Иногда меня пугают собственные мысли. Порой в голову приходит что-то настолько неожиданное и непонятно, что я долго не могу в этом разобраться. «Скоро всё закончится,» — точно из пустоты прозвучали слова. Почему-то глядя на холодные коридоры колледжа и на широкую спину дикаря, уверенно направляющегося к комнате, я думала только об этом. Скоро всё закончится… Но что такое это «всё» и как именно оно «закончится» я так и не разобралась.

Мало мне было сегодняшней информации? Мало мне было ударов по голове? Я всё продолжала мысленно избивать себя, чтобы избавиться от грязи внутри головы. Ссадины на лице давали о себе знать и без прикосновений к ним. Лёгкие воздушные колебания вызывали неприятный зуд, так что я постоянно чесала расцарапанные щёки и рассечённые лоб. Теперь я понимаю пользу длинных ногтей Элисон. Никак иначе — она кромсала ими соперниц.

— Мы можем поговорить?
Ад открывал ключами дверь в свою комнату, но от моего вопроса остановил это занятие и непонятливо обернулся.
— Что? Со мной? — в ответ на это киваю головой. — Что это на тебя нашло?
Я не знаю, что на это сказать. Сентиментальность? Потребность выговориться? Глупая затея. Не найдя слов, я опускаю взгляд.

Как оказалось, соседки Айдена не нравились не только мне. В общем чате колледжа часто можно было увидеть всякие шуточные и оскорбительные сообщения в их сторону. Писать и читать здесь мало кто умел, так что все использовали голосовые записи или картинки. Если бы Ад был более общительным, то в этом чате самые острые приколы рождались бы именно с его уст. Он либо знал о них больше остальных, либо просто по какой-то причине ненавидел. Он открыл дверь. Мне пришлось ждать у выхода, иначе бы визги в комнате были бы моими. Ад насильно вытолкал брюнетку из комнаты под её недовольные крики и угрозы пожаловаться охране. Я шустро забежала внутрь, и Ад закрыл за мной дверь.

— Жестоко. Зачем Вы так?
— Я выходил через окно. Она рассчитывала, что у меня с собой нет ключей и замкнула дверь изнутри, чтобы я больше не зашёл.
Он говорил спокойно, будто такие стычки между ними происходят регулярно. Подтверждение этому я нашла прямо в комнате: на дверце шкафа висела его белая рубашка, измазанная помадой для губ, возле разбитого зеркала валялась сумочка для косметики, с которой вытекала смесь где-то десяти лаков, в мусорке у двери лежали осколки того самого зеркала.

— Она была в почти прозрачной ночнушке. Это… Нормально?
— Нормально. Она и голая не стесняется передо мной ходить.
Это была, наверное, самая серьёзная проблема проживания в этом колледже. Из-за того, что во всех комнатах парни живут в перемешку с девушками, сложно быть расслабленным. Если Элисон легко могла себе позволить переодеваться при Джоше, то мне приходилось прятаться под одеялом, чтобы поменять футболку, или садиться на пол у кровати, чтобы незаметно переодеть шорты. Представляю, как выкручиваются девушки, которые живут наедине с двумя парнями. Джошу тоже часто было неловко перед нами. Особенно по утрам.

— Если тебе надо в душ, иди сейчас. И оставь телефон, я пока настрою то, что нужно.
Предложение было слишком заманчивым, чтобы отказать. Я схватила чьи-то первые попавшиеся вещи, оставила мобильный на тумбе и закрылась в ванной. Выдохнула.

Глупо, но в этих четырёх стенах я чувствовала себя в безопасности. Смыла кровь и грязь со своего лица, устало посмотрела в зеркало над раковиной. После того, как Элисон ударила меня в глаз, я как будто снова оказалась в старых линзах. Я чувствовала тот же зуд и ту же боль. Чуть приблизилась к зеркалу — левый глаз как будто стал светлее. Линза — прозрачнее. Когда снимала, ощутила вдвое больше боли, чем обычно. Глаза покраснели, сильно заслезились. Подумала, что станет легче, если дам им отдохнуть, пока сама приму душ. Осмотрела комнату на наличие камер, с облегчением сняла одежду.

В наших краях дожди шли редко, а здешние грозы слишком чужие, чтобы ими наслаждаться. Я сажусь на дно ванной, включаю душ и закрываю глаза, вспоминая родные дожди… Обнимаю колени, вода падает на мою голову, стекает по спине и плечам. Становится прохладно, но это ничто по сравнению с морозом, который каждую ночь на складе пробирает до мурашек. Дом… Я даже не представляю, как далеко мы находимся от него. За год, прожитый с Энди наедине, мы прошли пешком полтора штата старого времени. Да и неизвестно сколько нас везли от лагеря дикарей до колледжа.

Энди…
Что я скажу тебе, когда мы снова встретимся? А что ты скажешь мне? Мы давно стали чужими, но неужели нам не о чем будет поговорить? Может быть, ты расскажешь о G-27? Может быть, за это время ты успел навидаться новых красивых мест? Красивых девушек? Или расстроишь меня новостями о том, что заберёшь меня вместе с собой? Я не знаю…

«Мы идём к припасам, а не к людям,» — это он сказал перед тем, как мы направились в лагерь дикарей. Он, как и Ад, всегда был на стороне выгоды, а не людей. Так что когда он возьмёт власть над студентами в свои руки, тогда и начнутся худшие времена для всех, кто здесь живёт.

Хватать первые попавшиеся вещи было ошибкой. Это оказались большие на меня джинсы и странная зелёная блузка, которая полностью открывала спину и из-за своей тонкости предполагала, что под неё нельзя надевать нижнее бельё. Эта вещица явно принадлежала брюнетке, которую Ад вытолкал за дверь. Декольте в ней выглядело прекрасно, но не в моём стиле открывать так много участков кожи.

Заматываю лифчик в грязную футболку, выношу этот клубок из ванной и кладу возле мусорки.
— Я потом заберу.
Дикарь уже был в другой кофте и сейчас как-то отстранённо смотрел в пустоту, сидя на краю кровати. Услышав мой голос, он наконец-то пришёл в себя и посмотрел на меня.
— Ты собираешься ходить в этом?
Его слова больно кольнули самооценку. Я сама не заметила, как начала сутулиться, и неловко чесать локоть, всё ниже опуская взгляд. В один момент я превратилась в жалкую девочку, которую ругают в садике за разбитые коленки.
Он, как назло, долго молчал. То ли ему нравилось смотреть, как я сгораю от стыда, то ли правда ждал ответа.
— Не делай такое обиженное лицо, Твистер. Я не сказал, что ты выглядишь плохо.

Выгляжу. Если когда-то любовь к себе и раздавали в фургончиках вместе с кремовым мороженым, то мне бы каждый раз отвечали: «А для вас товар не завезли».

— Да без разницы, — вру. — Красота в наше время не имеет смысла, правильно? Давайте просто… Спасём мир или вроде того.
Я ринулась к столу, как будто забыла там что-то важное.
— Дело не в красоте, а в моём терпении. Тебе идёт нагота, но если ты не хочешь, чтобы сейчас произошло что-то, о чём мы оба будем жалеть следующие девять месяцев, лучше накинь что-нибудь.

Я не поняла ни слова, но старательно скорчила умное лицо. Девять месяцев. Девять… Девятка — число, означающее успех. И как можно жалеть об успехе? И как успех зависит от моей блузки? Глупость какая-то. Но чью-то серую кофту с длинными рукавами я всё-таки надела.
— Звучит по-философски.

