От автора.

В этой комнате ещё никогда не было так одиноко. Даже когда здесь больше двух человек, даже когда стоит гул от девичьих разговоров… Теперь даже с музыкой, включенной на всю громкость, было слишком тихо. Стены кричат о том, что их давно не греют эти нежно-бежевые обои. Окна давно перестали пускать свежий воздух. Душно. Тихо. Страшно…
Парень сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу. То ли пытался понять, почему это занятие так любят Джош с Элисон, то ли сам нашёл в этом удовлетворение.

— Может, тебе к ветеринару сходить, Ад? Какой-то ты бледный, — эта девушка никогда не упускала возможности бросить в его сторону какую-нибудь глупую колкость.
Он хмыкнул, ещё раз прокрутил в руке сигарету.
— Я бледный потому, что меня тошнит от тебя.
Она что-то съязвила в ответ, но он больше не слушал. Читал надписи на ингаляторе, которые и так уже знал наизусть: «Аэрозоль для ингаляции дозированный. 100 мкг/доза». Ещё раз прокрутил в руках сигарету. В мыслях была настоящая каша, он никак не мог выбросить из головы то, что эту медленную смерть ему дал Джош. А вдруг он подмешал туда что-то ядовитое? А вдруг знает о его болезни?

Но страшнее были не коварные планы поехавшего художника, а коварные планы мира. Ведь для Ада нет ничего страшнее осознания, что он не свободен. И нет сейчас ничего страшнее, чем смотреть на сигарету и понимать, что он не властен над своим выбором: сделает затяжку — начнёт задыхаться. Без вариантов.

Спрыгивает с подоконника, бредёт по молодой зелёной траве, собирая кроссовками раннюю утреннюю росу. Картина на горизонте мрачная: над головой стянулись грозовые тучи, в пустыне вдалеке разъярённые бури жестоко разбивают песочные холмы, желая так же разъярённо разбить чью-нибудь голову. Они голодные. Кровожадные. И такие же одинокие.

Он подходит к стенке купола совсем близко. Если приглядеться, можно заметить, как она искажает реальность. Никакой свободы…

Слышится шум грома — парень решительно подносит сигарету к губам, поджигает её. Не вдыхает — ждёт. Может быть, это неправильно. Может быть, стоит потратить время на что-то более полезное, но единственное полезное, что он сейчас хочет сделать — доказать себе, что он такой же, как все. Что имеет право делать такую ерунду, имеет право быть свободным во всём.

Второй раскат грома — он делает затяжку. Откашливается, как и любой начинающий курильщик, хмурит брови от едкой горечи. На мгновение лёгкие сковывает, но он не придаёт этому значения. Наверняка, так и должно быть. С третьей затяжкой по телу прошлось необычное расслабление, движения стали более плавными, и будто бы бури вдалеке на время решили превратить свою борьбу в медленный танец.

Секунда, две, десять… Время тянется, как смола, склеивая страх с ожиданием. Он обречённо закрывает глаза, почувствовав лёгкую дрожь в пальцах. «Сейчас начнётся». Странный необъяснимый порыв злости заставляет его сделать ещё две затяжки. Дышать становится тяжелее. Ноги слабеют. Ад оборачивается к зданию, обратив внимание на распахнутое настежь окно, в котором даже близко нет света. Только человек в странной одежде смотрит на него из темноты. Джош никогда не умел сдерживать своё любопытство. То ли от странного поведения Ада, то ли от вида сигареты в руке дикаря он одобрительно ухмыльнулся.

Айден же эмоции сдержал. Он знал, что произойдёт через минут десять. Знал, что скоро улыбка Джоша исчезнет надолго, если не навсегда. Возможно, это будет слишком жестоко. Возможно, добиваться своего таким способом — слишком аморально и грязно, но у него нет другого выбора. Он уже и не знает, зачем вышел на улицу. Хотелось убедиться, что всё пойдёт по плану? Хотелось посмотреть реакцию Джоша? Или создать себе алиби? Как бы там ни было, он решил совместить это со сбрасыванием оков. Как бы там ни было, дым уже заполнил лёгкие.

Блондин, решив не испытывать судьбу, сел на траву, чтобы не рухнуть на неё с высоты своего роста в случае сильного приступа. Воздуха стало так мало, что ему показалось, будто он вернулся за пределы купола. Руки сильнее затряслись, кончики пальцев похолодели и перестали слушаться. А он продолжал курить, разозлённо прокручивая в голове одну фразу: «Я всё равно свободен».

Когда дрожь прошлась не только по рукам, но и по всему телу, кислорода для него осталось на пару вдохов. В глазах потемнело, затылок будто бы окатило ледяной водой.

Раскат грома. По руке ударила тяжёлая капля дождя, будто бы даже небо просило его прекратить. Осталось два вдоха… Первый он потратил на последнюю затяжку. После вовсе перестал дышать, чтобы задержать в себе дым подольше. Хоть на пару секунд… Тело уже во всю угрожало охладеть. Лёгкие во всю умоляли о смерти. Мозг во всю приказывал им заткнуться. Ад зажал рот рукой. Ещё немного, и он потеряет сознание. А может, всё пройдёт? Может, получится сжечь этот чёртов недуг? Может, астма сжалится над ним? Может, он ещё не настолько сломлен, чтобы так просто сдаться? Но глаза уже слипаются, руки синеют, и сердце вырывается из груди.

Раскат грома.

Свой последний вдох он делает через ингалятор. Сигарета размокла под дождём.

POV: Ниа.

Я проснулась с одной только мыслью в голове. «Хочу есть». Проснулась — громко сказано, из-за голода и страха я вовсе не могла спокойно спать. Последнюю неделю я ночевала на заброшенном складе, где мы с Джошем когда-то нашли настоящее чудо природы по имени Баффи. Я не знаю, кто кормит этого пса, но блохастый мерзавец явно живёт лучше меня. И хоть теперь у меня была практически личная охрана, я всё равно дёргалась от каждого шороха и поглядывала на двери.

Всё же Он приходил. Я знала, что Он найдёт меня, знала, что мне уже нигде от Него не скрыться. Джош ступил на мой порог в 4:12. Я притворилась, что сплю, но это, как и всегда, не помешало ему. Он молча сидел у моей кровати, смотрел на меня. Наверное, улыбался. Очередной мой портрет он оставил на тумбе. Это было неким посланием, предупреждением о том, что это не последний раз. Раньше его рисунки делали меня счастливой, вызывали неподдельную улыбку и восторг. Теперь я держала этот чёртов листок бумаги с такой дрожью в руках, что на другой стороне планеты явно началось землетрясение.

А вот на занятиях он не появился. Сегодня вообще не было никого, с кем я знакома: ни Джоша, ни Ада, ни Миранды, ни Элисон, ни Эйприл, ни Барта. Все либо заняты, либо слишком морально истощены. Либо даже мертвы.

— В данном случае делаем вывод, что коэффициент трения не зависит от силы нормального давления. От чего же он тогда зависит?

Физика — предмет интересный, если понимать его. Для меня же это была совершенно скучная трата времени. Но не бесполезная. Ад не соврал — за каждую лекцию, которую я посещаю вместо него, он платил мне двадцать Кастов, так что за неделю выходило около восьмидесяти. Иметь с ним дело выгоднее, чем зарабатывать свои личные оценки.

