд. — Смотри только на меня.

Потому что хочет лицо ее видеть, когда она его становится. Видеть каждую эмоцию, лихорадочный взгляд на грани безумия.

Тэян — мотылёк, совсем близко подлетевший к огню. Так близко, что крылья начинают обгорать, плавиться.

Тэян добровольно выбирает гореть.