j-hope — blue side.

I.

Наверное, это начинается, когда Мунбёль встречает Чонгука в тату-салоне. Оглядываясь назад, она понимает это прекрасно.

Юнги бьёт Мунбёль тату уже пять лет; каждый чернильный рисунок на её теле — его работа, и Со ни за какие деньги в мире не согласится поменять его на кого-то там еще. Потому что мастерство этого парня — аксиома, каждая его работа — высший пилотаж. Каждый раз, когда Мунбёль приходит с новой идеей, думает, что её уже невозможно удивить, но каждый чёртов раз Юнги прыгает выше её ожиданий. Со не знает, как у него это получается, но она готова душу отдать, если нужно, чтобы именно его рукой бились ее тату.

Мин — парень удивительный. Удивительный и молчаливый. В первое время, когда они начали работать друг с другом, ни Юнги, ни Мунбёль не стремились завести диалог, не касающийся тату или процесса битья. Как-то совсем быстро нашли общий язык и стали понимать друг друга с полуслова: Мунбёль нужно было лишь один раз объяснить свою идею, как Юнги тут же предлагал такой эскиз, который соответствовал все желаниям Со. Мунбёль, конечно, обычно старается самостоятельно оформить свою идею, чтобы после Мин переоформил всё в собственном стиле — а он Со нравится до ужаса — но иногда ей становится просто лень.

Внезапно, когда Юнги был занят битьём сколопендры на ее руке, а Мунбёль поссорилась с Хосоком в очередной раз, татуировщик оказался удивительным слушателем. Честно говоря, увидев его впервые, Со даже не думала, что он не только выслушает, но и поможет разобраться хотя бы немного в её тараканах. Та ссора была первой, после которой Мунбёль извинилась перед Хосоком. Естественно, не без влияния Юнги.

Как-то так получилось. Юнги — единственный человек в её жизни, который никогда не ткнул её носом в холодность и нелюдимость (этим даже Хосок грешил), казалось, что он этого даже не заметил. Мунбёль сначала даже думала, что у её татуировщика, работы которого она очень быстро полюбила всем своим холодным сердцем, депрессия. Он молчал, не улыбался и вообще вёл себя недружелюбно. На самом деле уровень недружелюбия Юнги был гораздо больше, чем у самой Со, как она подумала.

Затем, когда Юнги бил ей третью и четвёртую татуировку, Мунбёль вдруг поняла, как ошибалась. Юнги… Он просто сам по себе закрытый и немногословный, что для Со становится благословением. С ним комфортно молчать. С ним комфортно ненавидеть весь мир. С ним просто комфортно. Комфортно так же, как и с Хосоком.

Но есть большая разница между Хосоком и Юнги. Юнги для Мунбёль — не друг, даже не приятель. Он просто тихое место, в котором Со появляется раз в месяц-два по обещанию, молчит, ругается, ненавидит весь мир или позволяет себе показать слабости. Юнги просто человек, который знает чуть больше, кто-то посторонний. Кто-то, кто знает о ней так много, словно они и правда друзья, и кто-то, кто вряд ли хочет быть этим другом. Он даже не исключение из правил, как Хосок. Просто Мин Юнги, который способен из любой ее идеи сделать настоящий шедевр.

(Честно говоря, друзей Мунбёль достаточно. Хосока порой слишком много, а еще кого-то, даже если этот кто-то очень тихий и незаметный, она вряд ли сможет пережить.)

Она уже сидит на кушетке перед Юнги, разглядывая эскиз, который парень закончил пару минут назад, собрав все идеи Бёль во что-то презентабельное, когда дверь в салон вдруг открывается и в неё буквально вбегает… Чон Чонгук.

Мунбёль думает, что точно была права, решив, что этот парень знаком со всем миром.

— Хён! Хён! Хён!

Мунбёль думает, что это злой рок. Юнги, отреагировав на вопль младшего, вздыхает — они с Мунбёль сломали голову, стараясь найти время на сеанс так, чтобы никого после Со уже не было и они могли размеренно помолчать или просидеть кучу часов за самой непринуждённой беседой, хотя, наверное, в их случае это и беседой не назовешь — банальная последовательность коротких фраз, связанных какой-то общей темой. Они специально выбирают всегда время для сеанса именно так, чтобы два человека, не готовых к общению, могли размеренно открываться друг другу.

Обычно это были поздние сеансы, после которых Юнги закрывал салон многим позже полуночи, по-джентельменски провожал ее до дома по темноте — чаще всего в полной тишине — и пропадал до следующей тату Со. Та признаков существования так же в его жизни не подавала ровно до того момента, пока в голове не появлялась новая идея для тату.

Мунбёль запоздало понимает, почему тату Чонгука всегда казались ей знакомыми, но она никак не могла понять, в чём причина. Теперь все стало на свои места — это был явно почерк Юнги. Да и она видела многие тату Чона на эскизах, которые случайно замечала у Юнги. Мунбёль даже мысленно нарекает себя глупой — это же как сложить два и два и не получить четыре.

— Мунбёль? — шепчет удивлённо парень. Персона хёна ему сразу становится неинтересна.

— Ага, — усмехается Со, отсалютовав двумя пальцами от виска.

— Мы закрыты, — Юнги оказывает на табличку на двери. — Кроме того, я говорил, что сегодня занят. А ты мне вечно мешаешь своим бубнежом.

Мунбёль склоняет голову на бок, стараясь проанализировать отношения этих двоих. Несмотря на то, что Юнги выглядит недружелюбно, явных признаков того, что Чонгук ему мешает, она не замечает. Понять, что их взаимоотношения уже за рамками тату-мастера и клиента, не так сложно, Мунбёль этому даже не удивляется. Чонгук выглядит как один из тех, кто разговорит и покойника, и стену, и вообще весь мир.

— Ты всегда рад меня видеть! — самодовольно тянет Чонгук, усмехаясь и, скинув кожаную куртку, тормозит позади Юнги и заглядывает ему через плечо, глядя на эскиз в руках старшего. — Это…тушканчик?

— Ага, — вновь, как болванчик, повторяет Со, глядя на недоверчивое лицо парня. — Тебе не нравятся тушканчики? Ты имеешь что-то против них?

— Нет, но это…тушканчик с крыльями?

— Да.

— Нет, подождите, это тушканчик с крыльями, который несет в своих крохотных лапках луну?