— Ниана? Может быть, Вы знаете ответ?
Тяжело вздыхаю. У меня больше нет паники перед ответом в аудитории. Голова забита совсем не комплексами.
— Возможно, площадь соприкосновения?
— Отлично подмечено! Однако, если подробнее изучить этот вопрос, окажется, что от площади не зависит. Но это очень важное замечание, Ниана. Вы молодец.
— Тогда… Материал.
Преподаватель одобрительно кивает головой и еле заметно улыбается.
— А что такое максимальное значение силы трения покоя? — этот вопрос он задаёт с долей ехидства и сам не замечает, как привлекает ко мне внимание бо́льшей части студентов.
— Это явление называется явлением застоя, — вычитываю из тетради фразу, написанную ещё Айденом. Сразу видно, ему было дико скучно, когда шла лекция по этой теме. На полях куча непонятных каракуль, мелких рисунков всяких геометрических фигур, знаки бесконечности и бесформенные рожицы.
Преподаватель задумчиво почесал подбородок и загадочно произнёс: «останетесь после занятия».

У нас было не принято получать похвалу от преподавателя простыми словами. Чаще всего они ничего не значат. Намного более почётно, когда учитель даёт лично тебе какое-то дополнительное задание, с которым, как ему кажется, можешь справиться только ты. Когда физик сказал мне, что я должна подготовить доклад по какой-нибудь из прошедших тем, я еле сдержала радостный визг.
— Может, будут какие-нибудь наставления? Советы?
— Я думаю, в Вашем окружении есть более подходящий для этого дела наставник, Ниана, — он многозначительно указал взглядом на мою тетрадь и так же многозначительно забрал её из моих рук. — И Ваше задание заключается не только в том, чтобы сделать доклад. У меня есть для Вас некое… Деловое предложение.
Он заговорил тише, искоса поглядывая на дверь в аудиторию.

Этот мужчина не выглядел человеком, которому можно доверять. Может быть, дело было в его слишком ухоженном сером костюме или слишком ровно подстриженной седине. Мне нравились люди, которые умеют вызывать хорошее впечатление своим внешним видом, но этот толстяк, хоть и был хорошим преподавателем, свою хитрую натуру за ухоженной одёжкой спрятать не смог.
— Айден — хороший ученик, но вместе с тем и отличный партизан. Сам он ничего не расскажет.
— Его зовут Ад.
Мужчина одобрительно улыбнулся и постучал ручкой по столу.
— Пускай так. Поговорим сперва о награде. Скажу по секрету, далеко не всё, что увозят в G-27, придаётся огласке. Если вы мне поможете, то вместе со следующим рейсом в Полосу поедет моя рекомендация. Я могу позаботиться о том, чтобы все двери для Вас были открыты, а вся информация — доступна.
— Я… Не совсем понимаю, чего Вы от меня хотите.
— Мне нужно знать, над чем сейчас работает Ад. Его планы, его записи.

На этих словах я сразу поняла, что мне не светят больше никакие оценки по его предмету. На это соглашение я не пойду, и за это явно придётся чем-то заплатить.
— Поймите меня правильно, Ниана. Я действую не по поручению директора. Напротив, я хочу помочь своему лучшему ученику. Этому парню нельзя появляться в G-27. Есть два варианта исхода — его либо зомбируют и будут использовать его знания в своих целях, либо просто убьют.
— Он достаточно умён, чтобы избежать этого.
— Но не достаточно осведомлён о том, какие масштабные планы на него построил Сандем, — увидев мой озадаченный взгляд, мужчина пояснил. — Правительство G-27.
— И какая Вам выгода?
Он нахмурился. Словно бы я сказала что-то возмутительное.
— Не все добрые дела делаются в корыстных целях, Ниана. Я работаю здесь с самого начала Нового времени. Каждый год через мою аудиторию проходит больше сотни подростков, и впервые среди них я вижу столь холодную и ясную голову. Мой долг — не дать этому свету померкнуть.
— Раз Вы так плохо отзываетесь о G-27, зачем тогда работаете на них?
— А разве у меня есть выбор? — он на удивление добродушно улыбнулся и пожал плечами. Блеск в его глазах и слова, произнесённые им только что, напомнили мне дядюшку Маркуса. «А разве у нас есть выбор?» — спрашивал он, выколупывая жуков из старой древесины. В тот день ужин у нас был не богатый, но… Разве у нас был выбор?

— Поймите меня. G-27 — место хорошее, но там все привыкли создавать то, что будет контролировать остальных. А Ад создаёт то, что может ещё и разрушать. В этом и разница.
— Вы не правы. Разница куда больше, — гордо поднимаю голову, машинально поправив лямку сумки. Хорошо, что Эдди не нуждается в кислороде, иначе бы он давно задохнулся и погиб смертью храбрых под завалом учебников в моём рюкзаке.
Мужчина улыбнулся и трепетно протянул руки, умоляя о доказательствах.
— Покажите же.

Мой робот — самое прелестное создание из всех, что остались на этой планете. В нём ни капли злости, зависти или алчности. Он смотрит на тебя просто потому, что так ему спокойнее. Он тянет к тебе ручки просто потому, что любит внимание. Он тихонько урчит просто потому, что не умеет выражать свою привязанность человеческим языком. Он просто… Любит тебя.

Я бережно достаю Эдди из рюкзака. Мне пришлось симпровизировать — я привязала к его телу два тюбика лака Элисон, которые временно заменяли ему ноги. Не хочу, чтобы он чувствовал себя неполноценным.
— Какая тонкая работа… — восхищался физик. Робот же его восторг не разделял и теснее прижимался к моим ладоням. — И до боли знакомый почерк. Его отец бы им гордился.
Меня как будто током ударило. «Урлулу,» — завопил малыш Эдди от того, что от эмоций я слишком сильно сжала его.
— Вы знали отца Ада?
— Безусловно. Любой уважающий себя физик нашего времени обязан знать его. А мне же посчастливилось общаться с ним лично.
— Он жив? Он в G-27? Он занимает какую-то важную должность?
Я бы вылила на него ещё тонну своих вопросов, но на первом же мужчина задумчиво посмотрел мне в глаза и деловито прочистил горло кашлем.
— Уговор, Ниана. Я расскажу Вам всё, что Вы хотите знать, как только Вы расскажете то, что хочу я.

Мужчина улыбнулся и рукой указал в сторону двери, намекая на то, что наше «внеурочное занятие» окончено. Нашу с Адом тетрадь он так мне и не отдал. Сказал, что это будет мне дополнительным стимулом. Стоит ли мне корить себя за то, что на мгновение я позволила себе прислушаться к нему? Что, если он прав? Что, если дикарю и правда нельзя появляться в Полосе? Небесные прилетают оттуда на таких навороченных махинах, что страшно представить, что же творится там, где эти махины строятся. К тому же, Ад всегда заикался об отце с каким-то особым тоном. Уверена, он был ему очень дорог. Я не знаю, что делать…

Оставив рюкзак и Эдди на складе, я снова пошла к Эл. Врачи говорят, она временами приходит в себя и ведёт себя очень буйно. Они говорят, это всё из-за наркоза, но я уверена, что это просто из-за её характера. Не будет Элисон спокойно сидеть на месте и мирно рассматривать трубки в венах. Она скорее задушит ими врача.

