Утро начинается не с браги. Нас будят стоны Бродяги, словно коты под окнами дерутся.

— Шаави, ящерка моя, наколдуй мне что-нибудь обезболивающее, а? Я умира-аю!

— Я не воззражжаю, — шипит на него нагайна. — Помуччайсся ещще чуть-чуть.

Быстро съев скромный паек, мы начинаем собираться в обратный путь. Шаави привязывает мешки к саням, а я проверяю снаряжение. Меч мой пал смертью храбрых где-то на дне озера, и идти по горной тропе, а потом по дороге через равнину без оружия мне не по нраву. Пробую в руках лопату, но черенок слишком ветхий, потом оцениваю кирку — маловата будет.

— Эмм... Джонас? — эльф робко смотрит мне в глаза, но взгляд его вскоре скользит ниже к губам.

Этой ночью, видимо, как и прошлой, мы спали крепко обнявшись, и это придало сил и ему и мне — сон был удивительно глубоким. Но дальше ни мои руки, ни губы не спускались. Зато теперь, явно восстановивший силы, юный маг нет-нет, да и фантазирует о том, что может ждать его по прибытии в деревню. Не могу отрицать, что меня такие мысли тоже не балуют.

— Попробуй молот. Среди шахтеров кузнец тут был, я думаю, он не против.

Держа двумя руками здоровенный молот, лишь отчасти похожий на молот кузнеца, Колль тащит мне мою новую игрушку.

— О, твои руки! С ними все в порядке?

Отставив оружие, беру его ладонь и провожу по ней пальцами: черных следов как не бывало. Глажу его ладони, отмечая мальчишечьи длинные пальцы в мозолях и мелких шрамах.

— Да... Огонь сделал меня очень стойким. И ночь у костра... помогла. Жаль, что не все таковы.

— Я-то уж точно не так живуч, как ты, маг! Помру сейчас, сил нет! — подает голос смертельно больной пациент.

Эльф направляется к нему, но я его перехватываю:

— Ты уверен? Ты мог бы и оставить его так, пусть послужит уроком.

Но Колль лишь мягко улыбается мне в ответ и, склонившись над этим страдальцем, полностью излечивает ногу Бродяги.

— Вот это да! Невероятно!

— Не болтай об этом попусту, Батист, понял? — кидаю Бродяге грозный взгляд. — Это должно остаться между нами.

— Ну разумеется, я же не последний дурак!

— А так и не скажжешшь, — тихо шипит нагайна.

Перед спуском Колль ненадолго задерживается, снова смотрит через подзорную трубу на своих призраков у маяка. Тяжелые мысли терзают меня, но вслух я их не высказываю: слишком мало времени прошло с тех пор, как зажили его телесные раны. Душевные вылечим позже.

Обратная дорога пролетает незаметно — ни волка, ни подземного монстра. Ветер пробирает, но не сносит с ног. Снег мелкими мушками впивается в щеки и оседает на плащах. Я даже напеваю ту старую колыбельную, и Колль задумчиво спрашивает:

— Откуда ты знаешь наш язык?

— А я его и не знаю. Был у меня в детстве один старый друг. Он мне эту песню пел. О чем там вообще поется? Я его спрашивал, а он только говорил, мол, свет да тьма.

— Об этом и поется, — улыбается эльф. — Давно я ее не слышал.

— Ну тогда наслаждайся! — смеюсь я и начинаю орать что есть мочи, пока мы не достигаем деревенских улиц. — Лонге те ви мира, субо назо блинда...*

Эльф загадочно улыбается, задумчиво потирая румяное лицо.

— Хватит, Джонас, а то нас сейчас обратно отправят, — ворчит Бродяга.

Талек невероятно рад нас видеть, учитывая, как сильно его успела довести местная детвора, ведь помимо красноволосого, других эльфов они, наверное, и не видали. А Талек у нас из лесных, мелкий, но гибкий, с татуировками на лице и с шевелюрой под стать королевской. Завидев виноватую рожу Бродяги, он радостно пинает его ногой в колено, чуть выше того места, где недавно был перелом. Тот стонет, хватается за ногу, усыпляя бдительность своего эльфа, потом резко запрыгивает на него, и они кубарем валятся в снег.

