Настольные часы отбивают ритм для песни, которая никогда не закончится. Мелодия такая тихая, такая нежная. В палате громко из-за тишины и грязно из-за чистоты. Здесь две кровати, на одной из которых никто так и не оказался. Голубые тона должны успокаивать, но за несколько лет они так наскучили, что от них подташнивает. Ванесса Мёрфи никогда не была из тех женщин, что любят посидеть да поболтать о чём взбредёт в голову. Она любила одиночество всю свою недолгую жизнь. Ей даже нет тридцати пяти, но любой, кто смог бы её увидеть, подумал бы, что её уже давно ждут на том свете. Так сильно исхудало её тело, так сильно оно покрылось морщинами и стало хрупким, как стекло. Седые волосы заправлены в аккуратный пучок на макушке. Чёрные пряди встречаются всё реже.

Женщина отдыхает после прогулки, заваривает себе чай и, глотая бессмысленные таблетки, запивает их. Дверь медленно открывается, Ванесса не обращает внимания. Наверное, в очередной раз врач решил спросить о её самочувствии.
— Вы хотели со мной встретиться? — не похоже на голос врача.
Женщина хмурится, медленно поворачивает голову и слышит, как что-то трескается. Трещина прошла по сердцу и по кружке с чаем, которую она только что выронила. Осколки рассыпались по полу, рассыпались повсюду. Перед ней стоял высокий черноволосый парень с карими глазами и шрамом на лице. Он потерял дар речи, на какое-то время ему захотелось выбежать из палаты и оставить прошлое в прошлом. Женщина схватилась за сердце, что-то кольнуло внутри. Сын так быстро вырос...

Они стояли друг напротив друга, как незнакомые люди. Испуганные взгляды, скованные сердца. Они словно боялись, что это не сон. И это было не сном...
— Тейлор? — её мягкий голос так сильно режет слух, что парень жмурит глаза и отворачивает лицо от женщины.
— Я уже похоронил тебя, — он говорит не грубо, но хотелось бы сказать это с дикой яростью.
— Может, так оно и лучше, — сказала она, и словами своими оставила второй шрам, но не на лице.
— Лучше? — он заставляет себя снова посмотреть на неё. Как же она изменилась... Из-за него. Это всё из-за него. Дьявольское отродье. Сын ангела и ничтожества. — Столько лет...
— Четыре года.
— Я всё это время думал, что ты сдохла! Что в этом хорошего, мам? — он повышает голос, а последнее слово еле выдавливает из себя.
— А ты помнишь, из-за чего ты так думал? — глаза её заполнились слезами, она села на кровать и закрыла лицо руками, будто так могла что-то изменить или хотя бы спрятаться. — Помнишь, из-за чего твой отец больше не открыл глаза?

Он опустил голову, прерывисто вдохнул воздух и сильно сжал кулаки. Как же больно было стоять здесь, слушать её голос, смотреть ей в глаза и не иметь возможности прикоснуться. Она так близко и так далеко. Она так нежна и груба одновременно. Ради чего прожита вся эта жизнь, если сейчас он не мог даже просто дотронуться до руки матери?
— Роберт был прав... — сквозь слёзы и нервные всхлипы говорит женщина. Кажется, она была готова закричать от боли, но лишь сдержанно сжимала зубы, — ...когда заставлял меня сделать аборт.

Выстрел... Слова, как пули. Кровавые потёки по чёрному угольку вместо сердца. Парень сглотнул, сдержал в себе истошный душевный крик. Эшли соврала. Мать не стала бы говорить такие вещи, если бы действительно хотела его увидеть.
— Я твой сын. Как ты можешь говорить мне такое?
— Мой сын умер четыре года назад, как и мой муж. Я бездетная вдова, — последнее она шепчет, схватившись руками за волосы и раскачиваясь в стороны.
Столько лет было прожито в страданиях, а теперь всё, как с чистого листа. Всё сначала. Пиши слово «забыть» по тысячи раз, комкай листы, сжигай в огне и пиши всё заново. Пепел разнесётся по ветру, застрянет в твоих волосах. Ты будешь думать, что всё прошло, но сердце твоё всё ещё будет гореть.

— Проваливай и сделай вид, что тебя не существует, — слёзы всё катились с её щёк, а слова, как чёрная разъедающая жидкость, прожигали в нём дыру. — Ты никому не принёс ни пользы, ни радости своим рождением. Я чуть не умерла при родах, но тебе и этого стало мало. Тебе захотелось убить меня и морально.
— Сейчас ТЫ меня убиваешь! — он кричит, в глазах злость, но только ли она? — Ты оставила меня одного в этом ё*аном мире. Мне было четырнадцать, мам! Четырнадцать. Почему ты не перерезала мне глотку до того, как я научился разговаривать, а? — крик ломает голос, где-то внутри умирают остатки души. Где-то там, глубоко под рёбрами, умирает мальчик, который когда-то хотел быть счастливым. — Мне нихрена не нравится жить, веришь? Я не просил этого. Ты знаешь, сколько раз я пытался сдохнуть? Знаешь? Почему я видел не твоё лицо, когда снова и снова просыпался в грёбаной больнице?

