Никотин разливался по неокрепшим лёгким, а горло позорно жгло. Но подросток не разглагольствовал перед своими приятелями. Брюнет делал вид, что он как все. Он старался не выделяться из этой серой массы разукрашенных волос и набитых татуировок. Этих «псевдо» татуировок...

Семнадцатилетие. Ночь. Улица. Бар. Никотин. Горечь. Боль. А после удушье и рвотные позывы.

Всё по-старому. Каждый день. Одно и то же.

— Эй! А ну, брысь! — из заднего входа в местный бар высунулась светлая голова с еле заметными кудряшками. 

Здешний работник вновь и вновь выгонял этих отбросов общества. Каждый день. Еле освещаемый тусклым неоновым светом из помещения он диктовал уже выученные слова этим малолеткам. 

Но чем он отличался от них? Тем, что его спасли однажды. Она. Его милая, хрупкая и любимая. «А кто спасёт их?» — думал он.

— А ты, мистер, идёшь со мной, — бармен схватил мальчишку с карими глазами за шкирку, в то время как те самые его «приятели» уже блестели пятками своих модных кроссовок. 

— Оливер! Ну, правда, опять меня молоком поить будешь?! — бушевал ребёнок, еле сдерживая улыбку счастья. Он был поистине рад, что о нём заботились, что его раз за разом спасают такими неоднозначными действиями. 

Харрисон сел за барную стойку и стал внимательно наблюдать за действиями своего каждодневного спасителя. Это было его ритуалом. 

— Ты имеешь что-то против молока? — усмехался бармен, поблёскивая своими зелёными глазами. Они светились, в то время как у Ника они потухали всё больше и больше. С каждым днём по чуть-чуть. 

— Против молока?

«Кроме того, что у меня на него аллергия — ничего».

— Нет, давай как обычно. До краёв. 

Это место, заполненное куревом, спиртным и прогнившими людьми, стало его убежищем. Его отрадой, что вдыхала в него новую порцию жизни и страсти. 

— Опять будешь расхваливать её? Или жаловаться? — прервал молчание собеседник. 

Схватив гранёный стакан и пригубив его, он тихо ответил:

— Да, опять. И то, и другое. 

* * *

— Ты где участвуешь?! 

Утро не предвещало беды. Ядрёный аромат кофе, чириканье за окном, шум включённого телевизора, скрип ламината... Такие привычные вещи, на которые не обращаешь внимания, оставались в тени такого «ярого» пробуждения. 

Девушка открыла глаза и посмотрела в потолок. Такой белый, он нуждался в кардинальной взбучке красок и живости. «Надо бы как-нибудь заняться этим», — думала юная особа. 

Пришлось откинуть лёгкое одеяло в сторону, принять сидячее положение и свесить ножки на прикроватный коврик, давно купленный Мэдисон на их новоселье. Она виновато посмотрела на парня, что буквально прожигал её. Нет, даже не глазами, а какой-то аурой, говорящей за своего обладателя.

«Почему не сказала? Что это за бред, и почему я узнаю о нём не от тебя?!»

Прошла неделя с последнего разговора с Маргарет. Никто не поднимал эту тему, и Оливия, если уж откровенно, не хотела говорить об этом и вовсе. Знала, что рано или поздно его свихнувшиеся чертята узнают и устроят взбучку, но не думала, что это будет так скоро.

Всего лишь неделя прошла.

— Ник, ну не надо так устрашающе на меня пялиться! Я... Вернее Алекс записал меня на тот конкурс, а мама, представь себе, согласилась!.. — она восторженно всплеснула руками, как бы переложив всю вину случившегося на другого. 

«Что сподвигло её на это откровение? Упомянуть при мне и Алекса, и разрешение матери? Интересно».

Он молча стоял рядом с белоснежной дверью девичьей комнаты. Руки его покоились в карманах серых спортивных штанов, а желанное тело в белой майке. Ник закрыл глаза, будто бы обдумывая свои дальнейшие действия. 

— Значит, и тут он постарался, да? — Харрисон сорвался с его излюбленного места и начал своё наступление, сокращая дистанцию между ними до предела. Прежде он никогда не переступал порог её комнаты просто так. Только в исключительных случаях. 

Она напряглась, а тело предательски начало дрожать, покрываясь мурашками под лёгкой розовой майкой.

Но почему? 

Парень всем своим телом чуть ли не задавил хрупкую сожительницу. Их разделяло только колено, которое он учтиво поставил между её ног. 

Расстояние между ними ушло, будто бы его и не было. 

И вот ошарашенная девушка уже лежала, прижатая к стене, без возможности отступить, пошевелиться. Ни вправо, ни влево. Но по большей части этому способствовала не данная ситуация, а.. А что?

Оцепенение. 

Это то, что, даже в здравом рассудке, не позволяет нам ни шелохнуться, ни тронуться, ни, тем более, как-то отреагировать. Тело намертво сжимается, на сознательном уровне отодвигается дальше от охотника, который исподлобья пристально рассматривает своего маленького зверька. Их сердца болезненно сжимаются, бьются, чуть ли не переламывая грудную клетку, но у каждого по-разным причинам. Один боится за свою жизнь, а другой наслаждается страхом. 

А из этих двоих — кто есть кто? Кто боится, а кто наслаждается?..

