Нет ничего плохого в тайне, если правда причинит кому-то боль.

@ Серена ван дер Вудсен

(Прошлое)

От автора.

Война не убила привычку воевать. Конец света не научил людей начинать по-новой. Человек всегда был существом трусливым и неумелым в борьбе с эгоизмом. Но можно ли назвать трусостью излишнюю осторожность? 

Новое время — время, когда стёрлись границы между недоверием и жалостью. Это время, когда нужно быстро выбирать между безопасностью всех и риском при спасении немногих. 
Осень.
Грязь.
Холод.
На улице или в сердцах?

Люди столпились возле поминального костра. В огне дикари хоронили своих погибших собратьев, опуская головы и мысленно надеясь, что в следующий раз не их тело будет съедено пламенем. За день до того была убита девушка. Не просто убита — казнена. За что? Да за то, что умирала. Ей было двадцать девять. Карие глаза с каждым днём тускнели, теряли свой цвет и умирали. Девушка болела туберкулёзом. Каждый день ей приходилось рвать на части кучу тряпок и, вытирая со рта кровь, прятать эти тряпки по разным углам дома. Каждые полгода дикари проводили тщательный осмотр домов. Одной земле известно (ведь в Бога уже никто не верил), как эта мать-одиночка умудрялась столько лет скрывать свой недуг. Глава поселения не мог допустить того, чтобы болезнь распространилась ещё на кого-то, а нужных лекарств достать невозможно. И вот теперь девушка, которой никто не смог помочь, горела в огне, как и все её окровавленные платки.

— Да упокоит огонь твою душу, — с нескрываемой печалью произнёс предводитель дикарей.
Это был высокий плотный мужчина с тёмными волосами и грубой щетиной. Его впалые скулы напрягались каждый раз, когда где-то в костре трескалась древесина. Джеймс был тем самым руководителем, против которого не встал бы никто. Ему доверяли, в него верили, ему подчинялись. Он был авторитетом для всех ещё с того момента, как ворота бункера открылись и выпустили в опустевший мир людей, переживших конец света. 

Мужчина в знак поддержки кладёт руку на плечо своего семнадцатилетнего сына, стоящего рядом. Айдену всегда было не просто наблюдать за несправедливостью. Разве девушка виновата в том, что родилась со слабым иммунитетом? Разве она выбирала такой путь? А ещё сложнее ему было сейчас, когда он понимал, что на этом костре несправедливость не закончится. Уже на следующий день на площади снова соберутся люди, чтобы казнить детей погибшей девушки. За что? А за то, что они, ВОЗМОЖНО, тоже заражены.

Многие не верили, что Айден действительно сын Джеймса. Они не похожи ни по характеру, ни по внешности. Разве может быть у брюнета и шатенки настолько светловолосый ребёнок? Вот только никто не знал, что парень на самом деле был брюнетом, а светлые волосы выросли из-за большого родимого пятна, которое начиналось там, где заканчивался лоб, и тянулось до самого затылка. В итоге родные тёмные волосы остались только на висках. С характером всё было сложнее. Парень был вспыльчивым и бросался из крайности в крайности. Это сильно отличало его от постоянно спокойного и рассудительного отца.

Это была ночь. Самое лучшее время для совершения важной глупости. Все уже разошлись, оставив потухший костёр умирать в одиночестве. Многие уже спали, но для кое-кого остались дела поважнее сна.

Парень выкрался на улицу и, накинув на голову капюшон чёрной кофты, побрёл к клеткам, куда посадили невинных детей-сирот. Айден точно знал, что сделает и что ему за это будет, но страха за себя не было. Он просто не мог позволить детям умереть.

Его попутчиком стал ещё один неравнодушный парень двадцати лет. Они вдвоём быстро нашли троих детишек разных возрастов. Старшей девочке было четырнадцать. Она выглядела самой спокойной, хоть так и тряслась, наблюдая за тем, как сын их главаря взламывал несложный для него замок. Её брат, мальчик лет девяти, сидел в углу клетки и прижимал к себе младенца. Айден не смог не заметить странный кашель мальчика. Возможно, отец был прав и не стоит их выпускать?

— Ну что ты там копаешься? — поторопил парня попутчик.

Дети вышли на улицу и с благодарностью посмотрели на спасителей. Действительно ли спасителей?
— Вам придётся уйти, — начал блондин, опустившись на колени перед ними. — Ваша мама очень хотела бы, чтобы вы были счастливы. Мне жаль это говорить, но… Ваше счастье не здесь. Здесь много плохих людей. Он пойдёт с вами, — юноша указал на двадцатилетнего друга.
Дети слушали молча, а старшая девочка уверенно качала головой, соглашаясь с каждым словом. Она была сильной.
Была.

Становилось всё темнее. Как на улице, так и в душе всех, кто в ту ночь нарушал закон. Их небольшая группа остановилась у ближайшего к воротам дома. Нужно было дождаться, пока уснут охранники, чтобы спокойно сбежать из лагеря. Блондин точно определил для себя, что если кого-то начнут подозревать в помощи сбежавшим, то он сразу же назовёт своё имя, дабы никого не подставлять и самому не быть крысой.

Дети не должны умирать.
Дети должны быть детьми.
Да, они не должны жить в таком мире.
Но разве это значит смерть?

Прошло несколько часов. План начинал медленно скатываться в бездну, ведь начало светать, а охранники всё ещё бодро стояли на посту. Парни отдавали свою одежду детям и всеми силами старались их согреть или хотя бы морально поддержать. Пришлось придумать парочку весёлых историй, чтобы поднять им настроение. Так и прошла вся ночь. От каждого нового рассказа старшая девочка смущённо посмеивалась в кулак. То ли она делала так из-за присутствия симпатичного семнадцатилетнего сына вожака, то ли просто была так воспитана и не позволяла себе показывать кому-то свой звонкий смех. А время шло. 

Наконец охранники уснули, и группа тихим бегом рванула к воротам. Их не закрывали. Единственной защитой лагеря были патрульные, которые теперь дрыхли громче любых вражеских выстрелов.