А в лазарете всё так же пахнет лекарствами и тревогой, всё так же слышатся болезненные стоны тех, кто тут застрял. Здесь редко встретишь таких тяжёлых пациентов, как Эл. Чаще всего это недотёпы, которые на спор проглатывают всякую дрянь, а потом жалуются на боли в животе. Или жертвы пьяных потасовок, после которых у одних глаза выбиты, у других — руки переломаны. Больничная романтика…

На улице уже вовсю лил дождь. Обычно он успокаивал меня, переносил в глубокие раздумья. Сегодня же даже он не справлялся с непонятно откуда взявшейся паникой в лазарете. Мимо меня пронеслись двое молодых людей в больничных халатах. Из коридора, в который они направлялись, доносился громкий неприятный шум. Лишь по их серьёзным, но напуганным лицам я поняла, что там происходит что-то, с чем они сталкиваются не так уж часто.

— Две дозы сульфозина! И живее, пока она никого не прикончила! — на ходу кричал молодой мужчина в забавном колпаке. Я точно уверена, что абсолютно такой же колпак носит наша повариха.
— Сделаю, — в панике ответила медсестра примерно моего возраста. Я не раз видела подростков, которые в колледже занимают места выше студентов. Может быть, они дети каких-то важных шишек. Может, сами добились своих рабочих мест.

— Девушка, сюда нельзя. У врачей внеплановый перерыв, — пухлая чернокожая женщина растопырила руки, решив взять на себя роль шлагбаума. От неё так и несло какими-то булочками и кофе… Иногда я завидую врачам — их обеденные перерывы проходят не за их счёт и их всегда кормят чем-то явно очень вкусным.
— О, а я просто зашла проведать своего друга из шестой палаты.
— Из шестой? Его нельзя навещать, он в очень тяжёлом состоянии.
— Вот и я удивилась, когда увидела, что его там нет. Не могли же его выписать.
Я уж и не знаю, кто именно научил меня врать, но сейчас я была горда собой, потому как женщина повелась и в ту же минуту, пробормотав злобное «что за день-то сегодня такой…», умчалась в сторону шестой палаты.

«Вот же Элисон удивится, когда я расскажу ей об это,» — думала я перед тем, как услышала жуткий грохот из её палаты. Вот из-за кого паникуют врачи… Вот кому собираются вколоть сульфожуй…

Пронзительный визг раздался за дверью. Кажется, Элисон. Потом что-то тяжёлое ударилось об стену. Из палаты вылетела перепуганная медсестра, сжимая в руке треклятый шприц, наполненный жёлтой жидкостью. Тут же послышалось, как что-то стеклянное разбилось о дверь с той стороны.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа… — бормотала она и вся тряслась.
— Элисон Леруа?
Медсестра вздрагивает от моего голоса. Её красные от усталости глаза мечутся из стороны в сторону, словно бы только что я назвала имя самого́ дьявола.
— Она всегда такая или…?
— Да. В неё ведь каждый день иголками тычут. Хлебом не корми, дай только новых дырок в коже наделать.

Девушка возмущённо хмурится, достаёт из кармана больничного халата странную штуковину, напоминающую раскладное металлическое зеркальце. Прикоснувшись к нему пару раз, она вызывает голлограмную панель и просит «подкрепление».
— Код 2-4-7-6-1-8-6. Элисон Леруа. Комната — двадцать шесть, возраст — восемнадцать. Причина…
Я выхватываю аппарат из её рук и отбрасываю его как можно дальше. Он издаёт пугающий треск, и голограмма исчезает.
— Ах ты…

Пока врачиха бежит за своим «зеркальцем», чтобы вернуть его в исправность, я захожу в комнату. То, что я вижу, вызывает во мне искреннее чувство жалости и скорби, но я стараюсь сохранить лицо, чтобы не напугать девушку ещё сильнее. Элисон выглядит ужасно… Так ужасно, что стоило бы сказать «предсмертно», но я боюсь сломать язык и ду́шу об это слово. Она совсем высохла, ослабла и обезумела. Кожа напоминает белоснежный холст, который так и хочется исписать фразой: «ты только держись». Даже отсюда видно, что её волосы совсем далеки от здорового состояния. Краска почти смылась — они русые, но будто бы испачканы болотной тиной.

— Элисон… Это я. Ниа.
Она смотрит на меня пустыми глазами. Стоит на кровати в боевой позе и держит в руках эту странную вешалку, на которую обычно крепят капельницу. Я понимаю, сейчас будет чудом, если она хотя бы вспомнит меня.
— Ты в безопасности. Тебя не тронут. Прошу, Эл…
Выставляю вперёд руки и медленно шагаю к ней.
Но она не помнит. Избивает вешалкой несчастное чудо, на которое я до сих пор надеюсь. Чем ближе я подхожу к ней, тем сильнее трясутся её руки, тем быстрее бегает взгляд, тем тяжелее она дышит. В один момент она спрыгивает с кровати, хватает что-то с тумбы и швыряет в сторону окна. Второй бросок стекло не выдерживает — рассыпается на осколки, освобождает девушке путь «на свободу». Элисон перелезает через подоконник, изрезав ноги острым стеклом, и бежит. Куда бежит, зачем — я не знаю. Но кажется, она уверена, что ей туда очень нужно.

Она всегда была такой. Смелой, безрассудной и отчаянной. Всегда считала, что ей нечего терять, что ни пустые карманы, ни побитые берцы не заставят её отказаться от права называть себя самой богатой. На самом деле, она и правда богата. Тем, что не умеет сдаваться, что всегда на стороне принципов и оптимизма. Нищая здесь только я… Ведь не умею даже подражать ей, ведь не сумела ей помочь. Я смолчала, когда услышала, как какой-то парень кричал ей вслед непристойности. Я струсила, когда она попросила меня прикрыть её перед Джошем. Я оставалась в стороне, когда Барт убивал её. Но теперь я бегу за ней, такой мёртвой и по-прежнему богатой. Бегу под дождём, под горой страхов.

Эл несётся к стене купола. Я знаю, что будет, когда она врежется в него. Я видела. Перед глазами стоит жуткая картина: Элисон, чьё лицо превратится в сухие угольки, а одежда сгорит в считанные секунды.
— Остановить! Нет!
Она чувствует запах свободы. Несётся к ней, забыв запах опасности. Её босые ноги скользят по траве, и несколько раз она почти падает, но поднимается и снова бежит.
— Оно убьёт тебя! Элисон!
Я ускоряю бег. Сердце бежит впереди меня, и я чувствую, как проигрывают этот забег.

Ноги немеют, одежда пропитывается влагой, в горле застревает её имя. Элисон… Элисон… Я буду голодать целую вечность, но заработаю денег, чтобы купить тебе новую жизнь. В ней ты будешь любить себя. В ней вы с Джошем снова будете детьми. Чистыми и непорочными. В ней ты будешь купаться в море своих любимых кексиков и греться под лучами всеобщей похвалы. Я куплю тебе жизнь, в которой ты будешь счастлива, Элисон… Я убью ради тебя всех тараканов в мире, потому что знаю, как ты их боишься. Я убью ради тебя. Ты только не беги…

Я кричу. Просто так, без слов. Мне настолько больно, что я уже не чувствую порезов от стекла. Мне настолько сыро, что я ощущаю каждую каплю дождя.

