В день, когда солнце затмили тучи, небо стало плакать, а вместе с ним плакали и люди. Маленькие мерзкие существа, называющие себя венцом творения, были так ничтожны в этот день. Так считал девятилетний мальчик с блондинистыми волосами. Мало кто знает, что раньше у Криса были светлые волосы. Такие светлые и мягкие, что многие путали его с девочкой, ведь лицо его уже в том возрасте можно было ставить на обложки журналов. Все любят смазливых мальчиков вроде него, а вот он ненавидел себя за своё лицо, свои мягкие волосы, свои длинные тонкие ноги и длинные бледные пальцы.

Вот он, весь такой хрупкий и светлый, стоит у маленькой могилки. Врачи не смогли спасти второго ребёнка в их семье. Мать осталась жива, а вот маленький мальчик задохнулся в своей пуповине. А блондин всё стоял и удивлялся, почему все плачут, ведь этого ребёнка никто не знал. Он не успел родиться. Он не сделал ничего хорошего для этого мира, чтобы из-за него плакать. Почему они страдают? А если умрёт Крис, они будут плакать? Большой вопрос маленького ребёнка. Слишком большой для такого слишком маленького.

Дальше в семье настал какой-то хаос. Все деньги ушли на мамину реабилитацию. Отец взял кредит, его уволили с работы, мать была в декрете, а Крис… Просто Крис. Семье приходилось постоянно экономить на продуктах, а потому мальчику пришлось есть намного меньше. Тогда он не жаловался, но с каждым годом это стало входить в привычку.
— Я не голоден, — говорит уже взрослый всем знакомый парень с тёмно-русыми волосами, заходя в свою комнату и швыряя рюкзак под стол.
Он медленно расстёгивает рубашку, проходя мимо зеркала, и останавливается. Чуть поднимает ткань, становится боком к зеркалу. Ничего. Вообще ничего на том месте, где должен был быть живот. Выпирающие рёбра, бледная кожа. Он слишком лёгкий для своего роста и возраста.

Махает рукой, падает на кровать, свесив вниз одну ногу и так и не сняв до конца расстёгнутую рубашку. Он достаёт вибрирующий телефон, открывает сообщение на Фейсбуке.
«Ты очень изменился ;)» — гласит сообщение от парня по имени Тим. Крис моментально заходит к нему на профиль и, пролистав несколько фотографий, кидает мальчишку в чёрный список, пытаясь унять своё сердцебиение. Когда-то оно так же сильно стучало, только ситуация была другая.

Это был обычный учебный день в средней школе. Седьмой класс. Несколько мальчишек решили остаться после уроков на баскетбольной площадке. Кто-то активно играл с мячом в команде, а кто-то просто пришёл за компанию и теперь скучал на лавочке.
— Почему ты не играешь? — спросил Тим, вытирая пот со своего лба свой же футболкой.
— Не люблю баскетбол, — ответил Крис, бегло оглядывая мальчика лет четырнадцати.
— А что ты любишь?
Когда-то эти двое общались и очень даже хорошо, вот только общение прервалось, как только Тим нашёл себе кучу друзей за пределами их класса.
— Ну… Мармелад, — Крис улыбнулся, но вмиг помрачнел, когда увидел, как сильно смеётся над его словами собеседник.
— Я говорил про занятия, дурак.
— А, да… Я люблю… есть мармелад, — он сказал абсолютно серьёзно, но Тим снова засмеялся.
— А ты забавный.
— Я не забавный.
— О, ещё какой, — он потянул руку к лицу Паркинса и потягал его за щёку.
Что-то было в этом мальчике. В этом странном потном мальчике по имени Тим. Он улыбался так широко, будто не знал, что такое грусть. Его глаза горели так, словно никогда не знали холода.
— Почему ты постоянно смеёшься? — спросил Крис и не даже подозревал, что когда-то сам будет таким — парнем, который всегда улыбается и делает вид, что не умеет чувствовать ничего, кроме радости.
— Потому что никто не любит меня грустного, — он обыденно развёл руки в стороны и снова улыбнулся.
— Зачем же тебе друзья, которые не любят тебя таким, какой ты есть?
— А зачем вообще быть грустным? — Тим пожал плечами. — Вот ты грустный. Почему?
— Потому что, — Крис опустил голову и улыбнулся, не зная, что ему ответить.
— Так уже лучше. Пойдём, покажу кое-что.