Бег, бег, бег… Скорость и счастье смешались в одно и теперь гоняли кровь по телу, заставляя сердце стучать чаще. До ворот всего два десятка метров. До свободы — намного больше. Девочка, одной рукой крепко держащая брата, а второй — прижимающая самую младшую трехмесячную сестру, с улыбкой смотрела на маленькую щель в воротах. Поразительно, какая мелочь смогла порадовать её после смерти матери. А мелочь ли? Место, в котором она провела всю свою жизнь, стало чужим.
Опасным. 
Ненавистным.

Теперь всё. Не будет больше никаких правил.Только выживание и самостоятельность. Она была готова. Верила, что сможет. Верила.
Пока не почувствовала нестерпимую боль в области колен.

Девочка рухнула на землю, а вместе с ней и маленький мальчик, и младшая сестрёнка. Вмиг мечты превратились в болезненное чувство обречённости. Друг Айдена рванул к детям, помогая им снова подняться, но это было бесполезно. Если двое и были в порядке, то девочка подняться бы не смогла. Её нога сильно кровоточила. Пробито колено.

И в миг геройство превратилось в сожаление.
И в миг герой стал виноватым.

Блондин обернулся и увидел человека, которого меньше всего хотел увидеть. Надеялся, что это будет не он.

— Каспер… — разочарованно произнёс парень, увидев в руках чернокожего мужчины огнестрельное оружие, которое, кстати, сделал сам Айден.
— Ты совершаешь большую глупость, — с сожалением в голосе сказал мужчина.
— Эта глупость для меня важнее коронации.
— Не говори ерунды. Ты наследник. Тебе в руки обязательно перейдёт власть.
— Да плевал я на эту власть, Каспер! — парень повысил голос. — Зачем она мне, если закон требует убийства невинных? Закон выше короля.
— Закон выше короля, — повторил чернокожий, опустив оружие. — Люди должны знать, на какие меры мы готовы пойти ради них.
— Это не жертвенность! Это трусость! — он сильно нахмурился и сделал несколько шагов вперёд.

Девочка молча стирала с глаз слёзы и наблюдала, как на её оставшуюся семью направились несколько дул огнестрелов. Охранники проснулись от такого шума и уже были готовы застрелить даже детей.

— Каспер, прошу… — вздохнул Ад. — Это просто дети. Позволь им уйти. Они покинут лагерь и больше никогда не вернутся. Болезнь, если она и есть, не распространится. Я возьму всё на себя.
— Ты знаешь, я не пойду против вожака.
— И не нужно! — бодро ответил юноша и, подойдя к мужчине, взял его за плечи. — Просто не говори отцу. Каспер, пожалуйста, Я сделаю, что угодно, — он потряс его за плечи и произнёс эти слова чуть ли не умоляюще.

В голосе звучали нотки волнения. Всё внутри так и ныло от безысходности и скреблось, больно царапая сердце. Больше ничто не лезло в голову, не волновало. Все самые чистые намерения скопились и были готовы разорвать изнутри. Подорвать к чертям неспособное ни на что тело. Разрушить все стены, построившиеся в голове.

— Не рассказывай отцу…

Каспер неодобрительно покачал головой. Кажется, будто его удалось уговорить.

— Извини.

Горло как будто сковали колючие проволоки. Разрезая сонную артерию, они душили, душили, душили. Кровь из горла словно заливала глаза. И вот уже нет в голове никаких чистых намерений. Есть гнев. Есть злоба. Есть что-то тёмное. Айден медленно отпустил плечи Каспера и как бы понимающе качнул головой, закусив губу. Постояв так всего пару секунд, он с кулака ударил помощника главаря и отобрал огнестрельное оружие, направив его на чернокожего, упавшего на землю.

— Айден… Пойми, на это нет воздуха.
— На э́то? — в гневе закричал парень. — Ты так назвал и́х? — он указал на детей за своей спиной. — А на что есть воздух, Каспер? На нас? На наши законы? Да пошёл в задницу этот воздух, если из-за него приходится убивать невинных.
— Это туберкулёз! — тем же тоном ответил мужчина. — Из-за него ещё до Нового времени умирали десятки тысяч людей. Сейчас он неизлечим. Хочешь, чтобы они до конца жизни кашляли кровью? — он указал на ребят, а те пугливо дёрнулась, наблюдая за перепалкой. На какое-то время блондин даже задумался. — Нельзя спасти всех, Айден. Важное качество вождя — умение выбирать меньшее из зол.

Кто-то сзади ударил парня по затылку, и тот без чувств рухнул на землю. Хорошо, если бы на этом и закончилась грустная история из прошлого, но на следующий день на площади снова разожгли костёр.

Людей собралось больше. Невольно появился вопрос: неужели все так сильно хотят увидеть казнь детей? Или же думают, что раз они пришли, должно случиться какое-то чудо? А разве в мире, где не осталось воздуха, чудеса ещё не вымерли?

В этом месте витало напряжение. Толпа молчала, наблюдая за тем, как на сцену перед пламенем вывели двоих детей, а рядом с ними поставили стол, на котором лежал младенец. Через пару секунд к ним вышел тот самый двадцатилетний парень, который собирался помогать им выживать за пределами лагеря. Его осудили за попытку побега и освобождение заключённых. И только одному человеку из всех присутствующих казалось, что картина эта не полная. Айден считал, что там должен был быть и он. Несправедливо. Почему его не казнят со всеми? Разве эти люди хуже него?

— Стойте! Остановитесь! — кричал он, когда сильные головорезы не давали ему пройти к сцене.
Он рвался, бил их кулаками, пытался отнять оружие и зарезать их к чертям, но им на помощь подходили другие охранники и заламывали руки за спину. То ли внеземная сила, то ли поразительная удача помогла парню всё-таки прорваться через живую стену и обрушить на отца своё негодование.

