с днем рождения, моя Луна.

Closer to you —  Jungkook (ft. Major Lazer)

Мунбёль всегда мечтала о Париже.

Корея всегда казалась не тем местом, в котором Мунбёль хотела построить свою жизнь. Она переезжала из города в город, меняла обстановку, но ничего не менялось — она просто не чувствовала, что это её место. Всё было не то, всё было не так, как она хотела.

С каждым годом Мунбёль всё больше чувствовала, что близка к тому, чтобы собрать вещи, сменить номер и уехать во Францию. Ей казалось, что её ничто не удержит в Корее: ни семья, ни Хосок, ни даже Чонгук. Со всегда делала огромные исключения ради Чонгука, ради их отношений, но даже в этой ситуации Чонгук оказался бы бессильным.

Это чувство стало ещё сильнее после того, как на одну из годовщин Чонгук увёз свою девушку во Францию. Это было чудесно. Настолько чудесно, что Мунбёль улыбалась счастливой улыбкой всю неделю, пока они не приехали в аэропорт.

Тогда Мунбёль чётко осознала, что если она не будет жить во Франции, то жизнь в её случае будет прожита зря. Чонгук узнал об этом мимоходом, без каких-либо деталей, просто как данность. Со показалось, что Чонгук не услышал ничего из того, что она ему сказала. Конечно, стоит отметить, что Мунбёль сообщила об этом не в самый подходящий момент: Чонгук был слишком увлечен телефонным разговором с Юнги, обсуждая возможность того, что Чон станет полноправным сотрудником Мина. Надо сказать, что Чонгук просто прекрасно справился со своей ролью ученика мрачного татуировщика.

Настолько, что Юнги почётно разрешил набить ему татуировку. Пусть и точку. На пальце, где практически не видно. Надо сказать, это было все равно почётно — негласное признание уровня навыков. Мунбёль, впрочем, так и не поняла, в какой момент Чонгук и правда решил, что хочет связать свою жизнь именно с этим. Отдельного внимания, конечно, стоило лицо его отца, который явно был…поражен тем, что сын действительно не собирается забирать бизнес. Который, к слову, и так на ладан дышал.

В общем, Чонгук, надо сказать, был на седьмом небе от счастья, когда Со вскользь упомянула о своём желании, поэтому и не услышал.

Мунбёль не обиделась. Наоборот, она была даже рада в какой-то степени, потому что… Как будто её желание могло что-то изменить в их жизни, да притом на сто шестьдесят градусов. В голове поселилась крамольная мысль о том, что, если она захочет с концами переехать во Францию, это станет точкой в их долгих отношениях с Чонгуком. Причём долгих не только по меркам самой Мунбёль, но и Чонгука, Хосока или кого бы то ни было.

Эти отношения и правда были чертовски долгими — каждый раз, когда Мунбёль невольно вспомнила, как встретила этого противного паренька впервые, то не могла удивляться: он залез ей под кожу слишком сильно. Так сильно, что у неё просто не хватит ни сил, ни духу, чтобы вытравить его.

Мунбёль абсолютно не идёт без Чонгука, а Чонгуку абсолютно не идёт без Мунбёль. Точка. Постфактум.

На самом деле, Мунбёль думала, что причины, по которым эти отношения могли прекратиться из-за её желания переехать во Францию, были достаточно весомыми. Во-первых, Чонгук абсолютно не владел языком — как бы Со ни старалась дать ему базовое знание, чтобы в очередную их поездку в страну круассанов и моды Чон не потерялся без неё где-нибудь, всё было бесполезно.

У Чонгука просто не было никакой способности к языкам, что было удивительно, потому что Мунбёль всегда казалось, будто нет ничего такого, с чем её потрясающий бойфренд не мог бы справиться.

Чонгук был идеален во всем. Он идеально готовил, идеально ухаживал, прекрасно разбирался в экономике, хотя и не имел должного образования. Он мог сыграть на любом музыкальном инструменте, сделать татуировку — Мунбёль бережно хранила в память идею татуировки, которую ей должен был сделать Чон — нарисовать картину, выиграть заезд, поучаствовать в фотосессии… Чонгук мог всё! Абсолютно, чёрт возьми, всё!

И тут, представьте себе, языки идеальному Чонгуку просто не давались. Поначалу Со даже хотела использовать это как повод для шуток и подколов, но потом поняла, что Чонгук действительно озадачен тем, что этот проклятый язык ему не поддается. Это же язык! Он просто не может быть сильнее Чонгука, это же абсурд! Бред какой-то!

Так что идея с подколами быстро отошла на второй план.

Во-вторых, в отличие от самой Мунбёль, Чонгука в Корее держало больше вещей, чем её. Вернее даже не вещей, нет, людей. У Чонгука были друзья в гораздо большем объёме, приятели, которых он ценил всем своим сердцем. Мунбёль, несмотря на то, что вылезла из своей скорлупы, так и не смогла завести себе больше друзей. У неё был Хосок и Чонгук. И их друзья, которые для Со были…хорошими знакомыми.

У Чонгука, как ей казалось, всегда было гораздо больше причин, чтобы остаться и не уезжать. И Со искренне переживала из-за того, что это её желание станет точкой для их отношений.

Со не заводила подобного разговора, а Чонгук и не замечал, что его девушку что-то тяготит.

Мунбёль казалось, что всё тихо, но верно трещит по швам. И виной тому её желание и молчание об этом самом желании. Со даже не могла поговорить об этом с кем-то, потому что знала: родители, как и Хосок, точно очень мягко намекнут своему любимчику в лице Чонгука о том, что тараканы в голове его девушки зашевелились с новой силой.

Аж смешно. Как будто все вокруг Мунбёль организовали фан-клуб Чонгука, даже не зная, что она этот самый фан-клуб и организовала. Дуристика, право слово.