Они отошли от баскетбольной площадки и зашли за здание школы, где видеть их могли только те, кто решил задержаться после уроков.
— Что ты мне тут покажешь?
На это Тим улыбнулся, подошёл чуть ближе и мельком глянул на блондинистые волосы Криса. Они развивались на ветру, как пшеница, а карие глаза и пока еле заметные скулы делали его черты лица слишком правильными и идеальными.
— Можно потрогать? — спросил Тим, глядя на макушку головы одноклассника.
— Ну… Ладно.
Мальчик дотронулся до его волос и провёл по ним рукой. Такие мягкие, такие гладкие. Паркинс хоть сейчас мог пойти рекламировать шампуни. Увы, из-за краски в свои шестнадцать он испортил эту мягкость, но в тринадцать его волосы были уникальны.
Тим опустил взгляд чуть ниже, наткнувшись на карие глаза. Он притянул Криса к себе и оставил нежный, но нерешительный и неумелый поцелуй на его губах. Держа его за мягкие волосы, Тим переворачивал мир с ног на голову.

Тринадцать лет. Так мало, чтобы понять самого себя. Так мало, чтобы понять свою роль в этой жизни. Крис тоже не понимал. Для него это было странно, но ничуть не страннее мальчика, который почему-то всегда улыбается.

Прошли годы, Паркинс перешёл в старшую школу и теперь точно знал, что привлекают его всё же девушки. Но какой-то осадок остался томиться в груди, с каждым годом увеличиваясь в размерах. Всё стало на свои места, но он ненавидел разговоры гомофобов. Ненавидел шуточки отца про его «пидорские» ножки. А ещё он ненавидел свои светлые волосы. Слишком мягкие, слишком гладкие. Были.
В лет пятнадцать, когда друзья привели его в клуб, какие-то идиоты стали домогаться. Смазливое личико Криса пробудило в них дикое желание набить ему кучу синяков, а потом сделать с ним что-то мерзкое в туалете того же клуба. В наказание. Вот только в наказание за что? Всё обошлось.

Потом всё немного изменилось. Крис, вроде как, стал есть чуть больше, стал избивать стены кулаками, стал драться и хулиганить, стал унижать людей, чтобы те не подумали ничего лишнего. Он стал предавать друзей, стал подлизываться к тем, кто мог его защитить, если что. Потом покрасил волосы, но вишенку на торте всегда оставлял его отце. Куча синяков на теле Паркинса — заслуга отцовских кулаков, ремней и всего, что попадалось под руку. Все эти раны придавали смазливому лицу хоть немного мужества.

А потом появился Мёрфи. Он не свалился на головку, как летний снег, но почему-то раньше он слишком долго был незаметным. Крис прогуливался по школе со своими «друзьями» и, проходя мимо одного из окон в коридоре, заметил интересную картину. На подоконнике сидел парень с чёрными волосами, в чёрной толстовке, чёрных джинсах, чёрном всём. Он курил сигарету, смотрел в окно и слушал музыку в наушниках, безразлично рассматривая что-то за стеклом. К нему подошёл учитель физики — высокий худощавый мужчина с седыми волосами и прямоугольными узкими очками. Он поправил тёмно-серый пиджак и стал читать длинную лекцию о том, что нельзя курить в школе. Мёрфи, не пошевелив ни одной частью тела, медленно перевёл на него безразличный взгляд и, не снимая наушников, сделал затяжку. Плевать ему было на всё. На мужчину, на учеников, что давились дымом от его сигареты, на подоконник, на который, кстати, тоже нельзя садиться.
— Да вы что, издеваетесь? — возмутился учитель и чуть ли не топнул ногой. Что сделал Тейлор? Наполнил свои лёгкие никотином и выдохнул дым в виде кольца, которое «наделось» на лицо физика. — Это возмутительно!
Учитель потянулся к наушникам парня, а тот недовольно ударил его по руке, чтобы не терпеть прикосновения. Только потом он сам снял наушник.
— Кажется, вы чихнули? Будьте здоровы, — сказал парень и снова заткнул уши музыкой, надев на голову капюшон.

Дружки Криса засмеялись, стали сравнивать Мёрфи с какими-то своими знакомыми.
— Кто это такой? — спросил Паркинс у них.
— Да псих один. Говорят, в средней школе он привязал собаку за шею к дверной ручке, и она повесилась. Потом он притащил её на школьный двор, и раскромсав её ножом из кабинета биологии, размазал её кровяку по морде какой-то девчонки. И его перевели в другую школу, — смеялся один из парней.
— У меня есть знакомые, с которыми он раньше учился, — подхватил второй. — Они втирают, мол как-то он накинулся на одного парня в столовке. Говорил что-то по типу: «У тебя такие же глаза, как у неё». Хрен его знает, про кого он говорил. Прикол в том, что он повалил пацана на пол и ложкой пытался выколупать его глаз. Тому повезло, что он успел зажмуриться и удержать руку этого психа.
— Да-а, я слышал про это, — добавил кто-то ещё. — Через пару дней он пришёл в школу с огромным швом на левом глазу, хоть ему и говорили носить повязку. Может, свой хотел выколупать? Придурок, — парни засмеялись, а Крис улыбнулся за компанию, но от этих историй у него мурашки по коже прошлись.