Когда он начал подозрительно всматриваться в моё лицо, я вспомнила о линзах. Протянула их ему, затараторила виноватым голосом.
— Мне очень жаль! Кажется, они сломались. Простите, пожалуйста. Я не специально. Я просто…
Он без лишних слов выдвинул ящик стола, достал оттуда абсолютную копию предыдущей коробочки и вложил её мне в руку. Из того же ящика он взял коробку побольше — серую и пластиковую, размером с упаковку для обуви, и вместе с ней ушёл в ванную, не закрывая за собой дверь.
Ещё одна пара линз? Надо же быть таким предусмотрительным… Он учёл даже мою безалаберность. Я решила их пока не надевать. Подумала, что мои голубые глаза помогут как-то вывести парня на откровенный разговор.

Мой телефон уже лежал на кровати. Вся беда этих мобильников в том, что их трудно заметить — они сверхтонкие и прозрачные. Разблокировав экран, я сразу наткнулась на то, о чём говорил Ад. Здесь был целый список видеозаписей, разбросанных по папкам с надписями. Надписи представляли собой длинные наборы цифр. Скорее всего, это числа, месяца, годы и время. Пока дикарь пропадал в ванной, я попыталась разобраться сама. Кликнула на одну из видеозаписей, и экран разделился на четыре квадрата. Судя по всему, это четыре разные камеры: камера у кабинета директора, у самого выхода из здания, в столовой и возле какой-то двери без надписи. Я даже не могу угадать, на каком она этаже. Провожу пальцем вправо, и запись меняется. Вижу, как люди в ускоренной съёмке проходят мимо камер, как особенно внимательные заглядывают в объектив. Двигаю палец быстрее — запись ещё больше ускоряется.

— Как выглядит Джеймс? — громко спрашиваю я, но ответа не получаю. Неужели не слышит? — Ад? — отвлекаюсь от телефона и вслушиваюсь, но из ванной не доносится ни единого звука.
Конечно, я больше поверю в то, что он меня игнорирует, чем в то, что он упал в обморок или что-то вроде того. Но чувствую что-то неладное.

Почти бесшумно поднимаюсь с кровати и подхожу к двери. Аккуратно и медленно заглядываю в ванную. На тумбе лежит та самая серая коробка в открытом виде — это оказалась аптечка. На раковине стоит открытый тюбик какой-то жидкости, и Ад как будто пытается ваткой стереть рану с виска. Он замечает меня в зеркале и вздыхает.
— Иди отсюда, стриптиза не будет. И не трогай там ничего без меня.
— Вы неправильно это делаете. Только вредите.
— Как будто ты знаешь, как правильно.
— Знаю.

Набравшись то ли наглости, то ли решительности, подхожу к нему и макаю чистую вату в дезинфицирующий раствор. Неловко указываю ему на ванну и жутко краснею, когда он непонятливо смотрит на меня как на сумасшедшую.
— Я… Просто помогу Вам с… — указываю на его висок. — А дальше сами.
Дура, дура, дура…

Он молча садится на край ванны, но по его взгляду я вижу, что эта идея ему совсем не нравится. Он напряжён и следит за каждым моим движением. Недоверчиво смотрит на ватку в моих руках, когда я подхожу ближе.
— Вам нужно расслабиться.
— Давай просто быстрее с этим закончим, — нахмурившись, поворачивает голову к выходу.

Поверить не могу, что это происходит. Такое тесное помещение не выдерживает мою скованность и его напряжённость. Если не избавиться хотя бы от чего-то одного, очень скоро эти стены обрушатся прямо на нас.
Я делаю глубокий решительный вдох и прикасаюсь к нему. Как учила Лесли, нежными аккуратными движениями обрабатываю не саму рану, а участки вокруг неё.

Его кожа намного горячее моих рук. Сердце набирает ритм, от чего-то пальцы поражает мелкая дрожь. Я больно прикусываю язык, чтобы расслабиться и не воспринимать Ада, как Ада, а как обычного человека. Всё будет хорошо… Нужно просто отвлечься.

— Ладно, у тебя выходит лучше, — он прерывает угнетающую тишину, и на моём лице от облегчения появляется нервная улыбка.
— Энди в детстве часто находил приключения на пятую точку и лицо. А потом во время вылазок… Мне пришлось научиться. Женщина, которая растила меня, подрабатывала медсестрой до катастрофы. Я думаю, в наше время это полезный навык.

Он промолчал, и диалог умер, не успев начаться. Одно я заметила — парень перестал хмуриться, его напряжение немного спало, а вместе с тем мои движения стали увереннее. И наглее.

Он не привык, что о нём заботятся. Мне было ужасно грустно смотреть на то, как его дыхание останавливается от каждого моего прикосновения, а взгляд упорно направляется на дверь, будто ему невыносима эта близость. Он хочет подорваться и сбежать. А я хочу подорваться и остановить его…

— Простите, — неловко шепчу я перед тем, как прикоснуться к его подбородку и заставить чуть приподнять голову.

— Ты помнишь, что я тебе говорил по поводу Энди?
Долго рыться в памяти не пришлось, ведь он всегда повторял одно и то же. Но я всё равно выдерживаю паузу, будто это что-то изменит, и отхожу к тумбе, сделав вид, что мне нужно сменить вату.
— О том, что вы убьёте, его, если он снова явится?
Ад протягивает загадочное «угу».

Я чувствую… Скорбь. Не от ситуации, а от того, что наше счастливое детство вот так просто уничтожено под гнётом обстоятельств. «Сквозь огонь к воздуху,» — говорили мы каждый раз, чтобы поднять боевой дух. Теперь ни эти слова, ни его возвращение не изменят того, что мы больше даже не друзья.

— Если он станет главным, его смерть просто так не оставят.
— Это для меня не проблема.
— А что для Вас проблема?
— Ты, — он говорит это строго. Так, что пробирает до противных мурашек. — Ты же не оставишь это просто так. Ты будешь пытаться мне помешать.

Я снова подхожу к нему. Пытаюсь взглядом передать, что он абсолютно правильно мыслит. Хоть и обещала остановиться на виске, прикладываю вату к ссадине на его скуле. Он уже реагирует спокойно и не сопротивляется.

— Ты у нас хорошая девочка, и я знаю, что тебя так просто не купить, но всё-таки попытаюсь. Чего ты хочешь? Ты можешь попросить всё, что угодно. Подумай хорошо. Деньги? Ночлег? Какое-то изобретение? Я могу даже временно защитить тебя от Джоша.
— И эти жертвы ради того, чтобы я позволила убить Энди?
— Для меня это важнее, чем ты думаешь. Да и не только для меня.

Мне горько от того, что я действительно задумываюсь над его словами. Может быть, он оставил бы Элисон в покое? А может быть, я смогу спасти сразу всех? Уберечь сразу двоих от человека, который добивается своего любой ценой… Уберечь от Айдена. Это даже звучит нереально. Но…

— Нет. Я буду мешать, — говорю так спокойно, что сама себе поражаюсь. Одновременно с этим неуверенно запускаю руку в его волосы, чтобы убрать их со лба и найти все ушибы. От моих рук его причёска превращается в растрёпанный хаос, но так мне нравится даже больше. Отлично отражает его бунтарский дух.
— Ты не знаешь, на что подписываешься.
— Знаю. Вы сказали, что если я встану на Вашем пути, Вы не побрезгуете убрать меня. Если это так, значит, так тому и быть. Вы сделаете всё ради того, чтобы защитить тех, кто дорог. Я тоже.