— Это несправедливо! — в голосе ни капли сомнений. В душе — море решительности. — Мы не знаем, больны ли они. Дайте мне время, отец. Я… Я сделаю лекарство. Я создам то, что никому до меня не удавалось! Просто дайте мне время!
— Успокойся, — остановил его Джеймс. Кажется, происходящее его никак не ранило. Он выглядел абсолютно непоколебимым и холодным. Выглядел так, будто на сцене стояли убийцы и насильники, а не маленькие дети. — Я знаю, ты умный парень. Но наши с тобой умения заканчиваются только на технике. До операций и противоядий нам далеко.
— Значит, я сделаю так, что…
— Не сделаешь! — мужчина чуть повысил голос, но потом опечаленно вздохнул. — Мы бессильны. Как отец, я прекрасно понимаю тебя. И мне жаль, что тебе рано или поздно придётся тоже взять всё это не свои плечи. Но как вожак, я обязан заботиться о своём народе.

Парень нахмурился и со всей силы сжал кулаки. Гнев переходил в бешеное желание завыть от досады, размазать о камни на земле лица всех тех, кто согласен с решением альфы. Размазать лицо самого альфы.

— Тогда будьте чёртовым вожаком до конца, — спокойным голосом, но с неспокойным взглядом ответил ему юноша. — Я не буду заднеприводным папенькиным сынком, которого отмазали от наказания из-за статуса. Вы казните предателей? Так вот я Вас предал, — процедил он сквозь зубы, и в этот момент, как никогда раньше, стал похожим на своего отца. — Это я помог им сбежать. Это я толкнул того парня на преступление. Если сегодня их казнят, то только со мной.

Мир рухнул без предупреждений. Без предупреждений он и изменился. Разные поколения всегда имели разные взгляды, но теперь всё было совсем по-другому. Подростки, никогда не видевшие ни деревьев, ни звёзд, не знают, что такое настоящая жизнь. Они живут по принципу «выжил сегодня — уже молодец».

В разрушенном мире не бывает счастья. В счастливом мире не бывает разрухи. И в мире Айдена только что настала война.

Джеймс как-то одобряюще улыбнулся и положил руку на плечо сына. В этот момент он им гордился. Теперь он видел в нём настоящего лидера, который, возможно, в далёком будущем умрёт за свой народ, подарив свободу и долгожданный глоток безопасного воздуха.

— Как же сильно ты напоминаешь мне твою мать… Она тоже всегда пыталась всех спасти. Рисковала собой, — он посильнее сжал его плечо, стараясь как можно лучше отвлечь внимание сына от того, что сейчас происходило на сцене. А именно сейчас обезглавили четырнадцатилетнюю девочку, так и не узнавшую, что такой жизнь за пределами лагеря. Айден этого не видел. Он смотрел в глаза отцу и не знал, что казнь уже давно началась. А если бы и видел, уже бы ничего не смог сделать.

— Я не отступлю от своего.
— Я знаю, — вздохнул мужчина и толкнул парня в сторону двух охранников, уже стоящих за его спиной.
Головорезы тут же заломили руки за спину и насильно повели подальше от площади. И последнее, что успел увидеть блондин — как вонзили нож в грудь парня, который просто пытался помочь. Который погиб по вине Айдена.

Айдена…
Юноши, который никого не смог спасти.

(Сейчас)

Порой потерянные кусочки того пазла находятся в тёмных уголках воспоминаний. И вроде, пора бы уже сменить картинку и начать собирать что-то, что не принесёт боль, но под руки постоянно попадают осколки прошлой картинки.

Два года уже прошло, а пламя, забравшее тела четырёх человек, до сих пор слепит глаза. Был ли хоть какой-то мизерный шанс? Стоило ли вообще пытаться? Теперь, когда в глазах больше не горит желание творить добро, всё перестало иметь значение. Айден идёт вперёд по коридору, сзади него — почти армия, если сравнивать дикарей с учениками этого колледжа. Только что в подвале он избил девчонку, и ему плевать, что там с ней. Он ей не верит. Он не верит никому. Если раньше он и пытался понять, кто виноват, а чьё сердце светится от невинности, то теперь для него виноватыми были абсолютно все.

Прямо за его спиной и в конце толпы идут несколько сильных парней, а в центре — девушки и самые молодые подростки. Они уже выстроились так, будто готовы рвать глотки за себя и за своих.

Ученики, встречающиеся по пути, в страхе сворачивают в другие коридоры. Конечно же, уже все знают, что из «тюрьмы» сбежали дикари. Наверняка, именно так их и называли. Айден останавливается, а вслед за ним и весь мини-отряд готовых на всё воинов. Здесь человек двадцать — не меньше. Все устремляют вперёд взгляды, пытаясь увидеть причину остановки. Посреди коридора стоит мужчина в солидном аккуратном костюме. Он слегка полноват, на его голове — лысина, а руки сцеплены в замок. По его лицу не сказать, что он очень уж злой или серьёзный. Напротив, он выглядит, как дедулька-весельчак из какой-нибудь детской сказки. За спиной мужчины — два вооружённых с ног до головы человека. В их руках — подобие автоматов, но лишь подобие. Прежде Айдену не приходилось видеть такое оружие.

— Добро пожаловать, — мужчина с улыбкой разводит руки в стороны. — Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Ответом стало молчание. Блондин, нахмурившись, наблюдал за мужчиной и каждым его действием, коих было немного. Весельчак как будто оценивал их взглядом, а особенно Айдена. Стильный пиджак, хорошо выглаженные брюки — всё слишком идеально сидело на мужчине, как будто этот костюм специального сшили для него. Но кто? И где? И из чего?