С другой стороны, Мунбёль иногда думала, что поводов переживать просто нет — Чонгук даже спустя несколько лет отношений относился к ней так, как в самом начале. Он едва ли не боготворил свою девушку. Каждый раз Со хотела поставить всё, что у неё было, и заявить, мол, ну вот теперь-то романтика Чонгука сбавила свой градус, как Чон вкидывал что-то абсолютно сладкое и романтичное, от чего у Мунбёль выпрыгивало сердце из груди и кружилась голова.

Как будто бы в мире не было ничего, что могло бы заставить Чонгука начать любить её меньше. Он, наоборот, как будто бы с каждым месяцем влюблялся в неё всё сильнее и сильнее.

И Мунбёль совершенно не понимала, как это вообще работало.

И вот сейчас Со сидела в кресле рядом с ним, молчаливо глядя в иллюминатор на пушистые облака. Ей неизвестна была конечная точка их полёта, да и Мунбёль не понимала причины, по которой они так резко сорвались во Францию.

Причем, она даже не преувеличивала. В какой-то момент Чон просто пришел домой и сказал собирать чемодан, потому что у них маленькое свадебное путешествие — он всегда называл поездки во Францию таким образом, а потом ещё в самолёте с дурацкой улыбкой специально улыбался и называл её «Любимой супругой».

То ли чтобы от себя поклонниц оттолкнуть, то ли чтобы на Мунбёль никто не покусился.

А желающих было отбавляй, причем, в обе стороны. Иногда Со шутила, что им стоит начать разводить лохов на деньги и жить, как дорогущие проститутки.

Чонгук с этим был в корне не согласен, потому что:

— Дорогая, из нас проститутки не получатся! Только дорогущие эскортницы.

Особенно часто Чон шутил об этом в Амстердаме. Но там всё путешествие за Мунбёль всячески ухаживал какой-то богатый «папик», как она называла милейшего старичка, и Чонгук решил, что в их отношениях больше не будет никакого места для шуток про эскорт и содержанок.

Потому что если Мунбёль и будет содержанкой, то только его, хотя он всё еще работает над этой проблемой — одним битьём татуировок любимую девушку точно не прокормишь. А у Чонгука была навязчивая идея обеспечить Со всем, что она хотела, по его словам. Всем, чего она заслуживала.

Тут стоит добавить, что по мнению Чона Мунбёль заслуживала мирового господства, и она совершенно не удивилась бы, если бы Чонгук начал для неё революцию.

Не удивилась бы.

Совсем нет.

— Ты знаешь, — медленно начинает Мунбёль, опуская голову на плечо Чонгука. — Когда ты вот так вот затаскиваешь меня на самолёт, я начинаю переживать.

— Ты поднялась по трапу сама. Нужно ли мне напоминать, что ты сама побежала в аэропорт, когда услышала, куда мы летим? — хмыкает парень в ответ, нежно целуя висок Со, которая как будто бы дремала на его плече.

— Ты используешь мою слабость.

— Я думал, что это я твоя слабость! — шутливо возмущается парень.

Чонгук, к слову, абсолютно прав, и прекрасно знает об этом, хотя это явно и не значит, что Мунбёль будет признавать это в такой обыденной ситуации, так что…

— У меня всего две слабости, мальчик, — насмешливо смеется она, используя это обращение. Раньше она это делала, чтобы задеть его своей пренебрежительностью, а сейчас просто потому, что и она, и сам Чонгук находили это абсолютно забавным. — Франция. И Сола. Ты не явно не Сола, иначе мы были бы уже женаты, так что…

— Ты сделала столько ошибок в имени «Чонгук», не могу поверить, — фыркает Чонгук, закатив глаза, хотя и звучит его голос максимально беззлобно. — Но ничего-ничего, родная, подожди, вот окажемся мы в горизонтальном положении, сразу узнаешь, как правильно произносить мое имя.

Мунбёль тихо хихикает:

— Ой, прости, Джунгук, как я только могла забыть?

— Что? — а вот сейчас Чонгук, кажется, возмущается вполне себе искренне. — Не понял.

— Что-то не так, Чонгмин? — притворно морщится Со.

— Мунбёль, — Чон вздыхает, сдерживая порыв как минимум укусить её за ухо.

Чонгук готов смириться с тем, что она называет его «мальчик», но не готов смириться с тем, что она обращается к нему с чужим мужским именем! Просто, чёрт возьми, возмутительно!

— Да, Чонин? — все так же сладко тянет девушка.

— Ты доиграешься.

— Ты угрожаешь мне, Чимин?

Чон закатывает глаза:

— Давай без Чимина только, ладно? Хоть Чингисхан, но не Чимин, — тон у него практически умоляющий, это вызывает у Мунбёль новый приступ смеха, который она, впрочем, старается сдержать, чтобы не беспокоить других пассажиров, многие из которых и вовсе видели десятые сны в этот момент.

— Ой, а что не так? — Мунбёль отодвигается и абсолютно невозмутимо смотрит на парня. — Я разве назвала тебя не так?

— Однажды, я специально повешу наше свидетельство о браке над кроватью, чтобы ты банально не забыла, как меня зовут, — фыркает Чонгук, а после нежно улыбается Со. Он просто не может слишком долго недовольничать в ответ на её слова и действия. Что бы она не делала, он все равно будет находить её самой прекрасной и само очаровательной девушкой во всем мире. По-другому просто не могло бы быть. — И что только будут думать о тебе люди, когда ты каждый раз будешь называть своего мужа другими именами?

Мунбёль усмехается и складывает руки на груди, иронично выгнув бровь. В последний год Чонгук слишком много и часто шутил на тему их возможно брака, явно найдя в этом золотую жилу для смеха.

Ну, ну, каждый раз хочется фыркнуть Мунбёль. Иногда она по-настоящему думает, что ей тоже было бы неплохо пошутить: самой сделать предложение этой шутливой заднице, а после, у самого алтаря, сказать, что передумала. Смеяться, правда, явно будет только Со, хотя это точно будет уже не её проблемой.

— Они будут думать, что у меня каждый раз новый муж.