С каждым моим словом в его взгляде прибавляется интереса. С каждым моим прикосновением в его теле всё больше расслабленности. Он смотрит на меня как-то изучающе.

— Ты изменилась.
А вот его тон мне не нравится. В нотках голоса слышится какое-то осуждение и непонимание.
— Это… Плохо?
— Смотря к чьему образу ты стремишься.
Опускаю внезапно дрогнувшие руки, пытаюсь унять их, но те так и цепляются за одежду, неловко теребя край блузки.
— К вашему.
Его губы замирают в попытке улыбнуться. Его взгляд замирает на моих глазах.
— Тогда плохо.

В ванной становится вдвойне теснее, но теперь уже не от напряжения. Мне никогда не удавалось понять, что же я чувствовала, находясь с Энди. Это было еле уловимое ощущение, такое хрупкое и нежное, что могло рассыпаться от лёгкого дуновения. Теперь я понимала, что это. Теперь я чувствовала это в двойной степени. Это было желание. Необходимость прикоснуться к чему-то запретному и утонуть в этом с головой, чтобы никто и никогда не смог откачать. Это была смесь опасности с любопытством. Это был страх под покровом нежности. Это была… Тяга к искренности.

Ему было тяжело смотреть мне в глаза, когда они без линз. Но вместе с тем он продолжал делать это так, будто не мог напиться у самого глубокого в мире озера. Дай ему волю, он бы начал рассматривать их под микроскопом, изучая каждый голубой миллиметр. Вот она, его слабость. Вот она, его самая жестокая каторга. И я с радостью позволю ему в ней погибнуть. Потому что он никогда снова не посмотрит на меня так же, как сейчас. Лишь на долю секунды его взгляд перескакивает на моё декольте, но тут же возвращается к глазам.

Я вдыхаю аромат этого момента. Сладкий, с примесью безумства. Я хочу ощутить это во всех красках. То, как он смотрит на меня… О небо, как же он смотрит на меня… И мне даже неважно, если он сейчас видит во мне Лилит. И мне плевать, если всё это закончится плохо. Мне никогда не забыть эту чёртову ванну.

— Ты хотела поговорить о чём-то, — он приходит в себя так резко и неожиданно, что внутри меня что-то обрывается. Вспомнив о том, что всё это время он не смыкал глаз, начинает часто моргать и отводит взгляд в сторону. К двери.
— Да, я… — только что испытала истинное чувство удовольствия, — Я хотела поговорить об Элисон.
— Мы уже это обсуждали.
Я сажусь рядом, на край ванной. Смотрю исключительно на свои колени, там же держу непослушные руки, которые теперь уж точно не забудут мягкость его волос и жар его кожи.

— Вы в самом деле собираетесь и дальше манипулировать ею? Какой у Вас на неё план? Только не врите в этот раз.
Он вздыхает, поднимает взгляд куда-то вверх, на угол между стеной и потолком. Я слышу, как от него до сих пор несёт сигаретами. Человек, который всегда был против саморазрушений, тоже попробовал вкус своего внутреннего хаоса. Если даже Ад отступил от своих принципов, хоть и на такой мелкий шаг, то этому миру точно не выжить.

— Чего я не понимаю, так это твоей привязанности к Эл. Почему именно она? Почему ты так борешься за неё? Здесь много неплохих девчонок, почему бы не подружиться с ними, а не с этой… Ходячей проституцией?
— Она единственная, кто искренна со мной. Я многое обдумала. Энди не бросал меня только потому, что сам боялся одиночества. Миранда кинется ради меня в костёр, только если ВЫ ей так прикажете. Джош помешан, а не влюблён. А Вы… — опускаю взгляд и пожимаю плечами. — После всего случившегося я понимаю, что меня Вы тоже спасали не просто так. У Вас на всех есть план. Не знаю, какой на меня, но он есть. Я больше не верю, что Вы подпускаете меня к себе по своему желанию. Вам просто что-то от меня нужно.

Я выдерживаю паузу, наивно надеясь услышать его ответ, опровержение моих слов, но он молчит и ждёт продолжения.
— Может, Эл и грубая, но она единственная, кто говорит напрямую. Я лучше ещё раз двести услышу её «зануда», но буду точно знать, что это искренно, чем что-то хорошее, но корыстное. Она не плохая, правда… Просто запуталась. Сейчас всем непросто, — у меня заканчиваются слова, я пытаюсь выкопать хоть что-то ценное из кладбища мыслей в своей голове, но нахожу только голые кости. — Эл справится. Просто дайте ей шанс сделать это.
— Я бы рад, Твистер. Я и сам не хочу её вмешивать, веришь? Но сейчас я не вижу другого выхода.
— Почему? Чем Барт так ценен?
— Умениями. Он может сделать биологическое оружие. Может помочь сбежать отсюда. Это он создавал газ, которым нас всех травили перед иллюзиями. Купол — дело рук Ривза. Барт его усовершенствовал. Возможно, он даже поможет вывести на Джеймса.
Чем больше он говорил, тем азартнее был его голос и тем больше я путалась. Одно мне было точно понятно…
— И снова конечная цель — Джеймс Ривз… Кто он такой?

Ад внезапно поднимается, выходит из ванной и возвращается спустя пару минут со скомканным листом бумаги и тут же протягивает его мне. От первого же прикосновения я понимаю, что бумага очень старая и хрупкая. Кроме того, она совсем пожелтела. Подношу ее к лицу, вдыхаю запах времени и сырости.
— Хорошо тебя Эл огрела… Твистер, люди читают глазами, а не носом.
Разворачиваю лист, ожидая увидеть там какую-нибудь тайную записку, но вместо этого натыкаюсь на длинный список из имён. Почерк настолько мелкий, что глаза сломаешь, пока прочтёшь. К листку прикреплено ещё несколько таких же. Страшно представить, сколько тут этих имён. Тысяча? Две?

— Второй лист, двадцать первая строка снизу.
Нахожу указанную им строку. Читаю.
— Галлиани, Бойд, Уолш, Янг, Пешков, Маквен, Твайстер…
Как сумасшедшая начинаю перечитывать одно и то же слово по нескольку раз, тереть глаза, думая, что это какой-то глюк.
— Что это?
— Он был вложен в тетрадь Ривза, которую ты нашла. Тебе известна ранняя история Нового времени?
— Да… Да, я знаю, что людей от гибели спасли бункеры, а потом что-то произошло, и часть населения сбежало. Их стали называть дикарями, а те, кто остался, теперь живут в G-27.
— Это список тех, кто сбежал.

— Бренда Твайстер… Может, однофамилица? — поднимаю на него взгляд и будто зачем-то умоляю его согласиться. Но Айден медленно качает головой.
— Рядом с её именем стоит буква «б» в скобках. Я думаю, это значит «беременна». Солнечная вспышка произошла двадцать три года назад. Люди пробыли в бункере — шесть. Остаётся семнадцать. Напомни-ка свой возраст.

Невольно хватаюсь за голову. Она словно трещит по швам. Я даже не знаю, как унять этот нестерпимый гул, как остановить жалобные крики внутри меня.
— Бренда Твайстер — твоя мама. Всё сходится. На эту фамилию я больше не натыкался, так что если твой отец жив, то он в G-27. Он не пошёл с ней.

