Все изменилось, и я искренне в это верила. Прошло слишком много времени, чтобы все оставалось таким же, как прежде. Места, люди, и их мысли. Может быть, произошло что-то важное и по-настоящему значимое, а может быть не произошло ничего, но никто не оставался на месте. Мы выросли, каждый из нас. Даже не так, повзрослели, образумились. И теперь должны делать обдуманные поступки, взвешивать все «за» и «против», смотреть сквозь время на шаг вперед, предугадывая, как повернутся обстоятельства. Совсем скоро ЕГЭ, ведь кончается десятый класс. Учителя, должно быть, все уши про это прожужжали. Закормили тестами, проверочными работами и подготовками. Такая ответственность, чтоб ее! Но вдруг это изменит человека и выбьет из его головы дурные мысли? Воспитает? Заставит стать сдержаннее и понять, что есть хорошо, а что плохо? Мы же теперь взрослые, совсем не те импульсивные дети со смертельными обидами и хитрыми кознями. Ничего не осталось как прежде, верно?

Снег до сих пор шел — мелкие белые снежинки тут же таяли на мокром асфальте. Слишком тепло, мокро и ветрено. Я постоянно поправляла волосы и оглядывалась, направляясь к школе. Накатывало странное-странное чувство, которое очень сложно описать. Оно мучило. Страх. Постоянно казалось, что детские игры вернутся, детские правила и придуманные уставы. Что из неоткуда знакомый голос мне скажет «Ну, храбрец, вперед», и придется действительно идти впереди всех, доказывая свою несуществующую смелость. Снова принимать первый удар, а потом делать вид, что все хорошо. Одновременно... Ностальгия. Время неумолимо шло вперед, и сколько уже удалось повидать — я все равно помню эту дорогу. Каждую тропинку и поворот. Помню, как я забиралась на лестницу и мнила себя царем горы, как мы играли до стрекота кузнечиков, а потом расходились по домам, боясь, что нам не приснится волшебный сон из-за непослушания. В кустах Аня прятала свои вещи, чтобы не нести их домой, а Женька вечно напоминал ей, чтобы она их не забыла. Я помнила их и, наверное, где-то в глубине души хотела увидеть, чтобы доказать, что я стала лучше. Лучше. Сильнее. Крепче. Красивее. Увереннее. Что меня теперь не так легко напугать, и что я могу дать отпор. Им. Всему миру. Я — личность, которая имеет право существовать и нормально жить. Но при этом все равно было страшно — встреча была неизбежной, как смерть. Я думала, что выдержу, потому что не забыла, потому что помню все, даже наши маленькие незначительные тайны.

То же здание всего в три этажа. Облезлая розовая краска и выгоревшая надпись «Добро пожаловать! Мы вам рады!». Массивные, деревянные, всегда открытые двери с железными коваными ручками на главном входе в школу и две пустые клумбы с двух сторон — когда-то там росли цветы. Потрескавшаяся местами плитка грязно-серого цвета и спящий охранник. Незнакомые, маленькие дети, снующие по знакомым узеньким коридорам. Совсем спокойные, не то, что мы когда-то. На губы невольно полезла улыбка. Справа висела Доска Почета. В середине третьего ряда когда-то находилась и моя фотография. Сначала ее разрисовали, а потом выжгли. В этом месте до сих пор видна оплавленная пластмасса. У школы нет денег, чтобы заказать новый стенд.

Прозвенел звонок. Я пошла в библиотеку за учебниками. Взгляд зацепился за «Теорию Шахмат». Когда-то мы мнили себя настоящей командой, одной стороной, которая всегда сражалась против других и имела неприступную крепость. Присвоили себе роли и всегда руководствовались ими, оправдывали свои действия и свои слова. У каждого были полномочия, права и обязанности, хотя в детстве это называлось совсем не так. После первой игры в шахматы я стала этим интересоваться. На секунду в голову пришла мысль, что сейчас состоится дебют. Первые ходы, первые действия. Мобилизация сил противников. Совсем как на войне.

Я усмехнулась и вышла из библиотеки. Какие невероятно глупые мысли. Конечно же, это не война, лишь детский лепет. Всего лишь школа, первый день.