— Очаровательно, — Чон закатывает глаза, а после быстро чмокает девушку в кончик носа. — Ну, надо отдать должное, у такой девушки, как ты, должно быть как минимум семь мужей, на каждый день новый.

— Ты свои влажные фантазии придержи при себе, а то я и правда захочу семерых мужей.

— Я буду главным и любимым.

— Ты будешь восьмым, как минимум. А как максимум, просто любовником.

— Много лет назад ты говорила, что будешь моей любовницей, — как бы между прочим напоминает Чонгук, лукаво смотря на девушку.

Мунбёль картинно цокает. Она не любит вспоминать тот самый первый приём Чонов, на котором Чонгук нёс полную чепуху, когда говорил, что через год желает оказаться на этом мероприятии с Со уже не в качестве его «плюс один», а в качестве его девушки. Не любит не потому, что в этом статусе есть что-то плохое — хотя, надо признать, что до сих пор иногда чертовски бесили те моменты, когда некоторые приятели Чонгука опознавали Мунбёль исключительно как его девушку.

Даже без имени, просто «девушка Чонгука». Конечно, и сам Чон старался пресекать эти глупости, когда становился их свидетелем, но иногда так случалось, что с приятелями своего парня Мунбёль встречалась где-то, когда Чонгука рядом не было. Приходилось вспоминать времена, когда каждый человек для Со был ненавистен. Зато тогда люди внезапно вспоминали, как её зовут, и что она не только «девушка Чонгука».

Возвращаясь к теме: Мунбёль не любила тот вечер не из-за того, как вел себя Чон Уён, не из-за того, что ей ясно дали понять, что на руку Чон Чонгука есть более достойная — по мнению его отца — кандидатка, потому что Со знала: может быть Манволь и могла претендовать на руку Чонгука, в его сердце была только она, Мунбёль.

Просто Со чертовски раздражало то, что Чонгук оказался прав. Спустя год Мунбёль и правда уже была его девушкой, хотя на следующий вечер Чонов они вместе так и не пришли — Мунбёль показательно отказывалась, чтобы высказать ответное пренебрежение к потенциальному свёкру.

Ну, потому что могла себе позволить. К тому же, ни Мунбёль, ни Чонгук не были большими фанатами светского общества, потому что… Просто потому что.

И это забавно, потому что изначально Со пренебрежительно относилась к Чонгуку именно потому, что считала его золотым ребёнком.

Конечно, сейчас она тоже может пошутить о том, что Чон, вероятно, натёр себе мозоли во рту серебряной ложкой, это были не более, чем шутки. Потому что парню было слишком далеко до статуса образцового золотого ребенка — на машине по ночному городу не катался, людей не сбивал, не вёл себя, как настоящий скот, а, наоборот, был слишком чутким человеком для того, у кого в жизни было абсолютно всё.

Деньги отца Чонгука ни капли не испортили. Мунбёль иногда думает, что это она больше похожа на представительницу золотой молодёжи, чем Чонгук.

— Я хотела спасти тебя от назойливой невесты, не бери на себя много, — цокает она в ответ, стараясь состроить самое флегматичное выражение лица из всех, какие только может.

— Не будь такой противной, я знаю, что кроме меня тебе все равно никто не нужен, — сладко шепчет Чонгук, игриво щелкнув её по носу.

— Обманывайся дальше, — смеётся Со, видя, как мрачнее лицо Чонгука с каждой секундой. Иногда Чон и правда мог купиться на её такие шутки, хотя прекрасно понимал, что ему не о чем переживать: ни один другой парень во всем мире не был нужен Со Мунбёль.

После Мунбёль быстро наклоняется к нему, чтобы поцеловать в щёку.

Конечно, ей никто, кроме её противного бойфренда не нужен был — не зря она так долго банально подпустить его к себе пыталась, чтобы потом вот так просто слить все то, что они так долго выстраивали. Нет-нет, никаких семерых мужей, только Чон Чонгук.

Если не он, то хотя бы его мачеха, которая была таковой уже просто формально, поскольку процесс развода был окончен, а Сола во всю готовилась к новой свадьбе, на которой Чонгуку и Мунбёль приготовили почетные места. Мунбёль так вообще была подружкой невесты, потому что, как оказалось, близких подруг у Солы не было, а Мунбёль за последние несколько лет стала именно ей.

И это было приятно — Мунбёль Солу действительно слишком обожала, чтобы потерять с ней связь.

— И всё же, — настаивает Мунбёль, потому что действительно хочет знать, в чем причина их спонтанной поездки во Францию. — Никакой годовщины не предвидится. Дня рождения тоже. И праздника никакого нет.

— Как это нет? — притворно возмущается Чон. — День круассана, любимая, мы просто обязаны отметить его во Франции!

Со закатывает глаза и скрещивает руки на груди, показывая, что он ведет себя по-ребячески.

— День круассана через полгода, Чонгук.

Чонгук фыркает. Он даже не знает, что более удивительно: то, что такой день и правда есть, или то, что Мунбёль помнит дату. Иногда Мунбёль забывает, когда день рождения Хосока или когда, например, годовщина отношений, но по какой-то просто безумной причине помнит, когда день круассанов.

Это, кажется, называется приоритеты.

— О, ты наконец вспомнила, как меня зовут! — дельно радуется Чон, в свою очередь давая понять, что не горит желанием отвечать ей на данный вопрос.

— Боже…

— Но можно и так, любимая, — сладко улыбается парень в ответ. — Мне это даже больше, чем «Чонгук» нравится. И почему ты решила, что я не имею права учредить свой собственный день круассана?

— Ты даже не любишь круассаны.

— Зато ты любишь, в нашей маленькой стране имени тебя будет национальный день круассанов. Будем отмечать в Париже каждый год. Как и годовщины, и дни рождения.

Мунбёль сдерживает желание сказать, что было бы неплохо отмечать все вышеперечисленное, живя во Франции, а не тратя на это деньги, но это какая-то слишком идеальная ситуация, поэтому Со решает банально промолчать об этом.