Сегодня просто невероятный день. Сплошные новости и приключения. Смотрю на Ада так, будто он только что в очередной раз меня спас. Подавляю в себе глупое желание накинуться на него с благодарными объятиями и делаю глубокий вдох. Вот теперь-то я точно чувствую, как лопаюсь от информации. К горлу подступает тошнота от переизбытка эмоций, я закрываю глаза и качаю головой. Невозможно…

«Снова здравствуй, мама. Сегодня я узнала твое имя, и оно уже стало мне самым родным. Возможно, ты жива. Конечно, если не наткнулась на Небесных или кислотные дожди. Конечно, если смогла победить голод и встретить хороших людей. Но я всё ещё не понимаю, почему ты оставила меня. Побоялась, что не сможешь воспитать сама? Что не выкормишь? Или ты спасла меня, убегая от смерти?»

— Этот список у Джеймса не просто так…
— Именно поэтому важно его найти. Я думаю, он знает о G-27 то, чего не знает никто.
— Значит… — я резко поднимаюсь, еле справляясь с головокружением. — Начнём.
Ад смотрит на меня как на подбитую курицу. Я чувствую себя неважно после всего произошедшего, но ощущаю, что больше не могу сидеть сложа руки.
— Ты можешь отдохнуть, если тебе нужно.
— Нет, всё в порядке.

Остаток дня проходил намного спокойнее, чем предыдущие несколько часов. Всё, что мы делали — смотрели видеозаписи с камер. Ад показал портрет Ривза, повешенный в рамке вместе с другими выдающимися именами на втором этаже. Это довольно взрослый мужчина с короткими тёмными волосами и небольшой бородой. Глаза карие, взгляд строгий и сосредоточенный. Его черты лица кажутся мне очень знакомыми, но я не могла нигде видеть этого мужчину. А может, он был среди Небесных? Неясно. Думаю, если бы я правда увидела такого мужчину в реальности, я бы проглотила язык от одного только его взгляда. Очень уж веет от него запредельной строгостью.

Как бы там ни было, ни первый, ни второй, ни третий час нашего потраченного времени не обвенчались успехом. В качестве небольшой передышки дикарь опробовал на мне новое изобретение — перчатки, запоминающие движения хозяина. Надев их, я напечатала на клавиатуре своего телефона фразу «Ад объелся химикат. Вот такая ерундат». Отдала перчатки ему, он вложил в них свой телефон, что-то там наклацал на отдельной панели, и перчатки в точности повторили то, что я нажимала. От его реакции на надпись я узнала о нём две вещи: он не понимает юмор и очень больно щипается.

Сегодня вселенная сделала всё, чтобы сломать каждую мою косточку и каждую маленькую надежду. Но я всё равно продолжаю идти, шаркая по полу своими переломанными ногами и пытаясь удержать здравомыслие своими переломанными руками. На часах девять. Преодолевая неловкость, я напомнила дикарю, что столовая закрывается через полтора часа, а его «должок» не закроется даже с восходом солнца. Пока он замыкал дверь, я сбегала на склад и забрала свой рюкзак с Эдди. После столовой буду искать новый ночлег, иначе Джош точно прикончит меня во сне за то, что я сделала.

Из головы не выходили мысли об Элисон. Где она сейчас? Хорошо ли за ней присматривают? Не слишком ли серьёзную рану я ей нанесла? Эл делила мои переживания напополам с Энди. Хоть директор и сказал, что парень приедет лишь на время, я всё равно не могу понять, почему именно он. А Джош? Если он действительно Небесный, значит, должен быть знаком с Энди? Я уже совсем запуталась…

К вечеру в столовой не пропихнуться. Многие остались здесь после ужина, чтобы просто провести время в компании, многие только освободились от учебных обязанностей и пришли перекусить. В такое время здесь жизнь кипит как никогда. Я машинально смотрю на камеру, висящую прямо над дверным проёмом. Её очень сложно заметить. Я бы и не знала, что она здесь, если бы не видела сегодня видеозаписи.

— Стойте, что вы делаете? — голос Ада переманил моё внимание. И моментально испортил мне настроение.
Он обращался к двум высоким крепким парням в зелёных формах, которые прямо сейчас разбирали единственный в колледже автомат с кофе. Ад никогда не мог пройти мимо него, не купив стаканчик кофе, а чего уж говорить о целой коллекции этих стаканчиков в его комнате.
Один из парней, темноволосый юноша лет семнадцати, поправил свою зелёную фуражку и пожал плечами.
— Приказ директора. Эта штука, чем бы она ни была, приносит одни убытки. Никто ею не пользуется.
Тут они были правы. Я ни разу не видела, чтобы к автомату подходил кто-то, кроме Ада. Зато сейчас я видела, что эти новости знатно испортили парню настроение.
— Могу я забрать зёрна? Вы же всё равно их выбросите.
Темноволосый снова пожал плечами, выражая глубокое наплевательство.
— Делай, чё хочешь.

Ад сказал мне идти выбирать себе ужин, пока он помогает разобрать машину и извлечь оттуда зёрна кофе. Тяжело будет ему, если придётся искать заменители его любимого напитка.
Наше студенческое меню, как правило, меняется раз в месяц. Конечно, радует, что оно становится насыщеннее, но не радует, что вместе с ассортиментом растут и цены на него. Здесь была просто гора всякой вкусной всячины: от салатов до мясных блюд, украшенных чудной зеленью. Я старалась не покупать ничего мясного, ведь спрос порождает предложение. Чем больше мы покупаем мясо, тем больше убивают животных, которых сейчас и так не осталось. Хотя возможно, в G-27 ситуация лучше.
Я встала в очередь. Выбрала овсяную кашу — самую дешёвую и самую ходовую. Многие только ею и питались из-за невозможности купить что-то солиднее.

Когда Ад освободился, я не смогла сдержать улыбку и, пролистав электронное меню до списка каш, радостно указала на свой «заказ».
— Овсянка.
То ли мой выбор, то ли моё восторженное выражение лица заставило его тяжело вздохнуть.
«Ниа будет кушать. У Нии будет ужин. Ниа не умрёт с голоду,» — напевали таракашки в моей голове, водя хоровод.

Мне нравилось в столовой. Появлялось чувство, что мы все переместились в прошлое, где подростки точно так же беззаботно общались друг с другом, прикалывались над одногодками и не думали о будущем. Мне нравилось наблюдать, как один за одним ребята брали свои обеды и подсаживались в шумные компании, где их встречали приветливыми рукопожатиями. Мимо меня то и дело шныряли люди с подносами. У некоторых я замечала странные цветастые штуки, похожие на леденцы в виде крючков. До сих пор я никогда не пробовала сладостей. Очень редко дядя Маркус находил старые просроченные конфеты в когда-то жилых домах.

Немного отхожу в сторону, заглядываю на прилавок со сладостями. Я понятия не имею, как это всё называется, но оно такое яркое, красивое… И дорогое. Взгляд цепляется за странное продолговатое изделие, похожее на печенье со слоем белого крема, который покрыт узором из шоколада и зелёными украшениями. Сто пятьдесят Кастов.

