ТЭХЕН

Вода вокруг Мидаса сверкает золотом. Конечно, это иллюзия, и на самом деле она синяя, как любое море, но свет способен на многое. Необъяснимое. Свет умеет лгать.

Над землей возвышается замок в форме огромной пирамиды. Он построен из чистого золота, так что каждый камень и кирпич будто соткан из солнечных лучей. Вдоль горизонта рассыпаны статуи, а дома в нижних городах окрашены в один цвет. Улицы и брусчатка сияют желтым, и когда солнце озаряет океан, он отражает весь этот блеск. Только в самые темные минуты ночи можно увидеть истинную синеву мидасского моря.

Кровь принца Мидаса, моя кровь, тоже должна быть золотой. В каждом из сотни королевств есть свои мифы и легенды о местных властителях. Боги вырезали правящую семью Пагоса из снега и льда, и отныне все их потомки одарены волосами цвета молока и губами синими, как само небо. Короли Эйдиллиона — дети бога любви, потому любой, кого они коснутся, найдет свою вторую половинку. Ну а монархи Мидаса отлиты из чистого золота.

Легенда гласит, что моя семья истекает не кровью, а сокровищами. Естественно, меня частенько ранили — сирены теряют спокойствие, когда из охотниц превращаются в добычу, и руки мои познали остроту их когтей. Я проливал кровь чаще, чем любой принц, и с уверенностью заявляю, что она никогда не была золотой.

Моей команде это известно. Именно они промывали мне раны и сшивали разодранную кожу. И все же они поддерживают эти небылицы, смеясь и неопределенно кивая, когда кто-то говорит о золотой крови. Они никогда не выдадут секрет о моей заурядности.

— Само собой, — скажет Сана всякому, кто спросит. — Кэп состряпан из самых ясных кусочков солнца. Узреть его в крови — все равно что заглянуть в глаза богам.

А Кай наверняка склонится и понизит голос до шепота, будто раскрывая все мои тайны:

— После ночи с ним женщины неделю рыдают жидким металлом вместо слез. Отчасти — тоскуя по его прикосновениям, отчасти — чтобы выкупить обратно свою гордость.

— Ага, — завсегда добавит Джун. — А еще он гадит радугой.

Я задерживаюсь на баке «Саад», вставшей на якорь в мидасских доках, встревоженный мыслью о том, что вскоре после стольких недель мои ноги вновь коснутся твердой земли. Так всегда. Еще удивительнее думать, что, прежде чем направиться к пирамиде и своей семье, придется оставить на борту истинного себя. Миновал почти год с моего последнего визита, и пусть я скучал по родным, срок все равно не кажется большим.

Рядом стоит Кай. Остальные уже, будто армия, промаршировали во дворец, но он редко меня покидает, если я не прошу. Боцман, лучший друг и телохранитель. Впрочем, последнюю роль он никогда не признает, хотя отец предложил за нее достойную оплату. Но в то время Кай, как бывалый член команды, уже понимал, что спасать меня не нужно, и, как мой друг, даже не пытался.

И все же золото взял. Он многое брал просто потому, что мог. Так бывает, когда растешь сыном дипломата. И раз уж он решил разочаровать отца, присоединившись к моей охоте на мерзких сирен вместо того, чтобы провести жизнь в политических играх и государственных переговорах, то не собирался останавливаться на полпути. Кай бросил все, что у него было. В конце концов, наследства его уже лишили.

Вокруг меня все мерцает. Здания, мостовые, даже доки. Над головой сотни крошечных золотых фонариков плывут к небесам, празднуя мое возвращение домой. Советник отца из страны гадалок и пророков, потому он всегда знает, когда я появлюсь. И всякий раз к сиянию звезд на небосклоне добавляется драгоценный блеск пылающих фонарей.

Я вдыхаю знакомый аромат родного края. Мидас всегда пахнет фруктами. Одновременно так много разных ноток. Грушевое масло и персиковые косточки, их медовая плоть, смешанная со сладким абрикосовым бренди. А под всем этим затухающий запах лакрицы, что исходит от «Саад» и, скорее всего, от меня.

— Тэхен! — Кай закидывает руку мне на плечо. — Пора идти, если мы хотим сегодня поесть. Этим троглодитам дай только шанс, и они нам ничего не оставят.

Мой смех больше похож на вздох.

Я снимаю шляпу. Я уже сменил свой морской костюм на респектабельный наряд, который всегда держу на борту: кремовая рубашка — на пуговицах, а не на шнуровке — и полуночно-синие брюки с золотым поясом. Я даже снял перстень с семейным гербом с цепочки на шее и вновь надел на большой палец.