— Знаю, знаю. Вы очень хочете сбежать отсюда.
— Хотите, — поправил его Ад, и мужчина непонятливо прищурился. Он обернулся на своих людей, но не получил от них ответа.
— Что?
Парень закатил глаза.
— «Хотите», а не «хочете».
— О, да Вы учёный! — рассмеялся мужчина в костюме, но его шутку никто не оценил.  — Ну, пускай. Ближе к делу. Я бы мог вас отпустить, но… Мы с тобою оба хочем, чтобы наши люди чувствовали себя хорошо, ага? — речь и акцент этого мужчины сильно раздражали. Кто-то из «отряда» передал Айдену нож, и тот с радостью сжал рукоятку, как бы намекая, что его терпение заканчивается. — Пойми правильно, сынок. Я хочу обезопасить своих человеков. А вы выглядите не очень… доброжелательно. Пришлося вас подержать за решёткою.
— Вы отправили на нашу территорию квадрокоптеров и убили наших друзей, — сквозь зубы проговорил Айден. Желание зарезать весельчака росло с каждой секундой, но его останавливали двое вооруженных солдат. Они в любой момент могу нажать на курок и всех расстрелять.
— Вы не обязаны нам верить, — с сожалением сказал весельчак. С наигранным ли? — Но мы хочем помочь. Твои люди еле стоят на ногах. Мы могём дать им еду и воду, а потом всё объяснить.

Айден обернулся. Весельчак был прав. Уставшие и голодные дикари — не воины. У половины урчат животы, а у другой — подкашиваются ноги. Кто-то, пока стоял в коридоре, успел посидеть на полу, просто из-за того, что уже не мог стоять. Да и сам парень чувствовал, что нет в нём нужной энергии. Решать нужно было сейчас. Люди смотрели на него с какой-то просьбой. Все с удовольствием согласились бы на предложение, но ждали, что скажет их вожак.

— Хорошо, — скрепя сердце, согласился он. Всё же состояние народа было важнее принципов. — Но при условии, что вы сейчас же вернёте младенца.
— Младенца? — непонимающе нахмурился мужчина, и Айден попросил Миранду выйти вперёд. Бедная девушка уже сходила с ума из-за разлуки со своей дочкой.
— Вы забрали у неё ребёнка. Возвращаете — мы остаёмся. Не возвращаете — мы убиваем вас, забираем и уходим.

POV: Ниа.

Всю жизнь думала, что мечты — вещь немая и не материальная, но теперь я отчётливо слышала, как она трескалась и ломалась от того, насколько тесная эта камера. Железная решётка, давно заржавевшая и погнутая, напоминала мне одну игру. После того, как Лесли поведала нам о прелестях «морского боя», мы с Энди изрисовали им всю поверхность в доме и на улице. Играли даже на пыльных полках шкафа, ведь карандаши найти было сложно.

А1 — ранил, А2 — убил. Даже сейчас один лишь нужный ход противника легко может убить все твои корабли под названием ожидания. Доски от моих уже валяются под ногами. Они долго плавали в неспокойных морях, а теперь, гордо погибшие в бою, превращали душу в кровавое месиво.

Я сидела на твёрдой кровати и молча ожидала, когда проснётся Элисон. Почему-то во мне жила искренняя вера в то, что она знает, как отсюда выбраться. Звать на помощь было бесполезно. Здесь только такие же неудачники, как и мы, а если сюда и явятся охранники, то они быстро увидят открытую дверь и станут проверять камеры.

Я услышала болезненное мычание Элисон. Теперь мы были не только соседками по комнате, но и по камерам. Судьба любит иронию

— Эл? Как ты? — зачем-то подбегаю к решётке. Мы не видим другу друга — между нами стена.
— Как в первые секунды знакомства с тобой, — она снова болезненно замычала.
— Он ударил тебя?
— Ага. Хоть кто-то в этом долбо-колледже не притворяется джентльменом.
— Ты как будто рада, — я нахмурилась.
— Типа того. Люблю всякие царапины и синяки, смекаешь?
Слышу какую-то возню из её камеры. Не совсем понимаю, шутит ли она.
— …Нет.
— Ну и хрен с тобой. Давай выбираться отсюда.

Кажется, мы были здесь несколько часов. Под землёй не понять, где находится солнце и когда уже наступит ночь, но внутренние часы так и горланили: «Спать, спать, спать, спать!» Голова раскалывалась, на лбу, видимо, понемногу начинал проявляться синяк из-за его поцелуя с решёткой. Я взяла с пола камень и несколько раз ударила по замку́, но тот держался молодцом и даже не поцарапался.

— Вот же мудень… — прорычала Элисон. — Он забрал мои ножи. Эй, у тебя есть заколка или что-то типа?

Шестерёнки в моей голове покинули общий механизм, и я застыла на месте, пытаясь вспомнить, что такое заколка. Нет, миссис Джеффри точно говорила, что это. Дырявая ты башка, Ниана Твайстер. Придётся думать логически. Заколка. За-колка. Ею можно что-то или кого-то заколоть. Заколоть, значит, убить. Мне нужно что-то, чем можно убить.

Недолго думая, отламываю от старой прогнившей деревянной койки острую ножку. И как Айден провёл в этой камере почти целый день? Дикари выглядели ужасно, неужели никто не собирался им помочь хотя бы чистой одеждой и едой? Протягиваю руку с ножкой через решётку и кидаю влево, к камере соседки. Наступает напряжённое молчание.

— Что это? — спрашивает она, и моё лицо покрывается румянцем.
— Заколка…?
— Мы точно здесь помрём…

В опровержение её словам в конце коридора возле выхода раздаётся щелчок, словно кто-то открыл дверь. Чьи-то уверенные шаги направлялись в нашу сторону. В метрах двадцати от нас они немного утихли, словно наш спаситель на что-то отвлёкся, а после снова продолжил свой путь. Мой внутренний звоночек тревожно зазвенел, предупреждая об опасности. Всегда есть какой-то процент вероятности, что всё пойдёт не по плану.

— Козлина козлиной, но, зараза, хитрый. Где ключи взял? — обратилась Элисон к кому-то, кто остановился возле её камеры.
Я тут же подбежала к решётке и увидела нашего общего соседа по комнате. Джош выглядел сердитым. Если бы он умел говорить, на Элисон обрушилась бы гора ругательств. Но он молчал. Как и всегда.