— Почему тогда в моей маленькой стране имени меня не может быть день круассанов каждый день? — подозрительно щурится девушка таким тоном, словно это самая большая несправедливость в ее жизни.

Чонгук лениво хмыкает:

— Нет, ну слушай, так-то она может быть и так, но ты не думаешь что это слишком энергозатратно для нашего маленького государства имени тебя? Наш государственный бюджет держится исключительно на твоей затхлой цветочной лавки и на моих попытках подражать самому лучшему татуировщику в мире.

— На попытках подражать? — Мунбёль закатывает глаза. — Мальчик ты сейчас серьёзно напрашиваешься на комплимент или мне кажется?

Чонгук и правда слишком принижал свои навыки — с татуировками он справлялся прото прекрасно. Она и правда планировала в ближайшее время позволить ему набить ей очередную татуировку, хотя Чонгуку об этом пока что было необязательно знать.

— Ну, возможно я действительно напрашиваюсь на комплимент. Но, позволь пояснить: я делаю это только потому, что мне слишком нравится то, как звучит комплименты с твоей стороны. Комплименты от Со Мунбёль — своего рода успех, да? Вот просто для справки — как много человек получали от тебя комплименты?

Девушка пафосно закатывает глаза, показывая, что все слова её бойфренда — полная чушь. Естественно, она делает это беззлобно и в качестве шутки. На самом деле, Мунбёль никогда не против сделать комплимент своему парню, потому что… потому что он действительно этого заслуживает. Потому, что он идеален настолько, что ни один комплимент в мире не сможет выразить то, что чувствует Со, когда видит его.

Ему, конечно, об этом знать не обязательно. Хотя Мунбёль предполагает, что Чонгук прекрасно обо всем догадывается. Всё-таки, они вместе очень много лет, живут вместе и знают друг друга, как собственные пять пальцев.

Да и не нужно напрашивается на комплименты — Мунбёль сама за милую душу вывалит их столько, что Чонгук в них просто захлебнется.

— Никто. Правда в том, что все должны делать комплименты мне, а не наоборот, поэтому здесь я тебе точно не помогу. Твой лимит на комплименты был исчерпан.

— Это когда же? На моей памяти ты не сказала мне ни одного комплимента за последние три часа

Чонгук выпячивает нижнюю губу, делая вид, что он очень расстроен и жутко разочарован данном фактом.

— Ну, как же? Я вспомнила, как тебя зовут. Чем тебе не комплимент?

Чонгук громко цокает. Несмотря на то, что за последние несколько лет Мунбёль стала немного мягче, её прежняя грубая натура всё равно оставалась с ней. И иногда её шутки были достаточно грубыми и в какой-то степени могли обидеть. Но, опять же, Чонгук прекрасно понимал, что его девушка делает это не целью обидеть, а просто потому, что привыкла так шутить.

Со стороны конечно, может показаться иначе, но Чонгуку было в принципе всё равно на то, что думаю это обоих отношениях другие. Тэхён, конечно, иногда называют его терпилой, но… это не так страшно, когда твоя девушка — самая прекрасная в мире Со Мунбёль. В таких условиях некоторые проблемы, такие как ее некоторая грубость, были просто-напросто незначительными.

— Ты знаешь, что ты просто невыносимо? — с улыбкой вздыхает Чонгук, глядя на Со глазами-сердечками, как и всегда.

— Ты знаешь, я не могу согласиться, потому что… ты так долго меня терпишь, так что я предполагаю, что я очень выносима.

— Себя не похвалишь — никто не похвалит

— Иногда ты ведёшь себя, как скотина.

— Правда? — посмеивается Чонгук, глядя на её недовольное лицо. — Я соответствую тебе, моя дорогая.

Что ты такое говоришь? Ты забыл, кто в этих отношениях главный? — картинно возмущается девушка.

— Ох, Господи, как я мог об этом забыть? — слишком театрально звучит парень, прикладывая руку к сердцу.

— Я прощу тебя только тогда, когда ты позволишь мне снова спланировать наш французский отпуск

— Дорогая, я во Франции знаю только Эрмитаж. Как ты думаешь, кто будет планировать наш отпуск?

— А я знала, что так будет. Когда-нибудь ты обязательно изучишь французскую культуру, чтобы самостоятельно планировать наш отпуск.

— Когда-нибудь я выучу и французский язык, но, мне кажется, это будет в другой жизни.

— Не переживай, я могу выступать в качестве своего переводчика. Только плати мне за это деньги.

— Ты принимаешь другую валюту? Например…круассаны? Или бесплатные татуировки.

-То есть ты хочешь сказать, что ты не будешь бить мне бесплатно татуировки? Серьёзно? Как ты думаешь, по какой причине я вообще встречаюсь с тобой? — фыркает Мунбёль, цокнув.

— То есть ты серьёзно хочешь сказать, что ты со мной только потому, что я начал бить татуировки?

— О, как я могла такое сказать, ты что? — картинно удивляется Со, как будто и правда не она все это сказала.

— Зараза, — смеётся парень закатывая глаза. — Хорошо, так и будет. Составь нам план действий на ближайшее время. Только, пожалуйста, ничего не планируй на завтра. У меня есть уже кое-какой план, так что я бы не хотел, чтобы ты что-то придумала. Потому что нам в любом случае придётся отменить твои планы, а я не хотел бы тебя расстраивать.

Мунбёль подозрительно смотрит на парня, щурясь.

Тот факт, что он что-то придумал, пугает. Потому что Чонгук слишком плохо ориентируется в Париже, чтобы придумать что-то, что не отправит их обои в парижский полицейский участок, хотя в слух Мунбёль точно это не скажет. Она, конечно, в Чонгука верит, причём во всем, что он делает.

Но планирование даже дня их парижского отпуска вызывает у неё скорее опасения, чем предвкушение.

— Что ты задумал? — подозрительно хмурится девушка, не скрывая того, что чувствует касательно данного факта.