— Да, это тушканчик с крыльями, который несет в своих крошечных лапках луну, — фыркает Мунбёль. — Иногда мне кажется, что ты глупый дурак, господин Чон.

— Так и есть, — хмыкает Юнги. — Собирайся и проваливай, я не хочу, чтобы ты мне мешал, — тот лениво отмахивается от младшего.

— А можно…

— Не можно.

— Ну, хён! — парень смотрит на неё оленьими глазками. — Уверен, Мунбёль будет не против.

Мунбёль же все никак не могла перестать удивляться тому, как в Чонгуке настолько гармонично сочетаются образ крутого байкера — Чон, как оказалось, действительно, гонял на байке — и этот взгляд оленёнка Бэмби из одноимённого мультфильма. Мультик, кстати, Мунбёль любила, а вот такой взгляд Чонгука нет.

(Вообще-то, взгляд этот ей нравился, но кого это интересует. Мунбёль этого никогда и не скажет.)

— Нравится смотреть, как другим людям больно? — хмыкает Со, склонив голову на бок, и лениво откидывается назад на выставленные руки. — Если маэстро, — с очевидной насмешкой тянет она. — Отказывает только потому, что думает, будто я против, то пусть передумает. Мне плевать, пусть у парнишки будет своего рода развлечение.

— Уверен, как только ты заплачешь, парнишка, — усмехаетсяя Юнги, намеренно коверкая манеру, с которой она обратилась к Чону. — Вылетит отсюда, как пробка. Или умрёт. Не хотел бы, чтобы моя студия появилась в криминальной сводке. Я же тогда соучастником буду.

— Я не заплачу, а если заплачу, то слёзы боли слаще любых других слёз, — парирует Мунбёль. — Будь осторожен, иначе до слез доведут уже тебя.

— Угрожаешь? — недоверчиво щурится Юнги. — Довольно опасно угрожать кому-то, кто имеет прямой доступ к твоему телу.

— Я предупреждаю, не угрожаю, — Мунбёль клонит голову — Что-то ты совсем разговорчивый сегодня. Стареешь?

— Пошла вон, — Мин безэмоционально указывает на дверь, а после кивает Чонгуку. — Оставайся, черт с тобой, потом будешь издеваться над Мунбёль как только можно.

— Ты такой дружелюбный.

— Вы, ребята, друзья или что-то типа того? — задумчиво интересуется Чон, склоняет голову на бок, скрещивая руки на груди.

— Я его вообще не знаю, — фыркает Со и, следуя указанию Юнги, придвигается к нему ближе, немного поворачиваясь корпусом тела.

Юнги только согласно кивает и подкатывается ближе, чтобы ему было гораздо удобнее перенести эскиз на ее кожу. Чонгук без труда находит стул и двигает его ближе, однако так, чтобы не мешать Юнги, внимательно наблюдая за его работой.

Чонгук и сам бы хотел попробовать бить кому-нибудь тату, однако он не уверен, что у него получится что-то настолько точное и сложное: наблюдая за работой старшего, он просто не мог не заметить, насколько скурпулёзной была подобного рода деятельность. Кроме того, это большая ответственность — шаг влево, шаг вправо и хорошая идея для татуировки испорчена лишней линией.

Мунбёль рвано вздохнула, закрывая глаза. Около двух лет назад она уже била тату в районе рёбер — алое «любопытство» на китайском едва ли не каждый день напоминало о том ужасе — и это был самый ужасный опыт в ее жизни. Мунбёль, за спиной которой уже тогда было много различных тату и практически забитый рукав — последнюю часть композиции они с Юнги продумали чуть больше года назад — не думала, что ребра станут ее ахилесовой пятой. Тогда из тату-салона Со вышла вся заплаканная; видеть такое для Хосока было странно, и он даже грешным делом подумал, что на землю вот-вот упадет метеорит и они все просто умрут.

(Правда, потом Чон понял, что это точно не стало бы веским поводом для слёз у Мунбёль, и испугался еще больше.)

А сейчас, помня прекрасно о той боли, она снова решается пройти через такое. И, нехотя признавая факт своего страха, Мунбёль напряжена от ожидания. И ещё больше она напрягается, когда Юнги, наконец, начинает ее пытку, сочувственно хлопнув Со по коленке — чужая боль ему удовольствия не доставляет и доводить до слёз кого-то, кто был ну уж очень безэмоционален, тоже не особо радостное занятие.

Мунбёль внезапно для себя обнаруживает, что Чонгук всё это время болтает, не смолкая, словно у него где-то там повернули ключик и теперь он не заткнётся ни на секунду. К её удивлению, сейчас это не раздражает, как обычно раздражает шум и гомон, а, наоборот, даже в какой-то степени успокаивает, отвлекает от болезненных ощущений, заставляющих чуть ли не до крови кусать губы.

Мунбёль материться сквозь зубы, кажется на секунду начинает верить во всех богов, пока Юнги заверяет, что осталось совсем чуть-чуть.

— Спасибо, что не угрожаешь набить мне на рёбрах свое имя, — усмехается Со, сжимая переносицу пальцами.

— Не в моем стиле повторять угрозы дважды, — невозмутимо замечает Юнги, на мгновение отвлекаясь от практически готовой татуировки. — К тому же, для любого будет честью носить моё имя на своем теле. Ты своей радости не понимаешь.

— Обманывайся дальше, — скалится Мунбёль, поворачивая к нему голову. — Моё тело — не помойка.

— Обманывайся дальше, — тем же тоном парирует Юнги.

В после вдруг встречается взглядом с Чонгуком. Тот солнечно улыбается, глаза его блестят удивительно ярко, а улыбка так и кричит «Ты молодец!» и это вызывает жуткий диссонанс на фоне его мрачного байкерского прикида, татуировок и огромного количества пирсинга. Он выглядит так, словно готов убить всех и вся, а на деле оказывается таким же, как Хосок.

Мунбёль не знает, плохо это или хорошо. Она привыкла в первую очередь строить догадки о личность человека по его внешности, считая, что в большинстве случаев это наиболее точно сможет рассказать ей о ком-то, кто был интересен ей, как наблюдателю.

Внезапно Чонгук встает, и Мунбёль думает, что он просто-напросто уйдет, но вместо это Чон, чем ещё больше поражает девушку, обходит ее вокруг вместе со стулом, и садится с другой стороны, напротив Юнги.