Догоняю Элисон буквально в пяти метрах от купола. Падаю на землю, крепко схватив её за ноги. Она падает вместе со мной, но на этом «забег» не заканчивается. Девушка видит во мне далеко не свою соседку по комнате. Она смотрит на меня так, будто я единственное, что стои́т на её пути к свободе. Она издаёт агрессивные звуки, кричит, перебивая шум ливня. Я начинаю пятиться назад, а она поднимается на ноги. Несётся ко мне, яростно хватает меня за волосы и пытается ударить ногой. Кое-как отбиваюсь от неё руками. Толкаю, повалив обратно на траву.
— Элисон, прекрати! Вспомни меня! Пожалуйста!
Но ни мой отчаянный крик, ни пощёчина не приводят её в чувство. Она кусает меня за руку, тянет на себя и встаёт на колени надо мной. Бьёт сначала ладонью. Потом кулаками. Потом плюет мне в лицо и снова оставляет на мне синяки. Я не успеваю даже закрываться. Всё лицо горит, дышать становится тяжелее, когда она садится мне на живот, перекрыв все пути отхода. Я пытаюсь столкнуть её. Пытаюсь дотянуться до её волос или хотя бы сгладить боль от её кулаков. Чувствую, как холод от капель дождя сменяется внезапным теплом. Это кровь. Моя.

— Элисон… — последнее, что мне удаётся прохрипеть перед тем, как девушка впивается руками в моё горло. Это не игра, не шутка и не угроза. Она хочет убить меня. Я вижу по глазам.
Надавливает сильнее. Кровь приливает к лицу. Я дёргают в безнадёжных попытках глотнуть воздух. Душить меня — у них с Джошем семейное. Лицо становится ватным, в ушах стоит жуткий гул, а глаза теряют фокусировку. Я не вижу её… Лишь тёмный силуэт и вода разъедают мои глаза. Я чувствую, как медленно теряю сознание. Я чувствую, как безумие Элисон передаётся мне в виде необъятного ужаса.

Умирать не больно. Я знаю. Я пробовала.
Умирать не страшно. Я чувствовала. Я помню.
Умирать… Странно. И очень грустно.

Руки отчаянно пытаются за что-то ухватиться. Я нащупываю на земле нечто твёрдое и тяжёлое и в надежде спастись из последних сил ударяю Элисон по голове. Хватка её ослабляется. Первое, что я чувствую — жуткий холод в лице, ведь кровь разом покидает краснючие щёки. С ужасным наслаждением вдыхаю воздух и подрывают с земли, когда Эл встаёт с меня.

— Прости… Прости, Элисон.
Приятное ощущение того, что всё закончилось, нежно щекочет сердце. Теперь, когда она слабее, я смогу спокойно довести её обратно до палаты, а там уже врачи знают, что делать.

Оборачиваюсь к ней.
Задыхаюсь.

Эл не вставала… Она рухнула на землю. Бездвижно и бездыханно. На её виске — открытая рана, наполненная кровью, которая стекает по её лицу и затылку и образовывает алую лужицу вокруг её головы.
Эл не вставала… Застыла в неестественной позе. Лишь наполовину прикрыла безжизненные глаза.

— Нет… Нет-нет-нет… Элисон, нет!
Падаю на колени, тяну дрожащие руки к ней, но не решаюсь прикоснуться. Меня разрывает на части. Всё тело то ли борется с паническими судорогами, то ли вовсе не борется, а медленно умирает. Кровь застывает в жилах, я сдерживаю в себе желание затолкать в глотку мокрую землю, чтобы унять боль, рвущуюся наружу. А крови всё больше…

Её волосы болотного цвета окрашиваются в красные, её бледная кожа то ли становится бледнее, то ли уже разлагается. Стеклянные глаза как будто бы смотрят на меня. Обвиняют. Кричат. И я кричу вместе с ними. Сжимаю в кулаках траву, склоняюсь к ней, лбом уткнувшись в сырую землю.

Убийца… Ты и без того была не достойна жить, а теперь отняла жизнь у достойного. Убийца. Никчёмный бесполезная тварь. Люди правы. Небо несёт смерть, и ты — тому доказательство. Тварь. Мерзкая грязь. Ты всё только портишь и разрушаешь. Лучше бы ты не рождалась. Лучше бы задохнулась ещё в утробе. Тошнотворная и жалкая.

Я бью себя по лицу, кричу и бью с новой силой. Рву глотку и волосы. Выворачиваю душу наизнанку, чтобы высыпать оттуда все осколки, но они так впились в плоть, что всё режут, режут, режут… Я хватаю с земли тот самый камень. Смотрю на него с дикой яростью и болью. Покрепче сжимаю его в руках, чтобы…

— Что ты наделала…?
Его голос останавливает меня. На секунду я замираю и оборачиваюсь к нему с застывшими на щеках слезами.
— Джош… Умоляю…
Он смотрит на меня с ужасом и непониманием. Переводит взгляд на сестру и нервно выдыхает воздух, не веря своим глазам. Если бы я только потерпела минуту… Он бы успел добежать… Наше окно не так далеко. А вот последствия прямо здесь.
— Я не хотела, Джош. Клянусь, я не хотела!
На коленях ползу к нему, чтобы припасть к его ногам и вымолить прощение. Но за такое не прощают. За такое дорога только на тот свет.

Ему противны мои прикосновения. Ему противна я. Он с отвращением отступает от меня. Или с ненавистью. Или в панике. Его боль прибавляется к моей, и от неё я уже не чувствую конечностей. У меня нет сил подняться, нет сил ещё раз посмотреть на Элисон. Убийца…

Сказка закончилась. Драконы съели друг друга, рыцари нанизали свои головы на мечи. Сказка закончилась. Принцесса умерла от кирпича, свалившегося с хрупкого потолка. Этот замок слишком старый, чтобы пережить ещё одну легенду.

Она была его вдохновением. Каждое утро укрывала его одеялом, ведь знала, что его привычка засыпать на подоконнике однажды доведёт до бронхита. Она была его последней сигаретой. Именно её хотелось выкуривать подольше, растягивать удовольствие. Она была его защитницей. Всегда оставалась на его стороне, даже когда он в корне не прав, даже когда рискует наломать дров.

Чьи-то поспешные шаги за моей спиной только усиливают панику. Дикарь всегда умел появляться вовремя, и этот раз — не исключение. Джош убил бы меня. Без промедлений.
Запах сырости смешивается с запахом сигарет, и я понимаю, что это не от соседа. В отличие от него, Ад тоже насквозь мокрый. И я боюсь подумать, что он был где-то здесь, всё видел и ничего не сделал.

— Без лишних движений. Успокойся, ладно? — он встаёт между мной и Джошем, пытаясь отвлечь его. Но парень даже не думает о спокойствии. Он смотрит не на Элисон. На меня. И в его глазах я вижу то же безумие, что было в глазах его сестры пару минут назад.
— Не вмешивайся, — процеживает сквозь зубы.
— Это была самозащита. Ты бы поступил так же.

Джош не выдерживает. Замахивается кулаком со всей силы, но благодаря ловкости дикаря промахивается. Я не успела уловить, в какой момент парни решили встать на моё с Элисон место. Ад ударил его в челюсть, Джош ответил ударом в живот и взял в захват. В их драке не было никаких щадящих пощёчин — только кулаки и чистая мужская жестокость. Хотя разница всё-таки была: если Ад пытался обездвижить противника, то Джош пытался убить. И дело не только в Элисон, но и в давно уже зародившейся ненависти.