— Точно. — Я вешаю шляпу на штурвал. — Лучше побыстрее со всем покончить.

— Да ладно, все не так плохо. — Кай затягивает свой воротник. — Ты мог бы наслаждаться раболепием или вообще покинуть корабль, и мы бы все поселились в золотых землях. — Затем взъерошивает мне волосы. — Было бы хорошо. Я люблю золото.

— Истинный пират. — Я толкаю его вполсилы. — Но даже не мечтай. Мы пойдем во дворец, посетим бал, который они наверняка устроят в мою честь, и отчалим до конца недели.

— Бал? — Кай вскидывает брови. — Какая честь, мой господин. — И сгибается в поклоне, прижав одну руку к животу.

Я снова его толкаю. Посильнее.

— Боги, — морщусь я. — Прошу, не надо.

Кай опять кланяется, но на сей раз не может удержаться от смеха:

— Как пожелаете, ваше высочество.

* * *

Семья ожидает в тронном зале. Все здесь украшено парящими золотыми шарами и флагами с мидасским гербом, а огромный стол завален драгоценностями и подарками. Подношениями в честь возвращения принца.

Оставив Кая в трапезной, я с порога наблюдаю за родными, не готовый объявить о своем присутствии.

— Я вовсе не считаю, что он его не достоин, — говорит моя сестра.

Амаре шестнадцать. Глаза ее зелены, что молохея, волосы черные, как у меня, и почти всегда усыпаны золотом и самоцветами.

— Просто такое он вряд ли захочет надеть. — Она берет золотой браслет в форме сплетенных листьев и показывает его королю и королеве. — Вы можете представить Тэхена в этом? Я оказываю ему услугу.

— Воровство — это теперь услуга? — спрашивает королева, поворачиваясь к мужу, и косички по обе стороны от ее челки раскачиваются. — Может, сослать ее в Клефтиз? Пусть живет с прочими ворами.

— Если б это было возможно, — вздыхает король. — Отправь туда моего демоненка, и она тут же украдет гербовый перстень, что они воспримут как акт агрессии.

— Чепуха. — Я наконец шагаю в комнату. — Она достаточно умна, чтобы начать с короны.

— Тэхен!

Амара мчится через зал и бросается мне на шею. Я обнимаю ее в ответ, отрывая от пола, не меньше, чем она, обрадованный встречей.

— Ты вернулся! — восклицает сестра, едва я опускаю ее на землю.

Я смотрю на нее с напускной обидой:

— Да, пять минут как, а ты уже пытаешься меня ограбить.

Амара тычет меня локтем в живот:

— Самую малость.

Отец спускается с трона, обнажив сверкающие на фоне темной кожи зубы.

— Сын мой!

Он обнимает меня и хлопает по плечу. Следом к нам спускается мать. Она миниатюрная, едва достает отцу до плеча; с тонкими изящными чертами, волосами, ровно обрезанными на уровне подбородка, и зелеными кошачьими глазами, от которых к вискам тянутся нарисованные черные линии.

Король — полная ее противоположность. Огромный, мускулистый; карие глаза темны, как его кожа; челюсть квадратная, сильная, а в козлиную бородку вплетены бусины. Со священными мидасскими узорами на лице он выглядит как истинный воин.

— Мы уже начали волноваться, что ты нас позабыл, — улыбается мама.

— Только если ненадолго. — Я целую ее в щеку. — Но вспомнил, едва мы причалили. Увидал пирамиду и подумал: «О, здесь живет моя семья. Я помню их лица. Надеюсь, они купили браслет, чтобы отпраздновать мое возвращение».

Насмешливо гляжу на Амару, и она вновь тычет в меня локтем.

— Ты поел? — спрашивает мама. — В банкетном зале настоящий пир. Думаю, твои друзья уже там.

— Наверняка сметают все, кроме посуды, — ворчит отец.

— Если хочешь, чтоб они съедали и ее, вырезай столовые приборы из сыра.

— Тэхен! — Мама шлепает меня по руке, но тут же нежно убирает волосы с моего лба. — Выглядишь уставшим.

Я целую ее ладонь.

— Я в порядке. Просто последствия сна на корабле.

На самом деле я сомневаюсь, что выглядел уставшим, пока находился на «Саад». Всего один шаг на золотую землю Мидаса, и жизнь покинула меня.

— Попробуй спать в собственной постели почаще, чем пару дней в году, — говорит отец.

— Сокджин, — бранит его мама. — Не начинай.

— Я просто общаюсь с мальчиком! Там же нет ничего, кроме океана.