А после неуверенно касается ладони Мунбёль татуированными пальцами, тут же убирая руку, словно боясь, что реакция на такой жесть будет убийственной. Со теряется, хлопая глазами, как глупая рыба или голубь, но злости за вторжение в зону её личных границ не чувствует.

По телу разливается непривычное спокойствие, а мысли о боли уходят на второй план. Мунбёль ломает голову пару секунд, пытаясь понять, как такое незначительное касание вдруг круто поменяло все, особенно для нее, человека, который не дает себя касаться никому, кроме Хосока и Юнги вот уже долгие годы.

Чонгук внимательно смотрит на неё. Мунбель же внимательно смотрит на него, неохотно признавая, что этот мимолетный жест ей понравился настолько сильно, что она, кажется, всей поверхностью кожи захотела большего.

Но мысли об этом уходят на задний план — очень быстро всякая расслабленность уходит, а боль возвращается.

Мунбёль стискивает зубы. Пару секунд колеблется. Проклинает весь мир и говорит, что в этом нет ничего такого. Заверяет саму себя, что ей вовсе не больно, как кажется. И вообще, все это — самовнушение чистой воды!

Правда кажется горькой, мерзкой и неприятной. Мунбёль смотрит на Чонгука так, будто готова убить его собственными руками. А после тихо, как будто нехотя, что, впрочем, является правдой, едва ли не змее подобно шипит:

— Верни.

— Что? — хмурится Чон, ощущая себя влюблённым подростком. Вся его уверенность разом на второй план уходит.

— Руку.

— Чью? — снова не понимает Чон. Он, в целом, привык вести себя, как глупый идиот рядом с Со. Обычно для полноты картины не хватает только заикания.

— Смеешься? — фыркает Мунбёль и поднимает свою ладонь вверх. — Возьми меня за руку, — и в спешке, гораздо тише, словно это может стоить ей жизни, добавляет. — Пожалуйста.

И.

Взрыв.

Вот она, отправная точка.

— Кто из нас ещё стареет, — хмыкает с очевидным злорадством Юнги.

— Пошел нахер, — шипит разочарованно Мунбёль.

— Обязательно, только добью последнюю букву и пойду.

— Какую, нахер, букву?

— Ну, как же? У тебя теперь на ребрах имя Чонгука. Симпатично выходит, честно говоря.

— Клянусь, я однажды засуну эту хренову машинку тебе в задницу, — вздыхает Со, хотя и понимает, что Мин банально издевается над ней.

— А тебе, сопляк, набью её имя. Романтично-то как!

— А себе на лбу набей «идиот», ужас, как романтично будет.

Чонгук не может не улыбаться. Он Мунбёль такой точно запомнит.

II

Когда Чонгук предлагает проводить ее до дома, Мунбёль к своему удивлению соглашается. Злорадство и насмешку Юнги игнориует напрочь, лишь бросает ему парочку купюр и лаконичное «Я к тебе больше не приду», выходя вон, пока Чон, сияя заячьей улыбкой, выходит следом, бубня что-то весёлое. Со его против воли сравнивает с солнечным зайчиком и внезапно для себя решает, что не так уж сильно она и любит солнечную погоду, потому что Чонгук внезапно становится синонимом к солнцу. Несмотря на то, что на улице поздняя ночь, с Чонгуком светло, как будто днём. От Чонгука как будто свечение мягкое исходит и, как бы Со не было сложно признавать это, ей нравится.

Её собственные жестокие тени пугаются, не спешат ползти к легкой добыче, прячаясь за ее спиной и плотными кольцами вокруг глотки Мунбёль сжимаясь, как будто наказывая за каждую секунду ним проведённую.

— Здесь темно. Фонари не работают, — замечает Чон, когда они сворачивают в один из переулков.

— Знаю. Всегда так.

Мунбёль к темноте привыкла, она живет в ней всю свою жизнь, не чувствуя уже дискомфорта. В отличие от Чонгука. Он, как огонёк зажигалки, затухает, а тьма над его головой смыкается. Цепь на ее джинсах громко звенит при каждом шаге, а берцы — как её, так и чонгуковские — отбивают громкий ритм по асфальту.

Ориентируются едва ли не на ощупь. Вернее, Мунбёль путь знает хорошо, ей и свет фонарей не нужен, чтобы пройти переулок в считанные секунды, а вот Чонгук действительно, как слепой котенок, ориентируется на ощупь, следуя за звоном цепочек Со.

— И ты всегда здесь ходишь? — возмущается Чон. Со либо очень глупая, либо ей просто все равно.

А Чонгуку, напротив, абсолютно не все равно. Ему на Мунбёль не все равно: на её благосостояние, на её безопасность, на её настроение, на неё саму. Потому что по самые уши вляпался со своими глупыми чувствами к Мунбёль. Потому что Со это не нужно, как ему кажется: ни его чувства, ни его любовь, ни он сам. Чонгуку кажется, что утопает в омуте. Он скучает по ней каждую секунду, словно задыхается без неё. Думает о Мунбёль с утра, стоит только глаза разлепить, и каждый раз чувствует, как в груди приятное чувство расплывается. Он правда влюблён в неё.

Отцу, кажется, капитально и бесповоротно на мозги присел, постоянно о Мунбёль рассказывая. Так часто, что тот, кажется, даже стал лояльнее относится к панковским замашкам невестки. Невесткой её он начал называть сразу после того, как узнал, что Со увлекается французским и тут же потребовал у сына привести девчонку знакомится.

А Чонгук понимает, что не может сделать этого. Потому что Со на него вообще не ведётся и даже не смотрит так, как обычно смотрят на того, у кого есть шансы. У Чонгука их нет. Если подумать, их, наверное, ни у кого нет. Чонгук признавать это не хочет. Потому что Мунбёль у него под кожей, забралась так глубоко, что клещами никакими не вытащишь.

Он внезапно оказывается на месте всех девчонок, которые безуспешно влюблялись в него, но не получали взаимности, потому… Потому, как оказалось, Чонгук всё это время только Мунбёль и ждал.

А он и не знает, как покорить её, не знает, как понравится ей, это кажется банально невозможным. Мунбёль, вероятно, делает вид, что не понимает его чувств, и если это так, то Чонгуку этого более, чем достаточно, чтобы понять, что шансов у него ноль. Но и бросить все попытки он тоже не может. Не хочет. Не будет, пока Со ему прямо не скажет, чтобы он от неё отвязался.