— А ну-ка, что за ясли вы тут устроили? Идите лошадь разгружать!

Все мешки мы перетаскиваем в подвал Колля. Затем хозяйка кормит нас ароматным наваристым супом из кореньев и мяса, полируя обед крепкой медовухой. Я отправляю Шаави на корабль, благо метели нет, так что пусть проверит экипаж и отвезет им годной еды, а Бродяга с Талеком запираются в своей комнате. Маг сказал, что ему необходимы еще целые сутки, чтобы зачаровать добытые камни. Я затаскиваю последние два мешка с пеплом в подвал и кладу их возле загадочного стола.

— Ты должен уйти, — говорит он, отчего-то смущаясь.

— А посмотреть нельзя? Любопытно же.

— Значит, не уйдешь?

— Пока огнем бороду не подпалишь.

Направляюсь к лохани за ширмой, где трактирщица заботливо оставила свеженатопленной воды, и снимаю одежду. Вижу, что парень тут уже помылся и сбросил грязные тряпки в корзину в углу. Умываюсь, смываю с тела застарелый пот.

— Есть у тебя настойка чистотела, маг?

— Я не слишком силен в алхимии.

— Я тоже, но у меня вот есть, — улыбаюсь, показывая ему маленький флакон, а затем достаю из сумки еще один, с особым маслом. — И еще масло для любви.

Натираюсь травяным зельем от хворей, а затем, нисколько не стесняясь своей наготы, возвращаюсь к кровати. Сажусь. В Везаресе, конечно, среди южан принято долго ходить вокруг да около, стихи посвящать, песни петь, хотя куплетик я уже и так намычал. А что у нас во всем Далторе, что в северных землях Ньольма, если ответили взаимно — считай, пригласили в койку. Жизнь коротка, расшаркиваться некогда. Пока любовное письмо дойдет, тебя и убить могут на охоте, на войне, на поединке. Или ассасина подошлют за секретами, потому что ты в королевскую канцелярию вхож. Или даже просто так. Но я эльфа не принуждаю, пусть сам решает.

Колль замирает в нерешительности. Немного подумав, произносит заклинание, и свет лавового шара под потолком медленно гаснет, а вокруг кровати вспыхивает вереница блуждающих огоньков размером с пламя свечи. Они живописно покачиваются в воздухе, и мне начинает казаться, что я плыву в небе среди звезд.

— А ты романтик, маг, — протянув руку, привлекаю его к себе.

— Джонас, я...

— Я знаю. Не волнуйся.

Бережно развязываю шнуровку на его штанах, скользнув пальцами по бледно-розовому животу, заставляю портки упасть до щиколоток. Колль стоит недвижим, лишь слабо дышит, сверкая искорками в бездонных глазах. Живот у него гладкий, теплый. Прижимаюсь щекой, и он смеется:

— Колешься.

— Привыкнешь, — усмехаюсь и приникаю губами чуть ниже пупка к нежной коже без волос.

Чувствую его ласковые робкие пальцы на висках. А между тем, целуя его живот, двигаюсь руками выше под рубаху, исследуя тонкое тело. С удивлением отмечаю крепкие сухие мышцы, как у акробатов из Везареса, что днем выступают на площади, а ночью предлагают уже другие забавы. Только мой эльф невинный, чуткий, будто здесь, посреди извечных морозов, он замер во времени и пространстве в ожидании весны.

— Сними ее... — шепчу ему в пупок, дергая за рукав.

Шуршит тканью, и вот он полностью обнажен. Опускаюсь ртом на его член, целую, как целовал бы его губы, и Колль от неожиданности охает, пытаясь отстраниться, но я крепко держу его за талию и вбираю плоть в свой рот, играя языком с чувствительной головкой. Завожу руки за поясницу, глажу мягкие холмы ягодиц, тяну их на себя. Он падает на колени сверху, упираясь руками мне в плечи. Целую уже грудь. Колль тихо стонет, когда мой язык проходится по соскам, кружит возле них, а потом идет выше, по ключице до шеи.

