Все пустое. Все.

Ничего ей не удалось – ни стать собой, ни обрести желанного успокоения. Сокджин давал хорошие советы, вот только Дженни не сумела ими воспользоваться. Всю ночь напролет она плакала – из-за того, что не смогла признаться, из-за того, что к ней впервые обратились с сочувствием, но сил на правду не хватило.

И на какую правду? О том, что она опустилась до «рабыни»? Позволила опустить себя до нее? Что, сама того не желая, отсасывала в машине? Ненавидела того человека и все равно отвечала на его звонки? Боялась, но позволяла мочиться на себя? О том, что никак не могла уйти, не могла сказать «нет»? Раньше, пока было еще не поздно...

И что бы Чон тогда подумал, расскажи она? Наверное, похлопал бы по плечу, пробубнил бы: «ничего, со всяким случается», а сам бы отвернулся в сторону, чтобы она не уловила во взгляде презрения? Не услышала бы молчаливых слов «сама дура, раз такое произошло. Впредь будешь умнее».

И тогда бы она уже точно не поднялась. Ни с колен – ниоткуда, тогда бы точно вернулась из похода и обратилась бы к сенсору. Или к доктору за инъекцией сна.

Она не сильная, совсем не сильная – она прикидывается.

Плакала ночью в палатке Дженни, а наутро заплакала Магия – посерела небом, затянулась тучами, стала лить слезы на горы и хвойный лес, далеко-далеко спрятала солнце.

Утром к ней по имени впервые обратился Чимин – спросил, по какому принципу работает котелок, а она отделалась коротким «не знаю». Раньше бы обрадовалась – может, становится им не чужой? – а тут даже глаз не подняла, не посмотрела на него. Зачем смотреть?

Они и так не приняли ее, не зная подробностей, а что подумали бы, знай правду? ВСЮ правду? Презирали бы так, как никого и никогда – старались бы общаться не потому, что хочется, а потому что она – «заказчица», потому что надо.

Не надо. Ничего ей не надо.

В путь двинулись молча – уловили ее настроение. Собрали палатки, упаковали вещи и теперь шагали хмурые, под стать погоде. Всем хотелось перемен – отыскать Портал, почувствовать, что усилия приносят плоды, довести уже «убийцу» к озеру и вернуться отдохнуть.

Так ей казалось.

Потому что хранил тишину и мрачное выражение лица Чон, потому что вновь задеревенел после ее «не знаю» Чимин, потому с самого утра не произнес ни слова ассасин.

Быстрее бы. Быстрее. Дома, наверное, будет хуже, но дома будет привычней – там она будет одна.

В этот день горы приблизились быстро. Сначала все круче вырастали по бокам валуны – некоторые выше человеческого роста и похожие на неуклюжие колонны, – затем мягкая почва сменилась совсем каменистой; захрустело под подошвами. И вновь – не сломать бы ногу – не до веселья. Дождь сильно мешал.

Не стали останавливаться даже на обед – в такую погоду сложно развести костер и согреться. Негде просушить одежду, не под чем укрыться – не снова ведь палатки раскладывать? И потому шли, шли и шли.

Пока не оказались в настоящем лабиринте из камней.

На часах почти шесть, в желудке пусто, на душе тускло. Отлично видимая тропка в какой-то момент заскользила вниз по склону, прямо под гору – вбок не свернуть, – а спустя несколько минут окончилась... огромным, завалившим проход камнем.

Справа черная гора до неба, слева такая же, путь пролегает между ними, а закрывает его такого размера булыжник, что и вдесятером не сдвинуть. Да так он четко и плотно втиснулся во «вход», что подошедший ассасин лишь покачал головой:

– Бесполезно, даже палец не всунуть. И, значит, не соорудить рычаг.

Рычаг бы не помог – это понимали все. Не просто «камешек» – настоящая глыба по непонятной причине втиснулась туда, где ее не должно было быть. Случайность? Совпадение?

– Твою налево, – ругался Чимин, – нам бы сюда Чана со всем его снаряжением. Взорвали бы.

От этих слов волосы на затылке Дженни встали дымом – не нужно ничего взрывать, – она была в этом уверена. На Магии вообще никогда и ничего не нужно взрывать – неправильно это.

