Никакая война не обходится без жертв. И не важно, придут стороны к мирному соглашению или перегрызут друг другу глотки — под ногами уже валяются осколки разбитых окон, сломанной мебели или сломанных костей. Неважно, какого цвета носки ты наденешь сегодня: красные или зеленые — на ногтях грибок уже поедает твои пальцы. Не важно, как я буду замаливать свои грехи: плакать в подушку или искать способы принести в мир хоть что-то хорошее. Процесс разложения уже начался.

Я всегда старалась делать для Эдди вещи своими руками. В этот раз гробик ему заменила самодельная коробка с чёрным бантиком, а могилку — вырытая столовой ложкой яма возле стены. Постаралась я на славу, вот только положить коробку в сырую землю было ещё сложнее, чем напоследок заглянуть под крышку. Всё, что мне оставалось — сидеть с ней и зачарованно смотреть на горизонт, где снова началась песчаная буря.

Из приоткрытого окна прямо над моей головой то и дело раздавались шумы и голоса. Столовая. Там никогда не бывает тихо. Через двадцать минут начнётся последняя пара. А ещё через полтора часа Джош отведёт меня к Элисон. Опыт наших последних встреч ясно дал понять, что даже имя этого парня слишком опасно произносить вслух, но моё отчаяние было громче любого голоса разума.

— Я уже и забыл, что такое свежий воздух, — ещё один шум из окна.
Барт пообещал навещать меня, пока я на работе, хотя бы раз в несколько дней. Но сейчас даже близко не мое рабочее время и прошло даже близко не несколько дней.
Парень шумно вдохнул полной грудью, облокотившись о подоконник со стороны столовой.
— Мне хорошо запомнился момент, когда перед нами распахнулись ворота бункера. Громадные железяки страшно заскрипели, в лицо подул ветер, потом закружилась голова. Я был слишком мелкий, чтобы что-то понимать и ценить. А теперь, видимо, слишком занятой.

Я не отвечала и не смотрела на него. В какой-то момент моего плеча что-то коснулось. Барт свесил свою куртку, настаивая на том, чтобы я оделась теплее. Это была плотная серая ветровка с ядовито-зелёными линиями вдоль рукавов и молнии. Такие носили только ребята, которые могли позволить себе в разы больше остальных.

— Для того, чтобы ценить, не обязательно каждый раз искать свободную минуту. Это должно быть всегда с Вами.
Он заинтересованно хмыкнул.
Рассматривать людей было одним из любимых развлечений Барта. А рассматривал он внимательно — от перхоти на голове до царапин на носках ботинок. Раньше мне казалось это невежливым. Кому будет приятно, когда на него так пялятся? Но Барт не пялился. Он искал лазейки, важные детали, неприметные подсказки. Что-то, что поможет ему лишний раз проронить какую-нибудь тонкую остроту или просто узнать о человеке больше.
— Вас что-то печалит, Ниана. Не нашли «свободную минуту»?
Холодный пот прошёлся по телу. Рука сама собой поднялась, отдавая «гробик» и железное тело моего погибшего лучшего друга. Меня этот белобрысый хитрец рассматривал уже столько раз, что пытаться скрывать от него что-то просто глупо.

Увидев содержимое, Барт вздохнул, потом ещё раз хмыкнул и почесал затылок.
— Что об этом сказал Ад?
— Что его можно починить.
— О! — воскликнул он.
— Но он соврал.
— Оу… — и тут же голос его стал тише. — Мне жаль, миледи, такие механизмы мне не по уровню. Но! Я могу замолвить словечко, и отправить посылочку в G-27 следующим рейсом. Там уж точно поймут, что с этим делать.

Я отказалась, вспомнив, что в Эдди встроена камера, которую легко можно будет извлечь и просмотреть записи. Да и пугала сама мысль о том, что люди, которых я ненавижу, будут касаться существа, которого я люблю.

— Нужно уметь отпускать, Ниана. Счастье прыгает в объятия только тому, кто не держит на руках печаль.
Я промолчала. Не так уж просто выпустить из рук то, что наглухо вросло в тело.

— Барт…
— Да?
Я спрятала коробку обратно в рюкзак и тяжело вздохнула, перелезая через оконную раму обратно в столовую.
— Я украла у вас кое-что. Какие-то чертежи. Я даже не поняла, что это было. Простите меня.
Юноша лучезарно улыбнулся и поцеловал мою руку, соблюдая нашу с ним традицию приветствия.
— Я знаю.
— И это не разозлило Вас?
— Я встречал людей, которые с чистой совестью плевали мне в душу и одновременно с этим протягивали тряпку, чтобы подтереться. И уважал я их больше, чем тех, кто гонялся за званием «хороший мальчик». У каждого из нас свой способ выживать. И я рад, что Вы, Ниана, из числа первых.
— Джош ведь тоже из числа тех, кто «выживает». Но с ним вы враждуете. Почему?

Мы понемногу двигались в сторону лестницы на второй этаж, где уже через несколько минут мне придётся выступать перед огромной толпой людей. Я иначе представляла себе это событие — долгая подготовка, сосредоточенность, потные ладошки. Но вчера произошли вещи, которые не дают моим мыслям оставаться светлыми.

— Джош перешёл черту. Я могу понять всё, но посягаться на мою честь и сомневаться в моих силах не позволю никому.
Последние его слова сильно напомнили мне дикаря. Похоже, всем гениям время от времени жизненно необходимо доказывать свою значимость. Они не терпят, когда кто-то ни во что не ставит их возможности.
— А что на счёт Ада? Вы дружите из-за того, что оба ищите выгоду, но не переходите черту?
Барт засмеялся. Он делал это как-то по-особенному. Я заметила, что даже походка у него была какая-то особенная. Он галантно держал руки за спиной и подстраивался под мой шаг каждый раз, когда я ускорялась или замедляла ход.

— Дружим? Давно я не слышал этого слова. Дружба… — сказал он медленно, почти по слогам, будто вспоминал значение. — Он умный малый. Нам есть, о чем поговорить. При этом он использует меня, а я использую его. Взаимовыгодные отношения с привкусом постоянной конкуренции. Это… Бодрит.
— Конкуренции?
— О да. Видели бы Вы его лицо, когда я нашёл ошибку в кое-каких его расчетах. Да у него катушку от этого снесло. Сначала он сделал вид, что это никак его не задело, а на следующий день пришёл ко мне с целым списком аргументов, доказывающих, что я полное ничтожество в том, чем занимаюсь. Надо признать, я и правда задумался.

О том, что Ад помешан на своих собственных мозгах, я знала. У каждого человека есть то, что ему дорого. Дикарю важно знать, что он лучший. Укажи хоть на малейший его промах — это моментально выведет его из себя. Возможно, в этом и есть его слабость. В этом и в голубых глазах.