— Прекрасный мой, теплый, славный Колль... — шепчу ему в шею, с удовольствием отмечая, как он начинает мелко дрожать. — Посмотри на меня.

Мы встречаемся взглядами. Взираю исподлобья на его раскрасневшееся лицо, обрамленное алыми локонами, целую ключицы. Хочу, чтобы он сам добрался до моего рта. Давай же. Смотри на меня. Сделай шаг. Сжимаю его в объятиях, не отрывая ни глаз от его взгляда, ни губ от его тела. Спина эльфа выгибается под моими жадными прикосновениями. А я все ниже, все смелее, спускаюсь ладонями к бедрам, подхватываю ягодицы, ощупывая нежную кожу, которой, я уверен, там еще никто не касался.

— Хххааах... — стонет он, когда мой палец находит ложбинку в промежности, сладко подрагивающую в ожидании моих крепких рук. — Джонас...

Его слова тонут в поцелуе.

— Молодец, хороший храбрый маг, — я отвечаю на его поцелуй, жадно глотая воздух.

Эльф еще не знавал такого огня, и я чувствую, как он распаляется. Нетерпеливо ерзает под моими пальцами. Одной рукой я нахожу его напряженный член, обхватываю его ладонью и медленно начинаю гладить, слегка сжимая. Стараюсь не торопиться, чтобы привык, но страсть сжигает меня, не дает уже мыслить трезво. Моя восставшая плоть упирается в манящую промежность эльфа, прямо под его яичками, поджавшимися от возбуждения. Хватаю флакончик с маслом и щедро лью себе на пальцы.

— Сейчас может быть неприятно, Колль, потерпи... Но эта боль стоит того, что будет после. Доверься мне.

Массирую маленький влекущий вход большим пальцем, едва надавливая, затем осторожно начинаю просовывать внутрь указательный. Эльф стонет, ерзает, изгибается под моей рукой. Впивается губами мне в шею, слегка прикусывает, и я чувствую, что там наутро будет его метка. Глаза у Колля уже сияют огнем, отчего мне кажется, что надо мной навис демон. Создатель милосердный, прости меня, если страсть — это грех, то я готов понести наказание. Сгореть в огне...

Мои пальцы внутри него. Узко, горячо, и так хочется большего, хочется соединиться с ним, слиться в танце страсти. Нежно массирую его внутри, наслаждаясь, как гибкое тело отзывается на каждое движение, а затем падаю на спину, увлекая эльфа за собой. Пусть сам, пусть почувствует, что я его не принуждаю. Смазываю свой член и шепчу ему в острое ухо:

— Хочу тебя, горячий мой, пожалуйста, дай мне насладиться тобой...

Колль лишь тяжело дышит, ерзая членом по моему животу. С удовольствием отмечаю ниточку влаги, что тянется из головки, и не сдерживаю свой порыв, тут же размазывая ее пальцем. Привстав, эльф начинает медленно опускаться сверху. Одной рукой придерживаю член, второй глажу его по колену, переходя на живот, дразнюсь вокруг его плоти.

— Нннааагхх... — протяжно стонет нежным юношеским голосом, до предела опускаясь на меня бедрами, хмурит брови, закусив губу в сладком страдании.

— А теперь медленно двигайся, Колль, почувствуй, как именно тебе нравится.

И он плавно крутит бедрами, упирается стопами в кровать по бокам от меня. Откидывается на руки, сидя на корточках, едва приподнимаясь, короткими движениями насаживается на член, издавая такие стоны, что я готов излиться в него в любую минуту.

— Джонас, — горячо дышит, смотрит прямо на меня своим пламенным взглядом, — покажи мне... свой огонь.

Впиваюсь пальцами в податливые бедра, заваливаю эльфа вперед на себя и, приподнявшись под ним, начинаю нетерпеливо двигать тазом, с каждым толчком вбиваясь все сильнее, пока стоны не переходят в непрекращающуюся песню страсти.