– Нет, что-то не так, – твердила она остальным. Попробовала поискать вокруг знаки-подсказки – тщетно. – Что-то не так...

– Да все не так. Другой тропы нет, опять в тупике.

– Ловушка.

– Попались, блин. И ведь не обойдешь. Опять назад?

И «назад» тоже не верно – не здесь, не на «живом» уровне.

– Нам нужен Сокджин, – прошептала Дженни тихо и смахнула с лица дождевые капли; с челки стекала вода. – Он подскажет.

Тэхен ее услышал:

– И как прикажешь его искать? Здесь ни связи нет, ни способа дозваться. Придется обходиться без него, что-то придумывать...

– Нам нужен Сокджин, – повторила Дженни громче. – Нужен. Сокджин.

И сама не поняла, к кому обратилась – как будто не к парням. Как будто к Магии.

* * *

Он едва вернулся из леса, откуда «эвакуировал» домой путника, зашел домой и собирался попить чаю, когда почувствовал странное – некую невнятную мысль, скользнувшую на задворках сознания. Не смог уловить ее, удержать и потому постоял какое-то время рядом с раковиной. Затем заварил-таки чай, донес его до стола и уже открыл сахарницу, чтобы достать пару кусочков сахара, когда мысль – будто не своя, не чужая – внедрилась в разум вновь. На этот раз картинкой: Дженни.

Сокджин с минуту задумчиво посидел над чаем; в доме тихо, снаружи шумят деревья. Откуда это странное свербящее ощущение?

Отставил чай, вышел на крыльцо, втянул напоенный ароматом хвои воздух, вгляделся в раздерганное на лоскуты небо – тут затянуто тучами, там прореха – и вдруг отчетливо ощутил: он должен их найти. Ребят. Что-то там случилось у них – требуется его помощь.

Сокджин никогда не ставил под сомнение колокольчики интуиции – если включилась, значит, неспроста. Да, возможно, он ошибся и подумал о них сам – не словил сигнал извне, – но лучше проверить. Если что, просто посидит у костра, пообщается.

Прежде чем выйти из дома, он проверил рабочий планшет, убедился, что эвакуация пока никому не требуется, поднялся на второй этаж и еще из коридора услышал щелчки клавиш печатной машинки – Джису работала. Не стал ее отвлекать, оставил внизу записку, что скоро будет, повесил на плечо сумку и тронулся в путь. Вышел во двор, прищурился, мысленно уловил направление и зашагал к ближайшим кустам.

Удивительно, но чем ближе он подходил к горам, тем хуже делалась погода – сначала небо полностью затянуло, затем начало накрапывать, через пару минут уже лило. За логом, откуда до гор начинался короткий и скрытый от чужих глаз путь, неожиданно распогодилось – выглянуло солнце. Однако ощущение того, что Магия пытается ему о чем-то сообщить, осталось. Сокджин задумался и не смог припомнить, чтобы когда-либо так явно чувствовал такое.

Что-то происходило там у них, у ребят, однозначно происходило.

Отряд он нашел у самого подножия высокогорья – упершийся в тупик. Сказать, что удивился – ничего не сказать. Еще никогда, ни разу на его памяти ущелье не оказывалось запертым камнем, а ведь путь здесь один – ни объехать, ни срезать, ни обойти. Махнул в знак приветствия Дженни – та кинулась причитать, что «горы взрывать не нужно», – кивнул ей, прошел мимо, поздоровался с обрадовавшимися его появлению ребятами, сразу же направился к булыжнику. Обследовал его, какое-то время напряженно молчал.

– Джин, разве он тут должен быть?

– Нет, не должен.

– А почему появился?

Сокджин не знал. Пока нет.

– Есть ли другая дорога? Может, стоит вернуться, попробовать взять правее?

– Другой дороги нет, – обрадовал он присутствующих. – Никогда не было и навряд ли появится. Тут что-то другое.

– Что?

Он не слушал вопросы, в этот момент он пытался чувствовать Уровень. Давно Магия не позволяла себе подобных «шуток», и если вдруг вздыбилась, заперла дорогу, значит, тому имелась веская причина. Она однозначно чего-то от кого-то хотела, не просто хотела – требовала. Значит, кто-то чего-то по ее мнению не совершил. Важного.