— И сирен, — напоминаю я.

— Ха! — Его смех похож скорее на рев. — И искать их — твоя работа, да? Если не побережешься, то мы закончим, как Адекарос.

Я хмурюсь:

— В каком смысле?

— В таком, что твоей сестре, возможно, придется занять трон.

— Тогда не о чем беспокоиться. — Я обнимаю Амару одной рукой. — Из нее королева явно выйдет получше, чем из меня.

Сестра задыхается от смеха.

— Ей шестнадцать, — упрекает отец. — Ребенок должен наслаждаться жизнью, а не взваливать на себя заботы целого королевства.

— Вот как. — Я скрещиваю руки на груди. — Наслаждаться должна она, но не я.

— Ты старший.

— Правда? — Я делаю вид, что всерьез задумался. — Но во мне еще столько юношеского пыла.

Отец открывает рот, чтобы ответить, но мама нежно касается его плеча:

— Сокджин, думаю, Тэхену лучше поспать. Завтра предстоит тяжелый день, а он выглядит уставшим.

Выдавив натянутую улыбку, я кланяюсь.

— Конечно, — говорю и ухожу прочь.

Отец никогда не понимал важности того, что я делаю, но всякий раз, возвращаясь домой, я тешился надеждами, что, может, хоть теперь он поставит свою любовь ко мне превыше любви к королевству. Однако моя безопасность его волнует лишь потому, что это отразится на короне. Он долгие годы готовил почву, чтобы народ принял меня как будущего властителя, и не собирался сейчас что-либо менять.

— Тэхен! — кричит мне вслед Амара.

Я игнорирую ее и размашисто иду дальше, чувствуя, как пузырится под кожей гнев. Гнев осознания, что заставить отца гордиться мной я смогу, лишь отрекшись от своей сути.

— Тэхен, — зовет Амара куда тверже. — Принцессе не пристало бегать. А если пристало, то это первое, что я запрещу, коли стану королевой.

Нехотя я останавливаюсь и оборачиваюсь к сестре. Она облегченно вздыхает и прислоняется к изрезанной глифами стене. Туфли Амара сняла, и без них она еще ниже, чем мне помнилось. Я улыбаюсь, а она, заметив это, хмурится и шлепает меня по ладони. Поморщившись, я протягиваю ей руку.

Сестра сжимает ее:

— Ты пререкался с ним.

— Он первый начал.

— С такими талантами в полемике ты станешь прекрасным дипломатом.

— Нет, — качаю я головой, — если ты займешь трон.

— Тогда я хотя бы получу браслет. — Она толкает меня плечом. — Как твое приключение? Сколько сирен ты убил, о величайший из пиратов?

Амара говорит с ухмылкой, прекрасно зная, что я никогда не расскажу ей о своей жизни на «Саад». Я многим делюсь с сестрой, но не тем, каково это — быть убийцей. Мне нравится, когда она видит во мне героя, а убийцы — чаще всего злодеи.

— Почти ни одной, — отвечаю. — Я пил слишком много рома, чтобы думать об охоте.

— Ты ужасный лжец. И «ужасный» — в смысле «плохой».

— А ты ужасная надоеда. Что-то новенькое.

Амара пропускает мои слова мимо ушей и спрашивает:

— Ты пойдешь в банкетный зал к друзьям?

Я качаю головой. Стража позаботится об удобных кроватях для моих людей, а я слишком устал, чтобы вновь изображать улыбку.

— Я иду спать, — говорю сестре, — как и велела королева.

Кивнув, она встает на носочки и целует меня в щеку:

— Значит, до завтра. А о твоих подвигах я могу расспросить Кая. Дипломат ведь не станет лгать принцессе.

С игривой усмешкой Амара разворачивается и скрывается за дверью своей комнаты.

Я застываю на мгновение.

Я не в восторге от того, что сестра обменивается байками с моей командой, но по крайней мере в Кае можно не сомневаться: самые жестокие и кровавые истории останутся при нем. Он чудак, но не глупец. И в курсе, что принц из меня сейчас такой же, как из него сын дипломата. Это моя самая страшная тайна. Люди знают меня как охотника на сирен, но придворные говорят об этом весело и с любовью: «О, принц Тэхен пытается всех нас спасти». Если б они сознавали, чего это стоит, сколь ужасны и тошнотворны вопли сирен... Если б только увидели на моей палубе трупы женщин, еще не растворившихся в пене морской, то не смотрели бы на меня с такой приязнью. Я бы перестал быть для них принцем — заманчиво, но развеивать их иллюзии не выход.