"И ради чего я позволяю ей прикоснуться к моим шрамам, моей обезображенной конечности? Ведь всё это ради матери, так ведь? Только… ради нее я готова раскрыться такой, как сестра" — думала я, стоя перед перед зеркалом и утирая остатки воды с тела. — "Ну что за фантазии, Иеремия? Все мы знаем, ради какого эгоиста это делается".

Два человека, совершенно разных и в то же время близких до ужаса наблюдали за друг другом, выполняя желание каждой из них. Они закадычные враги, близкие подружки, ангел и дъявол во всем величии человеческого разума! Как же так вышло, что они начали драться? Разве это не тщетная попытка отказаться от самой себя? Но тогда стоит избавиться и от второй половины, только так предоставляется возможным стать свободной. В небытии.

"Итак, неважно, когда есть цель. Она должна быть достигнута, ведь тогда и счастье драгоценное падёт с небес, неважно какими путями мы к этому шли. Неважно, что... придется притянуть к себе свою сестру намного ближе, чем предполагалось" — размышляла я и в то же время испытывала пустую мысль, содержимое которой нагло пыталась отобрать…  она.

Но дело даже не в нашей «вроде как» связи, а в моем нарочитом предательстве. Как же отвратительно оказаться среди тех собак и того грязного места, насквозь провонявшего кровью девственниц! «Ностальгия» так и щекотала мне ноздри, кружила голову и вообще пыталась убить, сорвав замок недозволимого, глубокого. Взглянув как в последний раз на свою слепую сестру, я оставила свой протез в комнате и позволила охраннику сопроводить меня до комнаты наблюдения.

Десятки одноглазых мониторов-дъяволов наблюдали за мной — не моргали и мерцали зловеще. Однако именно глубина их глаз могла дать мне прояснить кое-какие моменты. На одном из них я смогла найти родного мне человека. Тогда я и усмехнулась до того, что сам охранник-песик подозрительно покосился на меня, то ли презирая, то ли догадываясь о неочевидном. И ведь с последним была сущая правда, я так бесцеремонно оставила его хозяев на обозрение моей будущей публике… Дело в том, что протез мой был весьма необычен, в этом и заключался мой план. И ведь до чего технологии, порой, доходят, это вам не порнуху в очках виртуальной реальности смотреть! Они тут творят историю... По крайней мере, песенка этих двоих неугомонных садомита спета. Мне стоило кругленькой суммы и сотен часов чтения технической литературы за один лишь скрытый выдвижной механизм с огнестрельным оружием (правда, сначала пришлось довольствоваться ножом — удобная штука для еды была, надо признать), чего уж говорить о встроенной скрытой камере или диктофоне, которые сейчас предательски начинали работать...

— Не надо! — закричала сестра из динамиков.

Эта терапия… она необходима. "Не стоит писать мне лекции о нравственности человеческого духа, я сама являюсь вопиющей жестокостью, грешницей, для которой в практическом плане чужда гуманность!" Или хотя бы… не так неприятно наблюдать за… насилием человека, прожившего с тобой полжизни?

"Я ведь старшая сестра, это моя обязанность — вбить в голову те принципы, которые сформируют в ней сильную личность, научить! Правда… взамен этому, кажется, ослабнет моя. Неисправима, ужасна… Что-то явно пытается стучать внутри. Разве мой путь вообще способен хоть кто-то обрушить?! Я уже и так порядочно намучалась лишь для того, чтобы на рельсы хотя бы встать и поехать! Неужели мне достаточно только одного повода, чтобы все это уже отъеженное непременно остановилось или даже порушилось? И как не кипит во мне жалость после всего этого? Нет, жалеть себя не буду, не дождетесь! Я же просто хотела справедливости, ее агоний, заслуженного приза… За меня, за тех людей, которым «повезло» общаться с моей сестрой! Возможно, что теперь она поймет, все поймет…".

Невроз практически свёл ее с ума… Лилит очутилась на дне бездны своего разума — мания к безумию, стремление к саморазрушению есть лишь то немногое, которое вытеснялось наружу, а ведь какой кладезь эмоций лежал внутри? Оплошность, безответственность, жестокость с моей стороны! Попытка… научить? Компенсировать свои недостатки в ней… И как так вышло, учитель, что я уподобилась жалкой тебе, зная, что ты мой главный образ? Видимо, остаётся только очевидная смерть, ибо…

Мама умерла.

Я нуждалась во времени. Просто для того, чтобы поговорить с ней, прячась ото всех и всего на свете. Пообещав сестре принести осточертелую пачку сигарет, я направилась к магазину, где закупалась продуктами раньше. И ведь ничего там не изменилось, а впрочем, если так подумать, то и всё вокруг. Хоть мир и меняется так быстро, как только успевает, некоторые места или люди магически неприкосновенны.