А часы всё набивают ритм... Песня оживает, ноты мелодии вонзаются в тела людей, когда-то называвших себя семьёй. Мать и сын. Черноволосая семья с фамилией Мёрфи. Самые острые и кровавые семейные узы. Самые болезненные и громкие слова. Всё самое страшное в этом мире скопилось здесь, в комнате, в паре метров между двумя незнакомцами.

— Потому что я не хотела и не хочу тебя видеть после всего, что ты сделал! — голос её переходит на крик, но она всё так же боится поднять взгляд. — Если бы ты хотел умереть, то уже бы это сделал! — после этих слов её одолевает новый порыв эмоций и слёз.
— Почему ты поступаешь так со мной? Мне же, чёрт возьми, больно, тупая ты мразь, — он отвечает ей тем же тоном и со всей бешеной силой, что так рвётся наружу, ударяет кулаком в ближайшую стену, а потом вновь кричит, но в этот раз уже от физической боли. Медленно сжимает кулак, пальцы не слушаются.

Женщина резко поднимается с кровати, приближается к парню. Хромает, морщится от боли, но старается идти быстро. Ванесса подходит к нему, и на всю комнату раздаётся громкий звук пощёчины.
— Ты — моя самая ужасная ошибка, Тейлор. Ты не из семьи Мёрфи. Ты чужой.

Чужой... Такой же чужой, как её взгляд. Ненависть, смешанная с остатками любви. Он тыльной стороной руки касается щеки и опускает голову. Не решается посмотреть ей в глаза. Ванесса нервно дышит, разворачивается и медленно плетётся к кровати, хромая на одну ногу, и только теперь Тейлор находит в себе смелость посмотреть ей вслед. Он нервно сглатывает, не моргает, пытается запомнить её силуэт в деталях и, последний раз взглянув на её седые редкие волосы, выходит из палаты.

*****

Девушка нервно поглядывала на выход из больницы. На улице становилось прохладно, а потому пришлось пожалеть о том, что она не послушалась парня и не переоделась. Шорты и блузка не могли укрыть от холода. Эшли распушила волосы, чтобы они лежали на ней, как шапка. Выглядело нелепо, зато тепло. Наконец дверь открылась, девушка с интересом пыталась рассмотреть лицо парня, который оттуда вышел. Она считала, что сделала доброе дело, а потому Мёрфи больше не станет портить ей жизнь, но... Что-то было не так.

— Увидел?
Брюнет прошёл мимо неё и стал рыться в карманах. Наверное, искал пачку. Эшли пошла за ним и, вспомнив про сигарету, которую спрятала в карман где-то час назад, достала её и отдала парню. Выглядел он странно. Вроде, чем-то расстроен, а вроде, злится.
Он взял сигарету, бросил мимолётный взгляд на девушку в знак благодарности и остановился. Сделал затяжку, поднял взгляд вверх и выдохнул дым, словно плюнул в лицо небесам.
— Это было самое худшее из всего, что ты могла для меня сделать, Молли, — он вдруг улыбнулся, посмотрел на нее как-то умиротворенно и потрепал девушку по волосам, абсолютно сбивая с толку. — Какой там у нас был счёт?
Притворная улыбка, притворный взгляд. Хотя, нет. Глаза не врали. Ему было больно.
— Что случилось? Что она сказала?
— Ничего, — отрезал он и сделал затяжку, облокотившись локтём о её плечо. — Её похоронили вчера вечером. Сердечный приступ.
Он сказал это так обыденно и просто, что у Эшли мурашки прошлись по коже. Разве может быть такое, чтобы сын так просто говорил о смерти матери? Она не понимала, врёт ли он. Если нет, то почему так спокоен? Если да, то как он смеет лгать?
— Мне жаль.
— Ой, да ладно, Эшли, — он скептически нахмурился. — Даже мне не жаль, а тебе с чего должно быть? Кстати... — он потянулся к внутреннему карману куртки и протянул ей миниатюрный незаклеенный конверт. — В приёмной думали, что ты заглянешь ещё раз. Эта женщина просила передать это моей девушке.

Эта женщина... Разве так сложно назвать четыре буквы?