— Возьми себя спереди, ласкай себя, почувствуй это с двух сторон, — схватив тонкое запястье, кладу ладонь на его член и показываю, как надо, двигая нашими руками вместе. — Давай, мой родной, не стыдись, дай своему телу выразить то, что оно хранило все это время...

Он нависает надо мной, всхлипывая мне в губы, то кусаясь, то зализывая их будто дикий звереныш, а я неистово вторгаюсь, сливаюсь с ним до предела, наивысшего пика страсти, будто забираюсь на вершину горы, намного круче той, что мы прошли за эти два дня вместе. Тело прошибает огненной стрелой, и я буквально чувствую, как искрами расходится и бурлит кровь по венам, и мы изливаемся почти одновременно, и в ту же секунду огни вокруг кровати вспыхивают и резко гаснут, оставляя меня и мага в полной темноте.

Притянув его к себе, натягиваю на нас шкуры и одеяла, затем целую Колля в горячий лоб, мокрый от пота, прижимаю к боку, размазывая семя по нашим телам. Маг начинает было произносить заклинание, чтобы вновь зажечь огни, но я прерываю его нежным поцелуем:

— Пустое, Колль. Мне не нужен свет, когда ты рядом.

— Джонас...

Его рука находит мою, переплетается пальцами, и эльф засыпает, своим легким размеренным дыханием, словно колыбельной, убаюкивая и меня.

Он не хочет, чтобы я смотрел, как будет зачаровывать камни, потому что делать это он должен нагим. Я такого никогда еще не видел: все тело мага испещерено тонкими трещинками, сквозь которые просвечивает огненное сияние. Он сидит в центре прямо на алтаре, скрестив ноги, а под ним кругами разложены лавовые камни. Глаза Колля светятся алым, и он шепотом, будто медитируя, напевно читает какие-то заклинания. В воздух вихрем поднимается горсть пепельной пыли, что лежала перед ним в серебряной чаше, взмывает, кружит воронкой, а затем оседает в камнях. Не могу больше смотреть, это завораживает и пугает меня, а маг зачаровал только первый из мешков.

Целый день слоняемся по деревне, помогаем местным: кому что починить, кому снег в сугробы собрать возле бань. Талек даже поохотиться успел, и как он только зайцев на снегу различает? Ну теперь нам на ближайшую луну будет чем, кроме пайков да похлебки, побаловаться. Ближе к сумеркам уставший Колль выходит в большой зал таверны.

— Ну что, маг? Половина мешков наша пусть будет, а остальное — на твое усмотрение.

Колль лишь грустно вздыхает. Командую спутникам снаряжаться в путь, пока метель не явилась снова, а сам, отойдя с магом в его жилище, завожу разговор:

— Поедешь? Со мной?

— Я не могу, Джонас, здесь мое место.

— Ты не прав! Здесь место твоим страхам. Твоему прошлому! Я же зову тебя в будущее, в то, каким ты его сделаешь, а не каким прочили тебя в верховные жрецы!

— Что? Откуда ты знаешь? — его глаза округляются, а лицо бледнеет.

Беру мага за руку и ласково глажу по голове:

— Ты слишком много сделал для этой деревни и для меня. Только чистое, избранное огнем сердце может совершить такое. И не бывает у огненных магов красных волос. Ни у кого их не бывает...

Дарю ему поцелуй. Прощальный или нет — не могу об этом думать, но уйти без поцелуя все же было бы больнее, чем просто уйти.

— Послушай, Колль. Я тоже собираюсь сделать тебе подарок. Не могу видеть, как ты мучаешься здесь, глядя вдаль на тени своих предков.

— Джонас, что ты собрался делать?

— Подарить им покой. И дать обитателям острова зажить уже обыденной жизнью, торговлей, как здесь когда-то было. Ты отправишься со мной к маяку?