Наверное, с его стороны вообще очень глупо надеяться на что-то. Нет, Чонгук себя всегда здраво оценивал, он прекрасно знает свои достоинства и свои недостатки, и прекрасно понимает, что с Мунбёль у них полярности слишком разные, чтобы все это успехом обернулось.

— А что? Я не боюсь темноты, — невозмутимо жмет плечами Со.

— Тебя в детстве не учили не ходить по темным переулкам? — недоверчиво тянет Чонгук.

— Учили, отец часто говорил, что на дураков можно наткнуться.

— Так почему ты его не слушала?

— Главный дурак, на которого я могу напороться — ты. Чего мне бояться, раз ты уже здесь? — смеётся Мунбель, и Чонгук уверен, что на её лице красуется наглая усмешка. Это не улыбка, которую Со обычно дарит цветам, но эта усмешка… Боги, у него каждый раз ноги перестают держать после таких усмешек, так что Чон искренне радуется в этот момент, что он не видит Мунбёль.

— И всё равно глупо. Лучше идти дольше, но в безопасности.

— Обычно меня встречал Хосок.

— Сегодня Хоби-хён тебя не встретил.

— В такие моменты меня провожал Юнги.

— Мунбёль, — предельно серьезно выдыхает Чонгук и продолжает так, словно говорит что-то очевидное и обыденное. — Юнги-хён, если что-то случится, толкнет тебя на дурака, а сам убежит, пока ты будешь отвлекать нападающего.

— Он так не поступит, — возражает Мунбёль. — Потому что я сделаю это раньше.

— Ладно, теперь я понял, чем вы сошлись. Тоже весь мир ненавидите.

— Ты — первый в списке, Чон.

— Гук.

— Что?

— Чонгук. Не люблю, когда меня называют по фамилии. Это неприятно, — поясняет парень.

— Очень глупо с твоей стороны думать, что мне не все равно, — как будто между прочим замечает Мунбёль.

— Не будь такой противной. Хотя бы в этом, — а после, подумав, добавляет. — Вот если я буду называть тебя просто «Со», тебе понравится?

— Мне все равно.

— Да ладно, это не сложно. Я хотя бы не буду думать, что я — самый ужасный человек в твоей жизни.

— Так и есть, — и со смешком добавляет. — Печенька.

— Печенька? — возмущается парень. — Мунбёль, чёрт бы тебя побрал, ты издеваешься?

— Тебя что, никто не называл печенькой? — наигранно изумляется Со.

— Нет!

— Что ж, тогда я буду первой. Ненавижу печенье, кстати.

— Врешь. Хён говорил, что ты обожаешь печенье с шоколадной крошкой, значит, и меня обожаешь. Я знал это!

— У тебя нет шоколадной крошки, так что скатай губу.

Закатив глаза, Чон одним движением находит в темноте руку Мунбёль, сжимая ее пальцы своими так же, как и во время тату-сеанса. Руки у Со холодные, но Чонгук, кажется, к этой ее особенности привык уже и даже находит её удивительной, такой абсолютно в её стиле. Если бы у Чонгука попросили описать её одной фразой, он бы без промедления сказал о холодных руках Мунбёль. Даже эта маленькая деталь в ней заставляет его задыхаться от восторга.

— Я же сказала, что не боюсь темноты, — бурчит Мунбёль, но не спешит убрать руку из ладони Чона, чувствуя странное тепло, что не спеша разливается в груди.

— А я боюсь, Мунбёль, — невозмутимо отзывается Чонгук, хотя и по его тону девушка понимает, что это абсолютно не так. — Пожалуйста, не дай мне умереть от ужаса! Позаботься обо мне, бессердечная флористка.

Со хмыкнула:

— Вот именно, я бессердечная, мне дела до этого нет.

— Я куплю тебе печенье с шоколадной крошкой.

— Сомнительный подкуп, я могу и сама его купить.

— Когда покупает кто-то другой, всегда вкуснее.

— Я хочу курить, но не могу дотянуться до пачки и зажигалки из-за тебя. А еще не смогу прикурить одной рукой, так что тебе придётся уступить, — сдаётся Мунбёль, демонстрируя, что и правда не может достать пачку, хотя Чонгук и вряд ли что-нибудь заметил в темноте.

— Проблема только в этом? Что же ты молчала? — смеётся Чонгук.

Следом Мунбёль чувствует, как он берёт пачку в руку, которой осторожно держал её ладонь, затем шебуршит упаковкой, а уже после тычет ей в губы сигаретным фильтром, один раз промазав и попадая в щеку. Мунбёль хочет возмутиться, мол, она не собирается курить его отвратительные ментоловые сигареты, но в следующий момент чувствует приятный и уже такой родной аромат терпкой вишни. Фильтр оставляет сладость на губах, что тут же попадает на кончик языка, заставляя уголки губ со дернуться в полуулыбке.

— Подражатель, — фыркает Мунбель, наблюдая, как Чонгук одной рукой старается прикурить ей, но игривый огонёк, не скрываемый от ветра, то и дело гаснет, заставляя парня ругаться сквозь зубы. — Видишь? Тебе придется отпустить мою руку.

— Боюсь тогда меня унесёт в страну Оз, — возражает Чонгук, явно давая понять, что не собирается этого делать. Каждый раз, когда огонёк зажигалки озаряет его лицо, Мунбёль не может избавиться от ощущения, что не может банально взгляда от него отвести. Настолько он кажется ей в эти моменты красивым.

— Тотошка, у меня такое ощущение, что мы уже не в Канзасе! — усмехается Со, держа сигарету зубами. А после, поражаясь его настойчивость, прикрывает огонёк, наконец, ладонью от ветра, прикуривая.

— Да к черту этот Канзас, — в последний момент Мунбёль успевает увидеть привычную для Чонгука заячью улыбку.

— Хорошо, пусть так, но вот ещё проблема. Мне неудобно курить левой рукой. По губам не попадаю.

— Мне держать за тебя сигарету? — смеётся Чон, а после, прежде, чем Мунбёль успевает отреагировать, обходит её и становится с другой стороны, взяв уже ее левую руку в свою. — Так лучше? Проблем больше никаких? Теперь я могу надеяться на твою поддержку, храбрая флористка?