Но ещё в мозг впечаталась фраза «моей девушке». Он сказал это с сарказмом, а потому Эшли еле сдержала улыбку и приняла посылку.
— И мне даже плевать, что ты этим пыталась у неё выведать.
— Это всё не то, о чём ты...
— Держи свои фантазии и мечты при себе в следующий раз, — он снова закурил. — Ты слишком мёртвая, чтобы быть моей девушкой. А одинаковые заряды обычно отталкиваются.

Эшли немного приоткрывает конверт, взглянув на содержимое. Там лежит несколько фотографий черноволосой девочки лет четырнадцати. В своём возрасте Рейчел уже красила глаза и губы, так что выглядела старше года на два. Рядом с фото — записка на пару слов. «Он отравляет всё вокруг себя». Ванесса много рассказывала о Рейчел, особенно о её внешности, а Эшли, сделав вид ревнивой девушки, задавала всё больше вопросов. Все ответы были здесь.

— Мне стоит знать, что там? — Мёрфи прервал её мысли и выдохнул дымом на конверт.
Её руки обволокло белой пеленой и тёплым воздухом. От этого ещё больше захотелось спрятаться где-то и согреться. Эшли качнула головой, бросила что-то вроде «пустяк». Они шли вдоль дороги, погружённые в свои мысли. Надо сказать, думали они об одном и том же, вот только в разном свете. Свете... Где же он, когда миром правит мрак?

POV: Тейлор.

Тело опускается ко дну, глаза закрыты. Чувствую тяжесть. Что-то давит на меня, тянет ко дну. Поднимаю веки и через голубую толщу воды вижу лучи солнца.
...Д-а-в-и-т...
Протягиваю руки вперёд. Впрочем, это всё, что я могу сделать. Вода над самой поверхностью всё ещё волнуется от моего падения. Опускаюсь всё ниже, ниже. Света всё меньше, меньше. Проще идти по дороге, освещённой уличными фонарями, чем смотреть на свет, который утопает в глубине. Пытаюсь пошевелить пальцами. Тело сопротивляется. Разум сопротивляется.
Против меня. Против моей жизни. Против воздуха.

Лёгкие сжимаются, я вижу пузыри кислорода, поднимающиеся вверх. Или вниз?.. Умереть именно так было неплохой идеей. Мысленно хвалю себя за сообразительность. Может быть, завтра моё тело какой-нибудь обдолбанный моряк найдёт на берегу какой-нибудь реки, где мусора больше, чем воды. Может быть, голодные рыбы обглодают меня до костей.

До костей... Что во ценного, кроме них?

Света всё меньше, воздуха минимум. Я хочу закрыть глаза и уснуть, но не могу оторваться от последнего лучика света. Чёрт, как же красиво. Как же здесь красиво... Оставьте мою душу покоиться среди этих бесконечных вод. Дайте мне смотреть на это вечность. Дайте мне смотреть на вечность.

Только собираюсь опустить веки, как чувствую волнение воды. Касаюсь руками водорослей и вижу перед собой размытый силуэт. Он тянет ко мне руки, хватает за запястья, потом за футболку.

Отцепись! Оставь меня в покое! Не трогай! Пусти, хватит!

Меня тянет вверх, я руками цепляюсь за чью-то кожу, царапаю из последних сил и специально выдыхаю последний воздух. Хочу захлебнуться, и у меня это выходит.
Темнота.

Снова луч света, снова вдыхаю кислород. Теперь тело не хочет умирать. Я резко открываю глаза, глотаю воздух ртом.
Жадно.
Ненастно.
Перевожу взгляд на «спасителя», и глаза мои опять становятся бесчувственными. Нейтан, промокший до нитки, как бедолага, выпавший из лодки, орёт на меня, срывая голос. Смотрю на него без эмоций, без реакции. Он сильно бьёт меня по лицу. Больно... Трясёт за плечи, взбалтывает мозг и всё орёт, орёт, орёт... Я не слышу.

Помню тот день, как будто это было вчера. Мне четырнадцать, я вышел к реке, увидел мёртвую утку, которую не догрызла охотничья собака. Подхожу к ней, беру в руки. Она дышит и болезненно издаёт странные звуки. Обхватываю тонкими бледными пальцами её шею, выворачиваю её голову до хруста. Мертва. Убеждаю себя в том, что сделал доброе дело. Она бы не выжила.

Сделал доброе дело, убив кого-то? А разве нельзя... Разве нельзя сделать так же ещё раз? На моих руках уже побывала кровь, я маленький мальчик с глазами монстра и уродским шрамом на лице. Зачем причинять кому-то боль своим существованием?
Кларк в тот момент был возле рыбацкой пристани. Договаривался о чём-то с торговцами. Боже, да плевать, где он был. Пускай бы остался там среди таких же любителей коньяка, как и он сам. Меня раздражает этот запах, исходящий от него. Ему семнадцать было или сколько? От него постоянно несло сигаретами и коньяком. Не суть.