— Я сказал, угомонись! — просьба перешла в приказ.
Ад подставил ему подножку, заставив Джоша упасть на одно колено, и ударил локтём в висок. Тот отшатнулся, тряхнул головой, справляясь с болью. На этом бы всё и закончилось, но парень поднялся, увернулся от очередного удара, с кулака разбил Айдену нос и, пока тот отправлялся, ещё раз ударил в живот.
— Прекратите! — то ли закричала, то ли завизжала я. Но они меня не послушали.
Либо Джош решил сбавить обороты, либо Ад, наоборот, прочувствовал сладкий вкус драки. Ударом в колено повалив брюнета на землю, он стал добивать ногами.
— Достаточно!

Когда дикарь остановился, отошёл на пару шагов и сплюнул кровь, а Джош не смог подняться с первого раза, меня переклинило. Я в эмоциях схватила тот же камень, оттолкнула их друг от друга и встала между ними.
— Я за себя, чёрт возьми, не ручаюсь! — трясу рукой с камнем, чтобы выглядеть более убедительно. — Хватит! Хватит крови… — голос становится тише, рука слабее. — Пожалуйста…

Слова перешли в шёпот. Шепот в безмолвный плач. Я виновато опустила голову, не зная, что теперь делать и в чём искать смысл. Мне не место здесь, и я даже не знаю, как избавить всех этих людей от себя без самоубийства. Разве что лечь в гроб вместе с Элисон. Моя совесть отлично справится с тем, чтобы изжить меня со свету.

Айден подошёл к девушке. Сел рядом с ней и приложил пальцы к её шее. Выждав какое-то время, глубоко вздохнул и обратился к нам:
— Она ещё жива, идиоты.

Никто и никогда в жизни не сможет понять то, что я ощутила в эту минуту. У меня не было сил радоваться, я даже не сдержала слёз, но внутри ощутила настоящую палитру эмоций. Это и счастье, и облегчение, и просто искренняя радость. Ещё раз посмотрела в глаза Элисон. Они такие же пустые и стеклянные, но теперь я хотя бы знаю, что эта пустота не гробовая. Это стекло — не окно в небо.

Я куплю тебе новую жизнь, Эл… Теперь-то я знаю, что у меня есть на это шанс.

Айден, видно, хотел взять Элисон на руки и унести подальше отсюда, но Джош оттолкнул его, злобно прорычал: «Не тронь!» — и сам позаботился о сестре. Он так трепетно прикасался к ней, что сомнений у меня не осталось — вот его смысл жизни. Ни я, ни закат, ни сигареты, ни портреты. Только Элисон.

А вот у меня сил просто так уйти не было. Я замерла на месте, как и ком в моём горле. Промокла насквозь, замёрзла до ужаса. До сих пор сжимая камень в руке, смотрела в никуда и на всё одновременно. Я помню боль, которую испытала от потери Лесли и Маркуса. Помню, как я целыми днями молчала и как много думала. Мы с Энди так и не поговорили о случившемся. Мы никогда не говорили «о случившемся». Для меня стало нормой молчать о том, что скребёт на сердце, но сейчас хотелось орать во всё горло. Я смотрю на Ада. Он не тот, на кого хотелось бы всё это вывались — ему и самому достаточно боли за спиной. Истерически улыбаюсь и снова опускаю глаза.

— У Вас кровь.
Он вытирает нос и губы рукавом кофты. Бессмысленно.
— У тебя тоже.
— А ещё от Вас воняет сигаретами.
Он осматривает меня с ног до головы, думая, что бросить мне в ответ.
— Туше.
— Не курите больше, — мои слова заставляют его нахмуриться. — Вам не идёт.
В ответ он только многозначительно хмыкнул.

То ли дождь усилился, то ли мне так хотелось поскорее отмыться от произошедшего, что стало казаться, будто всё налаживается. Мы стоим вдвоём под ливнем, избитые с ног до головы. Завтра мы придём на пары, и физик, посмотрев на наши синяки и ссадины скажет: «Не так я представлял себе последствия нашего уговора», а половина колледжа пустит слухи о «горячей ночке».

Говорят, боль делает сильнее. Пока я не чувствую даже прилива бодрости. Видимо, врут.
— Она точно жива?
Этот вопрос вырвался сам собой. Глупый и роковой вопрос… Айден перевёл на меня взгляд, в котором я отчётливо прочла подобие сочувствия. Он долго молчал. Мне всё стало ясно…
— Он бы убил тебя. Это был единственный способ его успокоить.
Я закрываю глаза. Слёзы сами собой стекают по щекам. Лучше бы убил. Это было бы честно. Следующие его слова я уже просто не слышу.
— Эй, шанс ещё есть. В её состоянии сложно нащупать пульс. Может быть, у неё просто сотрясение. А может, нет.

А может, нет…

Из разбитого окна, через которое мы с Эл убегали, показались фонари. Кто-то шастал по её палате. Скорее всего, медсестра смогла вызвать охрану.
— Именно поэтому нельзя ни к кому привязываться. Люди умирают. В нашем мире это нормально. Ты должна уметь выживать даже в одиночку.
— А Вы умеете? — вспоминаю то, как сильно он был привязан к своему статусу лидера и как сильно его подкосило его хвалёное «одиночество». Хотя в одном он оказался прав — многие дикари действительно прибегали к нему за помощью.
— Меня учили этому с самого рождения.
— Выходит, у Вас иммунитет на боль?

Из окна показалось одно дуло пистолета, затем другое. Тройка Небесных вышли на улицу и уверенно направлялись в нашу сторону. Ни я, ни Ад даже не дёрнулись.

— Ни у кого нет иммунитета на боль.

*****

В колледже много мест, в которых мне приходилось часто бывать. Есть такие, где я нахожу успокоение, есть такие, где останавливаюсь ненадолго перевести дух. Раньше меня радовало, когда директор принимал новых подростков. Я думала: «Ой, как хорошо. Еще группа людей, которые не умрут в голоде и холоде». Но теперь, когда эти новые лица заполняли собой буквально всё пространство, а конкуренция «на рынке оценок и Кастов» росла, стало не до смеха.

Ещё одно часто посещаемое мною место — кабинет директора. Здесь всё по-старому: темнота и скука. Хотя Ад так не считает. Он осматривает помещение так, словно оказался тут впервые. Он всегда так делает.

— Я не знаю, что произошло между вами с Эл, но ты расскажешь им правду. Не увиливая и не приплетая меня.
Я смотрю на его руку, испачканную в крови моей подруги по самое запястье, разбитый нос и сдёртые кулаки. Не укладывается в голове, как после всего этого ему хватает совести произносить нечто подобное.
— Вы, наверное, ещё и благодарности ждёте, да?
— Я жду, когда ты перестанешь искать приключения, и начнёшь думать перед тем, как что-то делать.
— Я всего лишь пришла навестить Элисон.
— А врачи «всего лишь» пропустили тебя во время тревоги. Никогда не поверю.