Я уже опоздала. В классе стоял шум и гам, ребята болтали через чур громко, обсуждая какой-то предстоящий матч. Видимо, учителя внутри не было. Тело будто бы сковало нечто липкое и вязкое. Рука неуверенно сжала холодную ручку. Я медлила, будто бы готовилась к чему-то грандиозному, неизбежному и устрашающему. Но это действительно было таким — возвращение сюда. Вдохи стали медленными. Закусив губу, я опустила голову.

Подготовка к столкновению.

Небольшое усилие, и дверь резко открылась. Сердце будто бы на секунду пропустило удар, а затем снова продолжило биться. Ребята замолчали и повернулись, наверное, думая, что пришел учитель. Я зашла вовнутрь и молча остановилась у чистой доски. Оценивающие и непонимающие взгляды, будто противные тараканы, ползали по мне. Хотелось смахнуть их. Тихие шепотки и вопросы. Так должно быть, когда встречают новенького в конце года. Их предупреждали. Но говорили ли имя? Вспомнили ли они меня? Знакомые лица удивленно вытянулись, но среди этих лиц не было тех, чьи я узнаю в любой толпе и даже в гриме. Никого из них не было.

— К кому ты? Инны Викторовны еще нет. — Спросил какой-то парень у подоконника.

Я промолчала и пожала плечами. С каждой минутой ожидание тянулось все мучительнее, но одновременно становилось и легче. Нет ни Максима, ни Саши, ни Жени, ни Ромки с Егором. Даже Ани здесь не было. Значит, мы в разных классах и мне просто чертовски везет.

Внезапно, как вихрь, ворвалась низенькая, полненькая учительница с выбеленными волосами, похожими на гнездо. Ребята как по команде встали и вышли из-за парт, приветствуя ее.

— Так, вы уже познакомились? Настюша, подойди ко мне. — Почему все всегда зовут меня так ласково? Я оторвалась от доски и подошла к Инне Викторовне. Все снова смотрели, и почему-то мне хотелось их убить. Она нежно приобняла меня за плечи. — В седьмом классе ты уехала, и вот ты снова с нами! Настя Шереметьева, добро пожаловать в наш дружный коллектив. — Наверное, это сказано для новеньких, которые и ухом не вели, совсем ничего не знали. А вот остальные, кто учился здесь с первого класса, буквально изменились в лице. Кто-то усмехнулся, кто-то цокнул языком, а кто-то, на удивление, улыбнулся. — Садись рядом с Аленой. Третий ряд, четвертая парта.

Там сидела, по виду, высокая, крепкая девушка с выбритым виском, длинной красноватой челкой и квадратными очками, которые ей неожиданно шли. Она подперла подбородок ладонью и вскинула проколотую бровь вверх, двигаясь и уступая мне место у окна. Наверное, всегда сидела одна и тут на тебе, подарочек.

Ладони вспотели от волнения. Я прошла по ряду и села, выждала некоторую паузу, а затем, сглотнув и промочив сухой рот, начала говорить:

— Привет.

Алена повернулась ко мне и слегка усмехнулась.

— Привет. Чего это все так заохали?

Точно новенькая. С восьмого или девятого класса. А может быть, совсем недавно пришла, в начале десятого. Это не имело значения.

— Я училась здесь с первого года. Училась, училась, а потом кое-что случилось, и мне пришлось переехать. Даже не знаю.

Конечно, это была ложь, и она эту ложь видела, а потому мотнула головой и цокнула языком, глубоко вздыхая и медленно, расслабленно откидываясь на спинку стула.

— Они так смотрели. Ну, некоторые. Нехорошо тебе.

Инна Викторовна нахмурилась и посмотрела на нас. А я только и думала — что значат ее слова?

— А ну прекратите болтать! Итак, появление новенькой в коллективе — не все новости на сегодня. С регионального спортивного конкурса, как вы помните, возвращаются двое наших спортсменов! Саша Сачков и Рома Андропов заняли второе и третье место! Им выдали дипломы и свидетельства, наградили медалями.