Я стою на деревянном мостике, сделанным чьей-то непрофессиональной рукой. Где-то в камышах кравочут жабы, я иду всё дальше, дальше и останавливаюсь у самого края.
Шаг... И вот вода просачивается под одежду. Холодно...

Нейтан вытащил меня, но я не сказал ни слова. Ни «спасибо», ни «я случайно». Нет, я не случайно. И нет, я не благодарен. Кларк продолжает кричать, потом умолкает, долго смотрит мне в глаза. Держит за плечи.
Убери от меня свои чёртовы лапы...

Притягивает к себе, обнимает так крепко, что я начинаю кашлять, а вода из моих лёгких брызгает ему на и без того мокрую футболку. Обнимает... Чёрт, обнимает! Ненавижу. Ненавижу это чувство.
Не прикасайся ко мне, я быстро привязываюсь. Не смотри мне в глаза, я не верю, что тебе не всё рано. Не говори мне ничего, разве ты не видишь, что я ненавижу лжецов?

— Ты же случайно туда упал, да? — спрашивает, отстраняясь.

Отстраняясь...

Я киваю, мысленно смеюсь с самого себя и с него. Такой большой, а такой наивный. В следующий раз я перережу себе горло тем же ножом, которым проткну твоё сердце, пока ты будешь спать. Я не верю тебе, Нейтан. Ты воспринимаешь меня, как питомца. Я вижу, как тебе хочется пришить мне хвостик, чтобы я радостно вилял им при твоём приходе. Но я не радуюсь. Я не чувствую ничего.

— Я отвезу тебя домой.

Домой? Это так он называет то место, где живут его люди? Кучка убийц, которые подчиняются Кларку, постоянно шутят над моим маленьким ростом. Да, в свои четырнадцать я был тем ещё хлюпиком. Так продолжалось лет до пятнадцати с половиной. Я стал иногда сбегать из их убежища, возвращаться домой. Именно домой. Мамы там уже не было. Впрочем, там уже не было никого. Даже соседский дом пустел после Сэма, а домик на дереве, который так напоминал мне о нём, раздражал одним только видом. В один прекрасный день я подошёл к нему с топором и разъеб... Разломал его к чертям.

Нейтан долго возмущался из-за побегов, навещал меня, а потом исчез. Ему было восемнадцать, когда его посадили в тюрьму на несколько месяцев. Потом он каким-то образом сбежал и стал самым разыскиваемым убийцей штата. Он колесил по стране со своей бестией и парочкой верных псов из банды, а теперь вдруг стал таким тихим и незаметным, что, наверное, вот-вот уйдёт в монастырь.

Сколько бы я ни пытался выбросить из головы своё желание жить в ЭТОМ доме, меня всё тянет вернуться сюда и продолжить разлагаться и рассыпаться на атомы. Опять лежу на полу, опять смотрю на потолок, но теперь в гостиной. Убиваю себя никотином — моим верным другом, с которым не планирую расставаться. Всё вокруг меня кружится в каком-то индийском танце. Всё скапливается в голове, моё обугленное тело стремиться прорваться сквозь потолок, взлететь к небу и коснуться звёзд хоть на пару грёбаных секунд. Взгляните на меня с небес и скажите, для чего я здесь? Разрушать или создавать? Я хочу быть частью чего-то большего, но продолжаю валяться на полу, обречённый умереть безталантным мечтателем. Может быть, когда-нибудь я научусь чувствовать то, что нужно. То, что правильно. И я больше не буду вот так валяться на полу, как мусор, который забыли выкинуть. Лежу и разлагаюсь. Может быть, я больше не буду... собой. Но буду чувствовать то же, что и другие. Когда-нибудь...

Весь сегодняшний день прошёлся по мне, как поезд по мозгам суицидника. Меня трясёт. Я прям чувствую, как теряю контроль. Ванесса, Ванесса... Мне противно твоё имя. Мне противно от того, что я всё ещё не до конца похоронил тебя. Ты родила меня, но даже за это не могу тебя поблагодарить. Чего же я тогда хочу от тебя? Я не знаю.

Возможно, завтра я напишу об этом стих, но сегодня мне хреново, и я просто хочу пережить это. Я даже уже не хочу выходить на улицу и искать будущего героя новостей. А ведь и правда. Я стал убивать реже, терпеть чаще и выдерживать больше. Эксперимент идёт отлично. Может, это заслуга Молли и её постоянных провокаций, может, моя. Мне плевать, кто из нас больше заслужил похвалы. Конец всё равно определён.

