gone.fludd (feat. iroh) — вкус яда.

мин юнги считал мир пластиковым. видел в нём лишь досадное недоразумение. кубики льда плещутся в бокале с виски, когда бледные пальцы обхватывают стекло. глаза, так схожие с содержимым стакана, поглощает тьма, пока во мраке плещутся холодные айсберги. тэхён временами мог узреть в них пляшущие демонические тени, нашёптывающие душераздирающие истории. а чаще — просто ранящие тебя льдинки отчуждённости, вызванные выкуриванием «мегатонны»*.

переулки дешёвых клубов и мотелей многократно запечатляли, как ким молил юнги очнуться или, сидя в одиночестве, обрывал пёстрые лепестки цветов, загадывая одно и то же желание. комнаты, мебель, одежда — абсолютно всё было пропитано запахом впечатляющего множества сортов роз.

мин не прекращал молчать, а тэхён чувствовал, как каждая частичка его тела кровоточит от осколков льда, покрывающих стену юнги, о которую биться было до невыносимости больно. ким возжелал помочь покинутому человеку, взамен получая несовместимые с жизнью раны. наблюдать, как мин собственноручно вокруг шеи день за днём накидывал медные струны проданной за бесценок души, утягивая до удушья, отметин, разрезающих плоть, хрипов, сжимался в страхе, не скрывая всхлипов. он думал, что надежда даст возможность быть спасённым; читал мысли на обрывках мятой бумаги, найденных на столе у юнги, где тот дрожащим почерком выводил буквы с просьбами покоя и мольбы, которые переполняло отчаяние.

каждый раз отпуская цветочные лепестки, тэхён созерцал, как те с присущей им свободой и лёгкостью взмывались высоко. киму нравилось представлять, что они порхают выше небес, находя там покой. слыша, как поёт хрустальный небосвод, будто сон, он мог узреть их верный исход, что так разнился с мечтами.

тэхён многократно стремился показать холодным и безжизненным глазам юнги чудо, заставить уверовать в своё всесилие, однако мин мог в один миг разрушить все стремления кима, что разлетались прекрасными лепестками, оставляя после себя лимонный запах и чашечку невыплаканных слёз. терзания становились родными, а внутренняя деградация повисла ношей.

юнги часто звал себя бродягой. бездомная псина, которую обожают пинать обычные прохожие. он видел во всём угнетение, сам не верил, что может измениться, не доверял, избегал. испивал все негативные эмоции с особой истомой, даже не подозревая об их губительности. яд пропитал мина насквозь, отравляя своим сладострастием когда-то чистую душу, лишённую обречённых позывов. а после мир виделся извечной комой, из которой выход, может, и есть, но для него — пустота.

тэхён привык чувствовать каждым микроскопическим участком тела могильный холод, исходящий от юнги. даже воспоминания, оставленные им, хранили в себе колкие льдинки, давно добравшиеся до разбитого сердца. всё, до чего решался дотронуться мин, покрывалось нетаящим снегом, напоминая айсберги в его глазах. побочный эффект яда, который тот когда-то создал сам же и теперь ощущает на своих губах пусть и сладкий, но убийственный вкус страданий. неизбывный скиталец с прорастающими корнями усталости и одиночества.

повязав себя прогнившими узами с заковавшими себя в цепи человеком, тэхён сам перестал замечать, как хлестал из чаши, полной токсичной жидкости. она не успокаивала, не дарила совершенных чувств, не избавляла даже временно от вакуума в груди. теперь и ким видел этот пластиковый мир. когда-то уверенный в своих убеждениях, начал медленно разглядывать помыслы юнги. они были ироничны и никак не вписывались в рациональные рамки.

наконец-то тэхён мог разделить то необъятное одиночество.

пока пустота обитала в молчаливой тишине комнаты, где находилось двое покинутых людей, юнги окончательно терял себя, а ким следовал его примеру. губить слабых, а именно влюблённых людей, бывает так просто. звеневшие по кому-то колокола в грудной клетке прекращали свой бой, и теперь на их месте образовалась засушливая пустыня. храм со множеством икон, называемый душой, плакал маслом и керосином, пока последние искорки трепета жизни тухли быстрее, чем когда-то зажигались.

тэхён больше не видел лепестков, витающих выше небес. теперь они опадали, сплетаясь в последнем медленном танце, увядая. желания, как и мечты, забылись, а на замену им пришла гулкая безысходность. теперь только ким понял, как ошибся.

одинокий человек временами не хочет спастись, а он, что так любезно предложивший свою помощь, а затем громко бьющееся, с искрящейся жизнью сердце, — проиграл. неверное решение смогло отнять самое ценное: процветающую душу с миллионами роз и сладкого напитка в виде счастья, заменой которого оказалось безнадёжное одиночество.

осадок всегда оставался, стоило мину отхлебнуть губительного яда. и эту чашу, с капелькой отравы, он каждый раз так любезно предлагал тэхёну. который, когда-то с миллионом огоньков внутри, засел вдыхать оставшийся от погасших свечей дым, значащий потерю веры и начало нового мира, где есть юнги с льдинками в глазах, но навсегда исчез он сам.

*мегатонна — косяк травы.

и даже в нашем муравейнике
мы все
одиноки.