— Еще раз добавишь к моей профессии прилагательное, я толкну тебя в мусорный бак, — спокойно предупреждает Мунбёль. — Мы как раз проходим мимо них.

Чонгук молчит, хотя по звуку слышно, что он так же достаёт сигарету и себе. Когда он пару раз щелкает ей в безуспешной попытке прикурить, Мунбёль, закатив глаза, глубоко затягивается, задерживая дым, стряхивает пепел, а после, зажимая сладкий фильтр меж пальцев, тянет сигарету к Чонгуку, предлагая ему воспользоваться ее услугами зажигалки. Бормоча благодарности, Чон прикуривает от её сигареты, а после тратит несколько секунд на молчание, чтобы как следует раскурить табак.

— Знаешь, я считаю, что вот так можно подкуривать только самым близким, — заявляет Чонгук, хотя Мунбёль по его тону понимает, что он банально шутит.

— Я так не считаю.

— Могла бы подыграть.

— Могла бы. Но куда приятнее разрушить твои планы, — невозмутимо заявляет Мунбёль.

Чонгук ей не отвечает. Потому что ему впервые, наверное, за всю жизнь нечего сказать. Он хочет сказать ей столько много, но ни одна из этих вещей просто не имеет права сорваться с языка, потому что обязательно разрушит то шаткое равновесие, что внезапно появилось между ними. Он к нему с особенным трепетом относится. Как и к самой Мунбёль.

Когда в переулке становится немного светлее, Чонгук думает, что Со всенепременно отпустит его руку или хотя бы скажет какую-нибудь колкую фразочку по этому поводу, но Мунбёль удивительно молчит. Будучи сбитым с толку этим молчанием, Чон смотрит на Мунбёль, что с невозмутимым видом докуривает, и больше не может отвести от нее взгляда. Боги, как же, чёрт возьми, она прекрасна. У Чонгука нет ни единого слова на уме, каким он мог бы описать её и все те чувства, которые она вызывала у него.

Засмотревшись на Мунбёль, избежать чего было просто невозможно, Чонгук к своей неудаче спотыкается неловко о свою же ногу. Чувствует, как Мунбёль вдруг сильнее сжимает его ладонь, словно это может от падения уберечь, забавно руками машет, но равновесие всё-таки удерживает, не позволяя себе упасть лицом в лужу перед девушкой, которая ему настолько интересна и симпатизирует. Хмурится, выпячивая губу с металлическим колечком, корчит недовольную рожицу по привычке уже и собирается мрачно затянуьтся, пока Мунбёль…

Мунбёль вдруг смеётся. Искренне и громко, прикрывая рот ладошкой. Старается стереть с лица улыбку, в очередной раз затягиваясь, но смех снова срывается с ее губ, отчего Со неловко выпускает дым, немного покашливая, и жмурится абсолютно очаровательно. Чонгук так и замирает с рукой у рта, не сделав и тяжки, потому что думает, будто ему кажется.

Но нет, Мунбёль и правда смеётся. И пусть она смеется над ним и его неудачей, Чонгук упускает это все из внимания, потому что неожиданный факт её смеха для него стоит всего. Даже если бы он упал, разбил себе нос и фатально опозорился, ему бы не было никакого дела до этого, если бы он и в этом случае услышал смех Мунбёль. Почему она не смеется всегда? Это просто убийственно, весь мир был перед ней на коленях. Если не мир, то Чонгук точно. Он вдруг не может скрыть улыбки, понимая, что Мунбёль, подумать только, смеётся из-за него.

Она смеётся красиво, заразно, чарующе. Чонгук, как дурак, смотрит на нее и смотрит, впитывает каждую эту секунду, зная, что теперь Мунбёль при нем точно не засмеется. И снова невольно сравнивает ее с сереной, потому что… Да просто потому, что она и правда серена.

Он в конкретной заднице.

(Мунбёль признается в этом самой себе, но она тоже, кажется, в полной заднице)

III.

Когда Мунбель заходит в квартиру, Хосок уже ждет ее. Он, едва ли не спотыкаясь, скользит к ней по полу, практически выпрыгивая из тапок. Глаза его блестят, и Мунбёль ловит себя на мысли о том, что не видела его настолько возбужденным. Он буквально излучает ядовитую для Мунбёль радость, как будто и правда хочет убить соседку свою непутёвую этим позитивом, от которого у нее внутри все переворачивается. Хосок — её маленькое солнце. Смотреть на него больно настолько, что глаза ужасно щиплет, а в уголках собираются слёзы. Хосок — синоним счастья, которого у самой Мунбёль нет. По собственной вине, к слову.

— Что происходит, Хосок? — осторожно тянет Мунбёль. Она опирается одной рукой на шкаф, а другой тянется к шнуровке на ботинках, снимая сначала один, затем второй, лениво кидая их на полку для обуви.

Фокусирует взгляд на друге, отмечая, что одет он в огромные джинсы — честно, Мунбёль просто не понимает, как он не спотыкается из-за их длинны — не менее огромную футболку с лаконичной матершиной на английском, если скудные знания Со не подводят ее. Это французский она знает идеально, на уровне носителя, а вот английский… Только сленговые фразочки и знает, да пару простых выражений, в отличие от Хосока, который всегда старался помочь Со с английским, за что однажды и был послан. И, хотя послан был на французском, Хосоку не нужно был знать язык, чтобы понять это.

— Чонгук, — просто бросает Хосок, как будто это могло бы дать ответы на все вопросы.

Мунбёль закатывает глаза. Ну, конечно, Чон наверняка видел, как они прощались около подъезда. Чонгук не напрашивался в гости на чай, а Мунбёль даже не думала приглашать. Вместо этого лишь в привычной манере подарила парню целый поток дружеских — таковыми их назвал сам Чон, а Мунбёль таковыми их не считала — унижений, а Чонгук, словно пропустив все это мимо себя, пожелал хорошего вечера — тут же исправится, ведь время давно перевалило за полночь — и как-то по-дебильному напомнил хорошо ухаживать за татуировкой, как будто она была у Мунбёль первой и она абсолютно не знала, как ухаживать за ними, что было буквально смехотворно, о чем Со поспешила сообщить.

Чонгук снова сделал вид, что не услышал её. Мунбёль вообще забавляло то, как он пропускал мимо себя все, что только мог и не мог, акцентируя внимание на чём-то, что было важно исключительно для него.