Валяюсь на полу, как трупак.
Как-тру-пак.
Каждый сантиметр на полу в этом доме уже был вытер моей спиной. Хороший такой почти живой пылесос. Такой себе беспроводной уборщик мусора. Там повалялся, там полежал, там посидел. А если бы мой потолок мог разговаривать, то плюнул бы мне в лицо кирпичом и заорал: «Хватит на меня пялиться, извращенец».

Извращенец до мозга костей.
Из-Вращенец.
Вращаясь вокруг самого себя, замечаю, как сильно похудел, побледнел, потупел. Я на самом краю саморазрушения. Думал, ничем уже меня не задеть, да и кому это нужно. Но раз я здесь, дрожу, как замерзающий зверёк и не могу дышать без боли в лёгких, значит, кому-то да удалось. Кому-то... Смешно.
Достаю зажигалку, подношу пламя к пальцам и, медленно касаясь огня, перевожу взгляд на окно. Во дворе рычит двигатель старенького джипа, который появляется тут не впервые. Я уже знаю этот звук наизусть. Так и хочется написать к нему нотный стан, распечатать и вставить в рамку вместо иконки. А всё потому, что отношусь к ликам святых так же, как и к этому звуку. Ненавижу.

Делая затяжку, поднимаюсь и подхожу к окну. Зелёное авто стоит напротив дома соседки. Гленн со своим гнездом на голове вместо волос подходит к её двери и стучит, стучит... Как же он меня бесит. Вот мудила, когда же он сдохнет.

Ревную.

Помню, кто-то из одноклассников пытался мне объяснить значение слова «ревность». Мол тебя раздражают все, кто общается с небезразличным тебе человеком. Вроде, просто, но почему-то я чувствую другое. Моя ревность какая-то неправильная. Я не хочу быть с человеком, я хочу его убить. И я не могу быть спокоен из-за мысли, что его может убить кто-то другой. Либо я, либо никто. И глядя на это гнездо Гленна, я ревную. Он напрягает. Мне кажется, те фото — только цветочки. Очень уж он подозрительный. И если он причинит ей боль, то я сгорю от ревности. Это Я должен делать ей больно. Это из-за МЕНЯ она должна плакать. Это Я должен убить её.

Дверь открывается, Молли выходит на порог и пытается сдержать удивление. Как же легко угадать её настоящие эмоции. Гнездо начинает ей что-то говорить с ухмылкой. Ничерта не слышно. Она молчит, смотрит на него, как на предателя. Всё же, она красива, когда ей больно. Гнездо продолжает ей что-то втирать, оправдываться, а она, как стена. Умница.

Он вдруг указывает на меня рукой, но не смотрит в мою сторону. Ай, мальчик, нехорошо ябедничать. За это и наказать могут. А уж тебе я поблажек делать не стану. Но если Эшли сейчас пустит тебя в дом, то, клянусь всем живым, что во мне осталось... Я прикончу её. Сегодня же. Как только ты выйдешь из её дома, я раздолблю её череп об угол кухонного стола.

Наконец он переводит взгляд туда же, куда указывает рукой. Открываю окно, показываю ему средний палец и жду Эшли. Жду её реакции на его слова. Жду, когда она просто даст мне знать, что готова проститься со старым другом. Просто, мать твою, посмотри на меня и сделай безразличный вид, как ты делаешь это обычно. Девочка моя, просто посмотри на меня. Я выйду из дома, разгонюсь со всей дури и размажу его голову об асфальт передним колесом мотоцикла. Он больше не потревожит тебя, обещаю. Кто-то из вас умрёт сегодня, Эшли. А теперь сделай выбор.

POV: Эшли.

С какого момента я стала бояться стука в дверь? Почему этот звук так сильно стал напрягать меня? Медленно подходя к двери, я выглядываю в окно, чтобы понять, кто пришёл. Это был Гленн. Бывший лучший друг. Друг, который был, а теперь нету. И всё равно, что он стоит передо мной, весь такой странный со своим возвышающим его взглядом и подозрительной улыбкой. Всё равно, что он стоит прямо на моём пороге. Его нет. Больше нет.

— Ты смешная, — первое, что он мне сказал. — И странная. Обычно девушки бросаются с кулаками и обвинениями на тех, кто их... хм... предал. А ты молчишь и игнорируешь. Считаешь себя выше этого?