Его слова застряли в моей голове болючей занозой. Словив себя на мысли, что моё лицо превратилось в подозревающую гримасу, я попыталась расслабиться.
— Тревоги? Пару секунд назад Вы сказали, что не знаете, что произошло.
Он хмыкнул и выгнул брови. После — опустил взгляд на чудоковатую фигурку в виде мультяшной сабачонки, которая держит в зубах такой же чудоковатый плакат. «Честен с собой — честен с миром,» — гласила надпись, больше напоминающая какой-то лозунг. Парень многозначительно кивнул в её сторону. Что бы это ни значило, я подала ему чёртову собаку, которую он тут же начал крутить в руках.

— Люди не сходят с ума на пустом месте, Твистер. Никакая кома и никакой наркоз не может привести к тому, что сегодня творила Эл. Подумай над этим.
Айден так аккуратно и бережно ощупывал фигурку пальцами, что в какой-то степени я ей позавидовала. Его прикосновения ко мне обычно заканчиваются либо синяками, либо принуждением. Вещи дикарь любит явно больше, чем людей.

— Это всё Вы…
Он всё-таки нашёл на фигурке хитро-спрятанную крышку.
— Ничего личного. Я и сам не хотел бы для Элисон такой участи. Но ещё меньше я бы хотел, чтобы её полоумный братец кромсал из-за неё всех, кто мне полезен.
— Это Вы вызвали у Элисон приступ! Поэтому Вы оказались рядом! Тот препарат, который Вы купили у Барта… Я должна была догадаться. Но откуда Вам было знать, что она рванётся к куполу?
— А куда ещё? В коридоре толпы врачей, она не ломанулась бы туда даже в здравом уме. А на улице единственный путь к свободе — пустоши. В таком состоянии мало кто вспомнит про электрический барьер.
— Но зачем всё это?
— Потянуть время, — он пожал плечами, будто это было что-то очевидное. — Джош увидел бы, что она умерла ни от рук Барта, ни от моих. Конечно, это бы его не остановило, но так у меня хотя бы было бы время сделать задуманное, пока он оплакивает Эл.

Во мне боролось два чувства: разочарование с удушающей злобой. Элисон доверяла ему. Она говорила, что он один из немногих, кто смотрит на неё как на бесполую собеседницу, а не красивое тело. Оказалось, в его глазах она была не только без пола, но и без права на жизнь. Просто пешка, которой суждено упасть, защищая короля чужой команды. Неужели теперь за её головой охотятся самые опасные белобрысые гении колледжа? Неужели не я причина её предсмертного состояния? Теперь я не знаю, кого винить.

— Тогда Вы могли не останавливать Джоша. Он ведь видел, что это я чуть ли не прикончила её. Он бы переключил свой гнев на меня.
— В следующий раз именно так и сделаю.
— «В следующий раз»?!
— Никто не умеет портить мои планы лучше тебя, Твистер. Однажды меня убьют, и теперь я уверен, что это случится из-за тебя.

Всё это время он что-то зажимал пальцем на фигурке. «Если хочешь что-то спрятать, оставь это на самом видном месте». Видимо, об этом думал детектор, когда ставил на столе прослушку в виде мультяшки.

— Я достаточно навидался несправедливых смертей. Элисон когда-нибудь всё равно доконала бы себя наркотой, а вот Барт умрёт незаслуженно. Я не позволю убить его. Это будет правильно, и мне плевать, если кто-то считает иначе.

Мне показалось, в его словах была не только жажда справедливости. Ад не подпускает к себе людей, но когда мы гостили у Барта, я заметила, как он вёл себя гораздо более расслабленно. Может быть, это не назвать дружбой, но какая-то доля доверия у дикаря к Барту точно есть. И это не могло бы не радовать, если бы из-за этой «дружбы» не пострадала Элисон.

— А я не позволю убить Эл, — говорю строго. Настолько серьёзно, насколько могу. — Делайте, что хотите, но не смейте трогать моих друзей. Я Вам не прощу.
На его лице появилось что-то, напоминающее издевательскую полуухмылку.
— Кажется, ты не до конца меня понимаешь, Твистер. Я намного хуже, чем ты меня себе вообразила. Когда я ставлю цель, я привык добиваться её любой ценой. И если на моём пути станешь ты… — он молчал несколько секунд, смотря точно в мои глаза. — Я поступлю так, как считаю правильным. Даже если «правильно» будет тебя убить.

Даже лампы в помещении в этот момент замигали. Засомневались, стоит ли дарить свет нам — людям, которые погрязли в черноте. Его слова ни капли меня не удивили — он всегда был человеком, который не смотрит по сторонам, когда идёт по своей жизненной тропе. Но почему-то я почувствовала печаль. Искреннюю и непоправимую. На его пути я просто камень, которым удобно пару раз запустить кому-то в голову или пнуть для развлечения. Однажды меня просто оставят позади.

«Почему тогда ты столько раз меня спасал?» — застыл вопрос в голове. Задать его вслух я так и не решилась.

— А что на счёт Джоша? Почему бы Вам с ним тоже просто не поступить «правильно»?
Он задумчиво опустил взгляд. Фигурка в его руках уже перестала его интересовать, и теперь он просто смотрел куда-то вперёд.
— Его нельзя убирать.
Он снова как-то загадочно замолчал. Мне не хотелось говорить об убийства, а уж тем более, если в этом разговоре роль играют имена моих друзей, но его молчание никогда не умело жить в мире с моим любопытством.
— Почему?
— Я сейчас скажу тебе одну вещь, но прошу, не беги опять, сломя голову, в поисках правды. Это просто моё предположение. Не больше.
Обычно его предположения это синоним слова «истина». Ад не ошибается. У Ада мозги на месте, в отличие от меня.

— Я сегодня заметил кое-что. Джош… Имеет доступ к защищённой информации. И дерётся не так, как обычные местные парни, использует не такие приёмы. Его как будто учили этому. Я даже уверен, что он мне поддавался.
— И как кто же он дерётся?
Я отнеслась к этому немного скептически. Мало ли как парни дерутся. У каждого свой учитель, и я уверена, что Джоша отличает разве что его поехавшая крыша и желание мести. Но Айден почему-то считает иначе. В ответ на мой вопрос он какое-то время смотрит на меня строго, еле заметно играя жевалками. Думает перед тем, как ответить. Сомневается.
— Как Небесный.

Время замирает. В моей голове полная пустота, она словно не позволяет его словам коснуться меня. Отвергает эту мысль, как инородный предмет. Я смотрю на парня как на безумца, а он на меня — как на человека, только что вернувшегося с похорон родственника. Нет… Нет-нет-нет. Это невозможно. Я не могла всё это время жить с Небесным. В их ряды не берут психически нездоровых. Ведь не берут же? Ад просто человек, он тоже умеет ошибаться. Ведь умеет же? Пожалуйста, пусть умеет. Пусть научится.

— Три… — произносит дикарь и голыми руками ломает фигурку. — Два… — оборачивается в сторону двери и поднимает руку, чтобы театрально щёлкнуть пальцами. — Один.

Щелчок. В дверь вламывается директор. Сегодня он в плохом настроении и явно не рад нас видеть. Так же, как мы не рады видеть его. Он в сером костюме с жёлтым галстуком, явно завязанным на скорую руку. Помню, как-то в библиотеке я натыкалась на краткое пособие о том, как стоит сочетать одежду. В одной из глав были разные способы завязывать галстуки, которые, кстати, я недавно опробовала на Эдди. Теперь он у меня модник с шапочкой из фольги и галстуком из красной ленточки.