После того, как вся школа стояла на ушах и каждый второй говорил о Джули, которая покончила с собой, парень стал присматриваться к Тейлору. Что-то было с ним не так. Отец Криса, будучи шерифом, разрешил ему покопаться в деле самоубийцы. Оказалось, Джули написала предсмертную записку, посвящённую Мёрфи. Многие слова были в прямом смысле вырезаны. Такие, как: «Ты — убийца, ты — Жнец», но об этом Крис не знал. Полиция нашла записку и символ Жнеца возле покойной. Это сильно сбило их с толку. Убийца не мог ей угрожать, ведь записка была написана ровным почерком. Также они нашли следы крови не только Джули, но почему-то не додумались проверить Тейлора. С этого началось маленькое расследование Криса.

Вспоминая всё это, парень тяжело вздохнул, уткнулся лицом в одеяло, ленясь снять с себя школьную форму. Вдруг дверь в его комнату открыла, Крис сел на кровать в ожидании худшего. Зашёл отец. Да, это и есть самое худшее.
— Ты поел? — спросил мужчина. Неужели забота?
— Нет, я не голоден, — соврал парень и опустил взгляд на свой худой живот, который не казался больше даже в сидячем положении.
Мужчина кивнул, оглядел комнату, наверное, в поисках вещей, которые могли принадлежать не Крису, а кому-то другому. Почему-то отец думал, что его сын до сих пор другой ориентации. Всё потому, что Тим оказался не самым лучшим мальчиком. Он предложил Крису кое-что большее, чем просто поцелуй, а когда Крис отказался, пустил по школе слухи о том, что Паркинс к нему приставал.

Мужчина заметил телефон на кровати и забрал его раньше, чем Крис успел его спрятать. Он ввёл пароль, который уже давно знал, и нашёл переписку. «Ты очень изменился», — увидел он сообщение от Тима, и лицо его покрылось румянцем от злости.
— Нет, это не то… Всё не так, — стал оправдываться парень, выставив руки вперёд и пятясь назад, не вставая с кровати, — Я клянусь, мне нравятся девушки. Я клянусь, пап.
— Ты опять с ним общаешься? — прорычал отец, как разъярённый бык, готовый насквозь проткнуть своими рогами кого угодно.
— Нет!
— Опять хочешь подставить ему свою голубую задницу?!
— Такого никогда не было! — он кричал и дышал тяжело, будто хотел, чтобы лёгкие лопнули прямо сейчас и не мучали худое тело. Худое тело… Худая душа, худые мысли.

Мужчина снял с себя ремень и, подойдя ближе, ударил им со всей силы по животу сына. Тот закричал, упал с кровати, выставив вперёд руки и отползая назад, потом перевернулся на живот, пытаясь подняться.
— Куда? — закричал отец и наступил ему на спину, занеся ремень над головой. Раздался громкий звук, красное пятно моментально появилось на спине парня, потом на руках, которыми он прикрывал голову.
— Пожалуйста, хватит! — прерывисто кричал Крис, постанывая от боли в животе и спине. От эмоций с носа пошла кровь. Где-то за дверью послышался плач матери — она не могла спокойно слушать его крики, но и сделать ничего не могла. Боялась.
— Хватит? А разве ты послушал того мальчика, когда он просил тебя остановиться и перестать засовывать свои грязные пальцы ему в трусы?
— Я не делал… этого… — парень стал откашливаться. Из-за большого веса, сдавившего его грудную клетку, воздуха в лёгких уже не хватало. — Папа, пожалуйста…
Мужчина убрал ногу, насильно поднял сына с пола за шиворот и приставил к стене, взял за ворот рубашки.
— Зачем тебе мужское достоинство, если в тебе самом ничего мужского нету?
Крис прикрыл рукой ширинку на штанах, ведь подозревал, что произойдёт дальше. Отец откинул его руку, сильно ударил с колена в пах и просто вышел из комнаты. Парень вскрикнул, упал на пол, скрутился в калачик, прижимая колени к груди. Парни не плачут… Парни не плачут… Он только зажмурился и подавил в себе эмоции, чтобы хоть в этом не казаться бабой. Хоть в этом…