Дверь отворилась, и в класс зашли они. Действительно они. Глаза расширились от увиденного, я не успела даже подумать, осмыслить. Следом зашел Максим, а через секунд пятнадцать едва ли не кубарем влетел Егор.

— Извините за опоздание!

Его голос стал заметно грубее, совсем не такой, как несколько лет назад.

— Садитесь уже, не мешайте поздравлению! — Проворчала Инна Викторовна и взяла в руки дипломы и небольшие «золотые» медальки.

Ребята не сели и встали рядом с Сашей и Ромой, довольно улыбаясь и подмигивая кому-то в классе. Я ждала, с нескрываемым любопытством и страхом ждала, когда же они увидят мое побледневшее лицо. Неожиданно наткнутся на меня среди знакомых.

Первое столкновение.

Улыбка с изменившегося, более мужественного лица Максима спала во мгновение. Он стал мрачнее тучи и сложил брови домиком, невольно выдавая себя. Его взгляд, будто спрашивающий «И кто же это здесь у нас?», нарочито удивленный, но такой ядовитый, столкнулся с моим. В классе моментально повисло напряжение. Награды мальчишек, уже взрослых мальчишек, не интересовали даже их самих. Сначала Рома, а затем и Егор, и Саша, уставились на меня. Они узнали. Просто не могли не узнать.

— Я гляжу, у нас пополнение. — Максим не выдержал и усмехнулся. Инна Викторовна смерила его недовольным взглядом.

Внутри все оборвалось. В голове будто произошел взрыв — звон в ушах, будто битые стекла. Невидимые шоры опустились на глаза, заставляя смотреть только на него. На мой страх детства, от которого я пыталась бежать и к которому сама вернулась.

— Как невежливо! Сядь на место или скажи, что хотел!

Он не отрывал от меня взгляда, будто бы иссушая, желая, чтобы мое место оказалось пустым. Алена внимательно наблюдала за этим.

— Я приветствую новенькую. И... — Пауза. Сердце бешено билось в груди. — И напоминаю нашему классу о том, что скоро состоится матч-полуфинал этого сезона с пятой гимназией. Приглашаю вас поболеть.

Кажется, одноклассники тоже это заметили. По классу прокатилась короткая волна шушуканий. Предположения, догадки, сплетни...

— Мы обязательно придем. — Какая-то светловолосая девочка ответила за всех, только бы нарушить молчание.

— Ой, хвастун. Садитесь уже.

Инна Викторовна запричитала и села за стол, открывая журнал и начиная перекличку. Они не сводили с меня взгляда. И я бы так и продолжила смотреть, если бы не тычок в бок.

— А?

— Хватит пялиться. — Одернула соседка.

Спасибо, очень вовремя. С губ сорвался тихий выдох, я уткнулась взглядом в тетрадь и больше на них не смотрела. Они сели на свои места. Урок стал камерой пыток. Взгляды буравили спину, этот яд въедался под кожу, заставляя ежиться и дергаться. Чертово время. Почему оно течет так медленно? Я хочу сбежать, но не буду — бежать некуда. Желание доказать, что я изменилась, забылось в одно мгновение.

Алена поправила свои очки и хмыкнула. Видимо, ей совсем не было страшно и она точно не понимала моих чувств. Или это не так?

— На перемене пойдем в столовую? Перекусим. Туда обычно наши не суются, булки нашему классу не продают больше.

А может и понимала. Поэтому решила помочь и увести отсюда. Внутри я была ей безумно благодарна, хоть и сидела молчком. Вросла в этот стул и закрылась ладонью, сжимая в руках ручку и крепко сцепляя зубы. Ничего не изменилось — я поняла это. Ничего совершенно. Все осталось в точности, как прежде. Люди, места, мысли. Старые обиды. Осталось, а может — стало хуже. Он не изменился. От него можно ждать чего угодно, а они всегда ему помогут. Я пропала.

Время замерло. Тетрадь пустовала, хотя, наверняка, материала мы записали мама не горюй. Алена выходила к доске пару раз, писала непонятные закорючки, скрипела мелом и что-то объясняла. Информация пролетала мимо, совершенно не задерживаясь в голове. Я будто находилась в параллельном пространстве, не воспринимая совершенно ничего вокруг.