— Опять вы… — мужчина тяжело вздыхает и потирает переносицу.
Смотри он на нас с нескрываемым отвращением. Выглядим мы так себе. Целиком в грязи и ссадинах, а у дикаря ещё и руки в крови.
— Почему, когда что-то ломается или кто-то калечится, вы оказываетесь рядом?
— Весь мир — сплошной сломанный калека. Мы не можем не быть рядом.
— Не поясничай! — рыкнкл мужчина и отобрал у Ада свою фигурку.
Директор громко плюхнулся на стул и на секунду прикрыл глаза. То ли настолько не хотел нас видеть, то ли надеялся, что мы чудесным образом исчезнем, когда он поднимет веки.
— Чёртовы подростки… — устало прошептал он, тяжело вздохнул и посмотрел на нас. — Давайте закончим с этим побыстрее. Не вижу смысла верить ни единому вашему слову, но протокол требует изъяснений, — он многозначительно посмотрел на меня, чтобы я начинала рассказ.

— Я хотела проведать подругу. Элисон Леруа. Оказалось, она была в состоянии приступа, из-за чего взбесилась, разбила стекло и сбежала через окно.
— Стоп, — сказал мужчина и перевёл взгляд на парня.
— Я был на улице, — коротко ответил он.
— Что ты там делал?
Айден закатил глаза. Всегда терпеть не мог допросы.
— Хоронил попугайчика.
Мужчина в очередной раз покраснел от злости. В такие моменты он напоминал мне тарелку того мерзкого супа из красной фасоли, от которого вечно что-то застревает в зубах.

— Надо думать, синяки у тебя от тяжёлых похорон образовались?
— Твистер поранила ногу, пока перелезла через окно вслед за Элисон. Я пытался помочь, — он покрутил в воздухе окровавленной рукой, а мужчина потребовал от меня продолжения.
— Я испугалась. Подумала, что кто-то ещё из больных собирается на меня напасть. Ну и врезала ему.
— А… — директор озадаченно указал рукой на мои побои и так же озадаченно посмотрел на дикаря.
— А у меня сработали рефлексы.
— И что, вы подрались?
Я пожимаю плечами, а Ад только подтверждающе выгибает брови. Если бы мы действительно подрались, мы бы мокрого места друг от друга не оставили.

— У меня есть информация, что перед тем, как навестить подругу, Вы, Ниана, обманули мед персонал и сломали имущество лазарета.

Я вспоминаю тот телефон медсестры в виде зеркальца, который я смачно швырнула в конец коридора. Вряд ли он стоил дорого. Это ведь обычная рация.
— Я вынужден выписать Вам штраф за порчу имущества. С Вас пятьсот Кастов. Плюс к этому, было замечено, что последние несколько ночей Вы провели вне стен своей комнаты. Итого, на Вашем счету… — он делает долгую паузу, кликая на экран своего навороченного мобильного и создавая атмосферу похлеще, чем дробь барабана. — Минус тысяча сто восемьдесят Кастов. Поздравляю.
Я лишь устало закрываю глаза. Это конец. Мне в жизни не заработать столько оценок, а последние два дня полной голодовки уже дают о себе знать.
В шоке даже Айден. Боковым зрением я вижу, что он смотрит на меня, но от стыда не решаюсь посмотреть в ответ.
— Ваш счёт часто выходит в минус, Ниана. Хочу предупредить, что по новому закону, если минус держится на карте дольше трёх недель, студент «вылетает». Уверяю, Вы не хотите знать, что обозначает это слово.
— Что на счёт меня? — Ад сменил тему, и я мысленно поблагодарила его за это. Ещё минуту этого позора я бы не вынесла.
— А ты штрафов не боишься, поэтому в качестве твоего наказания — сделать для лазарета ещё три экземпляра. Бесплатно. Я бы вас обоих посадил в клетки к чёртовой матери, но это решение принимать уже не мне.

Удивительно, как десять минут жизни могу так сильно перевернуть целый мир внутри. Элисон манипулирует не только Барт, Джош подозревается в Небесничестве, а я скоро умру от голода. Для полноты списка не хватает ещё какой-нибудь шокирующей новости.

— Постойте. В каком смысле «уже не Вам?»
Ад, как всегда, остаётся собой в любой ситуации, а я в этот момент захлебываюсь завистью. У меня же в голове такая перегрузка, что я даже забываю, как разговаривать.
— К сожалению, в самом прямом. Меня в скором времени уберут с должности. В G-27 не довольны нашей работой: высокая преступность, коррупция… Кто бы подумал, что управлять кучкой подростков окажется так трудно. Вы взрослее, чем прошлое поколение в вашем возрасте. Я этого не учёл.
— И кто встанет на Ваше место? Посыльный из Полосы?
— Что такое посыльный? — спрашиваю у него громким шёпотом, но дикарь лишь отмахивается от меня.
— Скорее всего. Пока этот вопрос решается, присматривать за всем будет какой-то малолетний Небесный сопляк. Он ещё прилетал с новостями, когда вы только попали к нам.
— Неужели? — с показным интересом переспросил Ад. — А не тот ли… как же его имя… Эйдан? Энди?
— Да, как-то так.

А вот и та самая «недостающая новость»… На этом моя голова уже готова была взорваться. Будто бы запихни в неё ещё хоть одно слово, хоть малейшую лёгкую информацию, разлетится кусочками по всему кабинету. Энди… Энди-Энди-Энди… Его имя камнями врезается в мою стеклянную психику. Как? Как такое возможно? Чем он так выслужился перед Сандемом, что из рядового Небесного стал управляющим Небесным? Или он как-то подстроил это, чтобы вернуться сюда? Неужели из-за меня?

— Грядут перемены. Новые люди начнут наводить новые порядки. Хаоса не избежать, верно?
— Верно, — устало выдохнул мужчина и облокотился о спинку стула.
— Я мог бы помочь Вам. Люди здесь терпеть не могут G-27. Многие потеряли тех, кто дорог. Всего пара моих слов, и их голоса сольются в один. А под ним уже прогнётся даже Сандем. Скажем так, мне тоже выгодно, чтобы у руля были Вы, а не кто-нибудь другой.
— И как же, позволь узнать, ты собираешься это сделать? — директор деловито поставил локти на стол и сложил пальцы в замок.
— Каждый день перед завтраком Вы заходите в кабинет и проверяете все ящики стола. Вы не боитесь что-то потерять, но Вы опасаетесь, что Вам подкинут туда взрывчатку или что похуже. В столовой Вы всегда садитесь у стены. Вы никогда не пользуетесь столовым ножом, но всегда берёте его вместе с остальными приборами и кладёте на край стола у прохода, чтобы обороняться, если на Вас кто-то вдруг нападёт. Когда Вы проходите крестообразные коридоры, всегда оборачиваетесь по сторонам. Я сомневаюсь, что это старая привычка оглядываться при переходе через дорогу. Вы боитесь. Вы всегда ждёте нападения. Значит, кто-то охотится на Вас. Значит, вы сделали что-то, за что Вас хотят убить, но Вы не знаете, кто именно.