— Мне пора идти на занятия. Спасибо, что составили компанию.
Мы остановились возле аудитории.
— Пустяки. Мне было приятно. Если Вам вдруг тоже, то у меня созрело предложение.
Барт запустил руку в волосы, расчесав их пальцами до затылка, и осмотрел меня с ног до головы.
— Если Вы опять на счёт той работы, то…
— Ужин. Сегодня. Я, Вы и много-много «свободных минут» на то, чтобы ценить сегодняшний день.

Я не знаю, что шокировало меня больше: то, как резко сменилась его манера речи или то, что меня только что практически пригласили на свидание.
— С-сегодня?
— Если у Вас были какие-то планы, то я могу предложить ещё кое-что. Я переведу Вам разом всю сумму Вашего долга. Отработаете в столовой.
— Откуда такое благородство?
— Я просто умею быть убедительным, когда чего-то хочу.

Предложение было заманчивым. А после того, как в нём стало буквально заключаться моё спасение, ответ оказался очевидным. Удерживая в себе все эмоции и радостные вопли, я с притворной холодностью подняла подбородок и сдержанно кивнула. Напоследок у меня всё-таки вырвалась лёгкая улыбка.
Принимая моё согласие, Барт улыбнулся в ответ и учтиво поклонился.
— Что ж, Вам пора грызть гранит науки. Желаю приятного аппетита, — он подмигнул мне и ушёл, не дожидаясь моего ответа. И очень хорошо, потому что я не поняла ни слова.

Только когда я заняла место за одной из парт, вспомнила, что на мне всё ещё была ветровка Барта. Случайно воровать чужие вещи уже стало моим лучшим навыком.
Я прижалась носом к своему плечу, чтобы узнать, чем же могут пахнуть вещи наркоторговцев. Я тут же уловила лёгкий приятный, но незнакомый мне запах. Скорее всего, это был какой-то одеколон. Он напоминал запах ночи и свежести после дождя. Это так убаюкивало, что я на пару секунд закрыла глаза.

Одно за одним ко мне стали приходить воспоминания. Мы с Энди редко пересекали пустыни по ночам, и теперь я понимаю, почему. Днём он был неприступным могильным камнем с выцарапанной на нём датой. Датой, после которой он убил в себе старого доброго старину-Энди. А ночью, пока я спала, он надевал форму Небесного и превращался в машину для уничтожения справедливости. Искать со мной приключения под покровом ночи ему было просто некогда.

— Рассаживайтесь живее, ребята, у нас большой объём работы!
Преподаватель рисовал на доске какие-то иллюстрации к теме. Бо́льшая часть занятий проходила именно так: устная лекция, картинки, аудио- и видео-презентации. Хуже всего к этому относился именно физик. Его предмет был из тех, что нельзя запомнить на слух, поэтому он неоднократно подавал жалобу в дирекцию.
Закончив с доской, он обернулся, пробежался взглядом по аудитории и сосредоточил внимание на самых смышлёных и активных студентах по его предмету. Потом — на мне. Потому что именно от меня зависела судьба его «самого смышленого и активного» студента.

Занятие ещё не началось, а меня уже трясет. В аудитории слишком много людей, и все они будут смотреть на меня. Все они будут слушать меня. Теперь я понимаю значение фразы «сидеть как на иголках».
Ладошки потеют, я панически пытаюсь вытереть их об юбку, но от этого как будто ещё больше нервничаю. Какие-то ребята косо поглядывают на меня, заметив, как я шёпотом повторяю заученный наизусть текст. Смысл слов теряется. Я думаю совсем не о докладе. Влага на ладошках как будто краснеет. Пот превращается в кровь. И я как будто снова стою над тремя мёртвыми телами. Убийца…

Дверь закрывается за опоздавшими. Среди них я вижу знакомое лицо и ощущаю волну долгожданного облегчения. Дикарь замечает меня быстрее, чем я успеваю «безразлично» отвести от него взгляд. Он всё-таки не забыл, что сегодня мой дебют. Он всё-таки пришёл меня поддержать.

Проходя между рядами, он на пару секунд останавливается возле компании незнакомых мне парней, чтобы что-то сказать им. Это не его люди… Дальше достаёт из кармана зелёную пачку, похожую на таблетки, и отдает её Миранде, сидящей за партой выше. И только тогда направляется ко мне.

— Я всё понял, — говорит он сразу после того, как садится рядом. — Вникай. На записи, которую ты мне прислала, была машина. На ней Джеймс Ривз со своими прихвостнями прилетал сюда три года назад. Эта же машина стояла сегодня утром у дверей колледжа. Ты сказала, что те люди по ошибке чуть не лишили меня памяти. Это была не ошибка! Так всё и задумывалось. Это его люди.
Настроение с приподнятого сменяется на приупавшее. Теперь ясно, что его сюда привело.
— Вряд ли. Они были шокированы и напуганы. Это не выглядело как постановка.
— Это и не была постановка. Джеймс не посвятил их в свои планы. Он дал им ложный приказ, а сам просто занёс вирус в их программный код. Ему нужно было, чтобы эта ошибка произошла и лишила меня памяти. При этом он как бы остался ни при чём. Его люди ничего не заподозрили.

Обычно я внимательно выслушиваю все его идеи и стараюсь учиться и запоминать, но в этот раз… Параноик. Он всё ещё считает, что все вокруг пытаются ему навредить. Хотя пара деталей в его словах и правда выглядела подозрительно.

-Какая ему польза от этого? Или у Вас есть настолько ценные воспоминания, что они могли бы помешать самому Ривзу?
— Есть парочка, — сказал Ад с ноткой недовольства в голосе. Он заметил, что я отношусь к его словам скептически.
— Тогда ему проще было бы избавиться от Вас, а не от них.
— Нет. Это было бы слишком громко. Он не хочет так рисковать.
— Ладно… И что всё это нам даёт?
Он немного помолчал, покосился на ребят, к которым подходил пару минут назад, потом на тех, кого раньше называл своими людьми.
— Просто будь осторожна. Он знает, что мы его ищем. Это всё, что я хотел сказать.

Это и правда было всё. После этой фразы он поднялся и уже было направлялся к выходу, как вдруг…
— Сел на место, Ад! Занятие идёт уже пять минут. Ты и так не шибко часто посещаешь мою лекцию, — с неприсущей себе строгостью рыкнул профессор, строго дёрнув край своего серого выглаженного пиджака.
На самом деле, физику было плевать на посещаемость студентов. Он просто не хотел, чтобы в аудитории после его вопросов по теме стояла гробовая тишина. Каждый раз, когда дикарь или хоть кто-то тянул руку для ответа, этот пухлый мужичок чуть ли не светился от радости.

Блондин с недовольством послушался, и профессор наконец начал лекцию. Скучную и монотонную лекцию. Такую же, как все предыдущие.