Я подхожу к Аду, Стыдливо дёргаю за край его кофты, привлекая к себе внимание. Становлюсь на носочки, чтобы говорить тише и не показывать другим свою необразованность, а он чуть наклоняется ко мне.
— Как называется вон та штука? — указываю на обворожительную дорогущую бесовщину.
— Эклер, наверное. Хочешь?
— Оно, скорее всего, из травы делается. Или из плесени. Или соплей? Нет, сопли не такие зелёные.
— Да или нет?
Скрещиваю руки на груди и отвожу взгляд. Теперь он будет считать меня попрошайкой.

Бегая взглядом по чужим головам, я наткнулась на рыжую шевелюру. Миранда посадила малышку Эбби себе на ноги, а сама ковырялась вилкой в треклятой овсянке и разговаривала с каким-то парнем напротив неё. Удивительно, но с её лица не спадала улыбка. Ад тоже заметил их. Я поняла это по тому, как пару мгновений назад он не отрываясь сверлил их взглядом. Кроме того, он часто как бы невзначай бегал глазами по всей столовой. У него ещё осталась старая привычка проверять, на месте ли его люди. Но здесь не было даже пары человек. Только Миранда.

— Может быть, четвертинку… — сдаюсь. Не могу смотреть на это прекрасно шоколадное чудо-юдо.
Из моего рюкзака раздаётся звонкое и требовательное «урк-к-к-к».
— Ты что, носишь его с собой?
— Конечно! — отвечаю, доставая непутёвого робота, который зацепился за молнию на моём пенале и, видимо, стал нервничать, раз так громко завопил.
— Зачем ты привязала к нему лак?
— Затем, что один нехороший жестокий человек отрезал ему ноги, — на это дикарь выгнул брови и наклонил голову на бок. — И теперь Эдди в депрессии. У него из-за этого даже что-то с голосом стало. Слышите?

Надавливаю пальцами на брюхо робота, как на плюшевую игрушку, и тот издаёт ещё одно «урк-к-к-к-».
— А ты побольше побрякушек на него навешай, тогда вообще как соловей запоёт, — Ад снял с робота фольгированную шапочку, которую я для него сделала. — Фольга блокирует ему все сигналы. Отрезая ноги, «нехороший жестокий человек» встроил ему солнечную батарею в линзу. А ты своими украшениями заглушила её.
— Солнечная батарея? Значит…
— Он больше не будет разряжаться.
Я молчу несколько секунд, обдумывая его слова, а потом широко и благодарно улыбаюсь во все зубы. Это же потрясающая новость! Теперь Эдди будет спать когда захочет, а не по моему приказу.

— Ещё я встроил в него камеру и установил доступ к ней на твой телефон, пока ты разбрасывала свои волосы по моей ванне.
Моментально краснею от стыда, вспомнив, что забыла почистить за собой слив.
— Так что теперь ты сможешь узнать…
— Где Эдди, если он потеряется! — радостно воскликнула я.
-…Угрожает ли тебе что-нибудь, пока ты спишь. Но да, я предусмотрел, что ты будешь использовать его не по назначению, поэтому доступ к его камере будет и у меня тоже, — он многозначительно потряс своим телефоном перед моим лицом и слегка ударил им мне по лбу.
— Нет уж! Он всегда со мной. А вдруг я буду голая?
— И что? Ты заставляешь его отворачиваться, когда переодеваешься.
— Так значит, Вы уже следили за мной?
— Проверял аппаратуру.
— А как же моя личная жизнь?
— Какая может быть личная жизнь у человека, который делает роботу шапочки из фольги?

Только я собиралась выразить своё недовольство, как подошла наша очередь. На кассе, как это называли многие студенты, стояла пухлая женщина в огромном белом колпаке, из которого то и дело выбивались короткие рыжие пряди волос. Женщина использовала много косметики, пытаясь замазать незначительные морщинки и большие родинки на носу и лбу. Надо сказать, когда я видела её без косметики, она выглядела приятнее.

— Чего хотите, голубчики? Грибной супчик не советую брать — не мой день сегодня, видать. Пересолила мальца.
— Два сета номер шесть и… — он делает паузу и прищуривается, чтобы рассмотреть надпись на том дьявольском десерте. — Пирожный городок? Кто это придумывает?
— Сама диву даюся. С каким вкусом-то?
Ад переводит взгляд на меня, чтобы я делала выбор, и я ощущаю странное чувство, как будто на мои плечи только что возложили бешеную ответственность. Оттого мой взгляд начинает метаться из стороны в сторону, а руки вновь терроризируют край кофты.
— А… А какие есть?
— Остались банан и киви. Сама бы всё до крошки слопала, да вот работа не позволяет.

Я смотрю на Айдена в поиске то ли поддержки, то ли помощи, но он молча ждёт моего ответа, как и повариха, как и длиннющая очередь за нашей спиной. Я начинаю нервничать. И как тут можно определиться, когда глаза разбегаются? Как будто забываю все слова. Я уже просто смотрю на пирожное и пытаюсь взглядом вытянуть ответ хотя бы из него. Ад снова тяжело вздыхает.

— Давайте оба. Она ни одно, ни другое в жизни не видела, пусть порадуется.
Хочу возразить, чтобы прекратил растрачивать на меня Касты, но повариха в очередной раз не даёт мне сказать.
— И то правильно. Сколько той жизни…

Женщина отдала заказ своим помощницам и отошла от кассы, пустив на своё место молодую девушку. Сама же облокотилась локтями о высокий стол и заговорила тоном тише.
— Я же всё понимаю. Вечно вас, бедных детишек, гоняют туда сюда. Да в моё время вы бы в таком возрасте в кино да театры ходили, а не… — вздыхает. — Много на вас взвалилось. Вы хоть жить-то успеваете? — дальше женщина обращается к дикарю. — Не слушаешь ты моих советов, Ад. Не бережёшь себя совсем. Больно смотреть, как ты ради своих ребят этим скотам грехи прощаешь.

Её слова не удивляют меня. Это хорошая женщина. Каждый второй здесь именно к ней бежит за советом, потому что только она и смотрит на нас как на детей, а не на расходный материал. Не странно, что Ад тоже её знает, хотя её проницательность порой пугает меня.

— Ладно, полно. Положу-ка я вам пару пирожочков домашних, — смотрит сначала на меня, потом на него. — Просто так. Ты глянь, какая девочка худенькая у тебя. Больно глянуть. Да и сам ты что-то схуд. Только кофе своё и лакаешь. Точно сыночка мой, он тоже гадость всякую вместо нормальной еды берёт.
— Его будут ещё поставлять или с концами убрали?
— Кофе? Не знаю. Да хоть бы с концами.

Она отошла от стола, упаковывая обещанные пирожки в целлофановый пакет.
— Не надо «просто так». Включите в счёт.
Женщина улыбнулась, отдала пакетик мне, а весь остальной заказ — Аду.
— Брось ты свою принципиальность. Это от чистого сердца.
Он качает головой, доставая карту из заднего кармана брюк, и женщине ничего не остаётся, как выполнить его просьбу.

Перед уходом мы всё-таки подошли к Миранде, чтобы выпросить у неё разрешение на мой ночлег. Думаю, Ад сделал это скорее для того, чтобы был повод подслушать её разговор с русоволосым красавчиком, улыбка с лица которого не спадала ни на секунду. Он довольно высокий статный молодой человек с аккуратными бровями, острым носом и особенно выделяющимися белоснежными зубами. Симпатичный. Кроме того, одет в классический костюм — кремовые брюки и рубашку с длинными рукавами на тон светлее. Было забавно наблюдать, как Миранда показательно не отводила от него взгляд, разговаривая при этом с Адом. Было видно, что с приходом дикаря, у неё пропал интерес к белозубке. Но её желание вызвать у блондина ревность было сильнее.