– Кто-то из вас что-то сделал не так. Или не сделал вообще.

– Из нас?

– Да мы просто шли себе и шли. Уже обрадовались, что дошли до гор, тут осталось-то.

Вот именно. Потому что «осталось-то», Магия и решила вмешаться – довольно грубо, но очень очевидно.

– Хм, поразительно.

– А нам что делать?

– Вернитесь до ближайшей поляны, разведите пока костер, расставьте палатки – скоро начнет смеркаться. А я подойду к вам чуть позже, мне нужно подумать.

Никто не стал с ним спорить – подобрали с земли рюкзаки, закинули их на плечи, зашагали в обратном направлении – к лесу.

Сокджин какое-то время задумчиво смотрел на людские спины, затем повернулся и вновь взглянул на булыжник, удивленно хмыкнул. Через минуту он тоже отправился к лесу, но взял чуть левее – туда, где на небольшом взьеме виднелся покрытый травой пятачок. Там он сядет, расслабится, закроет глаза и подключится к информационному полю Уровня. И пусть пока неизвестно, сколько на это понадобится времени, он все поймет.

С закрытыми глазами он полностью погрузился в себя. Глубже-глубже-глубже. А после, став невидимым, выпорхнул наружу и слился с природой: с каждым камнем, травинкой, потоком воздуха, землей. Ощутил ее, как собственное тело, – огромное, широкое и распластавшееся до самого горизонта. Почувствовал каждый холм и обрыв, каждый утес и равнину, каждый камешек на дороге, каждую иголочку на многочисленных ветках. Сделался одновременно и скрипучим мохнатым лесом. Отпустил все человеческое, что в нем было, ушел прочь от привычного сознания и прислушался. Чутко-чутко.

Магия шептала. Магия рассказывала и напевала. Магия по-своему грустила.

Ему понадобился почти час, чтобы уловить, почему. Когда Сокджин открыл глаза, на полянку уже опустились сумерки; высыпали на небе первые звезды.

Похолодало.

Когда он зашагал по мшистой почве, огибая сосновые стволы, на звук костра, он уже точно знал, к кому идет и что должен сказать. Он получил все ответы.

* * *

Ели молча. Никто не захотел высказывать «пожелания» насчет ужина и потому Дженни вновь составила меню на свой лад – попросила у котелка овощное рагу с курицей, теплого хлеба и морса для себя – ей до отвращения надоел горький чай.

Хмурились ее проводники и почти не разговаривали друг с другом – очередной тупик никому не прибавил хорошего настроения. Однако все знали – раз пришел Джин, значит, проблема решится, и потому ждали его с нетерпением. Витали в сгустившемся от напряжения воздухе приготовленные для озвучивания вопросы: долго ли еще идти? Сообразил ли он, откуда взялся камень? Зачем? Как сдвинуть?

Дженни ждала тоже. Надеялась, что Сокджин немного с ними посидит. С ним все равно теплее и светлее, даже если молчит.

Поляну на этот раз выбрали не в чаще – ближе к горам почва в лесу сделалась кочковатой, – а ту, что сразу за лесом. Натаскали дров, развели большой костер – намерзлись за день, – прикатили два бревна, расселись. Чай тянули тоже в молчании; лишь трещали, объятые всполохами, сырые бревна. Летели высоко в воздух оранжевые искры.

Когда вдали показалась знакомая фигура, все оживились – сейчас состоится диалог и выяснятся детали, – но диалога не состоялось. Сокджин почему-то еще издалека махнул рукой Дженни, подзывая ту к себе, дал знак следовать за ним и вновь скрылся в лесу.

Ребята молча переглянулись.

Выражение лица, с каким он смотрел на нее, почему-то нервировало. Слишком пронзительный взгляд, слишком серьезный – наверняка скажет недоброе; ей делалось не по себе.

– Дженни, я должен у вас кое-что спросить.

Ей не хотелось вопросов. Слишком много вопросов, все ненужные, не вовремя. Ей бы тихо пережить этот вечер, а завтра снова путь, чтобы стать ближе к дому.

– О чем?

Вокруг сосны, высокие папоротники, заросли диких кустов; подошвы ботинок скользили по покрытым мхом выступающим древесным корням. Воздух пах дождем, к ночи стал прохладным.