Одноклассники засобирались, встали и медленным потоком вышли из кабинета. Меня унесло вместе с ними, а затем кто-то цепко схватил меня за руку и потянул по узкому, темному коридору. Мы спустились вниз и оказались в столовой, где толпилось множество народу. Дети из начальной школы ссорились у лавки со вкусными булочками, старшие нагло пролезали вперед и посмеивались. Послышался звон стекла. Кто-то разбил тарелку. Алена вздохнула.

— Здесь часто такое случается. Совсем скоро наша школа разорится на посуде.

Я собрала себя в кучу и немного расслабилась. Никого из них рядом не было. Она отдала деньги и попросила принести два пирожка с малиновым конфитюром и два стакана мультифруктового сока. Мы сели в конец столика у окна.

— Чувствую, интересненькая история это, да?

Алена скинула с плеча рюкзак и выжидающе на меня посмотрела.

— Ты ее не знаешь, и лучше не узнавай.

— Это только делает ее еще интереснее. Когда не знаешь, узнать хочется сильнее. Расскажешь?

— Может быть, когда-нибудь расскажу.

Я совсем не знала ее, с чего мне так слепо доверять? Только дураки поступают столь опрометчиво.

— Когда-нибудь — понятие растяжимое. Я все равно узнаю. Думаю, мне есть от кого. — Она хохотнула, а затем повернулась в сторону большой шумной очереди.

Я проследила за ее взглядом и замерла, непонимающе глядя на человека, который шел к нам с двумя пирожками и двумя стаканчиками сока. Не особо высокий, но с такими же, как и раньше, темными, слегка вьющимися волосами и серыми глазами. Уверенная походка, прихрамывание на левую ногу и длинный, вертикальный шрам на ключице — я помнила этот шрам. Тогда, когда они дрались с Лешкой в детстве, ему рассекли кожу ключами от квартиры. Остался рваный след. Женя. Я подорвалась с места, но Алена как-то удивительно добро улыбнулась ему.

— Садись. Насть, подвинься. Знакомьтесь...

— Давно не виделись.

Сказать, что Женька был удивлен, значит ничего не сказать. Он остановился напротив и смотрел на меня, не отрывая взгляда. Но его взгляд был другим. Таким, будто бы он неожиданно встретил старого если не друга, то хорошего знакомого.

— Давно. — Я недоумевала, почему у него не такая же реакция, как и у других. Почему он сейчас не с ними.

— Тебя сегодня перевели? Я учусь в другом классе.

От этого пояснения понятнее не стало.

— Так вы знакомы. Хм... — Алена нахмурилась. — Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Компания Максима в этом замешана, да?

— Да. — Парень отдал нам пирожки и сок, а затем сел напротив меня. — Наверное, тебе никто ничего еще не рассказывал. Хотя, кто тебе мог что рассказать...

Я кивнула, на что он только вздохнул, видя мои опасения и излишнюю осторожность. Алена надкусила пирожок, готовясь внимательно слушать. Ей не терпелось все узнать.

— В середине года, когда ты уехала, буквально началась война. Нет, серьезно война. Между нами и Лешкиной стаей. Они звали себя волчьей стаей. Ну или их так прозвали, не суть важно. — Лицо Женьки было совершенно спокойным, он с интересом смотрел на меня. — После разгрома склада мы настолько увлеклись кознями для тебя, что просто забыли об осторожности. В итоге, некоторые разбои в школе повесили на нас. Макс потерял возможность пойти в спортивный колледж после девятого класса, потому что о колясочной узнали жильцы дома, написали заяву в ментовку... И, в общем-то, на нас обрушилось еще обвинение о... Блин, как же там... Незаконное проникновение, что ли. Не помню точно. Мы стояли на учете в школе и в полиции. Саша и Рома не допускались до конкурсов и на полтора года вылетели из активной жизни класса. Аня постоянно заходила домой в семь из-за домашнего ареста, а потом родители и вовсе захотели ее выдернуть из коллектива и перенаправили в колледж, теперь она кондитер. Егор бегал за ней хвостиком. Шуточки Макса становились все более злыми со временем. Мы задирали простых ребят, потому что не было тебя. Но при этом никто не смог так вписаться в нашу компанию. Ты уехала, и злиться было не на кого, мы злились на всех подряд. Он особенно. Постоянно брал в наши походы всяких девчонок, и все они потом его сторонились... В общем, как-то раз дошло до того, что Максим сломал одной из них руку. Было крупное разбирательство. А я на это не подписывался, и после того случая, в ноябре девятого класса, отбился от них. Мне кажется, это слишком. Что они творят сейчас — знаю только по слухам и по рассказам его мамы. Она стала к нам часто захаживать.