Если Айдену становилось скучно на паре и если в этот момент я оказывалась рядом, он всегда забирал у меня карандаш и крутил его пальцами, чтобы развеять свою скуку. Так же случилось и в этот раз. Только теперь он ещё и заметил бумаги у меня в руках.
— Это мой доклад на сегодня. Я Вам говорила, — отвечаю на его немой вопрос.
— Откуда брала информацию?
— Из учебников, которые мы с Вами нашли на минус первом этаже. Вы, кстати, прочли дневник Ривза?
Карандаш на секунду выскользнул из его руки и привлёк внимание сидящих впереди нас ребят.
— Ещё нет.
— Нет?! Ад, но это же самая кричащая зацепка! Почему Вы…
— Я работаю над этим, Твистер, — голос его погрубел. Обычно он говорил так со мной, когда я лезла не в своё дело, но в этот раз я искренне не понимала его смены настроения.

Наконец он вздохнул, чтобы успокоиться, и протянул мне руку. Отдавая свой доклад, я абсолютно гордилась собой. Я знала, что мои навыки письма стали лучше. И знала, что он заметит это, хоть и промолчит. И в самом деле. Он делал намного меньше помарок и отметок, чем обычно. Намного реже зависал на одном слове, когда не мог разобрать почерк. Намного реже вздыхал и хмурился. Это уже было самой высокой похвалой.

— Какие у тебя планы на сегодня? — внезапно спросил он, переворачивая страницу.
— Что?..
— Я свободен с семи и до конца дня. Ты ещё путаешь печатные и прописные буквы, делаешь ошибки в простейших словах. Если ты не собиралась сегодня ещё кому-нибудь кишки выпотрошить, то я могу уделить тебе часик. Думаю, этого хватит, — он ещё раз посмотрел на одну из страниц моего доклада. — Или нет…
— О небо, Вы серьёзно?

Обычно я сама напрашиваюсь на урок. Может, он решил, что мне нужно отвлечься от того, что произошло вчера утром. Или так по-своему благодарил за спасение. Оба варианта меня полностью устраивали и заставляли всё моё нутро трепетать от восторга, ведь письмо стало моей новой слабостью. Но, как и всегда, на пути вставало злосчастное «но».

— Но… Я не могу сегодня, — я умолкла, надеясь, что он не спросит причину, но он спросил. Молча. Когда оторвал взгляд от текста и посмотрел куда-то выше страниц. В пустоту. — Барт пригласил меня на ужин.

Как будто сотни салютов взорвались прямо внутри меня. Я никогда не видела их вживую, но мне кажется, что именно так почувствует себя человек, который окажется на их пути. Жжение по всему телу, словно ты сгораешь заживо, находясь под водой. Не можешь позвать на помощь, но это уже и не нужно, ведь ты умираешь. И никто не успеет помочь.

Ад не одобряет моё общение с Бартом. Он считает, что если заводишь дружбу с этим наркоторговцем, то нужно всегда иметь в рукаве какой-то козырь или что-то, что можно ему предложить. Ещё он считает, что принимать от него помощь — сущее самоубийство. Он называет это клубком. Мол если осмелишься дёрнуть за ниточку, то будь готов запутаться в целой паутине ниток, которые в какой-то момент точно затянутся на твоей шее петлёй.

Дикарь перевёл взгляд на меня. Если точнее, на куртку Барта, которую он заметил ещё когда подсаживался ко мне.
— Он пообещал помочь с долгом, если соглашусь, — пытаюсь оправдаться, но выглядит жалко. — Мы можем увидеться завтра? После занятий? Или я могу прогулять и прийти утром. Или…
Мой словесный поток был прерван, когда парень нагло без разрешения проник рукой в теперь уже мою куртку, словно бы выискивая там что-то.
— Эй!
Долго искать ему не пришлось. Уже через пару секунд он вынул руку и показательно бросил на парту содержимое кармана.

Я почувствовала себя ребёнком, которого родители словили за чем-то непристойным. Мне вдруг стало стыдно, хотя я даже не до конца понимала, что это за диковинные предметы лежали передо мной на чистой раскрытой тетради в клетку.

На счёт первого я догадалась. Это был мелкий порошок цвета настенной побелки, завёрнутый в плотный прозрачный пакетик. Совсем не странно, что наркоторговец носит с собой то, чем торгует. Наверное… Хотя меня больше интересовало, оставил ли он это нарочно или просто забыл перепрятать, когда заботливо укрывал мои плечи от холода.
Второй предмет вызвал больше вопросов. Это было что-то маленькое и плоское, упакованное в небольшую квадратную упаковку. Упаковка эта была серебристая, похожая на фантик от конфеты. И что в такой может поместиться?
— Что такое конт-ра-цеп… — пыталась я прочитать слово на фантике, но об него несложно и язык сломать.
— Вот тебе Барт сегодня и расскажет.
Я поспешила спрятать всё обратно в карман, когда эти вещички начали привлекать к себе любопытные взгляды. Расскажет. А если не расскажет — сама спрошу.

Молчание острыми колючками впивалось в тело. Я продолжала повторять доклад, но слова перед глазами играли со мной в какую-то дурацкую игру. Расплывались, прятались, менялись местами, совсем сбивая меня с толку. Я вдруг поняла, что мне намного проще, когда дикарь срывается на меня, высказывая всё, что ему не нравится, прямо в лицо, чем когда он молча делает для себя какие-то выводы и выражает своё осуждение только взглядом. Он словно больше не видит смысла что-то до меня доносить. Словно я уже обречена, и меня не исправить. Брак, не подлежащий починке.

— Я призналась ему, что украла его чертежи. Он не расстроился — видимо, там не было ничего важного, — тщетные попытки ухватиться за соломинку в бегущем потоке воды. Я лишь пытаюсь перекрыть эту невыносимую тишину своим невыносимо жалким голосом.
Он долго молчал. Не знал, чего в нём больше: осуждения в мою сторону или интереса к таким вещам, как чужие планы.

— Ты помнишь, о чём мы говорили, когда навещали его последний раз? — наконец победил интерес.
— О Боге?..
Он коротко закатил глаза, не глядя на меня
— Купол. Барт сказал, что его источник постоянно перемещают. Видимо, он зачем-то пытался проследить, куда именно. На этих чертежах — план всего здания колледжа. Каждый месяц он делал пометки, в каких местах находил источник. Искал закономерность.
— У него вышло?
— Нужно это узнать.
Может, поэтому Барт и не разозлился, заметив пропажу. Может, решил, что эту задачку за него сможет разгадать Ад.

Занятие близилось к концу. Переживания то усиливались, то давали мне небольшую передышку в виде полной апатии. Эти два дня были одними из самых насыщенных дней в моей жизни. Утром вчерашнего дня я побывала в иллюзии, в которой узнала страшную правду о матери дикаря (интересно, помнит ли он это). Потом спасла его, пролив кровь троих невинных людей. Лишилась лучшего друга, тело которого всё ещё покоится в моём рюкзаке. Дальше меня пригласили на свидание, перед которым я наконец увижу Элисон. А сейчас я сижу и жду, когда на всю аудиторию произнесётся моя фамилия и я выйду к доске, впервые в жизни выступая перед толпой людей.
Худшие из дней…

— Ниана Твайстер, — как звон топора, рассекающего воздух на пути к моей шее. Как зов палача, как крик птиц-падальщиков.
Я словно в трансе. Подхватываю бумаги с парты, выхожу к преподавателю на подкашивающихся ногах, становлюсь в стойку-смирно. Да начнётся казнь.