Я злобно буравлю его взглядом, хочу закрыть перед ним дверь, но он подставляет ногу, не давая мне это сделать.
— Ты даже не спросишь, зачем я сделал это?
— Мне плевать, ясно? Этому нет оправдания. Ты подонок, который больше не появится в моём доме, — процеживаю сквозь зубы. Его пустые серые глаза улыбаются шире, чем губы. Его смешит всё, что я говорю.
— А он? — Гленн указывает рукой на дом соседа и даже не смотрит в ту сторону. — Он подонок, которому можно появляться в твоём доме, да?
— Пошёл вон.
— Кто он, Эшли? Расскажи мне. Или ты хочешь, чтобы те фото увидел не только он? — парень победно ухмыляется, наклоняется ко мне, дабы быть чуть ближе. Как же быстро он падает в моих глазах. — Я уже давно заметил, что с ним что-то не так. Разрази меня гром, я всей своей натурой чувствую, как он холоден к тебе, но... — он закусил губу и широко улыбнулся, запустив руки в карманы. Он чувствовал себя выше меня и выше всех вокруг. Всегда ли было так, или только недавно он стал таким? — Но даже я не смотрю на тебя с таким голодом, как он. Голод, понимаешь? Мне пришлось пожертвовать твоим хорошим отношением ко мне, чтобы увидеть его реакцию на те сообщения. Кстати, как он отреагировал?

Безумие. Что можно придумать бредовее, чем-то, что он говорит? Какой смысл в том, что он делает? Почему я не могу научиться сразу замечать в людях плохое? Меня разрывает от злости. Как же сильно мне хочется ударить его в челюсть.
Тяну за ручку двери, Гленн тянет с другой стороны. Не даёт закрыть дверь.
— Знаешь, что? — он безумно улыбается, жмурит один глаз, как проказник, который задумал что-то очень плохое. — Я буду хорошим мальчиком и не стану угрожать такой милой девочке, как ты. Мы поступим иначе, — он подмигивает, снова закусывает губу. — Он сейчас смотрит на нас. Поцелуй меня. В губы. Со страстью. Чтобы он видел. Либо сегодня вечером я скину тебе ссылку на сайт, где очень многие шалуны из твоей школы смотрят на голых девочек. И среди этих девочек окажешься ты.

Иногда мы смотрим на людей и понимаем, что ничего красивее их лица в жизни не видели. Мы обманываем себя, ведь не лицо этих людей нам так приглянулось. Что-то, что прячется за взглядом, зацепило нас. И вот смотрю я на этого уродливого и мерзкого мальчишку и понимаю, что далеко не лицо мне так противно. В мире много людей, чьи слова метались в меня, как ножи, но все пролетали мимо. Я не поддаюсь словам незнакомцев. Но люди, нашедшие своё место в моей жизни, метают ножи очень хорошо...

Я смотрю ему в глаза, ищу там хоть что-то, что так сильно влекло меня к нему раньше. Где оно? Тук-тук. Приём, с вами говорит Молли Фрай. Отзовитесь.

Смотрю на него слишком долго. Думаю. Медленно поворачиваю голову вправо, и взгляд падает на пустое окно второго этажа, потом первого. Метаюсь между ними и краем глаза замечаю тонкую дымовую линию, исходящую от сигареты. Мёрфи курит на крыльце, его долбанная суперспособность читать мои мысли снова ставит меня в тупик. Наши взгляды переплетаются, я пытаюсь представить реакцию Тейлора на то, что от меня требует Гленн. Что он сделает? Проигнорирует? Разозлится? Убьёт его?..

Сжимаю кулаки, беру себя в руки, мысленно ору на свою задницу, которая нашла приключений.
— Знаешь что, — начинаю шёпотом и по-хозяйски облокачиваюсь о дверной проём. — Засунь свои любвеобильные губки поглубже в то место, где ты потерял свою совесть, — мысленно пересматриваю фильм из воспоминаний, где Гленн был в главной роли. Его слова, его взгляды, его мысли... Всё так красиво смешивалось в один прекрасный танец, а теперь от скользкого пола танцоры ломали ноги.
— Как знаешь, но учти. Мои любвеобильные губки больше не будут спрашивать у тебя разрешения. Помнишь, я думал, сколько бутылок в тебе поместится? — парень закусывает губу, наклоняется к моему уху. — Как на счёт впихнуть в тебя кое-что другое?
Брезгливо отворачиваю лицо и морщу нос. Как же быстро разлагается моё хорошее отношение к нему. Не хочу даже думать о том, что раньше считала его своим хорошим другом.

Я не любила его, но поцелуи его были мне дороги.
Я не любила его, но каждый день засыпала с мыслью о том, что я не одинока.
Я не любила его, но почему же так больно мне сейчас?
Я не любила его?

Выпрямляется, поправляет волосы и, подмигнув мне на прощанье, удаляется от моего порога. Будь у меня волшебная метла, я бы смела с порога все те грязные слова, что сыпались с его рта, но мне приходится тонуть в них тяжёлым камнем. Всё рушится, и я не о предметах. Свет меркнет, и я не о солнце. Всё умирает, и я не о природе.

От автора.