Девушка вышла из камеры и, отобрав ключи у парня, открыла замок на моей клетке, решётка на которой со скрипом открылась. О, этот прекрасный звук свободы…

— Какой же ты страшный, — с улыбкой на лице обратилась девушка к парню. Я всё ещё не понимаю, в чём веселье оскорблять глухонемого мальчика. — Подстригся бы хоть, — на этих словах она потрепал его волосы. Они оба были примерно одного роста, так что Элисон не составило труда дотянуться до его головы. Мне же пришлось бы полностью вытянуть вверх руку. Энди явно был ниже Джоша.

— Почему ты так говоришь? Он… Очень даже симпатичный.
Парень не отрывал от меня глаз с тех пор, как я вышла из своей камеры. Кажется, я совершенно ему не нравилась, иначе бы он не стал так оценивать меня взглядом.
— Опа. А ты бы сказала это, не будь он глухим?
— Нет, конечно.
Девушка ехидно улыбнулась и тут же принялась показывать Джошуа какие-то жесты руками. Видимо, передавала ему мои слова. Парень ухмыльнулся и ответил ей.
— Ну зачем ты…
— Да не ссы. Но должна тебя расстроить. Он сказал, что у тебя слишком низкий лоб, а доисторические люди ему не по вкусу.
Я нахмурилась и невольно потянулась рукой к своему лбу. Мне вдруг стало так неловко, как будто на моём лице только что выросли ещё одни гениталии.
— Да шучу я, — улыбнулась Элисон и своей тяжёлой рукой ударила меня в плечо. — Ты ему тоже понравилась. Идёмте. Задолбалась я дышать этой дрянью, — она поморщила нос и ещё раз осмотрела узкий коридор из клеток.

Когда мы уже валялись на кроватях в нашей комнате, я вдруг задумалась о людях, что сидели в камерах помимо нас. Сколько они провели там времени? Их точно так же, как и нас, отловили квадрокоптерами и упекли за решётку? Почему всех дикарей посадили в клетки, а именно мне добродушно позволили спать на тёплой кровати, пользоваться водой и чужой одеждой? И что там дальше случилось с дикарями? Они сбежали отсюда? Куда Айден их повёл?

Как только я вспомнила о лидере дикарей, синяк на лбу предательски зачесался. Неужели нельзя решить хоть что-то без насилия и обмана?

Так прошло два дня. Без объяснений всего, что происходит. Без малейших намёков на то, что будет происходить дальше. Обедали ученики в специальном помещении, что представляло из себя громадный зал с множеством больших прямоугольных столов, за которым помещалось человек восемь. Все водные процедуры — в соседних незаселённых комнатах, где есть ванные. Как оказалось, они есть не везде. На все мои вопросы о том, как же Элисон попала сюда, девушка отвечала одинаково: «Пускай Джош расскажет». Но Джош был… не очень разговорчивым. На все остальные вопросы она либо отмалчивалась, либо отвечала сухо. Изворотливо. Давала понять, что всё это рассказывать нужно не ей. А мне всё ещё не давал покоя этот местный воздух. Откуда он здесь? Почему здесь есть трава? Почему бы не сделать так, чтобы она была не только здесь?

В одно прекрасное утро Элисон разбудила меня, оказавшись со мной на одной кровати и прошептав на ухо зловещее: «Пора страдать». Я не понимала, что это значит, пока она не объяснила, что её слова об учёбе и самых настоящих уроках — не шутка. То есть, прямо сейчас нам нужно быстро одеваться, подниматься на второй этаж и отсиживать там задницы ровно полтора часа. Столько длился один урок с небольшим перерывом.

— Хэй, мне тут отлучиться надо, Джош покажет тебе, куда топать, — энергично произнесла Элисон, растрепав мои волосы и умчав куда-то вглубь коридора. Джош этому даже не удивился.

Меня напрягал этот парень. Он постоянно меня рассматривал. Один раз я вскочила во сне из-за очередного кошмара про Энди, а этот чудик сидел на подоконнике и пялился на меня с блокнотом в руках. И ведь не скажешь ему, что ты леди и что неприлично так на тебя смотреть. Он ведь всё равно не услышит. Эл говорила, что наш соседушка любит рисовать. Наверное, этим он и занимался там на подоконнике, когда рассматривал меня. Выходит, где-то в его черновиках есть моя заспанная и страшная морда.

Парень, игнорируя всё и всех, вошёл в кабинет на втором этаже. Это было огромное помещение, где полукруглые столы занимали бо́льшую часть кабинета. Каждый последующий ряд находился выше предыдущего. Всё было точно так же, как в университетах, которые Лесли и Маркус описывали нам с Энди. Подростки совершенно разных возрастов занимали места, а кто-то всё ещё стоял в коридоре и разговаривал. Мне было неловко. Иногда я стеснялась находиться в комнате с одним только Энди, а тут этих Энди была целая армия. И война эта была явно против меня.

— Это невыносимо. Почему они должны учиться с нами, а не отдельно? — возмущался какой-то парень, находясь в небольшой компании своих одно…коледжников? — Вдруг, они бешеные. Или больные. Да я боюсь на своё место сесть, вдруг они бросят в меня камнем или чем они там на зверей охотились до Нового времени?
— Ты идиот? Они на свет появились, когда уже всё произошло.
— Да мне всё равно! Значит, друг на друга охотились. Дикари они и в бункере дикари.

Атмосфера была накалённая. Мне сразу стало ясно, о ком идёт речь, и я проследила за взглядом говорящего парня. Он постоянно косился назад. И всё же я не ожидала увидеть там дикарей и их вожака. Люди, которые так жестоко борются за свободу, вдруг решили подчиниться здешним правилам? С чего бы?