— А я думала, что тебе так не терпится увидеть мою новую татуировку, — замечает Мунбёль, проходя мимо Хосока прямо на кухню. День ужасный, отвратительный можно сказать, и Со желает заесть всю свою боль и каждое неприятное открытие, которое ждало ее сегодня. — Юнги, как оказалось, бьёт нам обоим татуировки.

— Хорошо, что не лица, — хмыкает Чон, следуя за девушкой следом. Он опускает руку ей на плечо, а после заставляет повернуться, с видом полного недовольства кидая перед Мунбёль ее тапочки. — Я прибью их к твоим ногам.

— Давай лучше сделаем пол с подогревом, — усмехается Со, ныряя в тапочки. — Твой дружок настойчиво предлагал проводить меня. Я согласилась, вот и все.

— Я видел вас. Выглядели, как друзья, — замечает Хосок, вставая к плите, чтобы заварить себе и Мунбёль чай, пока та с задумчивым видом изучает содержимое холодильника.

— Тебе показалось. Просто Чонгук твой как дурак себя иногда ведёт, для него даже собака будет хорошим другом, — фыркает Со, доставая сковороду со своим завтраком. — Будешь?

— Я ел. И у меня нет желания давиться твоими овощами, — заявляет Хосок, картинно строя брезгливое выражение лица. Добавляет в одну кружку — в свою — три ложки сахара, а в другую наливает холодной воды из фильтра.

— На одной гадской хрени далеко не уедешь. Нужно миксовать, понимаешь?

— Жизнь на овощах не построишь.

— Так вот в чем проблема того, что моя жизнь такой отстой, — хмыкает Мунбёль, ставя черную квадратную тарелку в микроволновку. — А то думала, дело просто в том, что это я — полный отстой.

— Овощи — ещё больший отстой, — хмыкает Хосок, ставя кружки на стол, а после, падая на стул, смотрит на Мунбёль. — Я просто удивлен.

— Чему? — уточняет Со, упираясь бедрами на столешницу, хотя и понимает, что друг имеет в виду. Складывает руки на груди, смотря в сторону, на таймер микроволновой печи, мысленно отсчитывая секунды вместе с ним.

— Чонгуку.

Теперь понятно, почему Хосок был таким возбуждённым, когда она пришла. Ему так и хотелось узнать, почему это Со пришла в компании Чонгука, про которого неоднократно говорила «Он раздражает меня до зубного скрипа!».

Впрочем, так Мунбёль раздражали абсолютно все, и Хосока по большей части это даже не удивляло. А вот то, что у младшего все-таки получилось хотя бы на какой-нибудь козе подьехать к Со — очень даже удивляло. Хосок вдруг понимает, что, возможно, именно благодаря Чонгуку бастион имени его подруги падет, хотя и верилось в это с большим трудом.

— Он мне не друг, я предупреждаю тебя.

— А за руку держались, — подмечает Хосок, и Мунбёль уже хочет ударить себя чем-нибудь тяжелым по лбу, потому что она абсолютно забыла о том, что позволила Чонгуку держать себя за руку до самого дома. Ощущение его ладони все еще преследовало ее фантомом. — Даже я тебя за руку не держал!

Со смотрит на него предельно серьёзно:

— Я должна тебе признаться.

Мунбёль не понимает, как Хосок может в один момент побледнеть от ужаса и вместе с этим восторженно смотреть на нее, словно она только что сказала, что выходит замуж.

— Я изменила тебе. С Чонгуком.

Хосок закатывает глаза. На его лице отчетливо видно разочарование:

— Я тебе с ним тоже изменял.

— Катастрофа. Как имущество будем делить? — сарказмит Мунбёль, строя такое лицо, словно это и правда её волнует. — Хотя нет, как Чонгука поделим?

— У меня против тебя ни единого шанса. Я должен признать свое поражение, — смеётся Хосок. — Но ты с темы-то не уходи!

— Ему было страшно. Оказалось, твой друг боится темноты, — Мунбёль, с грохотом захлопнув дверцу микроволновки, берет тарелку и столовые приборы, захватив и острый соус, который в этом доме ела только она.

— Там было светло, — как будто между прочим замечает Хосок.

— Ему это скажи, а не мне. Возможно, он стареет и слепнет.

— Мунбёль.

— Ты ревнуешь? — лучшая защита — это нападение.

— Тебя?

— Не знаю, может, Чонгука, — невозмутимо замечаеь Мунбёль, пережёвывая овощи. Одну ногу она подтягивает к себе, ставя ступню на сидушку. Тапочек бесшумно падает на пол.

— Не неси чепуху, — улыбается Хосок искренне, и Мунбёль знает, что это правда. — Я буду рад, если у тебя появится новый друг, кто-нибудь, ну, знаешь, кроме меня.

— Ты мне не друг.

— Да, я твой очень хороший друг, как же я мог о таком забыть?

— Прекрати обманываться, — а после, чуть погодя, добавляет. — Мне и тебя достаточно. Хотя меня и подбешивает его желание идти на контакт. Я на него не особо-то и настроена, сам понимаешь.

Хосок решает промолчать о том, что знает, как они провели весь вечер на крыше клуба, из-за чего Чонгук пропустил выступление хёна. Он даже пытался изобразить конкретное разочарование этой ситуацией, но вышло плохо, потому что улыбка так и сияла на его лице от радости. Чонгук как будто на седьмом небе был то того, что у него получилось провести с Мунбёль немного времени наедине.

— Может, ты ему интересна. Хотя, я тебе клянусь, так всё и есть. Он в восторге от тебя!

— Ну, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не руками, — хмыкает Мунбёль.

— Чонгук — славный парень.

— Ты мне его сватаешь? — весело усмехается Мунбёль.

— Почему бы и нет?

— Я кину в тебя тарелкой.

— Ты еще не доела. Не разбрасывайся едой.

— Хорошо, я кину нож, — соглашается Мунбёль. — Чонгук твой такой же, как и ты. Мне цветового и звукового шума хватает от тебя, второго Чон Хосока я просто не переживу.

— Ты не понимаешь своего счастья, — бубнит Хосок, закатывая глаза.

— Ты не единственный, кто говорит мне это. Возможно, тебе стоит пересмотреть понятие счастья, — хмыкает Со. — Я не понимаю своего счастья дружбы с ним или ещё чего-то?

— Ты не понимаешь того вида счастья, когда в твоей жизни два Чон Хосока!