Чонгук жмет плечами, совершенно не показывая того факта, что заметил её настороженность:

— Ну, возможно я придумал просто целый день пролежать в отеле с тобой в обнимку и всё. Что может быть романтичнее, а?

Мунбёль закатывает глаза, потому что даже двойное убийство точно будет романтичнее этой чепухи.

— И почему я тебе не верю? — вздыхает Со, сдаваясь. Она-то понимает, что Чон своих планов ей не расскажет, и это действительно очень расстраивающее событие, которое ко всему прочему чертовски пугает её.

— Потому, что ты моментами очень и очень вредная.

Мунбёль закатывает глаза, но никак не реагирует. Чонгук, должно быть, и сам прекрасно понимает тот факт, что она совершенно не доверяет ему в этом вопросе, но, надо сказать, это меньшая из всех его проблем.

И Со прекрасно знает, что он и правда что-то задумал. И она даже не может предположить, это «что-то» ей понравится или нет.

II.

Мунбёль просыпается ближе к вечеру, обнаруживая, что в номере парижского отеля она находится совершенно одна. Здесь тихо, так что ей не нужно много думать, чтобы понять, что Чонгука здесь и в помине нет. Девушка громко фыркает, вспоминая сказанные накануне слова о том, что Чон хотел бы провести с ней время — неплохо, Чон Чонгук, раскидался громкими словами, а потом смылся.

Ей так и хочется написать Чонгуку, но Мунбёль сдерживает свои благородные позывы. Ушёл и ушёл — в конце концов она в Париже, в самом замечательном городе мира. Конечно, было бы неплохо, если бы её парень был рядом в романтической столице, но, раз он придумывает какие-то глупые планы, то и чёрт с ним. Мунбёль не расстроится, если прогуляется по городу одна.

Ни капли.

Ну, только если чуть-чуть.

И под словом «чуть» нужно понимать «пиздец, как сильно», умноженное на два.

Мунбёль даже проверяет телефон, надеясь, что Чонгук всё-таки соизволил оставить ей сообщение, но нет, пусто. Как будто у Чона в заднице нет шила, которое заставляет его постоянно присылать Со фотографии чего-то забавного на его взгляд. Со решат, что сначала она хотя бы приведет себя в порядок, потому что вечерняя прогулка для неё в любом случае не будет отменена, даже если Чонгук в конце-концов не появится.

Кроме того, Со, вообще-то, надеялась на то, что Чонгук даст о себе знать, пока она будет в душе, но ничего: выйдя из ванной Мунбёль обнаруживает, что номер пуст, а из новых сообщений у нее только «Я, бля, в ахуе с Чонгука. Он мог заранее написать, что съебал вместе с тобой в ваше жемапле?» от Юнги. Которого Мунбёль тактично игнорирует.

Со приводит себя в порядок, чувствуя, что начинает уже не злится на Чонгука или обижаться, а волноваться за своего парня, которому даже онлайн-переводчик обычно не помогал выживать во Франции. Вдруг забрел в какой-нибудь паршивый райончик?

— Придурок, — шипит себе под нос Мунбёль, начиная свой день — в пять вечера — с чашкой кофе и неплотного завтрака, приправленного крепкой сигаретой на балконе номера.

Телефон на столике звонит именно в тот момент, когда Мунбёль даже не докуривает первую сигарету, и девушка отвечает на звонок, не глядя.

— Я убью тебя, — фыркает она в трубку флегматично. — Юнги сделает тоже самое.

— Игнорируй его, любимая, — сладко тянет Чонгук на той стороне провода. — Доброе позднее утро, как завтрак?

— Не вкусно, — цокает Со. — Не выплеснула свой яд в твой кофе, теперь сижу и давлюсь.

Чонгук мягко смеется, хотя и слышит в голосе девушки недовольство. Мунбёль хочет капризно сбросить и показательно больше не отвечать ни на один звонок, однако просыпается здравый смысл, который банально не позволяет ей это сделать.

— Бедная, — шутливо кидает Чон. — Тяжело жить змеюкой, да?

— Ты поосторожнее, вдруг укушу за…что-нибудь важное, — парирует Мунбёль.

— Так тебе же от этого будет только хуже, так что тут еще подумать надо, для кого это большая угроза — для меня или тебя, — бессовестно парирует парень, на что Со закатывает глаза. — Не закатывай глаза.

Мунбёль фыркает. Чонгук знает её, как свои пять пальцев — ему даже не нужно видеть её, чтобы знать, что она закатывает глаза. Просто позор.

— Где ты? — со вздохом спрашивает Мунбёль. — Говорил, что проведём день вместе, а в итоге…

— Ты спала.

— Ты должен был лежать рядом и думать, какая я прекрасная, когда сплю, — возражает девушка, однако чувствует, что уже начинает успокаиваться.

— Прости, Луна, но я просто ненавижу «Сумерки» и считаю Эдварда как минимум психом.

Со закатывает глаза: ненависть Чонгука к сумеречной саге нередко становилась причиной того, что они с Мунбёль, которая любила эту «отрыжку кинематографа» — по словам Чона — постоянно ссорились. Мунбёль, конечно, и сама считала, что это далеко не шедевр, но именно в этом и был весь шарм «Сумерек».

Они были настолько плохи, что это было слишком хорошо.

— Ну и нахуй иди тогда. Не звони мне и не пиши. Я подаю на развод, беру девичью фамилию и забираю детей.

— Охренеть, а потом на женских форумах будешь писать, что развелась из-за Эдварда Каллена? — смеется Чонгук.

— На самом деле Роберт единственный мужчина, за которого я готова выйти замуж. Точка.

Чонгук какое-то время молчит, а после переводит тему:

— Ты закончила со своим поздним завтраком? — девушка только тихо угукает, поэтому он продолжает. — Тогда собирайся и спускайся в холл.

— Ты что задумал? — вздыхает Мунбёль подозрительно. Её утро в гордом одиночестве и есть часть его планов?