«Конечно, пущай остаётся. Времена тяжёлые что-то нынче, да и Джош, гляжу, разбушевался. Одного его оставить не помешало б,» — таков был её ответ перед тем, как девушка дала мне ключи от своей комнаты. Даже Миранда видит, что с парнем происходит что-то совсем не ладное.

Пока мы шли обратно, я всю дорогу благодарила Ада за целый пакет вкусностей. В шестой сет входил внушительный кусок запечённого мяса, картофельное рагу, овощной салат и бутылочка мультифруктового сока. Кое-как мне удалось вынудить парня тоже попробовать дьявольские сладости. Это было что-то инопланетное! Я смаковала каждый кусочек по несколько минут, так уж мне хотелось растянуть удовольствие.

Второй сет, как оказалось, он взял не для себя. Остановившись у одиннадцатой комнаты, постучал и отдал пакет девушке, которую я уже отлично запомнила. Эйприл. После произошедшего с ней, она больше не выходила из комнаты без надзора главаря, а еду, как оказалось, он приносит ей уже не впервые. На парней она теперь смотреть не может — тут же съёживается, начинает нервно царапать кожу и дрожать в панике. Кажется, теперь Ад единственный, кому она доверяет.

— Я всё-таки найду Элисон на днях. Мне станет спокойнее, когда я её увижу.
— Станет. Но перед этим Джош перережет тебе глотку или задушит. Если я правильно помню, ему не впервые.
— Я буду аккуратна. И возьму что-то для самообороны.
— Забудь. Я отправлю кого-то из своих. Понаблюдают за Джошем, заодно и узнают, что с твоей… подружкой.
— «Кого-то из своих»? — удивляюсь я и останавливаюсь. По правую сторону от меня — дверь в комнату Миранды, так что на этом мой путь окончен.
Ад на ходу оборачивается, посмотрев на меня боковым зрением, и уходит, оставив после себя томительную недосказанность.

Кого-то из своих… Кого? Его люди больше не с ним, а новые не смогли бы так быстро пройти его параноидальные проверки и вступить в этот клуб анонимных дикарей.

От автора.

(Прошлое)

Они прозрели, когда осела пыль. Они проснулись, когда потухли все костры. И когда последняя капля полумёртвой надежды погибла в плену горячего песка, они сказали своё последнее слово. Здешний народ был жутко суетлив, требовал от власти отчёта за каждое действие, а власть требовала спокойствия.

Он ожидающе смотрел на открытую дверь. Ждал, когда очередные печальные новости начнут вливаться в его уставшие уши. Сегодня день приёма. Обычно к полудню в этом зале стоит длинная очередь из недовольных или благодарных жителей, пришедших за помощью или с требованиями. Солнце слепит глаза через громадные окна без стёкол, и главарю приходится щурить глаза, окружённые паутиной мелких морщин. На бороде уже виднеется проседь…

Мужчина смотрит на своего сына, стоящего рядом у его высокого кресла. «Совсем уже взрослый…» — думает он про себя. Тот же уставший, но серьёзный взгляд, те же манеры. Даже так же осанка. Когда-нибудь Айден займёт его место и уж точно сделает эту жизнь лучше. Хоть и не для себя. Этот парень никогда не будет счастлив — вот что знал главарь дикарей. Никогда ему не стать семьянином, никогда ему не поверить в чувства, никогда никому не довериться. Мужчина осознавал это с горьким сожалением, но понимал, что сам в этом виноват, ведь сам его к этому и привёл.

— Лилит здесь? — спросил он, не зная, о чём ещё поговорить.
— Да, отец, — коротко и холодно. Ад даже не посмотрел ему в глаза.
— Ты поступил правильно, заперев её. Ей больше не безопасно среди наших. Её попытки привить любовь народа к голубоглазым не закончатся хорошо.
Юноша промолчал, и лишь напряжение в его скулах выдало его недовольство.
— Хотя даже я был бы на твоём месте с ней помягче.

Не успел он договорить последние слова, как в зал ворвались двое мужчин. Патрульные. Одетые в свои «рабочие» длинные мантии зелёного цвета, они держали под руки маленькую девочку лет восьми. Лицо, которое она то и дело прятала от стыда и испуга, было испачкано в грязи, размытой её же слезами. Серое платье ободрано, будто она в нём не только спит, но и по крышам лазит. И только волосы на фоне этого хаоса были подозрительно аккуратно заплетены в тонкую косичку.

— В чём дело? — спросил главарь, чуть прищурив глаза.
— Нашли её недалеко от лагеря с целой корзиной лекарств и припасов, — громко ответил один из них, демонстрируя ту самую корзину. — Вы просили найти вора и доказательства. Вот они.
— Есть свидетели, — вмешался второй. — Её замечают не впервые.
Мужчина задумчиво почесал бороду, грозно нахмурился и посмотрел на девочку. Совсем маленькая, совсем кроха. А уже воровка.
— Что прикажете делать?
— За такое у нас казнят без промедлений… — тихо произнёс мужчина про себя, чтобы не слышали охранники.
Как бы невзначай он глянул на Айдена. Главарь знал, что тот терпеть не может, когда в вопросы о казни вмешиваются такие серьёзные удары по морали. Казнить девочку? Убить ребёнка? Сможет ли он?
— Решение примет мой сын, — он сделал акцент на последнем слове.

Если бы Ад сейчас пил воду, то поперхнулся бы от шока.
— Вы шутите?
— А разве судьба ребёнка это шутка для тебя?
Девочка смотрит на парня со страхом и смущением. Для неё это взрослый злой дядя, который может сделать всё, что угодно. А для него он сам — человек, который не может ничего.
— Мне нужно поговорить с ней.
— Как пожелаешь, — сказал мужчина и махнул рукой патрульным, чтобы те отпустили её.

Пару раз ему приходилось разговаривать с детьми. Парень, который когда-то много лет назад угостил Ада чашечкой кофе и познакомил со своей роднёй, стал ему почти настоящим другом. Потом уже тот парень стал мужчиной, обзавёлся своей семьёй, детьми и… пропал. Куда он мог деться — неизвестно, ведь всегда был законопослушным и «домашним». Посчитав это правильным, Ад сам решил сообщить детям о том, что их кормильца не удалось найти. Вот тогда-то он и увидел силу детских слёз. Вот тогда-то он и взглянул на мир по-другому.

Он протянул девочке руку. Не хотел давить на неё или пугать настойчивостью. Только когда она сама позволила, он вывел её из зала, подальше от чужих глаз и ушей. Открыл замок в комнату, ключи от которой были только у него. В темноте и горьком заточении мучилась ещё одна свободолюбивая душа. Лилит сидела на полу, принципиально отказываясь от мягкой кровати и душистых одеял. Ей было тошно лежать на них и видеть только холодные сырые стены без окон.
— Это хуже предательства, Айден, — её голос дрогнул. Она даже не обернулась, произнося это.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
— А я хочу, чтобы ты поменьше хотел. Лучше умереть на свободе за правду, чем жить в неволе, скрывая её. У меня голубые глаза, и ничего с этим не сделать. Думаешь, ты спасаешь меня? — она опустила голову, выдёргивая ниточки из ковра на полу. — Зачем пришёл?
— За помощью.