— Я и от одного повеситься хочу, зачем мне еще один?

— Ясно, — серьезно обижается Хосок. — Я сьеду от тебя когда-нибудь.

— Это твоя квартира, — как будто между прочим замечает Мунбёль

— Тогда, я выгоню тебя, — невозмутимо парирует Хосок. — Завтра, кстати, не жди. У меня свидание.

— Можешь вообще не возвращаться, — хмыкает Мунбёль, а мгновением позже до нее доходит смысл сказанных Хосоком слов. — Свидание?

— Да, свидание. С потрясающей девушкой.

— Она повелась на твои семейники с зайцами? — притворно ужасается Мунбель.

— У меня нет семейников с Чонгуком, — бубнит Хосок, а, встретив полный непонимания взгляд Мунбёль, спешит уточнить. — Ты не замечала, что он похож на зайца? Мы любим над ним так подшучивать.

— Не повезло парню. То печенька, то заяц. Понимаешь, его банально не воспринимают всерьёз, — а после Мунбёль коротко хохочет. — Хорошо, что у тебя их нет. Остался бы одиноким до конца дней.

— Иди в задницу, Со Мунбёль, — Хосок звучит ужасно забавно.

— Если только в твою, — предельно серьёзно продолжает Мунбёль. — А ты что, получается, приглашаешь?

— Иди в…

Мунбёль весело играет бровями.

— Нахрен иди, одним словом.

— Ох-хо, — изображает крайнее удивление его словам. — Тоже приглашаешь?

IV.

Чонгук с довольной улыбкой падает на диван в гостиной, игнорируя внимательный взгляд отца. Сола улыбается пасынку мягко, как всегда впрочем, и бегает изящными пальцами по клавишам пианино.

Е Сола, как думает Чонгук, идеально подходит отцу. Она спокойная, мягкая и вечно улыбчивая, в отличие от строгого и холодного Уёна. Когда старший Чон только привел её в дом несколько лет, Чонгуку она не особо-то и понравилась. Вернее, наоборот, она ему ужасно понравилась, но Уёну он показывал абсолютно иное. Он, как будто назло отцу, который долгое время буквально игнорировал его существование, относился к ней пренебрежительно, за что уже тогда Чонгуку было стыдно. Он понимал уже тогда, что сильно ранит эту потрясающую женщину, но не мог с собой ничего сделать — обида на отца была в разы сильнее.

Сола, казалось бы, это прекрасно понимала, а потому и не злилась на будущего пасынка, постоянно делая шаги для того, чтобы Чон принял его. Более того, она подталкивала к эту и Уёну, из-за чего отношения отца и сына со временем немного наладились. Такими, как прежде, не стали, конечно, но и не были больше настолько отвратительными, что находиться в присутствии Чонов было просто невозможно.

Чонгук искренне благодарил её за это. Открыто, в отличие от Уёна, который делал вид, что ничего такого не было.

А Сола… Сола крутая, о такой мачехе можно только мечтать. Когда Чонгук только рассказал о своём увлечении гонками, Уён устроил скандал настолько жуткий, что Чонгук подумал уйти из дома и больше там не появляться. Сола же, чем удивила младшего, заступилась, встала на сторону Чонгука, за что тоже попала под горячую руку. Уён на повышенном тоне кинул что-то о том, что это его сын и он сам будет решать, как его воспитывать.

Чонгук прекрасно помнит свой ехидный смех. потому что воспитывать было уже поздно. Прекрасно помнит, что от разозлённого вида главы семейства Е по-настоящему испугалась. Чон отчетливо помнит выражение её лица и то, что она была готова заплакать. В тот день Чонгук впервые заступился за мачеху, заявив, что Уён должен думать о своей женщине в первую очередь и не повышать при ней и на неё голос.

Его «Извинись перед Солой или я не посмотрю на то, что ты мой отец» настолько сбило Уёна с толку, что тот не смог сказать более ничего против увлечения сына, но перед женщиной действительно извинился. Достаточно искренне, что, конечно, не особо удовлетворило Чонгука. На следующий день Чон младший впервые подарил мачехе цветы.

(Это были первые цветы, которые он вообще кому-либо дарил.)

Своеобразная благодарность за то, что Сола выбрала его сторону, поставила точку в пренебрежительном отношении Чонгука по отношению к женщине. А сама Е после этого пару раз в тайне от Уёна присутствовала на гонках пасынка, искренне радуясь его победе или подтрунивая над проигрышем, говоря, что это не у Чонгука нет победы, а у победы нет Чонгука.

И парень был искренне благодарен отцу за то, что он однажды привел Солу в их дом, хотя и не был уверен, что тот заслуживает эту потрясающую женщину.

— Рад видеть тебя в таком хорошем расположении духа, — комментирует Уён, на миг поднимая взгляд от книги в своих руках.

— Вечер просто прекрасен, я счастлив! — жмет плечами Чонгук и, упираясь локтями в колени, смотрит на Солу. — Ты не поверишь!

— Мне уже страшно, — хмыкает женщина, поворачивая голову к парню, и продолжает играть какую-то замысловатую мелодию. — Знаешь, ты выглядишь как безумный учёный, который сделал безумное открытие, способное уничтожить человечество.

— Бери выше! — смеется Чон, играясь с кольцом на пальце. — Я сегодня дважды держал Мунбёль за руку! Причем, один раз она попросила меня об этом сама.

— Ох-хо, ты только подумай! Через лет десять сможешь поцеловать её. Нормально, а не как пятиклассник.

— Сола! — шипит Чон, жалея о том, что рассказал ей о том, что произошло на гонках. Е решила, что это отличный повод поиздеваться над пасынком.

— Прости, Чонгук, но это правда смешно. Девушка, которая тебе нравится, буквально предложила тебе поцеловать её, но ты зачем-то включил моралиста и поцеловал её в щеку.

— Сола, — вздыхает Чон и выглядит как подбитый щенок. — Мне до сих пор плохо из-за этого. Я подумал, что она просто хотела дат мне мотивацию выиграть у Вону! Я же не думал, что она правда хочет, чтобы я поцеловал её.

— Бедняжка, — искренне тянет женщина, скрывая свою улыбку.

Уён смотрит на жену поверх очков:

— Почему ты вообще поощряешь его общение с этой девчонкой?