Меня сразу же привлекли яркие рыжие волосы девушки, сидящей за партой третьего ряда в центре. Миранда наконец выглядела спокойной, но с ней всё ещё не было её дочки. Девушка заметила меня так же быстро, как и я её. Она улыбнулась и, наверное, даже хотела помахать мне рукой, но сдержалась. А причина её сдержанности сидела прямо рядом с ней. Я всеми силами старалась не смотреть на человека, который, наверное, пытался уничтожить меня взглядом. Его светлые волосы тоже сильно бросались в глаза, но вот рассматривать их не было желания. Остальные дикари окружили эту парочку со всех сторон. Правда почему-то их тут было меньше, чем когда мы только попали в это место.

Я поправила волосы, чтобы они закрывали синяк на лбу, и пошла за Джошем. Он занял место на шестом ряду (за что я была безумно благодарна, ведь дикари остались впереди, и мне не придётся ощущать спиной чужие взгляды), и я, не имея здесь больше никаких знакомых, села рядом. Чёрт, Элисон, зачем же ты меня оставила… Была бы ты со мной, я бы согласилась на любые твои колкие шутки, лишь бы не слышать этот гул вокруг.

Раздалась пронзительная и мерзкая для ушей серена. С перепугу я стала оборачиваться по сторонам и наблюдать за всеми. Но подростки сделали вид, что не произошло ничего необычного, и стали рассаживаться по местам.

— Эй, ты чего дёргаешься? — спросил кто-то сзади, и я обернулась к заднему ряду. Там сидел парень лет девятнадцати и, вертя в руках карандаш, широко мне улыбался. Его друзья с ухмылками наблюдали за мной.  — Это же просто звонок. Всё хорошо. Урок начался.

Я кивнула и отвернулась. От чего-то сердце колотилось, как во время бега. Когда все расселись по местам, в кабинет зашёл мужчина с растрёпанными чёрными волосами и очками на переносице. Из-за своего внешнего вида он напоминал мне безумного гения, но от того и веселил. Он долго вглядывался в лица чуть ли не каждого из присутствующих и особенно тщательно рассматривал дикарей и меня. Видимо, выявлял новеньких. Джош немного понаблюдал за этой ситуацией и, сложив руки на парте, опустил на них голову. Зачем он вообще ходит на эти лекции-уроки, если всё равно ничего не слышит? Или здесь важен зрительный контакт?

— Чудесно, — подытожил мужчина и подошёл к столику, который одиноко стоял почти у выхода. Учительский столик. — Почти рад вас видеть, маленькие мозгоеды, — с ухмылкой сказал он, и в помещении послышались тихие смешки. — В любом случае, вас я больше рад видеть, чем всяких «гостей», — сказал он, и я подумала про себя и дикарей. — Кстати, один из таких придёт сюда через пару минут. Терпеть не могу, когда срывают урок, а особенно всякие выскочки из G-27, — сказав это, он вызвал во мне желание ещё внимательнее слушать каждое его слово. G-27, если верить здешним — ближайшая база для выживших. — Думают, что их болтовня важнее истории. Знаете, что я вам скажу? — он нахмурился и сел за свой стол. — Не верьте никому. Совершенно. Даже своим друзьям. Много красивых речей можно набалаболить. Немногим можно пожертвовать, — он по-философски поднял указательный палец. — Вот если увидите человека, который ради вас даже себя погубить не боится, тогда хватайте его руками и ногами и душите своей чёртовой любовью, пока у него изо рта блёстки в виде сердечек не посыпятся, — на этих его словах в помещении вновь раздались смешки.

Мужчина вдруг стал пристально смотреть куда-то в мою сторону. Похоже, он увидел Джоша, совершенно потерявшего интерес в уроке безумного историка.

— Видимо, тема дружбы нашему Джошуа чужда, — загадочно произнёс мужчина.
Я коснулась локтя парня, чтобы привлечь его внимание, и он лениво поднял на меня глаза, а потом и на учителя.
— Мистер Батлер, вы знакомы со словом «дружба»? — не унимался историк, и в этот момент всё моё уважением к нему сменилось негодованием.
— Как вы можете это спрашивать? — неуверенно, но довольно громко произношу я, и все присутствующие оборачиваются в мою сторону. Абсолютно. Все.
— Что, простите? — непонятливо спросил учитель.
— Вы поступаете низко. Вы унижаете перед всеми человека, который Вас даже не слышит.

В помещении повисла напряжённая тишина. Мужчина долго смотрел на меня, всё так же хмурясь, но потом улыбнулся.
— Что верно, то верно. Джошуа Батлер действительно никогда никого не слышит.
— Вот вы снова это делаете.
Моему возмущению не было предела. Никто не смел перебивать наш спор, но никто и поддерживать не собирался.

— Интересно получается, — историк перевёл взгляд на парня. — Джош, как называется явление, при котором человек не имеет возможности слышать?
— Глухота, сэр, — вдруг ответил ему Джош, опустив взгляд на парту. В этот момент мои глаза были готовы покинуть своё родное место и покатиться по полу до самого G-27.
— Вы глухой, Джошуа? — не унимался учитель.
— Нет, сэр.
— Тогда попрошу Вас сообщить об этом вашей соседке, потому как, мне кажется, она об этом не знала.

Кабинет заполнился смехом, и даже учитель не поскупился на широкую улыбку. А вот я понятия не имела, как мне на всё это реагировать. Очередной обман или глупая шутка? Зачем притворяться больным? Неужели со мной действительно так сильно не хочется иметь дело, что проще притвориться глухонемым, чем сказать хоть одно сухое «привет»?

Класс и учитель забыли о нас уже через пару минут. Историк увлечённо рассказывал о какой-то ситуации из своего прошлого, а ученики внимательно слушали, иногда хихикая с его высказываний. Я же сидела молча, опустив глаза на свои руки и не зная, куда себя деть. Куда деть свои мысли и глаза.