— Тема моего доклада… — и слова льются рекой. Вспоминается даже то, что я не учила, даже то, что не писала и не знала. На душе становится так пусто, но одновременно с тем и спокойно, что я даже не смотрю на учеников, разглядывающих меня с ног до головы.
Я рассказываю с чувством, с паузами, с интонациями. Так, словно в моём докладе не сухие понятия и цифры, а история о волшебном королевстве где-то в далёком и светлом будущем. Где-то, где я не боюсь снять линзы, где все мы не боимся обругать правителя, где все мы чувствуем то, что хотим, а не то, что вынуждены. И эти несколько минут становятся для меня отдушиной. В какой-то момент я даже закрываю глаза, не переживая о том, как это выглядит со стороны. Мне легко. И миру вместе со мной. Легко…

И я вижу, что половине аудитории не интересно меня слушать. Ребята молчат, не перебивая меня, но каждый занят кто чем. Кто-то рисует, кто-то играет в телефоне, кто-то смотрит на меня неотрывно, будто я какая-то новая безделушка на витрине секонд-хенда. Тем не менее, ничто не портит мой настрой. Мне легко.
Заканчивая рассказ, я замедляю темп, чтобы это как можно дольше не кончалось. Но доклад подходит к концу. Я ставлю импровизированную точку и замолкаю.

Профессор долго смотрит на какие-то бумаги за своим столом, скрестив руки на груди. После он переводит взгляд на меня и зачем-то оббегает глазами всю мою невысокую фигуру, как будто ища что-то.
— Класс, есть у кого-нибудь вопросы? — спрашивает он у аудитории.
Тишина становится его ответом. Все опускают взгляд.
— Атрей? Марго? Ад? — перечисляет имена своих любимчиков, надеясь на их активность, но все отрицательно кивают головой. — Если ни у кого нет вопросов, значит, доклад был не интересен?
— Значит, что она молодчина и изъяснила всё предельно интересно и понятно, — заступился за меня какой-то незнакомый мне женский голос. Принадлежал он девушке с яркими розовыми волосами по плечи и кислотно-оранжевой жилеткой. Почему-то мне показалось, что эта девица поладила бы с Элисон. У них похожий взгляд.

Мужчина хмыкнул, задумчиво покрутил ручку между пальцами и подозвал меня ближе к себе. Теперь он заговорил тихо и будто бы боялся чужих ушей.
— Как обстоят дела с Вашим дополнительным зданием, Ниана?
Он сделал особенный акцент на слове «дополнительным».

Моя уверенность в себе рухнула с ужасным грохотом. Я не знала планов Айдена, но даже если бы знала, они ушли бы в могилу вместе со мной. Я не верю этому мужчине. Не верю ни его словам, ни его намерениям.
— У меня для Вас только доклад, — говорю на удивление ровным голосом.
Взгляд его меняется. В глазах появляется нотка насмешки. Я не оправдала его ожиданий.
— И очень зря, Ниана… Очень зря. Три, — последнее слово он говорит достаточно громко, чтобы слышали первые ряды.
Тройка… Тридцать кастов. Судя по нынешним ценам на обед, это не деньги. Не хватит даже на салат к каше. Обидно? Да. Жалею ли? Ни капли.

Я вернулась на своё место с лёгкостью на душе. Я поступила правильно, а у правильных поступков не всегда правильные последствия.
— Почему три? Что он сказал тебе? — спросил Ад и мне пришлось собрать свои оставшиеся силы, чтобы придумать отговорку.
— Я перепутала тему. Взяла не то, что задали.
— И что? Оценивать должны качество, а не твою внимательность.
Он собирался поднять руку и возразить профессору, но я остановила его, вцепившись в рукав его кофты.
— Не надо! Я согласна с тройкой.
— Это несправедливо. Тут дело уже не только в тебе, — ответил он и снова потянул руку, а я снова его остановила.
— Да! Ещё в Вас, — чуть ли не выкрикнула я. Парень замер, ожидая продолжения. — Физик считает, что Вам нельзя появляться в G-27. Он сказал мне узнать, над чем Вы сейчас работаете и убедиться, что не планируете сбегать. Доклад должен был быть предлогом для нашего с Вами общения. Я отказала, и он в отместку снизил оценку.

Во время моего рассказа его лицо не выдавало ни капли эмоций, но когда я закончила, поняла, что это было затишье перед бурей.
— Тебя отправили шпионить за мной, а ты говоришь мне об этом только сейчас?

Воистину самый приятный звук в мире — звонок в конце занятий. Сегодня он прозвучал как нельзя вовремя. Опасаясь длинной агрессивной лекции по поводу моего поведения, я схватила свои вещи и нырнула в поток учеников, выходящих из аудитории. «Жди меня в коридоре, я с тобой не закончил, » — бросил он мне вдогонку, а сам целенаправленно ринулся в сторону учительского стола и профессора, который по одному его взгляду, всё понял.

Я выбежала в коридор с опаской. Я не знала, где меня будет ждать Джош, но подумала, что мне нужно двигаться в сторону «нашей» комнаты. Нужно, но не стоит. Это может быть очередной ловушкой. Именно для этого я позаимствовала на кухне ножик.

Нервно оглядываясь по сторонам, я направилась к лестнице на первый этаж. Обгоняя неторопливых зевак, почти перешла на бег. Как только моя нога ступила на первую ступеньку, сзади послышался крик. «Я сказал тебе ждать, » — раздалось на весь коридор, и я ускорила шаг. Хотя куда уже быстрее.

Глупо играть в догонялки с тем, кто уже преуспел во всех возможных детских и недетских играх. Перепрыгивая через ступеньки, я медленно осознавала, что играю в эту игру с самого рождения. Постоянно от чего-то бежать — не стыдно. Стыдно спотыкаться об одни и те же камни. Стыдно толкать других бегущих. Стыдно винить в проигрыше судью.

Он догнал меня на повороте, в десяти метрах от цели. Взялся из ниоткуда и железной хваткой в одном движении развернул меня на 180 градусов.
— Глупо, Твистер.
Гупо… Стыдно…
— Я отказала ему!
— Если бы хотела, отказала ещё когда он предложил. Но ты задумалась, — он толкнул меня в плечо, медленно находя на меня.
— Я просто тянула время!
— Или просто не нашла, что можно ему доложить.
— Это не так.
— Теперь я должен верить тебе?
Голос его становился громче, и в какой-то момент я заметила, что всё моё тело напряглось, будто бы на случай того, что он ударит. Это происходило не впервые. С каждым разом я всё отчётливее ощущаю опасность.