Итак, найдя кабинку платного туалета, я начала набирать номер. Не берет. Вторая попытка. Та же песня.

"Что же это такое?" — встревоженно подумала я и попыталась в третий. Я звонила до последнего, пока не сбросит меня с линии оператор. И в самую крайнюю секунду на звонок ответили. Я со стучащим внутри молоточком выдохнула.

— Привет? — первым делом сказала я.

— Здравствуйте, — отозвались на том проводе. Совсем неженственный, грубый голос.

"Может, мама заболела?" — наивно подумала я и тут же отбросила эту тупейшую мысль.

— Вы кто?

— Я извиняюсь за вторжение, не хотел брать её телефон до конца. Но я, как лечащий врач вашей… матери, так понимаю? — эта его затянутость все больше напевала тревогу. Я чувствовала, как мне хотят сообщить что-то критически необходимое. — В общем, не буду тянуть, скажу как есть. Ваша мать скончалась после продолжительной болезни сегодня. Простите за такую новость. Мне правда жаль.

— Как… скончалась? — остановилось мое сердце, мое время, мое бытие. Все загорелось белым, бесцветным, а из глаза вытекла прозрачная слеза и капнула на кафель. — Но ведь вы говорили, что ей ещё долго жить!

— Простите меня. Я… делал только то, что попросила ваша мать. Она написала вам письмо, кстати. Когда вы приедете, то, возможно, найдете ответы на ваши вопросы.

— Мне… — дрожащими губами я со злобой процедила, — мне не нужны ваши ответы! Какой от них вообще толк, если моей мамы нет теперь в живых?!

В сердцах я бросила свой мобильный телефон об стену, и он с хрустящим стуком отлетел в сторону. Мне хотелось тут же закричать изо всех сил, но вдруг за дверью раздался резкий гонор:

— С вами все в порядке? Я слышал шум!

И тогда я, сжав кулак, проглотила все то, что так хотело выйти наружу. Это оказалось сложнее, чем фантомные боли, чем боль с четвертования, чем все на этом проклятом свете! Я ударила себя протезом в ногу, а потом ещё и ещё, сжалась и дрожащим голосом ответила:

— Все в порядке! Я просто… упала!

— Ох, аккуратнее, пожалуйста! Не хотелось бы, чтобы вы прямо здесь разбили голову!

Я не должна приносить хозяину неудобства. В конце концов, мои проблемы не его. С тяжестью я встала на свою хромую ногу, подняла свой треснувший телефон и выпрямилась. На лице снова равнодушная ко всему улыбка, а глаза вроде не плачут — все нормализовалось. Маска не должна быть снята никогда. Никого не будет интересовать, почему я плачу в подушку. Жалкие люди не нужны этому миру.

Да ничего не нормализовалось!

"Я ведь будто вчера с ней сидела, болтала о всяком…" — подумала я и содрогнулась. — "Завтра я должна умереть. Я умру завтра. Точно. Умру-у…" — подумала я, смотря на ночное небо за окном сквозь свои испоганенные пальцы. Моя спящая сестра рядом издала протяжный стон — показатель ее… спокойствия? Счастья?

"Вновь и вновь ей достается… всё" — сглотнув, подумала я.

В ту ночь я не сомкнула глаз и встала подавленной, уставшей не только духом, но и телом до того, что долго сидела на месте отчаявшегося человека — в углу, предназначенном только для меня. До тех пор, пока не проснется сестра. И до того мне хотелось закончить все здесь и сейчас, но каков тогда будет финал? Только тогда, когда мы доедем до места проведения моего ритуала — только тогда возможен инстинкт самоосвобождения.

— Может, мне умереть? — сказала я и выстрелила вверх — оружие и правда работает. Рукавом я закрутила барабан и приставила себе дуло к виску.

Сестра выглядела ужасающе беспомощной и такой злой.

"За что я провинилась? Я всего-то хочу заслуженной награды. Заслуженного покоя. Неужели ты, Лилит, будешь мне мешать? А я-то и не представляла себе настолько глупых героев в этом нелепом кино" — подумала я, почуяв на языке горечь.

Ничто не должно помешать мне исполнить задуманное. Я закрываю глаза — остаётся слишком мало времени, чтобы дышать.

Щелчок. Да, тот самый щелчок… Многие скажут, что он есть отсутствие патрона в отделе, того единственного, что я использовала — чистая случайность и удача. Однако я скажу вещь более невозможную: сама смерть шепнула мне на ушко. Во второе же сам Господь словно молвил:

— Отныне же ступай.

