Ночь. Холодная зимняя ночь, всегда поздно уходящая и рано приходившая. Вот и сейчас она отбирала у мира последние лучи солнца, отдавая их на съедение лютому мраку. За окном с новой силой завыла вьюга, но она поет свою песню уже так долго, что никто в доме почти и не слышал ее.

Трое детей жались к маленькому камину, где тлел желтоватый огонь. Постоянный холод был привычен им, но они до сих пор боялись того времени, когда и без того слабый день отдавал последние силы черной ночи.

Их мать, чья красота увяла в тридцать лет, сидела в старом плетеном кресле, иногда кидая из-под светлых прядей волос усталый и тревожный взгляд на тяжелую дверь. Петли поскрипывали под натиском ветра, но стойко продолжали держаться, уберегая скрытые в доме остатки тепла.

Никто здесь никогда не смотрел в покрытые коркой льда окна. Никто, кроме Каи.

Она смотрела, как белые шарики с невообразимой скоростью носятся с наружи, сталкиваясь друг с другом и кружась в свободном хороводе. Легкая зависть кольнула ее, заставляя вспомнить, где она живет. Там, где нет места веселью и танцам. В мире вечной зимы.

Говорят, что когда-то все было по-другому. Землю покрывала густая зелень, животные и птицы были повсюду, деревья давали вкусные и сочные плоды. Но что-то произошло, и теперь люди обречены на голод и медленную смерть от холода и зверей, что потеряли страх перед ними и захватили власть над снежными землями. С каждым годом леса отходили все дальше и дальше, и добираться до них становилось все сложнее и опаснее. Многие, желая помочь своей семье, отправлялись за дровами за многие километры от дома, а вместо этого замерзая там и обрекая близких на смерть. Вот и сейчас ее мать со страхом и беспокойством смотрела на дверь, ожидая возвращения мужа.

Кая вздохнула и провела пальцем по ледяному стеклу, оставив мокрую полосу.

«Снежинки, — подумала она, — отчего люди больше не такие? Почему мы каждый день трясемся от страха и холода, боясь, что это наш последний день?»

Ее размышления прервал стук, а затем хлопок, громом раздавшийся в безмолвном доме. Снег густым ковром упал на пол, быстро превращаясь в темную лужицу. Мужчина плотно прикрыл дверь ногой, держа в одной руке охапку хвороста. Хмуро оглядев семью, он бросил все в угол и тяжелым шагом направился к камину. Дети вмиг перебрались к матери, обхватив ее кресло со всех сторон. Та встревоженно наблюдала за мужем, боясь заговорить первой.

Мужчина долго сидел перед камином, вытянув посиневшие руки над огнем. Желтоватый блеск отражался в его холодных, льдисто-голубых глазах, придавая им сходство с волчьими.

— Лес ушел за горы, — наконец хрипло проговорил он. На темном морщинистом лице сжались в тонкую линию потрескавшиеся от холода губы. — В округе ничего не осталось. Даже пней.

Кая видела, как исказилось от отчаяния лицо матери, и ее сердце сжалось. За что они так страдают? В чем люди провинились в прошлом, что должны платить за это в настоящем и будущем?

Женщина медленно поднялась, оправив подол белого шерстяного платья, посеревшего от времени и стирок. Затем наклонилась к мужу и положила руку на его плечо.

— Мы что-нибудь придумаем, — тихо сказала она, грустно и с нежностью глядя на него серо-зелеными глазами. — Раньше находили выход, найдем и сейчас. Будешь ужинать?

Он кивнул, поднимаясь. Высокий и подтянутый, в плотной меховой куртке и шапке глава семейства казался медведем в их небольшой гостиной. Мужчина снял тяжелые сапоги и поставил их у двери. Туда же, на крючок, отправились куртка и шапка. Даже без них он казался очень большим в своем толстом черном свитере с высоким воротником.

Перед тем, как уйти на кухню, где уже гремела посуда, он по очереди посмотрел на своих детей. Маленькие с трепетом глядели на него в ответ, восхищаясь стоявшим перед ним человеком. На миг его глаза потеплели, но едва они посмотрели на Каю, как вмиг поддернулись пленкой укора и холода.

И она знала, почему. Ей уже шел девятнадцатый год, а в этом возрасте все ее сверстницы давно обзавелись семьями и детьми. Все, кроме нее. Кая не хотела повторить судьбу своей матери, но каждый день, проведенный среди голодных и бледных детей, падал на ее сердце тяжелым камнем. Все ждали, когда же она уйдет из семьи и создаст свою. Тогда и еды станет больше, и места. Но как объяснить им, что она хочет иной жизни, не жизни, полной страданий и холода?

Кая посмотрела на отца и тут же отвела взгляд. После этого тяжелые шаги удалились в сторону кухни, оставив ее наедине с детьми. Она никогда не ощущала к ним той сестринской любви, которая описывается в старых книгах, не ощущала единства со своей семьей. И эта невидимая грань отчуждения подчеркивалась и внешне: ее каштановые волосы и золотисто-карие глаза совсем не вписывались в общую картину холода и снега. Среди светловолосых и светлоглазых людей она была белой вороной. Нет, даже не белой — черной.

«Почему вокруг все белое и прозрачное? Куда делись краски?»

Кая вдруг резко оторвалась от окна, встала и быстро направилась мимо сгрудившихся в кучку детей в свою комнату. Приход отца лишь усугубил то чувство отчужденности и ее непохожести на остальных. Теперь ей казалось, что даже самый младший среди ее братьев смотрит на нее осуждающе: почему ты еще не ушла? Почему отбираешь у нас кусок драгоценного хлеба?

Захлопнув дверь в крошечную комнатку, Кая рухнула на кровать, сжимая до боли зубы. Матрац под ней протяжно заскрипел, словно гоня ее прочь. Слезы жгли глаза, норовя вырваться наружу и дать волю скопившейся в душе боли и одиночеству.

Кая снова, как и двенадцать лет назад, задумалась: для чего она родилась в этом холодном и жестоком мире? Почему она так непохожа на остальных?

Слезы, душившие ее, наконец вырвались наружу вместе со всхлипом. Она плакала, кляня мир за то, что он ее сотворил, и незаметно уснула, в конце лишь с тоской думая:

«Карий... такой теплый цвет. Почему он дан только мне?»