А ее собеседник все подбирал правильные слова; у нее неприятно кольнуло в груди – неужели это она – причина, по которой появился камень? Только не это.

– Дженни, – заговорил Сокджин, не отпуская ее взглядом, – кто-то вас вчера о чем-то спросил, так?

Она занервничала.

– Спросил?

– Да, спросил.

Чонгук все лез с вопросами.

– А вы не захотели ответить, так?

Желудок превратился в сгусток из стальных узлов.

– Не захотела.

– Почему?

Начала злиться.

– Потому что не его это делать – знать. Потому что он лез с личным.

– И вы это личное оставили для себя.

Не спросил, подытожил.

– Оставила. Потому что есть вещи – мои вещи. И ничьи больше. Я не желаю их озвучивать.

Насколько бы сильно ей ни нравился Сокджин, на его вопросы она желала отвечать ничуть не больше. Ведь сейчас точно скажет, что это из-за нее – из-за Дженни – возник на дороге камень. И ведь сказал!

– Видите ли, случилось редкое и очень значимое событие – в ваш путь вмешалась Магия. Закрыла вам проход. И знаете почему? Потому что вчера вами не открылась какая-то правда.

– Но я не должна ее открывать!

– Нет, не должны. Но уровень решил, что это важно, чтобы вы высказали ее вслух.

– Вы издеваетесь?

Дженни хотелось убежать. Хотелось плакать, спрятаться в кустах и заночевать в них же – пусть не лезут к ней, пусть отстанут все.

Голос собеседника стал очень мягким, но легче от этого не сделалось.

– Дженни, если Магия вмешалась, значит, это очень важно.

– Чтобы я сказала правду?

– Да.

– Но я не хочу!

– Значит, это жизненно важно, понимаете? Значит, эта правда изменит течение вашей судьбы так, как вы хотите, чтобы оно изменилось.

– Я уже никак не хочу.

У нее тряслись поджилки. Не надо никаких изменений, никаких. Только дойти бы до дома...

– Дженни...

– Нет, Сокджин. Я не буду.

– Дженни, – он смотрел тепло и одновременно просительно, – вы все еще себя стыдитесь?

Хотелось смеяться – нервно и зло.

– Вы просто не знаете, что я сделала. Конечно, я себя стыжусь, а как же еще?

– Не важно, что именно вы совершили, но почему-то крайне важно, чтобы ответ на свой вопрос услышал тот, кто его задал.

– Нет. Нет-нет-нет, – шептала она, глядя мимо мужского плеча. – Нет.

– Да. Сделайте это. Магия не хочет пускать вас дальше, пока правда не прозвучит. Она должна прозвучать.

– Нет, – к векам вдруг подступили слезы. – Не должна. Не прозвучит.

– Тогда Уровень не выпустит вас в Черный Лес, не даст продолжить путь.

Черт! Ну почему всегда так? Почему ей либо придется идти и отвечать на вчерашний вопрос, или же Джин сообщит всем, что дальше они не могут двигаться из-за нее, Дженни.

– Джин, – она шептала, просила, умоляла, – не надо правды... Она сильно... плохая. Я не хочу.

– Дженни, никто вас не осудит. Но это важно, слишком важно. Если не верите себе, доверьтесь мне – это изменит всю вашу жизнь. Магия никогда не вмешивается просто так, и сейчас она очень желает вам помочь.

– Помочь? Вы издеваетесь? Хотите, чтобы я вывернула душу наизнанку, и думаете, мне это поможет?

– Сделайте это.

Он смотрел тепло, но настойчиво. Не принуждал, но ожидал от нее принятия правильного решения.

– Сделайте.

– Нет.

– Сделайте. Вы можете.

– Не могу.

– Вы можете, Дженни.

– Не сделаю.

– Сделайте.

И он дал ей пять минут на то, чтобы собраться с силами. Сказал, что подготовит к разговору остальных. И уже не увидел того, как она прижалась спиной к стволу, сползла по нему до самой земли и закрыла лицо руками.

* * *

– Из-за нее?

– Из-за Дженни?

– И как теперь это исправить?

Сокджин смотрел на друзей тяжелым взглядом; на их лицах колыхались янтарные блики от костра.