— Узнаешь потом. Чем быстрее соберешься, тем быстрее мы встретимся и тем быстрее ты узнаешь, что именно я придумал.

А после Чонгук сбрасывает, видимо, не собираясь больше отвечать на вопросы Со.

Та возмущенно смотрит в экран телефона, борясь с желанием показательно лечь в постель и разрушить все планы Чонгука. Но он явно заморачивался, придумывая какую-то невиданную чепуху, а потому Мунбёль просто не могла себе позволить так пренебрежительно относиться к его стараниям. Уж точно не тогда, когда дело касалось Чонгука.

Она достаточно быстро собирается, надевая легкий топ с завязками-шнурками на шее, светлую юбку и серебристые туфли, ремешки которых облетали щиколотку с надетыми белыми гетрами. Мунбёль всегда нравилось сочетать что-то…несочетаемое. Особенно нравилось чонгуковское «Да ты в рыболовную сетку еще надень!» переходящее в лаконичное «Я потом удави меня этой сеткой, потому что ты слишком прекрасна, чтобы я мог смотреть и не умирать».

В холле Со встречает высокий мужчина, сотрудник отеля, который провожает девушку до такси, что в который раз даёт понять Мунбёль, что Чонгук придумал что-то чрезмерно помпезное и пафосное. Водитель такси не отвечает на вопросы о том, куда они вообще едут, хотя в остальном охотно поддерживает разговор, не забывая похвалить французский Со, на что та дружелюбно говорит, что в душе она чёртова парижанка.

— Почему не переедите? — спрашивает добродушный дедушка-таксист. — Семья держит? Работа?

— Парень, который терпеть не может Париж.

И это еще одна из причин, почему Мунбёль просто не заводит разговор про переезд. Чонгук Францию терпеть не может, как оказалось.

— Но вы же с ним здесь.

— Сложная ситуация, долго объяснять.

— А нам ехать совсем чуть-чуть, вы правы, — дедушка смотрит на нее через зеркало заднего вида. — Загадайте желание.

— Что? — Со хмурится, отвлекаясь от созерцания улочек, по которым везет её таксист. Это тот район, в котором она была всего раз, поэтому ей по-настоящему любопытно изучить его. Девушка мысленно ставит пометку о том, чтобы прогуляться по этому району вместе с Чонгуком.

Вот это истинная романтика, особенно для такого сухаря, как сама Со.

— Обычно, когда приезжие загадывают желание в моей машине, оно обязательно сбывается.

— Я оставлю вам чаевые и без этого, — беззлобно смеется Мунбёль, решив, что вся эта идея с желанием просто дополнение к сервису.

— Дело вовсе не в чаевых, что вы, мадемуазель, — парирует старик. — Это правда. Вот однажды я подвозил девушку, которая мечтала о музыкальной карьере. Она была милой…

Мунбёль перестает слушать, снова смотря в окно.

Как будто бы она не загадывала эти чёртовы желания, мечтая с концами переехать в Париж. Каждое задувание свечей на день рождения примерно с десятилетнего возраста заканчивалось мысленным «Пожалуйста, я хочу переехать в Париж». Рано или поздно это должно было помочь, но Вселенная оказалась абсолютно глуха к просьбам Мунбёль, потому что годы шли, а переехать во Францию не получалось, как бы она не старалась.

Хотя, возможно, Вселенная просто хотела сделать Со подарок в виде Чонгука, потому что, переехав в Париж, она точно не встретила бы Чона.

Хотя, возможно…Со все же верит в судьбу — если им с Чонгуком было суждено встретиться, они точно встретились бы, так что…В этом случае она хотя бы могла жить в Париже, хотя, надо сказать, это абсолютно не отменило бы ненависти Чонгука к этой стране.

С другой стороны, в последнее время Мунбёль стала замечать, что Чон стал терпимее к Парижу, как будто бы и вовсе начал получать удовольствие от отпусков здесь, что не могло не радовать Мунбёль.

Со вздыхает, а после все же мысленно повторяет привычную формулу: хочу маленькую квартирку в Париже с видом на башню.

Вселенная её вряд ли услышит, но попытаться никто не помешает.

-…Во-о-от, а спустя два года я узнал, что она стала звездой! Я думаю, что у меня просто чудотворная машина, так что…загадайте, не пожалеете!

Мунбёль тихо смеется, а после говорит, что желание она все-таки загадала, на что получает одобрительную улыбку.

Машина останавливается возле небольшого многоквартирного дома, явно в отреставрированном историческом здании. Со выходит, попрощавшись с водителем, и непонятливо хмурится, совсем не понимая, что делает здесь.

Телефон к руке вибрирует, и Со быстро смотрит на текст сообщения, пришедшего от Чонгука.

прилипала:

пятый этаж 312.

если ты привез меня в притон, я тебя убью.

прилипала:

не-а хочу отдать тебя в парижский эскорт.

Со цокает, хотя Чонгук и не может этого слышать, а после входит в подъезде. Внутренняя обстановка именно такая, о какой она всегда мечтала — винтажная, уютная и немного роскошная. Именно о таком Со всегда мечтала, и сердце потому начинает неприятно ныть в груди, ведь это именно то, чего желает её сердце.

Мунбёль быстро поднимается на пятый этаж. Старый лифт, несмотря на то, что он довольно громко шумит и скрипит, едет быстро, и девушка ловит себя на мысли, что оказаться здесь в ловушке было бы довольно романтично.

— Чонгук? — Со зовет тихо, с опаской заходя в квартиру.

Здесь довольно темно, поэтому Мунбёль не может в полной мере оценить обстановку внутри. Каблуки ее туфель громко стучат, предупреждая Чона — если он вообще здесь — о её приходе. Тишину нарушает только звук её шагов, и Мунбёль с усмешкой понимает, что это не притон, что приятно.

Мунбёль входит в спальню, где горит свет, и с трудом сдерживает восхищение. Комната освещена мягким светом свечей, стоящих на маленьком круглом столике. На нём же стоит бутылка вина и два бокала, идеально начищенных до блеска.