Детали того дня уже затерялись в памяти, но каждый раз к горлу подступает ком, когда парень вспоминает об этом. Те дни. Те секунды. Весна того года выдалась холодной. Листья деревьев опадали снова и снова от резких заморозков, но что было холоднее — сердце девочки, навеки забывшей, как выглядит свет.

— Мам, я к Рэйчел, — Тейлор забежал в дом, с той же скоростью кинул рюкзак на кровать и снял с себя куртку, чтобы надеть другую.
Он был взволнован, его сердце словно обросло цветами. Маленький мальчик с солнцем внутри. Он был знако́м с одноклассницей уже почти год, но только недавно добился её доверия. С момента признания прошло четыре месяца. Поначалу Рейчел избегала его, бросала странные ненавистные взгляды в его сторону, а ему приходилось делать то же самое. Было больно.

Всё изменилось на Дне её рождения, на который никто не пришёл, кроме... него. Девочка не плакала. Ненавидела делать это. Она лишь сдержанно шмыгала носом и постоянно хмурилась. А дальше был разговор. Впервые они вот так просто сидели и разговаривали. Вспоминали те кровавые драки, в которых разбивали друг другу носы. Вспоминали глупых одноклассников, которые их постоянно разнимали. Два черноволосый чертёнка смеялись и разрушали между собой каменную стену. От симпатии к дружбе, от дружбы к симпатии, а потом к любви. Мало кто поверит, что в четырнадцать лет можно искренне любить, но если бы кто-то увидел этот взгляд карих глаз, услышал, как ломается голос, когда он произносит заветное: «Рейчел»... Девочка не отвечала взаимностью, но и не отвергала. Самое ужасное чувство во всей вселенной, когда тебя и не держат, но и не отпускают.

— Что? Куда ты? — не расслышала мисс Мёрфи и зашла в комнату к сыну.
— Мы договаривались с ней ещё на прошлой неделе. Она подтянет меня по истории.
— Тейлор...
— Да я знаю, мам. «Не делать глупостей». У неё папа будет дома, так что... То есть... — он смущённо улыбнулся. — Я и не собирался! Я не пристаю к ней, мам. Нам же четырнадцать.
— Я не о том, — голос её звучал мрачно и тихо. Мальчик перестал суетиться и оторвался от поисков куртки. — Я должна тебе кое-что сказать.
Её грустные глаза смотрели на него с какой-то жалостью. Это никогда не вело ни к чему хорошему. Ванесса сложила руки в замок, нервно царапая ногтями свою кожу. Пройдя к кровати, она села на край, собираясь с мыслями, а Тейлор стоял напротив, напряжённо всматриваясь в её лицо.
— Твоя подруга Рейчел... — она сглотнула, её брови поднялись вверх, превратив лицо в жалостную гримасу. — Она умерла.
— Ч...что? — уголок его губ чуть приподнялся в слабой улыбке.
— Она возвращалась из школы и, видимо, пошла другим путём. На следующий день её нашли недалеко от сквера. Возможно... Возможно, это дело рук Похитителя.
Тейлор нервно улыбнулся, отвёл взгляд к окну и отступил на шаг назад.
— Это неправда. Почему ты врёшь?
— Мне очень жаль... — она покачала головой. — Сейчас придёт психолог. Он поговорит с тобой.
— Это ложь, я не верю! — прокричал Мёрфи и рванул к выходу.
— Тейлор!

На улице холод. В душе холод. В глазах огонь, но он гаснет, гаснет, гаснет... Мальчик бежит по улице в одной футболке, тяжело вдыхает холодный воздух, выдыхая паром. Он бежит к её дому, представляет, как сейчас вломиться в него, поднимется к её комнате, откроет дверь и обнимет. Плевать, что она просила не прикасаться к ней. Плевать, что она это не любит. Он сделает по-своему и снова скажет те слова, которые она не хочет слышать. Страх проглатывает кусочки разума. Мёрфи бежит, ноги переплетаются, он падает, снова поднимается и снова бежит. Ладони в кровь, но колит не здесь.

Вот уже видно кусочек крыши. Вот уже видно улицу, что тянется к дому. Он несётся по дороге, игнорирует гудки машин. Подбегает ближе...

Полиция.
Скорая.
Отец.
Слёзы.

И вот бы это была грустная сказка. Вот бы принцесса снова открыла глаза и, подойдя к маленькому чудовищу, запустила пальцы в его чёрные нестриженные волосы. Вот бы улыбнулась и, притянув его к себе, коснулась бы губами его щеки. Вот бы дети не умирали. Вот бы сейчас Рэйчел вышла из дома и сказала, что это была шутка. Но беда в том, что у неё всегда было плохо с юмором.