Закончив, Ад повторил движения директора — подвинулся к столу и сложил руки в замок. Он смотрел именно тем взглядом, которого я всегда боялась. Так, словно видит тебя насквозь.
— Я наблюдателен. Если я знаю столько всего про Вас, представьте, как много секретов студентов мне известно. Сначала я попробую призвать их уговорами. Надавлю на больное — на их потери, страхи и пустые желудки. Если не получится — заставлю. Под страхом вскрытия секретов люди пойдут на что угодно. Даже на поддержку тирана вроде Вас.
— У меня есть идея, — я произношу это тихо, но, как ни странно, они оба обращают на меня внимание и умолкают, позволяя мне высказаться. — Вы ведь практикуете иллюзорные испытания. Иногда даже сложно отличить реальность от голограмм. Что, если погрузить всех в иллюзию и показать людям что-то, что переманит их на Вашу сторону? К примеру, сделать так, чтобы они увидели, будто бы система уже изменилась и в плохом смысле. Все взбунтуется, будут требовать вернуть прежний порядок. Будут голосовать за Вас. Ад придумает, как одновременно ввести весь колледж в иллюзию, а Вы потянете время перед приездом… Энди.

Мужчина заговорщически улыбнулся и, кажется, совсем расслабился. Его мысли были уже где-то далеко, а глаза так и сверкали злобным ярким огоньком. Похоже, наши предложения его очень заинтересовали.
— Одну минуту, — сказал директору Айден. Я еле удержалась на стуле, когда он схватил меня за предплечье и потащил за собой.

Мы вышли в коридор. Парень оставил дверь приоткрытой и заговорил полушёпотом, но с такой интонацией, будто кричал.
— Ты что творишь? Зачем ты лезешь?
— Вы сами начали обсуждать дела при мне! Я просто хочу быть полезной.
— Почему? Ты даже не знаешь, ради чего я делаю всё это.
— Но я знаю, что что бы это ни было, оно во благо. Я знаю Энди. Директор и правда лучше справляется со своим делом, чем это будет делать он. К тому же…  Вы не стали бы в самом деле угрожать сотням людей, если бы у этого были корыстные цели. Вы не такой человек.
Он был так близко ко мне, что я не смогла не заметить, как дрогнул нерв на его лбу. Айден задумчиво опустил взгляд и сжал губы. То ли хотел сказать что-то, что меня разочарует, то ли вовсе не знал, что сказать.

— Разве нет...?
Его молчание только сильнее напрягало меня. Решив не мешать ему думать, я умолкла.
— Может, ты и права.
Я никогда не видела фейерверков. Наверное, до этого момента. Теперь они то и делали, что взрывались в моей голове, создавая настоящий праздник для моей души. Я еле сдержалась, чтобы не улыбнуться или захлопать в ладоши. Он правда сказал это? Правда изменил своё мнение из-за моих слов?
— У людей должен быть выбор. Даже если это будет ошибкой.
— Я думаю, именно так и должен рассуждать настоящий лидер, — всё-таки улыбнулась я. — Может, с Вами больше нет Вашего народа, но однажды они поймут. И будут благодарны.

Айден глянул на мужчин, стоящих недалеко от нас. Уже и не угадаешь, охранники ли это или Небесные. Они стоят неподвижно, крепко держа в руках автоматы. Удивительно, как эти тяжёлые каски и бронежилеты ещё не утянули их под землю.

Парень сомневается. Я вижу это по тому, как его взгляд мечется между дверной ручкой и табличкой с надписью «Дирекция». Потому решаю поддержать.
— Всегда есть другой способ. Вы столько раз выходили из ужасных положений… Этот не станет исключением. Чего Вы опасаетесь?
— Если он уйдёт с поста, у меня больше не будет возможности достать нужную мне информацию. У него самый длинный язык из всех, кто связан с G-27. Только он и сможет рассказать то, что мне нужно.
— Даже если его заменят, он ведь никуда не денется.
Ад недоверчиво сощурился, как бы говоря: «Ты правда в это веришь?»
— Когда его заменят, его место будет под землёй.
— Тогда нужно всё сделать до того, как это произойдет! Вы будете винить себя за то, что не дали этому месту шанс стать лучше. Никакая информация не стоит угрызений совести. Вы ведь всегда старались поступать правильно. Что изменилось?

Парень как-то странно осмотрел меня и будто бы снова сдержал улыбку.
— Ты напоминаешь мне кое-кого, когда говоришь это.
Мне даже стало как-то грустно. Ему есть, кого вспоминать. Жаль, что так много дорогих нам людей теперь стали просто тёплым воспоминанием.
— Я думаю, этот «кое-кто» поддержал бы любое Ваше решение. Я тоже поддержу. Только прошу, сделайте выбор, который не изменит Вас.

На кону и правда большие карты. Убедить людей, что грядёт беда и вызвать бунт, не позволив даже увидеть, что такое другая власть, или оставить всё, как есть, позволив судьбе распоряжаться нашими жизнями. Может, станет лучше. Может нет. Но тогда все мы хотя бы будем знать, что от нас что-то зависело.

Он смотрит на меня с долей непонимания. Или восхищения?… Как бы то ни было, мне нравится этот взгляд. Может быть, лёд тронулся и теперь в его глазах я буду не просто наивной дурочкой, а кем-то, кто тоже имеет своё мнение. А может, это как раз очередные выбросы моей наивности.

— Вы скоро там? — нетерпеливо крикнул директор из кабинета
Скоро… Скоро окончательно спятим.

— Ладно. Плевать. Пошли отсюда.
Мы разворачиваемся и уходим. Это и называется правильным выбором. Мужчины за нашими спинами встрепенулись, попытались пойти за нами, но стоило Аду сказать: «Не рискуйте,» — как они тут же застыли на месте, непонятливо переглядываясь. Скорее всего, посчитали, что парень — какая-то важная шишка. Сказать по правде, кто бы угодно так посчитал. 

— Что ж, тогда… До встречи? Попытаюсь найти Элисон и узнать, в каком она состоянии.
— Я бы не рисковал. Она сейчас с Джошем, а он бы всё отдал, чтобы выпустить тебе кишки. Просто дай ему время.
Он прав. Одному небу известно, что сейчас творится в голове Джоша. А мне, видимо, стоит поискать новый ночлег, где он точно меня не найдёт.

Ад уже собирался уходить, но я догнала его. Наверное, чтобы отвлечься от всех этих мыслей, мне не помешает занять себя чем-то.
— Какие теперь планы? — как и всегда, еле поспевая за его шагом, торопливо проговариваю я, на ходу пытаясь струсить грязь с одежды.
— Привести тебя в порядок и заняться делами.
— Меня?! Вообще-то Вам досталось больше, чем мне.
— Мне идёт любой вид. К тому же, шрамы украшают мужчину.
— А хвастовство и размахивания кулаками тоже украшают мужчину?
Он вздохнул и как будто специально стал идти быстрее, чтобы заставить меня бежать за ним.
— Я думал вернуть тебе должок и самому чем-то перекусить, но у тебя, видимо, в планах накормить меня своими капризами.

Точно… Он ведь ещё неделю назад обещал купить мне поесть.
— Ладно, Ваш план лучше, чем мой. Но что потом? Я хочу помочь с этими «делами».
— Поможешь. Я как раз сделал штуку, которую надо на ком-то опробовать.
— И…?
— И Джош дал доступ к записям камер, на которых нужно промотать последние лет восемь.
— Мы кого-то ищем или что-то потеряли?
— Ищем. Человека по имени Джеймс Ривз.