Я была в шоке. Пирожок так и не дождался своей очереди, а вся начинка вытекла на стол — слишком крепко его сжала. Значит, вот оно как. Наша игра стала не только нашей, да и досталось не только мне.

— Кто бы знал, что пара фотографий в телефоне перевернет жизнь далеко не одного человека.

— О да. — Женя усмехнулся и подал салфетку. — Я совсем на тебя не злюсь. Думаю, мы сами виноваты. Шестиклассники полезли на восьмиклассников своей маленькой компанией. Ну не глупость ли? Ты тут не причем.

— Ты правда так думаешь?

Он кивнул, а Алена нахмурилась. Видимо, еще не все поняла.

— А Егор? Аня? Саша? Рома? Нет?

— Глупый вопрос. Корнем всего этого считается разрушенный склад. Даже если опустить факт того, якобы, предательства, нарушения правила и всего такого, то все равно именно разруха там сделала свое дело и запустила цепную реакцию.

А Женя ничуть не изменился. Такой же умный, думающий, с отлично подвешенным языком. И явно смелый. Многие овцы боятся отделиться от стада, но он — нет.

— А ты? — Я перевела взгляд на Алену. — Где ты в этой истории?

— Я пришла в середине девятого класса, мы с Женькой сдружились и теперь не разлей вода почти два года.

Она пожала плечами так легко, будто это было чем-то таким простым. Хотя, может, это в моей голове все в разы усложняется.

— Вы не встречаетесь?

Они переглянулись, а затем одновременно фыркнули.

— Ну уж нет. Он мне как брат, которого у меня нет.

— Вот то-то же.

Женя надкусил мой полупустой пирожок, и у меня отлегло от сердца. Школьная жизнь обещает быть не такой ужасной, как за пару часов успела придумать моя фантазия. Алена настроена ко мне, видимо, дружелюбно. Да и Женя не язвил, не сочился ядом и не хотел меня придушить.

— Мне все равно никто не рассказал. Я ничего не понимаю. Вы дружили с первого класса?..

— Раньше. — Кивнул он.

Я оглянулась.

— Дружили с детства. А потом нашли себе тайное место. Подрались со старшеклассниками. Это место разрушили. Вы ее возненавидели и затравили? А потом она уехала.

Алена смотрела на Женю, а он нехотя кивал.

— Ну... — Видимо, ему не хотелось признаваться, что именно так это и было. Или просто не были приятны эти слова. — Да. Примерно так.

— Ясно все с вами...

После она замолчала. Мы втроем посмотрели на вход в столовую. Максим, вместе с Сашей и Ромой, зашли и скинули свои сумки на широкий подоконник у первого окна. Они скинулись и направились к очереди. Взяли подносы, растолкали людей и купили еды.

— Обычно они не приходят. — Невесело сказала Алена.

— Сегодня особенный день.

Слова Жени в точности описали ситуацию. Максим стоял у конца очереди, а после они пошли выбирать столик. Кружили, кружили вокруг нас, будто бы совсем не смотря и не замечая. Но я знала, что это делается, чтобы как-то воздействовать на меня, на них, посмотреть за реакцией. Понять, что изменилось и выбрать план действий. Это разведка. Казалось, что столовая — это море, мы — одинокая лодка совершенно вдали от берегов. А они — голодные акулы.

Было принято решение отступить.