Лёгкая штора, которая закрывает выход на балкон, как предполагает Со, колышется в воздухе, и, присмотревшись, Со замечает, темный силуэт по ту сторону. Ей не нужно думать, кто стоит на балконе — она Чонгука в любом состоянии узнает.

— Ты пересмотрел романтических драм? — хмыкает Мунбёль, но так и не получает ответа.

Она закатывает глаза, а после выходит к Чонгуку, опираясь на проём балконной двери плечом, и ворчливо говорит:

— От того, что ты будешь меня игнорировать, ситуация не станет более романтичной, знаешь?

Чонгук медленно поворачивается, а у Мунбёль дух захватывает, а все слова просто забываются. Он в черном костюме в тонкую полоску, жилетке и галстуке. Его заметно отросшие волосы идеально уложены, открывая идеальное лицо, а на губах Чона играет довольная улыбка, которая тут же добавляет ему плюс сто баллов к пометке «Очарование».

— Привет, Луна, выглядишь просто безупречно, — Чонгук как будто полностью игнорирует слова Мунбёль.

Он смотрит на неё с восхищением и выглядит так, словно в любой момент просто встанет перед ней на колени, избрав её, Со, единственным божеством, в которое он верит. Мунбёль даже немного теряется, потупив взгляд. Она вроде бы и привыкла к чужому вниманию, да только Чонгук все равно смотрит по-особенному, так, что смущается даже она.

— Придумай новый комплимент, этот устарел, — сварливо фыркает Мунбёль.

Чонгук на это только цокает, а после нежно обхватывает её запястье и притягивает к себе. Со ойкает, привычно уже опуская ладони на плечи парня, однако в лице не меняется, сохраняя всё то же вредное выражение лица, которое сопровождает её практически в любой момент жизни.

— Комплимент, быть может, устарел, но моя любовь к тебе все так же цветёт, — сладко тянет Чонгук, на что Мунбёль выгибает бровь и приподнимает верхнюю губу.

— Меня сейчас вырвет, — многозначительно бубнит она и как будто бы даже по-настоящему бледнеет.

— О, господи, противная Со Мунбёль снова с нами, — Чонгук закатывает глаза, а после разворачивает девушку в своих руках, прижимая к своей груди.

Теперь он стоит позади нее, упираясь руками в ограждение балкончика по обе стороны от девушки, и явно отрезает ей все пути к отступлению. Несмотря на то, что квартира находится на пятом этаже, отсюда открывается неплохой вид нак окрестности, и Мунбёль с довольным видом опирается на Чонгука, чтобы наблюдать за зажигающимися огнями в окнах других квартир. Её руки скрещены на груди, а вся поза как будто бы говорит о том, что Чонгук, конечно, может её обнимать, но она от этого точно не перестанет быть мрачной снежной королевой.

Чонгук только цокает у неё над ухом и какое-то время ничего не говорит, давая Со насладиться видом. Мунбёль же просто молчит, ожидая, пока Чон заговорит, потому что это он придумал эту странную авантюру, ему и ответ держать.

— Как тебе район? — вдруг спрашивает Чонгук, и Мунбёль хмурится, потому что это не те вопросы, которые обычно задаёт Чон.

— Миленько. Тихо, я бы сказала, хотя, думаю, подводные камни какие-нибудь точно найдутся, — просто отвечает девушка и жмёт плечами.

— Башня дурацкая отсюда не видна, хотя не могу сказать, что это минус или подводный камень.

Чонгук — главный хейтер Эйфелевой башни, а Мунбёль до сих пор не понимает, почему именно. Хотя, это, наверное, только потому, что Чон в целом хейтер Парижа. Мунбёль иногда хочется пошутить, что только он и её хейтером должен быть, учитывая её безусловную любовь ко Франции.

— Когда-нибудь к тебе явится дух Эйфеля и сломает тебе все кости, — как бы между прочим упоминает Со, хмыкнув. — Ты серьёзно нашел квартиру, в которой не видна башня, чтобы напомнить, как сильно ты её ненавидишь?

— В каком-то роде. Хотя, на самом деле такая трактовка моего авантюрного плана мне нравится больше, потому что…ну, знаешь, можно подумать, что у меня денег хоть жопой жуй, раз я могу позволить себе такие планы для унижения бедного Эйфеля.

— Да вон он-то бедным не был. В честь него шедевр архитектуры назвали.

— Шедевр архитектуры — это что угодно, но не это убожество.

— Мы расстаёмся, — смеется Мунбёль, а потом сама перекладывает руки Чонгука с перил на вою талию, инициируя объятия.

— А вот и нет. Хотя ты можешь помечтать, — смеется Чон, бережно поцеловав ее в висок. — Но квартира хорошая.

— Потому что башню не видно?

— Потому что просто прикольная. Уютная. Похожа на что-то до жути винтажное. И воняющее пылью.

— Конечно, на твои холостяцкие хоромы в стиле лофт не похоже. Золотой ребёнок.

— О, началось!

Мунбёль хохочет тихо и мягко.

— Представь…- тихо начинает Чонгук, внезапно обнимая Со гораздо крепче. — Прекрасное солнечное утро, ты, я, две чашки кофе и одна сигарета на двоих на этом балконе. И так каждый день. Ты потом бежишь в какую-нибудь цветочную лавку, очаровывать всех туристов и не только своей потрясающей, безупречной красотой, а я…Ну, что сказать, я отшиваю парижанок, потому что у меня есть своя прекрасная парижанка, которую я встречаю после работы и мы ужинаем где-нибудь с видом на эту отстойную башню. Звучит?

Мунбёль замирает.

Звучит это, конечно, как мечта для Мунбёль. Ей даже не нужно долго представлять что-то такое, потому что она уже давно держит подобную картинку в голове: она, Чонгук и парижские завтраки с дымящейся сигаретой в пепельнице.

Странно, конечно, что Чонгук вообще тему эту поднял — потому что он и правда Париж искренне не любит, чтобы внезапно заговорить о постоянных ужинах с видом на то, что он просто презирает.