Вокруг лежал только снег и растягивалось светлое небо — белый лист перед ещё пока растерянным в мыслях сценаристом. Однако появляется «я» и грязным пятном брызжет на дивный чистый мир. А теперь ее крик, напоенный откровенной ненавистью ко мне, отчаянием и… любовью.

— Я ведь тебя люблю, Йери. Почему ты так со мной поступаешь?

"Слишком жестокие, полные отчуждения слова, я снова оправдывала свое звание худшей на свете сестры".

— Прости…

"Я совершила так много ошибок в своей жизни, так почему же мы ещё здесь? Это… достойно" — подумала я, сжавшись сильнее.

Я шла следом за сестрой и не понимала. Небосвод такой яркий, подобно аквамарину и нежным сливкам. А внизу… внизу густые темно-зеленые верхушки деревьев сливались в одну сплошную бездну. Усталость давно свалила меня с ног, и только ленивому хищнику не захочется этим воспользоваться. Сил сопротивляться нет. Особенно, когда кусты начали шевелиться. Адреналин не поможет — я на пределе своих возможностей.

В этот момент я видела только очертания той фигуры, которая преследовала меня так долго. Образ стал яснее, когда появился рядом со мной, на поляне — вновь та дикая охотница с перемазанным в крови лицом, символом великой силы и могущества; приближавшаяся ко мне медленно и неугомонно.

Я ощутила прикосновение, гладкую кожу на ее конечностях. Так странно. Так приятно вновь испытывать такое... Она касалась моей морды и аккуратно гладила по переносице. Мое тело из последний сил отдалось судорогам. Я начала истошно реветь от боли.

— Тише, тише, девочка, — шептала охотница и продолжала. — Все в порядке. Вот так...

Эта диковинная дикарка гладила мое шерстку, и касания казались мне более, чем чуждыми. Символ дружбы?

— Отлично... — сказала она торопливо и сняла с себя выгнутую в дугу ветку, а затем и маленькую сумку за спиной. — Давай-ка посмотрим, что тут у нас.

Охотница придвинулась ко мне и присела на колени. Эта близость все ещё пугала меня. Я не понимала звуков, которые издает ее рот, но они были все-же приятными, похожими больше на шелест листьев и совсем не шли ее суровому лицу. Она с интересом разнюхивала мое тело, осматривала, а затем бережно терла вокруг моих кровоточащих ран, заставляя меня тревожиться.

— Прости, сейчас будет больно.

Меня как будто пырнули и проткнули одновременно, огромной точкой на теле оно появилось и расплылось по всей мне. Внутри моего бедра что-то медленно копошились, как червяк или подкожный глист. Это вызывало меня внезапные и ужасающие приступы. Я дергалась от этого так сильно, что меня с трудом прижимали к земле.

— Ох, смотри-ка, — произнесла она победно, задыхаясь и рассматривая что-то в пальцах. Мои маленькие глазки отказывались работать из-за головокружительной боли. — Ты молодец.

Острое неприятное ощущение ушло, но вместе с этим появился зуд. Рана начала ныть и изнурять меня, как если бы это был удар, растянутый на вечность или сотни ударов, выполненных с ощутимой мощью. В моих глазницах появились слезы.

— Я знаю, что больно. Потерпи ещё немного, — сказала она и положила мою голову на свои колени, все также продолжая гладить.

Руки этой свирепой хищницы были совсем не жестоки, напротив. Они делали мне хорошо — сначала прикладывали на место боли что-то мягкое и теплое, колдовали какие-то знаки в воздухе и не переставали при этом со всей материнской любовью ласкать шейку.

— Волк... Или медведь. А стрела тогда от кого?

В конечном итоге все это невыносимо тревожное прекратилось, я смогла поднять голову и оглядеться. Инстинктивно я чуяла наблюдателей, готовящих момент для нападения. Но разве этой дикарке не страшно? Она подвергает себя большой опасности, да и я совсем не могу пока убежать, унести ее вместе с собой подальше от этой зловещей темноты, сотканной паутиной… моего воображения? Глупая, очень глупая теория!

— Это все, что я могу для тебя сделать, — сказала охотница, немного подползла к моему брюху и качнула головой. — Можно?

Она аккуратно легла около меня, ее кожа и одежды примкнули к моей шерсти, и она встала у меня дыбом с другой стороны. Ее движения продолжались до тех пор, пока тело не застыло в спокойствии. Я чувствовала, как она дышит и поет во сне, а этим и была похожа на маленького олененка, скрутившегося в нежных объятиях своей матери. Я легонько задела ее носом, играясь с ней. Это была моя небольшая благодарность.