— Раз уж я теперь не глухонемой… — начал Джош на тяжёлом выдохе. — Предлагаю ещё раз познакомиться. Джошуа Батлер, — он протянул мне руку как бы для приветствия. Я промолчала и отвела взгляд в сторону, полностью проигнорировав его. — Эй, против меня моим же оружием? Ты сразу в проигрыше. Я знаю, что ты меня слышишь, — он вдруг положил свою руку, которую мне протянул, на мою. Я дёрнулась и хотела убрать руку, но он посильнее сжал моё запястье и потянул на себя, как бы разворачивая меня в свою сторону. — Поиграем в игру? — он отпустил мою руку и снял со своего запястья самодельный кожаный браслет. Джош положил его в мою ладонь и накрыл своей. — Отдашь мне его, если я начну тебя раздражать. Минимум через десять минут.

Его внезапная разговорчивость ни капли не сделала его менее странным. Он как был чудиком, так им и остался. Только теперь ещё и чудаковатые вещи нёс.

— Кстати, мне очень даже нравится твой доисторический лоб. Элисон соврала, — говорит он, и я еле сдерживаю в себе улыбку, посильнее сжав губы. — А вот синяк на нём не нравится. Что случилось?
Я провожу рукой по губам, как бы застёгивая на нём молнию, и пожимаю плечами.

— Хочешь попробовать себя в моей шкуре? — улыбнулся он. — Ну, попробуй. Не очень-то просто, знаешь ли, молчать два дня в то время, как таинственная незнакомка вдруг заселяется к тебе в комнату.
Молча смотрю на него, ожидая продолжения или объяснений.
— Не обижайся. Каждый раз, когда к нам подселяют новенького, мы с Элисон придумываем какую-нибудь ерунду. Розыгрыш. В этот раз издеваться был её черёд.

«Каждый раз, когда к нам подселяют новенького…»

А сколько их было, этих новеньких? Куда они все делись?

— Я правда для тебя симпатичный? — спрашивает он, вспомнив мой разговор с Элисон на минус первом этаже.
Тут же покрываюсь румянцем, а парень, заметив это, широко улыбается.

Джош, как будто про что-то вспомнив, начинает рыться в своей сумке, после чего достаёт блокнот. Пролистав несколько потрясающих рисунков разных людей, он останавливается на одном из них. На мне.

— Никогда раньше не рисовал спящих. А ты как будто чувствовала. Всю ночь крутилась, а как только я стал тебя срисовать, резко перестала.
Я смотрела на рисунок и молча восхищалась. Наверное, Джош не стал срисовывать мои изъяны или же исправил их, ведь девушка, которую я видела на холсте, очень отличалась от меня. Она была идеальна.

Хорошенькое слово… Идеальность. Она была идеальна, потому что мертва? А можно ли быть идеальной, оставаясь живой? А НУЖНО ли быть идеальной?

— Очень красиво, — не удержалась я.
Парень, наконец добившись от меня ответа, как будто оживился. Как будто эти два слова стали для него маленькой победой.
— Хочешь, я нарисую ещё?
Долго молчу, а потом неопределённо пожимаю плечами. Не хочется навязываться.
— Было бы здорово.
Поднимаю на него взгляд, и мы слишком долго смотрим друг на друга. Брюнет улыбается краем губ и убирает блокнот.

Историк всё ещё рассказывает истории. Складывается впечатление, что он увлечёно ими больше, чем те, кому он их рассказывает. Приятно наблюдать за человеком, который делает то, что ему нравится. Я вижу, как поднимаются его уголки губ и как настольгически он смотрит в окно, вспоминая всё в мельчайших деталях. Или эти детали придумывая. Вижу, как крепко он сжимает край стола, когда вспоминает что-то не очень приятное.

Разжимают кулак и возвращаю Джошуа его браслет. Он непонятливо хмурится.
— В смысле? Я уже тебя раздражаю?
— Нет, я просто возвращаю твою вещь.
— Игра в силе, — говорит он и отодвигает от себя мою руку.

Странный всё-таки этот Джош. Странный и загадочный. Всё оставшееся время я отчаянно пыталась вспомнить, говорили ли мы с Элисон о чём-то откровенном при парне. Но нет. Эта девушка либо не имеет мыслей, которыми хотела бы поделиться, либо этими мыслями делиться не умеет. Кстати, на урок она так и не пришла.

Как бы я ни старалась заговорить зубы собственному разуму, он кричал громче всех моих попыток. Разговаривая со своими демонами, я молю их наконец доесть мою душу, чтобы она не болела, но они лишь злобно смеются и в сотый раз пронзают вилами то, что во мне осталось. А что во мне осталось?
В сказке о золотой рыбке я играю роль разбитого корыта.
В стихах безграмотного поэта я — лишняя запятая, портящая ритм.
В песнях ветров я — бессердечный камень, который так мечтал увидеть мир, но был слишком тяжёл, чтобы сдвинуться с места.

Опускаю взгляд на парту и зажмуриваю глаза. Считаю до десяти.

Один…

Руки покрываются неприятными мурашками от воспоминаний дня, когда мы с Энди вырывали страницы из книжек и делали из них подзорные трубы.

Два…

Пальцы дрожат от приятного голоса парня, до сих пор не стирающегося с памяти.

Три…

Три дня прошло. Вечность пронеслась. Космос уже второй раз убил целый мир, но теперь только мой.

Четыре…

В помещении раздаётся стук, и я слышу, как дверь открывается. Почти бесшумно в кабинет входит кто-то. Наверное, тот самый «гость», про которого говорил историк. Кто-то из G-27. Счастлив ли он, что ему не пришлось видеть то, что видели мы? Ценит ли он то, что на его руках не было крови? Или была? А делает ли он хоть что-то, чем заслужил быть не в этом колледже, а в самом настоящем городе? Как их там называют? По́лосы?

Я не вижу человека, вошедшего в класс. Мне всё равно. Я всё ещё считаю до десяти.

— Ребята, поприветствуйте гостя. Этот человек работает в G-27. Ему вы должны быть благодарны за то, что некоторые из вас оказались здесь.
— Всё верно, профессор, — ответил ему ОН.

Десять…

Десять…

Десять…

«Может ли разбиться сердце, которое перестало биться?» — спрашивала я себя буквально день назад, а теперь наконец нашла ответ. Да.