— Выпрями спину, — вдруг сказал он, что шло вразрез со всеми предыдущими словами.
— Что?..
— Не показывай, когда тебе страшно. Выпрями спину и подними подбородок, — говорил он совершенно спокойно и серьёзно, и я послушалась. — Расслабь брови. Дыши ровнее.
Он дождался, пока я сделаю это, и только тогда продолжил.
— Не бегай глазами. Взгляд всегда выдаёт страх, — он указал пальцем на своё лицо. — Смотри чётко мне в глаза. Боишься — смотри на переносицу. Так проще.

Я сделала всё, как он сказал, хоть и была в шоке от такого резко начавшегося урока молодого бойца-пофигиста. Хотя сердце всё ещё не перестало колотиться, а взгляд всё ещё продолжал бегать. Смотреть на дикаря всегда было непростой задачкой, а тут ещё и стало правилом.

— В глаза, — сделал он замечание, когда я стала опускать взгляд на его шею и воротник.
— Да не могу я!
— Значит, придётся отменить твоё свидание. Будем стоять тут и учить тебя смотреть на меня.

Я глубоко вздохнула, выровняла спину и подняла подбородок даже слишком высоко. Наверно, я поступила не по правилам, потому что выдержать его взгляд мне помогли воспоминания. Память о том, как он увидел цвет моих глаз. О том, как рассматривал их почти так же пристально. О том, как просил снимать линзы, будто мои глаза были наркотиком, а не смертью. Но ведь это одно и то же?..

— Хорошо, — вдруг сказал он. Я справилась. — Повторим как-нибудь.
— Значит, всё, что Вы сказали до этого, было не всерьёз?
— Сначала спасать меня, а потом пытаться мне навредить — слишком нелогично даже для тебя. Ты просто не знала, как поступить лучше, и на этот раз я тебе верю.

«Я тебе верю»…

Мы продолжали стоять в тишине, как будто всё ещё продолжался тот внезапный урок. Но потом Ад посмотрел куда-то выше и левее меня, и больше его взгляд не отрывался от той точки.

— Невежливо так пялиться, златовласка.

Этот голос… Он раздался прямо за моей спиной и просочился в самыё узкие щели моей души, до краёв заполнив её паникой. Как будто снова стало тяжело дышать. Как будто на горле снова затянулась петля, и последний источник воздуха он снова перекрыл своим смертоносным поцелуем.

Я обернулась. Его взгляд сначала упал на меня, жадно впитывая каждую мою эмоцию, запоминая каждый участок наизусть выученного лица. После — опустился ниже: на мою фигуру, бёдра и испачканную в чернилах от ручки юбку. И только потом на куртку. Куртку Барта.

— Откуда это у тебя? — первый вопрос, а меня как будто уже снесло с ног.
— Нашла на складе «потеряшек».
Выпрямляю спину… Поднимаю подбородок…

Джош в ответ улыбнулся. Но улыбка его была как будто совсем не здоровая. Недоверие с примесью безумия и безумия.
— Ты готова? — второй вопрос, и от меня не остается и пылинки.
— Да, — вру.
— К чему готова? — спрашивает Ад.
— Ниа хочет увидеть Элисон, и я полностью понимаю и поддерживаю её желание.

Тут между парнями начинается какая-то немая перепалка. Они смотрят друг на друга и как будто заранее знают, что хотят друг другу сказать.
— Даже не смей… — дикарь говорит не со злостью. В его голосе какая-то странная эмоция.
— Мой друг печален был и болен.
Душа у друга умерла.
Погиб мой друг, так и не понял:
Печаль — и есть его душа.

Джош направил руку в мою сторону и в воздухе сделал необычный жест, как будто на расстоянии прикасался к моему лицу и проводил по щеке тыльной стороной ладони. Я и в самом деле будто почувствовала это. Холодные мурашки пробежались по рукам. Глупая была затея. Нужно было искать Эл самостоятельно.

— Она никуда с тобой не пойдёт.
— Неужели? — усмехнулся Джош и посмотрел на меня.
Мне пришлось сделать один из самых ужасных поступков моей жизни — встать на его сторону. Я сделала несколько шагов к моему бывшему безумному другу и виновато опустила взгляд.
— Я хочу к Элисон.

Но он даже не обратил на меня внимания. Толкнул Джоша, как бы уводя его подальше, и заговорил на тон тише, но это не помешало мне слышать всё.
— Ты больной ублюдок. Ты хоть представляешь, что она пережила?
— Девочка хочет увидеть подружку. В чём проблема, Ад? — ответил тот, улыбаясь и доставая что-то из заднего кармана. — Тебе, вроде, понравилось? Я сегодня щедрый.
Брюнет вложил ему в руку что-то маленькое. Подойдя ближе, я заметила сигарету, ничего необычного. Но кое-что было в этой маленькой никотиновой заразе. Кое-что заставило Ада моментально измениться в лице.

На сигарете был мальний рисунок, который я не смогла разглядеть. Зато дикарь увидел в нём явно что-то ужасное. Взгляд его в миг стал каким-то растерянным. Если бы отношения Ада и Джоша можно было назвать войной, то я бы сказала, что эта сигарета стала финальным боевым зарядом. В яблочко.

— Пойдём, мышка. Эл мне уже мозг выела — так хочет увидеться с тобой.
Он положил руку мне на плечи и, аккуратно подталкивая вперед, повёл к нашей комнате. Я обернулась. Пыталась хоть что-то понять, но ясно мне было только одно — Ад больше ему не помешает. И видимо, не только в этот раз.
Джошуа взял мою руку в свою, рассматривая браслеты на моём запястье. Один из них он подарил при нашем первом знакомстве. «Верни, если я начну тебя раздражать, » — сказал он тогда.
— Всё ещё носишь его. Знаешь, мы ведь столько могли бы с тобой сделать, попробовать, почувствовать… Ещё не поздно.

На последних словах он открыл передо мной дверь, пропуская в комнату. Кажется, я стояла у входа слишком долго. В голове проносились ужасные фантазии — одна страшнее другой. Он может захлопнуть дверь, как только я войду, и сделать всё, что угодно. Может пристегнуть меня к батарее или кровати, держать как пленницу, кормить как собаку. Глядя мне в глаза, он словно читал мои мысли. Возможно, поэтому приподнимались уголки его губ. Он видел всё насквозь. Всё без остатка.

Я делаю короткий выдох и захожу. Первое, что я замечаю — странный и до боли знакомый запах. Такой был в заброшенных домах, в которых мы с Энди искали потерянные и забытые припасы. Но принюхиваться нет времени. Я бегло оглядываюсь по сторонам. Все стены исписаны жуткими символами, окна по-прежнему заклеены, кровати расправлены, смятая одежда разбросана по полу. Здесь валяется много бычков от сигарет, карандашей, стёкол, мусора… Последнее, на что падает мой взгляд — кто-то на кровати Эл.