Губы и нежная кожа щёк начали чувствовать его ошеломляюще горячее дыхание, что буквально заполнило всё не проветренное помещение. Ник не сдержался и провёл указательным пальцем по чуть выступающей скуле девушки. 

Но она словно и не заметила этого движения. Особа пристально следила за его волосами, что немного спали на глаза, тем самым наверняка ограничив обзор. Она рассматривала те родинки, с детства которых он стыдился. «Но почему? — не унималась она. — Они же так подходят под это белоснежное полотно с еле просвечивающими венами и сосудами...»

Оливия дёрнулась, пытаясь высвободиться от столь приятных оков, когда почувствовала касание кончиком носа. Он водил по щеке, вдыхал аромат и спускался всё ниже, остановившись только рядом с уголком её губ. Она замерла. Предвкусив необратимое, Лив зажмурила глаза.

«А что мне остаётся?..»

Парень внимательно изучал каждый вдох и выдох своей оппонентки. Ему нравилось это чувство собственности. Но он боялся. 

«Стоп», — скомандовал он сам себе. 

— Ну, всё, урок окончен, — юноша победоносно улыбнулся и резко отстранился, встав на мягкий ворс босыми ногами. 

— Чего? — приподнявшись, зеленоглазая вплотную посмотрела на парня, который всё это время нагло издевался над ней, как она посчитала. 

— Это тебе урок. Не расслабляйся при парнях. Любых, — и он кивнул на майку, что оголяла хрупкие плечики. 

После пары минут пребывания в трансе, девушка схватила подушку и кинула её в уже опустевшую сторону двери. Та плюхнулась, чуть ли не угодив в мусорное ведро. 

— Придурок! Лучше бы посоветовал, что мне на конкурс рисовать!

«Как так можно вообще?! Идиот беспардонный, наглый, бесстыжий!..»

— А ты у своих тараканов... Нет, у чертей спроси, — послышался задорный и такой родной смех с кухни. — Может, они что тебе посоветуют? Или же их и рисуй.

«Чертей рисовать?.. Это тебя что ли?»

* * *

— Ты какая-то сегодня понурая. Что-то случилось?

Алекс опёрся о стеллаж, имеющий в арсенале огромное количество психологической литературы. В этот раз пара решила последовать предпочтениям юноши. 

Точнее так решила сделать девушка, чтобы отвлечься от столь щемящих сердце воспоминаний об утре. Пальчиками она водила по переплётам и раритетных, и новых книг, но сосредотачиваться на чём-то конкретном не желала. 

«Не люблю я книги. Не впечатляют даже самые душераздирающие романы. Вот фильмы, сериалы — другое дело».

Страдальчески выдохнув, она встряхнула головой. Так, что туго затянутый хвост немного ослабил свою хватку и выпустил несколько непослушных прядок. Локоны легко и непринуждённо стали обрамлять её лицо, а некоторые так и вовсе спали на плечи. 

— Ну, жду тебя на выходе. 

— Постой, — на этих словах блондин поставил книгу на полку и тяжело зашагал прямиком к опустошённой спутнице. — Да что не так-то, Оливия?

Он взял её за локоть и вывел на улицу, на свежий, насколько это возможно в мегаполисе, воздух. 

Тёплый порыв ударил в лицо, а в глаза полетела летняя пыльца, что частенько заставляла девушку чихать. Из-за этого она отвернулась от бушующего ветерка. 

— Что представить на конкурсе не знаю... 

«Отчасти не соврала».

— А ты рисуй что-нибудь светлое... — наклонившись ниже, Саша вплотную подошёл к её лицу, тем самым сократив дистанцию. — Не знаю, ангелов, например?

Оливия пристально наблюдала за действиями парня. Она исследовала всё: его светлые глаза с чуть подрагивающими ресницами, кои были чуть короче, чем у Ника; прямой и ровный нос, не украшенный ни веснушками, ни родинками; его вечно сухие губы, которые не спасла ни одна гигиеническая помада. Кошер частенько «зависала» при взгляде на эти слишком светлые волосы. Почему? Потому что они переливались, светились и блестели, в то время как её локоны отдавали тёмным отблеском жжёной карамели. 

Практически у всех, где-то глубоко внутри, есть странные привычки, и её — это рассматривание, изучение людей. Будто бы она хочет их всех запомнить. 

Парень закрыл глаза, на подсознательном уровне ощутив, что девушка не отстранилась ни на сантиметр, как тогда, при объятиях. Уже почувствовав её опьянённое дыхание, Алекс хотел вконец разрушить эту стену недоверия и лжи, которую сам же и построил.

«Люблю её? Не знаю, посмотрим... А может даже сейчас и узнаю».

И тут её осенило. Не из-за парня, который приближался стремительнее, чем айсберг к Титанику, а из-за собственных внутренних дискуссий. Обращала ли она внимание на Кошкина? Нет. Точно нет. 

— Знаю! — решительно отстранившись и положив свои хрупкие ручки на плечи рядом стоящего, она широко заулыбалась. Второй раз за день её глаза засияли блестящими изумрудами. 

— Что? — блондин ошарашенно посмотрел на русую. Ожидал ли он такой реакции? Нет. — Что знаешь?

* * *

Самый горький поцелуй тот, что был. Или мог бы быть.

Самый сладкий тот, коего не было. И не могло быть.