Маяк неприветлив. Ощетинился острыми скалами, мрачный, тихий. Ветер доносит непонятные шорохи. Держу в одной руке молот, а во второй — факел.

— Призраков надо развеять и сжечь. А потом предать земле их кости.

— Моих предков надо предать огню, — задумчиво уточняет Колль, шагающий подле меня.

Вижу, что ему страшно, но храбрится: спина ровная, как натянутая струна, движения четкие, рваные.

— Остынь, маг, банши не настолько страшнее обычных призраков. Отпугивают громкими завываниями да мрак на мысли нагоняют. Тебе с твоим огнем их нечего бояться.

— Но это же мои родители...

— Это уже не они, мальчик мой. Это осколки их душ, не упокоенных и умерших в страшных муках. Мне очень жаль. Мы лишь можем подарить им покой.

— Спасибо, Джонас. Я бы один ни за что не пошел бы. А в деревне их все боятся.

— Не удивительно. Тут все будто погрязли в неведении и суевериях.

— Да... За десять зим маяк оброс жуткими легендами, в часть из которых я и сам теперь с трудом верю.

Первая тень подплывает незаметно, оглушая нас воплем прямо за спиной. От неожиданности подпрыгиваю, едва не уронив молот, но факел выскальзывает из руки и, упав в снег, тут же гаснет. Взмахиваю молотом, разрубаю тень, временно ее ослабив.

— Колль, колдуй свою вспышку! Не медли, пока она не собралась обратно!

— «Файро!»

Маг делает быстрое движение рукой, направляя поток огня в сторону тени. Воздух вспыхивает, шипит, будто костер с маслом, а затем оседает серой пылью на белом снегу. Второй банши, привлеченный шумом, летит на меня со стороны маяка. Голова раскалывается от душераздирающих воплей, но воля моя сильна, я не поддамся ни страху, ни унынию. Я живой, из плоти и крови, в которой теплится мой огонь, подкрепленный силой мага. Разрубаю и эту тень, а Колль поджигает ее ярким пламенем.

Покончив с призраками, мы обыскиваем скалы у маяка в поисках старых обломков и костей. Колль рассказывает, что они с родителями, бежавшие из родного племени, попали в шторм, шли на свет маяка, но волны у скал перевернули их судно. Мальчика нашла трактирщица и воспитала как приемного сына, которого позже приняли все жители деревни, и благодарный Колль во всем им помогал. Но к маяку с тех пор так никто пойти и не отважился, лишь собрали выброшенные морем пожитки.

— Очнувшись, я пытался вернуть их, я кричал заклинания что есть мочи, пока не почернели мои руки, но мать с отцом лежали неподвижны. Я подвел их.

— Колль... — провожу по его щеке, утирая слезу, — ты не виноват. Ты был мал и слаб. Ты не мог им помочь. Но ты помог мне. Я думаю, твои родители гордились бы тобой.

Маленький маг ничего не отвечает, только отчаянно приникает ко мне, целуя сквозь дорожки слез.

Наконец, мы находим кости под старыми досками, собираем в прощальный костер, который сияет так ярко и сильно, будто пытаясь что-то показать бедному одинокому магу. Колль собирает остатки пепла в глиняный сосуд с крышкой и ведет меня внутрь маяка, по винтовой лестнице до самой верхней площадки.

— Я хочу развеять его над Пресным морем, так родители не будут привязаны к этому месту, их души будут путешествовать по свету.

Прижимаю его спиной к себе. Колль высыпает пепел, который тут же подхватывает и уносит ветер. Его лицо спокойно, будто излучает и светлую грусть, и умиротворение. С последней горстью пепла, улетающей вдаль, я слышу вокруг нас какой-то знакомый шепот:

— Лонге те ви мира, субо назо блинда...*

— Что это было? Разве не слова песни? Что сказал голос?

— Он сказал «Далеко ты смотришь, а под носом — слеп».

— И что это значит?

Колль счастливо смотрит мне в глаза:

— Это значит, что я отправлюсь в путь с тобой, Джонас.

-------

* Далеко ты смотришь, а под носом - слеп