Улыбка опережает мои слова. Я радостно подскакиваю к ней.
— Опять спишь днём, гуляка, — шутливо говорю я и резко стягиваю одеяло. И веселье сменяется на ужас.

Я стою неподвижно, ожидая чего-то. Опасаясь чего-то.
— Это… шутка? — мой голос не узнать.
Медленно перевожу взгляд на вошедшего вслед за мной Джоша и указываю рукой на пустую кровать. Здесь только гора одеял. Ни Элисон, ни кого-либо другого.

«Всё-таки это ловушка…» — думаю я, но потом понимаю, что ошиблась. Сосед смотрит сначала на меня, потом на кровать, и его точно так же охватывает ужас. Потом непонимание. Потом гнев.
Он яростно сжимает кулаки. Вылетает из комнаты. Через несколько секунд я слышу короткий глухой удар, а затем яростный срывающийся крик Джоша:
— Где она? — такой злости в его голосе я не слышала никогда. Уверена, крик пронёсся на все этажи.
Второй удар.

Я выбегаю вслед за ним. Вижу, как в метрах пятнадцати от меня, дикарь поднимается с пола, опираясь о стену и закрывая лицо. Джош стоит рядом, весь взвинченный и по-настоящему бешеный.
— Её видел только ты! — продолжает он кричать.

Брюнет попытался схватить Ада за плечи, а тот перехватил его руки и сильно ударил ногой в живот, что Джош даже откинулся назад, врезавшись спиной в противоположную стену коридора.
— Я убью тебя, белобрысый ты кусок говна! Ты больше ничего у меня не отнимешь! — прорычал он и снова набросился на него.
— Джош, прекрати! — я закричала и достала из рюкзака кухонный нож, но им обоим было не до меня.
Сосед дрался намного сильнее и яростнее, чем в прошлый раз. И видимо, больше всего он любил разбивать Аду лицо, потому что только туда и целились его кулаки.

— О небо… — послышалось со стороны. Я увидела Миранду, которая вышла из своей комнаты на шум.
— Зови охрану!
И она мигом побежала куда-то. Прям босиком, изо всех сил.

Когда Джош припечатал дикаря к стене, я решила действовать. Нужно было как-то помочь. Как-то ослабить его, отвлечь. Я лишь хотела ранить его в плечо или ногу. Но всё пошло наперекосяк. Как всегда.

Заметив мой рывок, Ад снова оттолкнул Джоша, убрав его с моего пути. Он перехватил мои руки уже после того, как я замахнулась. Ловко заломил их, заставив выронить нож, и завёл меня себе за спину.

— Где Элисон? — повторил мой сосед громче. Видно, что пыл его поубавился. Он устал и не хотел нападать, пока я так близко.
— Твою мать, откуда мне знать это? — теперь Ад тоже кричал. — Твоя сестра — твоя проблема.
— Моя проблема — ты!

Пока они говорили, дикарь поглядывал на меня боковым зрением. Наверное, чтобы я ничего не учудила. И тут я заметила, что на руке, которой он до сих пор ограждал меня от Джоша, рукав кофты был сильно разрезан и очень быстро тяжелел, окрашиваясь в тёмно-красный. Всё-таки мой нож достиг цели…

— Окстись, Джошуа! Ты болен. Возьми себя в руки и живи дальше.
Брюнет замер. Смотрел, не моргая, стоял, не двигаясь. Всё его существо боролось с тем, чтобы не накинуться снова и не бороться до последнего вздоха. В конце концов он сделал несколько шагов к нам. Медленных и угрожающих. Затем остановился.
— Ты не доживешь до весны, — прошептал он еле слышно. — Я убью тебя, Айден. Я убью тебя. Клянусь Элисон.

Его взгляд… Скажу точно, я ещё не видела столько боли, ярости и страха в одном человеке. Такого отчаяния, такой злости, такого безумия. Это была последняя капля. Джош слетел с катушек и теперь собирался сносить всё на своём пути.

Он ушёл, но оставил за собой длинный след из непроглядной тьмы. Такой тяжёлой и ядовитой, что проще вырезать глаза, чем пытаться что-то в ней рассмотреть. Ведь тьма всегда ходила под руку с пустотой.

Тишина заполнилась чьим-то кряхтением. Миранда бежала в нашу сторону, хватаясь за покалывающий бок и держа в руке то ли дубинку, то ли трость.
— Зачем Вы помешали мне? Я хотела помочь.
— Затем, что ты ненормальная, Твистер! Ты бы его тоже случайно убила.
— Тоже?

Миранда остановилась возле нас, согнулась пополам, пытаясь отдышаться.
— Я… никого… не… нашла, — прокряхтла она, справляясь с отдышкой. — А где…? А куда…? Кончилось всё?
Мы промолчали. Каждый думал о своём, и каждый не мог думать ни о чём.
— Бачили это, да? Ну и кошмар! Диву даюся, как сама коньки от ужаса не откинула.
Я непонятливо нахмурилась.
— О чём это ты?
— Да я ж потеряшку твою нашла. Ты у нас в хате сорочку свою забыла. А я дай, думаю, дело доброе сделаю. Помню, казала ты, что к Джошуа вернёшься. Ну и пошла ж я сегодня к тебе. Гляжу, а там Элисон.
— Заткнись, Миранда, — перебил её Ад.
— Нет, говори, Миранда! Что Элисон?

Но Мира ничего больше не сказала. Одно слово Ада для неё было ценнее тысячи моих слов. Пришлось требовать ответа от самого дикаря.
— Скажите мне правду, в конце концов!
На самом деле, правда — последнее, что я бы хотела услышать. Все их недомолвки, все секреты и постоянные увиливания сложили для меня цельную картину. Но возможно, ещё есть шанс… Возможно, всё плохо, но не так, как я подозреваю.
— Скажите мне!

Они с Мирандой переглянулись и оба уставились на меня. Она — с какой-то смесью жалости и сочувствия, он — с сомнениями. Ад тяжело вздохнул перед тем, как начать говорить.
— Она скончалась пару дней назад. Передоз.
— Та не! — снова встряла Миранда, и дикарь закрыл глаза, сдерживая в себе желание задушить её. — Месяц там лежала, не меньше. Вся ссохлась.

Девушка так увлеклась своим рассказом, что начала вспоминать историю, как в их лагере умер одинокий мужчина от приступа. Не было у него ни родственников, ни соседей, ни друзей. Тело нашли спустя несколько месяцев, когда случайные прохожие зашли в дом попросить пару стаканов воды.

Я не слушала её. Ветер гулял в голове. Срывал с мёртвых деревьев последние листья и бережно укладывал их на мой порог. Сметая их метлой из мёртвых веток мёртвых деревьев, я всё надеюсь, что осень закончится, и снег заберёт моё истерзанное тело в свои холодные объятия. Остудит догорающее сердце. Чтобы больше не болело. Но ветер всё гуляет… Приносит новые и новые дары, новые и новые потери.