Чонгук закатывает глаза, чувсвуя, как его хорошее настроение начинает портиться. Отцу Мунбёль не нравится, хотя он с ней даже не общался. И, если совсем честно, у Чонгука практически не осталось сил терпеть пренебрежительный тон отца, когда тот говорил о Мунбёль.

— У «этой девчонки», — Сола морщится, повторяя фразу супруга раньше, чем Чонгук успеет открыть рот и начать скандал. — Есть имя. Мунбёль, дорогой, её зовут Мунбёль, потрудись, пожалуйста, запомнить, чтобы твой сын не думал, что тебе нет дела до его личной жизни.

— Хорошо, — едко фыркает мужчина. — Почему ты вообще поощряешь его общение с этой Мунбёль?

— Потому, что твоему сыну не десять и он вполне себе может сам решать, с кем ему общаться и в кого ему влюбляться, — твёрдо отвечает Сола и тут же ловит благодарную улыбку Чонгука.

— Ты её просто не видела.

— Да, не видела, но я многое слышала и слушала. Не мечта, конечно, потому что её сложно понять и я, как девушка, тоже не особо понимаю её, так же, как и не понимаю, с какой стороны Чонгуку к ней лучше подойти, чтобы она перестала его игнорировать, как прыщавого сопляка. Но это не значит, что ты имеешь право так отзываться о девушке, в которую влюблён твой сын. Тебе было бы приятно, если бы твой отец так же отзывался и обо мне?

Уён качает головой, понимая, что это бесполезно: Сола снова встала на сторону Чонгука и не разделяет его мнения.

— О тебе бы никто так не отзывался, потому что ты нормальная.

— А Мунбёль что, нет? Как я уже говорила, я не видела её, но не думаю, что у неё пять рук или три головы с рогами. Хотя даже это не сделало бы её не нормальной. Если у тебя есть какое-то представление о том, как должна выглядеть девушка твоего сына, то это не значит, что у Чонгука такое же представление. Почему он должен любить то, что ты считаешь привлекательным, а не он? И почему ты, не общаясь с девушкой, сделал вид, что она «не нормальная»? Ты ведёшь себя, как отец, который, ну знаешь плохой отец. И вообще, — игнорируя осуждающий взгляд мужа, Сола смотрит на Чонгука, прекращая играть. — Почему я её еще не видела? Ты не показал даже фото. Может, у неё и правда три головы.

Чонгук смеётся, всячески игнорируя отца. Если Со однажды ему взаимностью ответит, а потом и согласиться выйти за него — образно, конечно — на свадьбу Уён приглашён не будет.

— Формально, конечно…

— Что, правда три головы? — искренне ужасается Сола. — Ну, это тоже не проблема, больше мечта для шляпок и причесок!

— Я говорю про тату, Сола, — хмыкает Чонгук. — У нее на руки сколопендра и теперь тушканчик под ребрами.

— О, — выдыхает женщина. — Всегда хотела себя пару татуировок, но ты, думаю, знаешь об этом.

— У неё их много.

— Считаю, что вы в этом случае отлично подходите друг другу, — а после Сола нетерпеливо улыбается. — Ну, же, дорогой, покажи мне эту красавицу, я уже устала представлять её по твоему описанию.

Чонгук смеётся, доставая телефон, и садится со стулом Солы на пол. Открывает переписку с Мунбёль, которая так и не прочитала его последнее сообщение, в котором он сообщал, что, кажется, Хоби-хён видел их в окно. Сола это, конечно, замечает, и треплет парня по волосам.

— Думаю, она злится за то, что Хоби-хён видел нас. Возможно, злится и на него, потому что он точно не смог бы промолчать. Может быть, мне даже придется носить передачки ей в тюрьму, потому что тело хёна уже начало остывать, — предельно серьёзно говорит Чонгук.

Сола усмехается:

— Опасная девушка.

— Не то слово! Мне кажется, её даже Юнги побаивается, — хмыкает, хотя это точно неправда. Мину по большей части скорее всё равно. — Как оказалось, мы бьём тату у одного и того же человека. А ещё кошку моей прекрасной мачехи зовут Луна, а Мунбёль тоже своего рода Луна. Понимаешь, к чему веду?

— К тому, что это судьба? — предполагает с усмешкой.

— В точку!

— Только ей не говорю, думаю, она не оценит.

— Уже сказал.

— А она что?

— Сказала, что это всё херня, — фыркает Чон, а после протягивает Соле телефон с открытой фотографией профиля Со.

Мунбёль на фотографии с типичным для неё выражением лица сидит на корточках. обеими руками показывая обеими раками так называемую козу. Фотография сделана давно, как думает Чон, потому что на ней у Мунбёль полностью русые волосы, заплетенные в две полукосы, и челка, признаков которой не осталось. Песочного цвета кожаные штаны сразу же бросаются в глаза — Чонгук понял, что Со обожает всё кожаное, потому часто видит её в подобных вещах. Как и корсетах разных фасонов и кроя. Даже на фотографии, которую он показывает Соле, Мунбёль в атласном корсете.

— Ну, вот, и никакой третьей головы. Даже второй нет, — хмыкает женщина. — Красивая она, Чонгук. Если ты упустишь её, я вечно буду называть тебя неудачником.

— Мне хватает того, что Мунбёль меня так называет!

— Ну, если она тебе в который раз продинамит, я взвалю эту сложную задачу на свои хрупкие плечи. Так что…- телефон в руке Солы вибрирует, перебивая ее, и женщина невольно читает сообщение. — Что ж, она точно опасная девушка.

Чонгук отчаянно стонет:

— Что там? Разбей мне сердце, Сола, из твоих уст сообщение от Мунбёль будет не таким убийственным.

Сола хмыкает:

— Ну, она попросила тебя больше не появляться в поле твоего зрения.

— Попросила? — удивляется Чонгук. Это не в стиле Мунбёль.

— Я утрируя. Сказала, что применит ножницы для орхидей не по назначению.

Чонгук улыбается. Вот это точно в стиле Мунбёль.

— Я уже подумал, что она заболела.

— Мне нравится твоя реакция.

— У Мунбёль специфический характер. Однажды она послала меня на французском.

— Она знает французский? — подаёт голос Уён, и впервые в его голосе звучит заинтересованность.

— На уровне носителя.

Чонгук надеется, что при встрече с его отцом, Мунбёль пошлет и его на французском. Потому что заслужил.