Говорят, Новое время настало больше пятнадцати лет назад. Говорят, огонь был созданием дьявола целую вечность. Но когда люди погибали в языках пламени, мало кого интересовали цифры. Особенно Миранду.

Год назад у дикарей были те же порядки, но и больше послушания, ведь тогда на «престоле» восседал Джеймс. Отец Ада никогда не позволял своему народу выходить за ворота без предупреждения. Мир для дикарей заканчивался на территории лагеря, пока не наступало время вылазок.
— Прошу вас, остановитесь!
А для непослушных...
— Умоляю... Сжальтесь...
Мир заканчивался вовсе.

— Виктор Прайс. Приговорён к смерти за неподчинение. Джордж Коури. Приговорён к смерти за побег и предательство.

Тяжёлый сухой воздух сжигал лёгкие. Ноги проваливались в сыпучем песке, плотная ткань платья, ободранного в юбке, то и дело натирала кожу в области плеч и живота. Миранда вырывалась из цепких лап охранников и рыдала, не жалея горла и глаз. Её муж прямо сейчас стоял у пятиметрового костра, скованный и связанный веревками. Избитый и измотанный. Главарь дикарей и его сын не обращали внимания на беременную истеричку с огненными волосами, превратившимися в огромный спутанный клубок. 
К двум связанным мужчинам подошёл третий. Одет он был в какое-то бесформенное тёмное тряпьё и чёрную маску с двумя вырезами для глаз. Раньше таких, как он, называли палачами. Теперь гораздо проще. Пастух. Вырезал сбежавших «овечек».

— У Коури осталась семья, — наклонившись к отцу, тихо проговорил Айден и бросил взгляд на Миранду. Он сам понимал, что эта информация ничего не исправит, но словно ему нужно было сказать это вслух.
— Это будет уроком для других глав семейства.
— Она должна родить на днях. Гуманнее будет дать ему возможность проститься с...
— С дочкой? Которую он сознательно обрёк на сиротство? — Джеймс строго посмотрел на Айдена и положил свою тяжёлую руку на его плечо. — Однако. Поймёт, что потерял, покается... Да, ты прав.

Но и на этом всё не закончилось. Ребёнок ещё не появился на свет — солнце закрыли громадные зелёные тучи, не давая и лучику света пробиться к земле, да и Миранда не подавала никаких признаков готовности. Она лежала в лазарете и не знала, что происходило в этот момент.

У ворот в лагерь собрались люди. Толпы. То, что сейчас творилось, они видели впервые, и не сказать, что сильно этому радовались. Изгнание было вне рамок их закона. Никому никогда не давалось такого добродушного шанса. Почему-то Айден посчитал, что так будет лучше и для изгнанника, и для его беременной жены. Он подошёл к отцу со странным предложением, хотя в душе искренне называл это просьбой.

— Джордж Коури ведь не сбегал, верно? Он выходил за территорию без разрешения. Так почему бы не сделать из этого более... — он сощурил глаза и закусил губы, подбирая нужные слова. — Романтизированную казнь? Тучи стянули небо. Через пару часов пойдёт кислотный дождь. Раз уж Джорджу так хотелось свободы, пусть получит её. Прогоним с территории, закроем ворота и не пустим, пока не закончится ливень. После откроем ворота на два часа, чтобы успел вернуться, а в противном случае... — он изогнул брови, надеясь на отцовское понимание. — Преподнесём это людям как проверку на верность своему народу. Пускай привыкают к тому, что за правоту нужно бороться, а не умирать за неё.

Джеймс даже не изменился в лице. Ему понравилась идея, но не понравилась цель всего этого. Хоть Айден и пытался выставить всё за желание преподнести урок, его отец догадался, что всё это ради лежащей в лазарете девчушки с огненно-рыжими волосами. Тяжело носить под сердцем чужую жизнь. А ещё тяжелее — проститься с жизнью, которую от сердца оторвали.

Любила ли она своего мужа? Никто уже не узнает. Как бы там ни было, проливала слёзы вместе с небом, пославшим на землю кислотный дождь.

Прошёл год, а Миранда всё ещё не знает, что её мужу дали шанс только благодаря парню, к которому она прямо сейчас идёт по холодному пустому коридору. В последнее время в колледже всё чаще наступали дни, когда ученики дольше задерживались на занятиях. Из G-27 привезли новое оборудование, так что теперь администрация хотела поскорее испытать его на подростках и придумать новые жестокие задания с высокотехнологичными иллюзиями.

Миранда Коури. Девушка не самого большого ума, но и не самой маленькой настойчивости. Слабая, но безрассудная. Трусливая, но решительная. Она плотнее кутает себя в длинный халат и, по двести раз оборачиваясь по сторонам, подходит к двадцать первой комнате. Соседок Айдена сегодня здесь нет. В колледже они живут уже не первый год, так что и нагрузка по учебе на них больше. Сейчас они на занятиях.

Миранда стучит по двери два раза, потом делает паузу и снова ударяет кулаком. 21. Такой себе код, придуманный индивидуально для нее.

— Открыто, — моментально раздаётся в ответ, и девушка робко заходит в комнату.
Она была здесь гораздо меньше раз, чем Ниа, что кстати, не могло её не беспокоить. Скромная, но до чёртиков ревнивая.
— У меня не так много времени, так что давай ближе к делу.
Он не видел её. Стоял лицом к письменному столу и сосредоточенно рассматривал чертёж. Казалось, скоро его мешки под глазами сползут к скулам, а глаза закроются с секунды на секунду — настолько он выглядел уставшим. А вот говорил очень даже живо, выжимал из себя последние остатки бодрости.

— На это... много и не потребуется.
Она стыдливо опустила глаза, словно он даже сейчас пронзал её взглядом. А он до сих пор даже не обернулся.