«Ты не бойся отпускать людей, — говорила тётушка Лесли. — Уходя навсегда, они подарят тебе воспоминания. Используй это богатство с умом».

Элисон… Моя милая Элисон… Быть может, я не была хорошей подругой. Быть может, я не стану хорошим человеком или хорошим бойцом. Но война — это не только потери. Есть битвы, которым лучше не кончаться. Я обещаю, я буду бороться. До последнего, до победного. Как делала это ты.

— А вот ещё случай был, Ад не даст соврать. Дед один вечно от работы отлынивал. Взял да спалил свой дом, чтобы думали все, мол сгорел вместе с ним. А сам решил спрятаться в пещере. Да там его булыжниками и завалило. Вышло так, что дважды его хоронили. Когда пепел от дома остался да когда тело нашли.
— Дайте мне номер Барта, — говорю спокойно, но руки — точно лёд, душа — точно кладбище.
Дикарь удивлённо хмурится. Уверена, он ожидал истерику и вопли, но сегодня был слишком сложный день. У меня больше нет сил убиваться.

Он без вопросов достаёт телефон, и через мгновение я получаю сообщение с цифрами. В каждом телефоне изначально встроен список контактов всех учащихся. Нет в этом списке только Ада, Барта и с недавних пор — Джоша.

— И ещё… — я достаю из рюкзака коробку с Эдди внутри, протягиваю дикарю. — Я не смогла его похоронить. Вам нужны были какие-то его запчасти. Заберите. Пригодится.
Он берёт гробик, заглядывает внутрь и удивляется ещё больше.
— Уверена?
Ком подступает к горлу, нижняя губа предательски подёргивается, выдает меня с потрохами. Чтобы не расплакаться прямо сейчас, я резко разворачиваюсь и ухожу таким быстрым шагом, как только могу.

Мне больно оставаться здесь. Мне больно думать, больно видеть и слышать. Больнее всего — дышать. Джошу хуже. Он потерял то, что боготворил. Никто ничто не умел любить так нежно, как он любил Элисон. Никто и ничто не мог так дорожить, как он дорожил ею. Это было чистой воды обожание, самые искренние и тёплые чувства.

Просыпаясь по утрам, он в шутку кидал ей в лицо подушку, пока она спала, и выбегал из комнаты. Именно поэтому каждую ночь ей снилось, будто на неё падают жирные белки с деревьев. Каждый месяц, двенадцатого и пятого числа, обедая в столовой, Джош тайком добавлял в её суп лимонный сок. Именно поэтому Элисон думала, что она особенная, что вселенная посылает ей знак. В эти числа она всегда старалась делать добрые дела. Выходило паршиво, но эта традиция стала для неё святой. Они были одним целым. Двумя половинками одного мозга. Как Земля и Луна. Как мальчик и спальчик. Как единорог и его рог.

Иногда я думаю… А что, если бы я заболела в тот день, когда мы с Энди собирались идти в лагерь дикарей? Мы пошли бы туда в другой раз, когда Небесные уже разгромили все дома. Мы пришли бы на руины, забрали всё полезное и дальше ринулись в путь. Я не знала бы ни Джоша, ни Элисон, ни Ада, ни Миранду, ни Барта…

Вспомнив про последнего, я позвонила ему. Он удивился, услышав мой голос. «Сегодня не получится, » — всё, что я смогла из себя выдавить. Он долго уговаривал меня, обещал, что я отлично проведу время, что он непременно придумает, как поднять мне настроение. Но единственное, что сейчас могло бы меня обрадовать — сыворотка, стирающая память.

Память…
Утро. Врачи. Иллюзия. Горящий дом. Заплаканный мальчик. Ярость. Смерть. Эдди. Смерть. Объятия. Смерть. Работа. Джош. Пары. Барт. Доклад. Драка. Смерть…

Сначала я хотела выйти на улицу, подышать свежим воздухом, успокоиться, подумать. Но поняла, что если позволю одиночеству зайти в гости, оно захочет остаться со мной навсегда. А из этой ямы не поможет выбраться даже лестница из бутылок вина, оценок, Бартов и прочих недешевых прелестей жизни. Единственным занятием, которое могло бы отвлечь меня, было чтение. Или письмо… Письмо!
Я глянула на телефон. Почти семь. Пустит.

Обратно я шла медленнее. Смотреть на цифру «19» на двери теперь было не только страшно, но и больно. Потому я быстро перевела взгляд на «21».

Постучалась. Медленно зашла. Свет включён, в комнате никого нет, а в ванне открыта дверь. Я услышала шум воды в раковине и заглянула издалека. Казалось, он ждал меня. Даже не удивился, когда увидел меня в отражении зеркала
— Что Вы там делаете?
Он покачал головой, посчитав мой вопрос глупым.
— Утят топлю. Что я ещё могу делать в раковине в своей, блин, ванной?
— Только не говорите, что Вы промываете порез.
Он непонятливо нахмурился.
— Ладно, не скажу.

Я подошла ближе. Он в самом деле держал левую руку под небольшой струёй воды.
— Спятили! — я закрыла кран. — Эта вода грязнее, чем Ваша совесть.
Он хотел что-то ответить, но я всучила ему в руки маленькое полотенце и указала пальцем на выход.
— Наглеешь, Твистер.
— Обработка ран — это не Ваше.
Он пробурчал ругательства себе под нос, но всё-таки вышел в комнату.
— Ну, удиви меня.

С прошлого раза я хорошо запомнила, где он хранит аптечку. Вот только в прошлый раз на месте этого металлического самодельного стола-монстра был обычный старенький деревянный столик с выдвижными ящиками. Мне пришлось тыкнуть наугад одну из кнопок, и на моё счастье, стол не взорвался. Махина закряхтела, как старый дед, который не может откашляться. Через мгновение в столе открылась механическая дверца и, о чудо, там оказалась аптечка.

Я почти с приказным видом указала дикарю на кровать. У стола стоял только один стул.
— Так сразу? А как же «давай узнаем друг друга получше, купи мне шубу»?
Я нахмурилась, видимо, не поняв какую-то тонкую интеллектуальную шутку.
— Зачем мне шуба? Тепло же.

В аптечке был совсем маленький кусочек нитки. Но его должно хватить — порез оказался не таким страшным, как мне показалось, но кровоточил ужасно.
Я села напротив дикаря, положила его руку на свои ноги и стала молиться, чтобы моё лицо не превратилось в помидорину. Подумала, что лучше уж немного потерпеть его ладонь на своём бедре, чем потом постоянно терпеть угрызения совести.

— Этому тоже Энди научил? — спросил он, глядя, как я достаю иголку.
— Да. Он был чемпионом по получению травм на вылазках.
Порезы меня не пугали. Видела и похуже. Но почему-то первый стежок сделать было невыносимо трудно. Ему будет больно, и это совсем не укус комарика.
— Останется шрам… — сказала я. Будто это его расстроило. На другой стороне этой же руки у него такой порез, в сравнении с которым это — легкая царапина.