– То, что она сейчас вам расскажет, будет тяжелым для восприятия. И она этого боится. Боится, что ее осудят, не поймут и не поддержат. Вы поддержите, если сможете, – пусть не словами, мыслями. Если она откроется, откроется и дальнейший путь. Но правда может оказаться неприглядной, понимаете?

Они молчали. Удивились, когда он объяснил, что происходит. Удивились тому, что принуждает кого-то признаться – не желали бы сейчас оказаться на ее месте.

– Может, не надо?

Чонгук уже жалел, что подошел к ней с вопросами вчера. Ведь теперь ей предстоит настоящая пытка. И мало ли, что у него разыгралось любопытство, зато теперь человеку страдать – говорить о том, о чем не хочется говорить. Нехорошо, неприятно. Дискомфортно. Но ведь и назад поворачивать – тоже не дело. Чертов уровень – слишком своенравный на его вкус. Плохо вышло, плохо.

– Что-то изменится от ее ответа, иначе Магия бы не вмешалась.

Чимин глядел в сторону, Чон себе под ноги, Тэхен как будто смотрел на Сокджина и одновременно сквозь него.

– Просто подождем ее. Она соберется с силами, она сможет – я верю.

Куртка Сокджина нагрелась со спины от жарких всполохов; где-то вдалеке тревожно крикнула птица. Чонгук закурил.

* * *

Правда.

Она вдруг снова осталась в целом мире одна.

Правда.

Правда означает, что от нее вновь все отвернутся – даже Сокджин. Даже он. Он просто не знает, какая она – правда. И снова будет холодно и больно, и снова придется притворяться, что ей все равно, что ее не задевают презрительные взгляды, что не трогает равнодушие, что никто не хочет с ней общаться. Не в первый раз и не в последний...

Холодно, стыло внутри.

– Магия, зачем ты это сделала? Зачем?

Молчал лес, скрипели, как и прежде, стволы, шумели над головой кроны. Но все теперь казалось иным – неприветливым, неродным, не «за» нее.

Тишина внутри. После того, как она расскажет – если расскажет, – уже точно не сможет себя полюбить. Не смогла раскрошенную на кусочки, а после «правды» она совсем распадется на пыль, на атомы и уже не соберется в цельного человека.

Шрамы. Есть или нет – без разницы. Одиночество. Тоска. Инъекция.

У нее все еще есть шанс позвонить доктору, есть шанс уйти.

А еще есть выбор – она может уйти, никому ничего не рассказывая. Может просто свернуть этот поход, окончить операцию досрочно, ведь уже расплатилась. А что будут презирать – так будут в любом случае. Тепло уже не станет – ни сейчас, ни потом. Ни в каком случае.

Жаль, что так повернулось. Зря.

Трещал на поляне костер, испускал тепло, переливался всеми бликами бежевого. Уже не для нее.

А там ее ждут. Для разговора. Для ответов на вопросы. Как на суде...

В какой-то момент Дженни решила – не пойдет. Промолчит. Ну и пусть не дойдет до озера, пусть. А уже через секунду поняла, что – нет, пойдет. Пойдет! Иначе всю оставшуюся жизнь будет корить себя за слабость. Будет стыдиться. За то, что не смогла тогда, не смогла и теперь – ведь однажды уже проявила безволие, позволила жизни «рулить» за нее, не желала брать на себя ответственность, слишком сильно боялась.

Боится и теперь. Так сильно, что сильнее некуда. Вот только отступать уже не будет – один раз отступила...

«А может, – вдруг пришла странная до абсурда мысль, – она выльет эту историю наружу, и ей станет легче?» Да, собеседники не те и момент не тот, но вдруг? Пусть даже ее никто не поддержит и фразы доброй не скажет, но вдруг со словами, с этой «правдой» уйдет и часть боли?

А если так, то стоит попробовать.

Ноги не гнулись, руки не желали слушаться, тело превратилось в болезненный и комковатый воск, однако Дженни решительно поджала губы, поднялась с земли и какое-то время стояла, не шевелясь.

Секунда, две, три... Минута. Тяжелый вдох, тяжелый выдох.

Все, вперед, на суд. На свой последний в жизни суд, после которого ей будет уже на все наплевать. И хорошо, если так.