Этот голос… Голос детства. Самый родной и самый нежный. Самый жестокий. Эта дикция, эти чётко проговариваемые слова. Этот человек.

— Мне сто́ит представиться. Моё имя Эндрю. В G-27 нет фамилий — их заменяют номерами. Не думаю, что вам интересен мой код.
Я открываю глаза, но всё никак не могу оторваться от парты.
Живой…
Всё это время он был. Существовал. И даже дышал. Всё это время, что я оплакивала одного человека, он всё ещё жил под нашим общим мёртвым небом.

Поднимаю глаза. Вижу Энди. Не того Энди, с которым играла в морской бой. Не того Энди, с которым вместе училась разговаривать. Не того… Энди… Этот человек мне был совершенно чужой. Уже.

Парень внимательно всматривался в лица присутствующих, как и наш учитель час назад. Он анализировал, хмурился, искал кого-то. Меня. И нашёл. Наши взгляды встретились под громкий треск где-то у меня внутри. Этот треск отлично заменял аплодисменты. Я смотрела ему в глаза, как будто совсем не хотелось закричать и расплакаться. Как будто мне совсем не хотелось узнать ничего. Я видела, как его лицо изменилось, когда он заметил меня. Не отрывая от меня, глаз он сглотнул и напряг челюсть. Видно, что сдержал в себе что-то. То же, что и я?

— Ваш учитель был прав. Некоторые из вас действительно здесь из-за меня. Так что если кого и винить в вашей испорченной жизни, то вот он я, — он развёл руки в стороны, и в этот момент мне ужасно хотелось увидеть лица дикарей. Они вели себя сдержанно, но что-то мне подсказывает, что с удовольствием разорвали бы его на части. А я всё смотрела на него…

— Я работаю в G-27 около года. Таких, как я, вы называете Небесными, — сказал Энди и снова перевёл взгляд на меня, как будто прося прощения. Невозможно. — Вам интересно, почему вы здесь? Вы, наверное, заметили, что сюда попали только те, кто младше двадцати пяти лет. То есть, те, кто родился либо в бункере, либо после него.
— Мы заметили, как из-за тебя убивали наших родителей, сука, — выкрикнул кто-то с третьего ряда. Кто-то из дикарей.
Странно, но учитель даже не подумал угомонить бунтовщика.
— Я был против этого, как и вы, — он говорил, как робот. С одной и той же интонацией, одним и тем же выражением лица. — Мои родители тоже были убиты Небесными, — сказал он о миссис и мистере Джеффри. Да как ты смеешь…
— Постойте, — вдруг вмешался историк. — Даже после этой ситуации, вы решились стать одним из них?
— Я имею право не отвечать на этот вопрос, — строгим голосом перебил его Энди. Мой Энди… Кем же ты стал.
— Конечно.

Теперь многие вещи стали на свои места. Энди всегда верил в базы для выживших, но после того, как Небесные убили наших приёмных родителей, он вдруг стал категорически отрицать всевозможные группировки людей. Он как будто разочаровался в жизни. Если верить его словам, то он стал Небесным именно после того, как мы лишились дома. Почти сразу после того. Это он вызвал летающих кастрюль, когда мы были в лагере дикарей. Возможно, даже он управлял той машиной, которая заставила Айдена плевать кровью, а меня даже не тронула. Это из-за него дом почти сотни людей был разрушен. Вот куда он постоянно уходил по ночам. Вот почему именно меня не посадили в клетку, как всех дикарей. Вот почему он отказался остаться в пещере и повёл меня в самый дальний дом. Он знал, что ла́геря сейчас не станет, а нас не заденет. Он знал, что все умрут. Он всегда всё знал. Возможно, он причастен к убийству Маркуса и Лесли. Возможно, он — причина.

Причина моей ненависти.

— Это здание станет вашим домом до тех пор, пока вам не исполнится двадцать пять. Потом вас переведут в G-27. Этот колледж создан для того, чтобы лучше узнать о ваших способностях, развить их и узнать вас ближе. Мне запрещено рассказывать вам всё. Как бы там ни было и как бы вы не ненавидели Небесных, знайте, что это единственный путь к спасению человечества. Кислород важнее всего.
— С тобой был кто-то ещё, когда ты завалился к нам и всё разрушил? — голос с третьего ряда прервал речь Энди, и все взгляды теперь были сосредоточены на «нарушителе порядка». Кому как не к Айдену в голову пришёл этот вопрос.
— Попрошу обращаться на «вы», — возмутился наш историк.
— Всё в порядке. Я отвечу. Да, со мной был ещё кое-что. Больше скажу, этот «кое-кто» находится среди вас, — Энди говорил обо мне. Если раньше его слова в мою сторону вызывали табуны мурашек, то теперь мне хотелось заткнуть уши. Предатель… Чёртов предатель. Чертов Небесный. Ненавижу вас. Ненавижу тебя.

— Но он никак не причастен к тому, что произошло. Уверяю, мой статус для этого человека тоже стал шоком, — продолжил парень, стараясь не смотреть на меня, чтобы не вызвать подозрений.

— Вы всё рассказали? — нетерпеливо спросил учитель. Он не хотел даже видеть Энди в своём классе, и это было понятно по тому, как нервно он топал ногой всё это время.
Парень кивнул, и историк указал рукой на дверь, мол валите отсюда к чертям собачьим. Мой бывший лучший друг посмотрел на меня напоследок и вышел из кабинета, молчаливо прощаясь с классом и со мной.

Я заметила, как Миранда с Айденом переглянулись, а потом вместе обернулись в мою сторону. Теперь ни для кого не стало секретом, что никакая я не шпионка и что моё сердце разбито так же жестоко, как и у всех. Отвечать на их взгляды я не стала. Ещё одно неверное движение глазами, и слёзы, скопившиеся в уголках глаз, покатятся по щекам. Слёзы потери? Предательства?

Предательской потери. Потери предателя.

_______________________

Чуть позже здесь будут выложен комикс к главе.