Решительно выдохнув, я начала. Поддела, протянула, затянула узел, отрезала нитку. Он отреагировал так спокойно и безразлично, что у меня закололо в сердце. Что нужно постоянно испытывать, чтобы выработался иммунитет на такую боль?

Когда я поддевала иголку во второй раз, он всё-таки что-то почувствовал — его ладонь машинально сжала мою ногу.
— Эй! Вы сделали это специально!
— Что именно?
— Это!
— Ты хочешь сказать, специально напоролся на нож, чтобы сейчас сидеть и лапать тебя? Ты меня раскусила.

Я закатила глаза, затянула узел и сразу же сделала третий стежок. В этот раз у него снова не было реакции.
— Ну вот, сейчас же не сделали.
— Понравилось?
То, что он позволил себе дальше, лично для меня перешло все дозволенные границы. Рука его поднялась выше, почти к самым ягодицам. Он снова сжал ладонь, но теперь уже медленно и осознанно.

Возможно, произойди это в другой обстановке, в другой день и в другом настроении, мне бы и правда понравилось. Но сейчас я как будто почувствовала легкий страх.
— Вы оскорбляете меня.
Возможно, произойди это не со мной…
Я не решилась посмотреть ему в глаза, хоть и видела, что он смотрит на меня. Он почти сразу убрал руку на прежнее место и сжал ладонь в кулаке, чтобы больше не прикасаться ко мне даже машинально.
— Извини. Это просто шутка.

Дальше я решила зашивать молча, чтобы впредь не нарываться на подобные шутки. Хоть и молчать теперь было неловко и даже как-то сложно. Больше молчишь — больше думаешь. Тишина не помогала, напротив — взывала к самым отдалённым уголкам памяти. Я снова думала об Элисон, о Джоше, о наших глупых развлечениях и приколах. А после задумалась и о сегодняшнем. Джош сказал, что Эл видел только Ад. Раз видел, почему не доложил? И зачем вообще Джошу нужно было мертвое тело его сестры?

Одна мысль страшнее другой. Неужели он настолько спятил? Если так, то его обещание убить Ада не стоит пропускать мимо ушей, это уже совершенно серьезно. И что за рисунок был на той сигарете? Если он так ошарашил дикаря, не значит ли это, что Джош владеет какой-то информацией, которую теперь точно использует?

— Не вини себя, — вдруг прервал тишину блондин. — Эл всё равно бы рано или поздно потеряла самоконтроль.
— Я убила её. Камень был в моей руке, — мне самой жутко от того, как спокойно я это говорю. Кажется, смерть Эдди прошлась по мне больнее. К тому, что Эл уйдёт, я готовилась уже очень давно и давно подозревала, что её уже нет.
— Ты пыталась помочь. Если бы не ты, она бы просто сгорела от напряжения в куполе. Я планировал именно так. Вини меня, если тебе так будет проще.
— Даже если так. Я всё время была рядом, когда он превращала себя в наркоманку. Я думала, она сильная. Думала, она справится сама. Но ей нужна была моя помощь.

Я затянула последний узел, отрезала последнюю нитку. Дальше дело осталось за малым — обработать кожу обеззараживающим раствором и заклеить пластырь.
— Люди умирают, Ниа. Ты не выживешь, если будешь оплакивать каждого. Эл не последняя. Однажды ты останешься одна, и ты должна быть к этому готова.
— А Вы когда-нибудь оставались один?
Он долго молчал. Его взгляд сказал больше слов. Он перевернул руку, которая всё ещё лежала на моих ногах и снова показал шрам от сгиба локтя до самого запястья. Это и было его ответом.

Время тянулось смолой, отяжеляло мысли, делало их реальными, прятало под кроватями, как самых жутких ночных монстров. В самом деле становилось страшно. Джош — не выдумка. Это реальный сгусток сумасшествия, который абсолютно реально хочет проникнуть в наши души и вырвать их с потрохами, перед этим выпотрошив тела.

— Что нам теперь делать?
Дикарь отстранился от меня, опёрся локтями о колени, устало запустив руки в непослушные волосы.
— Я что-нибудь придумаю.
— Мы не можем просто запереть его где-нибудь? Лишить памяти в той лаборатории, в которой держали Вас?
Он отрицательно покачал головой, устремив взгляд в пустоту.
— Всё дело в той сигарете? Что на ней было нарисовано?
— В другой раз, Твистер. Сейчас это не твоё дело.

Мне хотелось чем-то помочь, но любые мои идеи были одна глупее предыдущей. Да и что я могла сделать, если он не хотел рассказывать мне чего-то важного?
— Тебе нужно пожить с Бартом, — внезапно выдал Ад. — Ты — последнее, что дорого Джошу. Он будет тебя искать. У Барта единственное безопасное убежище в колледже.
— Но я не хочу жить с Бартом.
Парень выдержал паузу перед тем, как продолжить:
— А быть на поводке у Джоша хочешь? Это не обсуждается.
— Вы даже не спросите, почему?
— Мне плевать, почему. Ваши с ним отношения — не моё дело. Мне только нужно, чтобы вас не убили.

Я уверена, что такой расклад ему тоже не нравился, но выхода у нас не было. Было бы лучше ему тоже залечь на дно, но Ад не из тех, кто привык прятаться. К тому же, у него было много дел здесь.

— Ладно, я… Пойду.
Закидываю рюкзак на плечо, поправляю юбку, поднимаясь с кровати.
— Для чего ты вообще приходила?
Гляжу на парочку тетрадей, оставленных на подоконнике, вспоминаю, что сейчас около семи часов и дикарь обещал мне занятие. Но на его вопрос я только пожимаю плечами, притворившись дурочкой. Я хотела отвлечься, и он помог с этим. Больше мне ни на что сил не хватит.

— До свидания, — говорю перед тем, как уйти, но в последний момент останавливаюсь у двери, вспомнив ещё кое-что. — Миранда сказала, у Вас скоро День рождения…
Он молча продолжает смотреть на меня, не подтверждая, но и не опровергая мои слова. Ждёт продолжения.

Я отвожу взгляд, шкарябая ногтем царапинку на двери. Судя по нашему давнему разговору, он очень его ждёт. Ему будет двадцать. Он надеется, что после этой цифры больше никто не будет предвзято относиться к его возрасту.
— Хотите я украду для Вас тортик с кухни?
Я слышу короткий смешок, но специально не оборачиваюсь. Если посмотрю на него — он будет сдерживать улыбку.
— Ну… Тортик определенно наладит мою жизнь. Хочу.

Теперь я тоже улыбаюсь. Легонько толкнув дверь, выхожу из комнаты, надеясь, что у меня вышло сделать этот день хоть чуточку лучше.