Пальцы её замерли, и всё тело пробрало мурашками. Она обернулась. Яркий свет, который за эти два дня она так отвыкла видеть, причинил глазам невыносимую боль, но она смогла увидеть силуэт маленькой девочки, крепко вцепившейся в руку юноши.
— Кто это?
— Жертва суда. Она воровала лекарства и относила кому-то за пределы лагеря.
— Её хотят казнить? — испуганно спросила Лилит и подбежала к девочке. Завела в комнату, стала судорожно осматривать на наличие ран или побоев. Она знала, какими жестокими порой могут быть патрульные. — Что сказал твой отец?
— Что решение принимать мне.
— И что ты решил?
Он глубоко вздыхает, заходит вслед за ними, попутно оглядывая комнату. Ему постоянно кажется, что кто-то навещает Лилит, пока он не видит.
— Оставлю её в живых — люди запомнят и отрекутся принимать меня, когда придет время моего правления. Её видели свидетели.
— А если убьёшь, будешь корить себя до конца жизни, — закончила она за него и была полностью права. — И чего ты хочешь от меня?

Он смотрит на девочку, задумчиво щурится, а она упрямо отказывается смотреть на него в ответ. В голове крутятся не самые светлые мысли, и складывается ощущение, что на это влияет эта ужасная тёмная комната. Все-таки Лилит права — он поступил зверски, заточив её здесь.
— Может быть, ты увидишь то, чего не вижу я.

Ад решительно подзывает девочку к себе, а сам садится на пол, чтобы не смотреть на неё свысока и вызвать хоть каплю доверия.
— Мы не хотим и не будем делать тебе больно, — берет её за руки и кивает головой. Знает, что такой психологический трюк помогает в убеждении. — Ты, наверное, просто хотела вылечить своих друзей, да? Мы поможем им. Только скажи, где они.
Девочка молчит, переводит взгляд на Лилит, как бы просит её быть поближе. Голубоглазая выполняет её просьбу и садится рядом. Тишина становится светлее.
— Ты поступаешь правильно, — продолжал парень, не отпуская её рук. — Ты хочешь как лучше. Я понимаю. Но плохим дядям и тётям не нравится, как ты себя ведешь. Мы с тобой не будем их слушать и поищем твоих друзей.
— Айден…?
— Подожди, — прерывает её он и снова говорит с девочкой. — Ты разрешишь мне помочь?
— Айден, мне кажется, она тебя не слышит…

Все умолкают. Темнота темнеет. Запах сырости смешивается с запахом сожаления и бьёт в глаза, разбивая остатки стёкол от розовых очков.
— Похоже, она глухонемая.
— Ты слышишь меня? — тихо спрашивает блондин, и в ответ на это девочка одобрительно кивает головой.
— Слава Земле…
— Ты думаешь о том, о чём и я?
Лилит усмехается и заправляет за ухо прядь своих длинных русых волос. В последнее время она совсем не завязывает их. Не позволяет себе даже их лишать свободы.
— У тебя в голове чёрт ногу сломит, так что вряд ли.
— Я всё придумал.

Девушка знала, что обычно после этих слов он подрывался с места и тут же начинал реализовывать свои бесконечно гениальные идеи. Этот раз исключением не стал.
— Постой, — крикнула она, когда Ад уже собирался снова закрыть её в комнате.
Подошла к нему, нервно отвела взгляд в сторону. Занервничала.
— Я больше ни дня здесь не выдержу. Прошу…
— Нет.
— Айден… — делает ещё несколько шагов. — Ты же знаешь, как это тяжело для меня.
— Тяжелее смотреть, как ты нарываешься на то, чтобы тебя убили.
Она берёт его за руку. Ненавистное чувство вспыхивает в нём каждый раз, когда она позволяет себе то, что не позволяет ему. Ведь если он посмеет прикоснуться в ответ, она отвергнет его, как делает это всегда. Ведь если проявит хоть каплю настойчивости, она «уйдёт» так же легко, как перо, резко унесённое дуновением ветра.
— Я перестану. Обещаю.

Её голубые глаза красные от слёз. Уже вторую ночь подряд он слышит, как её сердце разрывается от оков в виде этих стен. Она обижена. Глубоко и надолго обижена.
— Я отвечаю за свои слова. Ты будешь здесь, пока не…
Мысль ускользает из головы, когда она кладёт руку на его шею. Это что-то новенькое. Ещё более запретное, ещё более дурманящее. Прав был отец. Вот что значит «чувства тормозят потенциал». Пока она рядом, он не может и не хочет даже думать о чём-либо.

Она встаёт на носочки и оказывается так близко, что чувствуется только её запах. Только её мягкость. Только она. Впервые он допускает мысль, что Лилит ужасно жестоко. Делать с ним такое… Позволять ему такое… Разве можно? Их губы настолько близко, что в какие-то моменты даже случайно соприкасаются, но лишь на пару мгновений и лишь на пару миллиметров. Но только он пытается приблизиться ещё хоть на долю сантиметра и всё-таки сорвать её поцелуй, она отстраняется ровно на столько же. Играет. Она видит, как его дыхание учащается, становится тяжёлым и прерывистым. Видит, как он мучается.

— Отпусти меня, Айден… — шепчет она.

Её глаза становятся влажными. Её голубые прекрасные глаза… Её сердце разбивается вдребезги. Снова. Он успевает перехватить её руку перед тем, как она пытается отобрать ключи. Он успевает толкнуть её обратно в комнату перед тем, как она пытается сбежать. Он успевает замкнуть замок. Перед тем, как она разбивает кулаки об дверь и кричит от боли.

Говорят, чтобы понять, хорошая ли мысль пришла в голову, нужно переспать с ней ночь. Ад всё ещё не уверен, правильно ли собирается поступить, потому что он не спал. Мысль не позволяла. Но уже ничего не поделать — народ собрался у деревянного выступа, который до Нового времени назвали бы сценой. Вот только выступать здесь никто не собирается. Эта сцена для смерти. Только она тут важная гостья и единственный артист. Тяжёлый пыльный воздух и небольшой ветер заставили людей надеть на лица платки и маски. Песчаные бури бушевали недалеко от лагеря и задевали когтистыми лапами толпу собравшихся зевак. Костёр развели не для тепла или света — на дворе четыре часа дня. Он здесь только символически.

Предвкушая что-то недоброе, народ молча глазел на главаря и его сына, стоявших возле сцены вместе с маленькой девочкой и знаменитым местным вором. По лагерю прошёлся слух, что девица воровала припасы и уносила за стены. Кто-то болтал, что она помогала здешним бандитам, кто-то говорил, что её послали сами Небесные. Одно было ясно — все собрались поглазеть на казнь и узнать, какая из сплетен оказалась правдой.

— Сегодня я не стану говорить, зачем собрал вас, — начал предводитель, и тишина стала ещё тише. — Сказать по правде, в этот раз я знаю ровно столько, сколько и вы. Девочка украла запасы… — он сделал долгую паузу, ожидая реакции толпы. — Мой сын дал мне слово разобраться в этом, и я верю, что он добрался до истины и сделает верное решение.