Мальчик упал на колени, руками желая вцепиться в асфальт и проломить его. Мальчик упал с высоты, на которую только недавно возвысилась его душа. Мальчик разбился и рассыпался на осколки, как хрупкая ваза, которая стала ненужной, как только погибли цветы.

И вот бы это был конец... Но...

Но слабые люди теряют рассудок.
И каждый из вас, кто хоть раз да любил,
Расскажет, как больно бывало. Без шуток.
Расскажет, как сердце своё он закрыл.

Сказка — не быль. Не бывает в реальности волшебства. Этой весной было холодно. Листья опадали. Громко опадали. Бывало, дождём заливало все улицы, а по ручейками плыли маленькие почерневшие замёрзшие листочки. Так холодно было, что замёрзли все цветы в его сердце.

Кап... Кап...
В доме сегодня тоже было холодно. Открытые окна сдаются ветру. Он врывается в кухню, дёргает шторы.

Кап... Кап...
Так тихо, так сладко щебечет на улице птица, еле пережившая заморозки. Она сидит в холодной луже. Умирает.

Кап... Кап...

Кап... Кап...

Тихие шаги от гостиной к кухне заставляют деревянные доски скрипеть. Маленькие шаги. Он идёт медленно. Сердце бьётся медленно. Мальчик смотрит только вперёд себя. Его не волнует холод в доме и не заботит запах. Он вытирает рукавом кофты кровь со своего лица, но только размазывает её по щеке. Кровавые дорожки тянутся от лба к самим ключицами, где начинается футболка. Капли красной жидкости разбросаны по его лицу, создавая подобие карты созвездий.

— Мама, мне больно, — Тейлор говорит тихим хриплым голосом, крепко сжимая в руке окровавленный нож. В гостиной за его спиной — мёртвое тело, пачкающее пол огромной красной лужей. Это отец. — Ты слышишь меня?
Ванесса прижимается к шкафчикам на кухне, стоя спиной к сыну. Тело её дрожит от всхлипов и страха. Она слышит, как он подходит к ней. Слышит запах крови мужа. Мальчик так крепко держит рукоятку ножа, что его руки белеют. Приятно было вонзать лезвие в чужое тело. Притянул было после этого вонзать снова и снова, разбрызгивая кровью по сторонам. Приятно было перерезать глотку уже мёртвого отца. Просто приятно.
Возможно, это был припадок после сильной душевной боли. Возможно, просто злость. Но, так или иначе, в этот день мальчик стал монстром. Он подошёл к матери, она всё ещё стояла к нему спиной. Он произнёс что-то тихо и неразборчиво, и женщина резко обернулась в его сторону, замахнувшись на него рукой.

Тейлор быстро отстранился, согнулся пополам, прижимая ладонь к левому глазу. Что-то вытекало сквозь пальцы, а потом он почувствовал жгучую боль вокруг глаза. Ванесса тяжело дышала, смотрела на то, что только что сделала, и выронила маленький ножик, взятый из шкафчика. Порез на лице Мёрфи растянулся от щёки до лба, рассекая бровь. Кровь залила половину лица, попала в глаз, из-за чего стало щипить.

Останется шрам.

— А я думал, ты любишь меня, мама... — он поднял лицо, посмотрел в её заплаканные глаза. Какая же она красивая. Боль уже не чувствовалась, но он продолжал держать руку у лица.
— Тейлор, пожалуйста... — она плакала и качала головой. Вырастила монстра. Монстра, которого всё ещё любит. Вырастила убийцу. Убийцу, который отнял любимого человека.

Ванесса стала на колени, мальчик подошёл к ней и убрал руку от лица. Ломая собственную душу, ломая душу своей матери, он смотрел ей в глаза и видел искреннюю боль. Там не было ненависти и злобы. Там была жалость и сломанная любовь. Каким бы он ни был чудовищем... Каким бы ни сделал его этот мир... Он оставался её сыном.

Она обняла Тейлора, заплакала ещё сильнее, чувствуя, как он обнял её в ответ. Её белое платье запачкалось кровью. Мальчик уткнулся носом в свои руки, сцепленные за её шеей. Тяжело выдохнул. Посмотрел на потолок, представляя, что его там нет. Посмотрел на звёзды. Тысячи солнц, миллионы световых лет и собственная ничтожность. Он чувствовал запах своей мамы, и самому хотелось кричать и плакать. Он всё разрушил.

Сжимая в руке нож, он резко вонзил его в её спину и, почувствовав, как она перестала плакать, обнял её сильнее и зарылся носом в её волосах.
Не сдержал слёз.
Зажмурил глаза.
Нервно выдохнул воздух.
Сломался.

А весна в тот год была холодной. Листья опадали...

____________________________
Комикс к главе. Все рисунки авторские!!!!