— Так, обычно, начинают говорить о переезде, — хмыкает Со, хотя на мгновение ловит себя на мысли о том, что это было бы просто прекрасно.

Ей нельзя об этом много думать, иначе она начнёт по-настоящему грустить. А Со Мунбёль нельзя грустить. Это просто небезопасно для всего мира.

— Тебе-то откуда знать? — беззлобно хмыкает Чонгук. — Тебе что, какие-то засранцы уже предлагали переезд?

Со хмыкает, и решает промолчать, что предложение Хосока жить вместе, полученное много-много лет назад, началось так же.

— Смотрю ромкомы иногда, когда хочу понять, что у меня всё в жизни хорошо, — отмахивается Мунбёль, а сама чувствует, как сердце по-настоящему удар пропускает. Ей, конечно, фантазии лучше не строить, но…было бы хорошо.

Чонгук тихо просит повернуться к нему, что Мунбёль делает, не задумываясь. Сердце как будто бы предвкушает что-то, что сама девушка всячески игнорирует, чтобы потом просто не разбить себе сердце.

— Знаешь, я думаю, Хосок ставил свечку за моё здравие, когда ты переехала ко мне, — деловито начинает Чонгук, держа одну руку на талии Мунбёль, а вторую в кармане брюк.

Со закатывает глаза:

— Что за вечер унижений?

— Только факты, любимая, только факты. А после сегодняшнего меня сделают святым все жители Кореи, но проклянут французы. Не то, чтобы я буду из-за этого плакать, — пространственно рассуждает Чонгук, а после, видя, что Мунбёль непонятливо хмурится, просит ее вытянуть руку ладонью вверх

— Я, если что, дорожки карточкой делать не умею, — шутить Мунбёль, но выходит скверно, и Чонгук шутки явно не понимает.

Она вздыхает, а после вытягивает ладонь вперед, глядя, как Чонгук с торжественным видом кладет на неё небольшую вытянутую коробочку.

— Мне так наркотики еще никто не предлагал, — бормочет Мунбёль.

— Я рад, что я у тебя первый! — пафосно восклицает Чонгук. — Первый парень, с которым ты так долго встречаешь, первый парень, с которым ты съехалась…

-…Первым был Хосок.

-…Не считая хёна, потому то вы не встречались, — тут же исправляется Чонгук. — И первый парень, который предложил тебе жить вместе в Париже.

Мунбёль забывает, как дышать:

— Ты не предлагал, — бормочет она, хмурясь, а Чонгук находит ее в этот момент просто очаровательной.

Он закатывает глаза, сдерживая колкий комментарий, а потом…

— А это что по-твоему? — и, не дожидаясь ее ответа, Чонгук медленно поднимает крышку коробочки, демонстрируя лежащие на голубом бархате ключи.

Мунбёль недоверчиво смотрит на Чонгука, который улыбается во все тридцать два зуба, а после снова на ключи, замечая на ключах два маленьких брелока — летучую мышь и тигровую лилию. В какой-то момент, по общему признанию, именно летучая мышь и лилия стали для обеих сторон этих отношений своеобразным символом. Чонгук с его отчаянным «Пожалуйста, люби меня» видел свой идеал в противной мрачной мыши, которая была его маленькой прекрасной смертью.

— Ты… — Мунбёль хлопает глазами, до сих пор не веря в происходящее.

Чонгук серьёзно только что предложил ей жить вместе в Париже? Вот правда? Это ей не снится.

— Я Париж на дух не переношу, но, Мунбёль, ты — моя жизнь и смерть, если этот чёртов город сделает тебя счастливой, я готов каждое утро смотреть на отрыжку таланта Эйфеля, — совсем тихо говорит Чонгук, смотря на неё настолько влюбленно, что это просто невозможно.

Нельзя смотреть не кого-то столь влюбленно. Нельзя любить кого-то так же сильно, как это делает Чонгук.

— Ты…услышал, — догадывается Мунбёль.

Чон нежно касается ее щеки, убирая с лица упавшие пряди:

— Ты зря думаешь, что я могу тебя не услышать. Что бы не случилось, твой голос — то единственное, что я буду слышать всегда и везде. Даже в шумной толпе. Твой голос, твоя улыбка, твоя любовь, вся ты — единственное, что имеет какое-либо значение.

Мунбёль не может скрыть счастливой улыбки. Она цепляет пальчиком колечко на ключах, сжимая их в кулаке, а после резко обнимает Чонгука за шею, громко смеясь при этом. Ей приходится встать на носочки, чтобы положить подбородок на его плечо, в то время как сам Чонгук тут же крепко прижимает её к себе, сжимая руками тонкую талию.

Держит крепко-крепко, внезапно покрутив в воздухе, из-за чего счастливый визг Мунбёль нарушает тишину в квартале.

— Это ведь да? — Чонгук лукаво щурится, поставив Со на пол, а после сильно наклоняется к ней, касаясь кончиком своего носа ее. — Ты, я и парижские завтраки.

— Разве я могу отказаться? — шепчет Мунбёль, беря его лицо в ладони и лаская кожу на щеках Чонгука большими пальцами.

— Вот ты-то как раз и можешь, — беззлобно комментирует Чон, а после, прежде, чем Мунбёль успевает возразить, увлекает её в довольный поцелуй.

Чонгук собой до безумия доволен. А Мунбёль просто до безумия счастлива, потому что, как оказалось, этот вездесущий противный Чон Чонгук сделал просто невозможное — очаровал Со настолько, что она согласилась жить с ним в одном пространстве.

А ещё у Чонгука в кармане брюк своего часа — который наступит этим же вечером — ждет маленькая черная бархатная коробочка с изящным колечком.

И Чон впервые не сомневается в своем решении.

Потому что уверен: вот теперь Мунбёль точно не откажется повесить свидетельство о заключении брака над кроватью. И явно больше не забудет, как зовут её будущего мужа.