Когда Ад встал перед людьми, он даже ничего не почувствовал. Ни ощущения власти, ни силу. Только тяжёлую ответственность. Заглянув в глаза людей, увидел в них интерес и надежду. Никто не любит, когда умирают дети. Но и когда главари дают слабину, не любят тоже. Люди вообще не знаю, что любят.
— Я знаю, как вы любите обсуждать всё, что попадется на глаза. Сказать честно, от грязи на ваших языках даже у меня мурашки по телу. И ведь кто-то всерьёз думает, что маленькая девочка могла сговориться с Небесными и продавать им лекарства… Блеск, — он скрестил руки на груди и сам не заметил, как во время своей речи стал бродить по сцене. — Наверное, это Небесные виноваты в том, что вы боитесь собственной тени. Наверное, это из-за них ваши дети избивают друг друга, из-за них у вас срачь в домах и прыщи на спине. Прекращайте бояться говорить себе правду. Вы слабы и виноваты в этом только вы. А ещё вы слепы. Только слепой спихнёт всю вину на беспомощную девочку вместо того, чтобы попытаться увидеть картину целиком.

Айден подозвал к себе кроху, и та неровной походкой подошла к нему. Видя, как она переживает, он положил руку ей на плечо и подбадривающие прижал ближе к себе.
— Так вот же вам истина… Эта девочка немая и слабовидящая. Она не смогла бы выйти за стену без чужой помощи, — врёт без дрожжи в голосе. — Ей помогли. Её выводили и оставляли одну, чтобы она не могла дойти домой сама и чтобы её легко можно было догнать. Ясное дело, что и лиц тех, кто забирал лекарства, она не видела и не могла видеть.
В этом деле повезло, что девочка оказалась сироткой, живущей на краю лагеря. Никто не знает её, никто не может опровергнуть его слова.

— Этот человек, — Ад уверенно указал на вора со связанными руками, — манипулировал ею уже не первый раз.
— Чего?! — закричал мужчина. Ему было около сорока пяти, он вечно носил обноски и проживал жизнь кочевника: от одной пещеры к другой. Ни семьи, ни дома, ни хорошей репутацией. Все знали его как морального урода, который не брезговал воровать у многодетных семей, а однажды убил за четыре пачки галет. — Наглая ложь! Люди, что ж это творится?
— Удобная позиция, Кэнсли, — сам от себя не ожидая, злостно прорычал Ад. — Угрожать девочке, которая не видит твоего лица, да ещё и рассказать никому не может.
— Не лги, сопляк! Не лги! Люди, да не уж то… — срывая голос, умолял он. — Чист я! Клянусь, чист. Вот какая власть у нас, ты гляди. Сколько ж невинных вы перебили своей скользкой ложью?
— Молчи уж! — крикнул кто-то из толпы. — Раз жизнь прожил как крыса, то смерть прими достойно. Моя семья из-за тебя неделями голодала!
— Исправился! Клянусь, исправился. Да неужели вы подростка слушать станете? Гормоны у мальчика играют, моча в голову стукнула. Не верьте ж! Лжёт паршивец!

Мужчина кричал со всей злостью. Возможно, это сыграло на руку. Девочка так испугалась его крика, что прижалась к Айдену, уткнувшись лицом в его живот. Он обнял её в ответ, ограждая от безумца, которого еле смогли удержать, когда он собирался наброситься на парня.
— А голос-то она твой узнала… — подливая в огонь, добавил Ад.— Обычно мы даём преступникам шанс на спасение, когда они побеждают в боях, но в этот раз ты превзошёл себя. Впутать ребёнка… Ты достоин только казни.

— Довольно на этом, — наконец вмешался глава дикарей.
Исход был очевиден. Люди получили то, что хотели. Конечно, такого ответа на вопросы никто не ожидал, но теперь в очередной раз есть, что обсудить. Мужчина был казнён. Его в тот же час приговорили к повешению, а девочку временно заперли в подземной клетке в лагере. Хоть тот вор и был ужасным человеком, Ад чувствовал себя неважно после того, что сделал. Врать своему народу, чтобы убить невинного… Кто ж знал, что ему придётся дойти до такой жизни.

Отец попросил зайти к нему, как будет время. Парень не стал откладывать это дело, ведь явно попахивало серьёзным разговором. Вернувшись в приёмный зал, они оказались наедине. Мужчина заговорил:
— Ты неплохо держался. Хотя ещё есть куда расти. Чувствуешь гордость?
— Я чувствую, как облажался.
Мужчина нахмурился, поудобнее уселся в кресло и сложил руки, ожидая продолжения.
— Может быть, следовало поступить по закону.
— Но ты так и сделал.
— Нет, — признался он и покачал головой. — Я защитил воровку и убил невинного. Она не слепа, отец. Она здорова как маленький и вредительный бычок. Я просто струсил и не смог казнить ребёнка.

Он сел на каменный выступ, запустил руки в волосы и вздохнул.
— Ты не прав. Ты сделал именно то, чего я от тебя ожидал, — на секунду мужчина замолчал, наслаждаясь удивлённым лицом сына. — Девочка в самом деле здорова. Более того, она отличная актриса. Не было никакого воровства, Ад. Все наши лекарства на месте, все наши дети — порядочные ребята. Это я всё подстроил. Даже патрульные не в курсе.
Парень опешил. В голове не находилось ни одного объяснения его поступку.
— Вы соврали мне.
— Я дал тебе возможность поступить правильно. Ты так и сделал. Пойти по головам ради моральных устоев… Ты будешь жестоким, но справедливым руководителем, Ад. Ещё когда ты был маленький, мы с мамой заметили это в тебе. Ты не сможешь жить, никого не защищая.

Он опустил взгляд. Задумался. Руки словно были испачканы в крови того мужчины, но от каждого слова отца эта кровь всё быстрее испарялась. Теперь он мог вздохнуть с облегчением. Мужчина сказал, что за смерть вора переживать не стоит, ведь он всегда побеждал в боях тем, что мухлевал, а доказать это не удавалось. Его давно хотели убрать.
— Ты помнишь, какой сегодня день? — главарь поднялся с кресла и сел рядом с сыном. Такое поведение отца Ад видел впервые.
— День, когда ЕЁ не стало.
— Нет. День, когда ты повзрослел. И в честь этого я хотел подарить тебе кое-что, — он достал из кармана металлическую флешку, протянул её сыну и подбадривающие пихнул его локтём.
— Что это?
— Код. Разберёшься в нем, и будет тебе счастье. Ты раньше жуть как любил роботов. Этот код — основа для искусственного интеллекта. Может быть, я был не прав. Может, стоило дать шанс твоим игрушкам.

Парень взял в руки флешку, словно в трансе. От слов отца окончательно ехала крыша. Это действительно происходит? Он в самом деле наконец вспомнил о его способностях? Внутри всё переворачивалось вверх дном. Странное незнакомое чувство вырывалось из груди, разбивая изнутри измученное сердце.
— Спасибо…
— Пустое.
Поборов свою внезапно накатившую робость и сдержанность, отец приобнял Ада за плечи, с горьким сожалением почувствовав, как тот с непривычки вздрогнул, будто желая отстраниться. Когда-то они с женой мечтали вот так спокойно посидеть всей семьей, поговорить о чём-нибудь неважном, обсудить новости дня… Теперь они остались вдвоём, и так далеки друг от друга, что давно уже  все мечты с треском закопали себя в горе песка.

Они прозрели, когда осела пыль. Они проснулись, когда потухли все костры. И когда последняя капля полумёртвой надежды погибла в плену горячего песка, они сказали своё последнее слово…

— Я горжусь тобой, сын.