Щёки покрылись румянцем, и даже на фоне пестрых цветных девичьих футболок, разбросанных по комнате, её лицо казалось самым ярким.

— Отлично. Слушаю тебя.

Она тяжело вздохнула. Холодный пол под босыми ногами как будто превращался в скользкий лёд, готовый прямо сейчас потрескаться. Ноги подкашивались.
В груди бешено бьётся сердце, но девушка даже не думает останавливаться. Или просто не думает. Смотрит на пол, уже двести раз перекрашенный в разные цвета. Давно уже потеряв голову, снова подставляет шею под руку палача без возможности себя контролировать. Покорно отдаётся непредсказуемым и волнительным чувствам. Перестаёт себя сдерживать.

Миранда тяжело и быстро дышит, медленно снимает с плеч тёплый халат, оголяя новые и новые участки тела. На хрупкие ключицы падает неестественный свет лампы, но не делает их менее прекрасными. Девушка опускает дрожащие руки, позволяя ткани упасть на пол. И только тогда, на звук, Айден оборачивается.

Её нижнее белье — единственное, что на ней осталось — обтягивает упругие женские прелести. Чёрные шёлковые кружева с тонкими бретельками подчёркивают бледность её тела. Её красивого оголённого тела. Девушка вбила себе в голову, что если не удаётся привлечь парня своей душой, то хотя бы её тело с этим справиться может. Вбила, что его любовь, видимо, можно заставить проявиться только так.

Она внимательно следит за его реакцией, и та её очень даже радует. Парень сначала как-то нервно сглотнул, потом полностью развернулся в её сторону и на пару секунд удивлённо поднял брови.
Ей нравился его взгляд. Нравилось и то, что он не стеснялся смотреть куда-то ниже её лица. Понравилось и то, что он закусил губы — она посчитала это хорошим знаком.

Делает неспешный шаг к нему. Медленно и беззвучно, словно боится спугнуть или испугаться самой. Он ничего не говорит, не делает. Лишь наблюдает за её действиями, но чем ближе она подходит, тем сильнее он заставляет себя смотреть исключительно на её лицо. Парень облокачивается о стол и крепко сжимает в руках его край. Чем ближе, тем крепче.

— Коль уж так всё сложилось... — она медленно проводит подушечками пальцев от своей шеи почти до самого солнечного сплетения, насильно приковывая его взгляд к движениям её рук. — Разумно будет, если каждый сделает то, о чём желал.

Неожиданно для парня, она берёт его за руку и ладонью кладёт на свою грудь. К сердцу.
— Давно оно уж так сильно бьётся. И всё больше плохеет с каждым днём.
— Я тахикардию не лечу. Ты дверью ошиблась, — говорит он, но не убирает руку.
— Тебе всё шутки, Ад. Напрасно ты так. Не на то себя тратишь. Не на тех девушек смотришь. Не к тому стремишься.

Её голос такой тихий и спокойный, что если бы не гробовая тишина, застывшая среди четырёх стен, её слова невозможно было бы разобрать. Бледные руки дрожат, Миранда всё ещё крепко держит его запястье, невольно впиваясь ногтями в его кожу. От прикосновения сердцебиение её учащается. В эту секунду он гораздо ближе, чем обычно, а вот чувство это совсем далёкое. Ранее не известное, но такое желаемое.
Парень сдерживает в себе желание презрительно ухмыльнуться, а вот свой взгляд сдерживать тяжелее. Девушка стоит слишком близко, а её белье слишком выделяется на бархатно-чистой коже. Слишком манит.
«Нет-нет-нет, это же Миранда. Это же чертова Миранда Коури. Только не она,» — думал он и, по правде, это единственное, что его сдерживало и не давало развязать себе руки. Это же Миранда... Переспать с ней — всё равно, что надругаться над младшей сестрой, хотя фактически девушка старше его на два года.

— Думаешь, знаешь меня лучше, чем я сам? Ладно, и на кого же мне смотреть? — Аду показалось это забавным. Давно уж пора притормозить, но...
Она нервно выдохнула и прошептала:

— Не нужно... Смотреть...

Она закрыла своей рукой его глаза и, голыми руками задушив собственную неуверенность, коснулась своими губами его полуоткрытых губ.

«Я влюблена в тебя».
Когда слезами пропитывалась подушка, на устах застывала горькая улыбка и одна лишь только фраза.
«Я влюблена в тебя».
Когда крик пронзал тишину, а стены содрогались от её нестерпимой душевной ломки, в комнате было ещё меньше места, чем в его сердце. Там слишком много камней.
«Я влюблена...»
А ты посмотри. Посмотри, как она погибает. Возможно, сегодня эти глаза не проронят ни слезинки, а возможно, завтра эти вены потеряют пару литров горячей крови. Загадочная грусть ломает рёбра. Сладкий вкус на губах. На гитаре был сыгран последний аккорд. Если эти чувства — игра, то только что были сданы все карты.

«В тебя»...

Её губы помимо её воли затрепетали, она крепче прижалась к нему, нерешительно положив свою вторую руку на его плечо. А он и не сопротивлялся. Замерла на несколько мгновений, боясь пошевелиться или оказаться в другом месте, с горечью осознав, что всё это просто очередной сладкий сон. Она осторожно обхватывала его губы, соскальзывая с них всякий раз, и тут же прижимаясь опять, напористо и плотно. Почувствовав тепло внизу живота, скользнула пальцами чуть ниже, медленно проводя ими по его груди, подкрадываясь к краю кофты. И только когда дошла до его ремня и сцепила вокруг бляшки свои пальцы, остановилась. Точнее, была остановлена.

Он резко и больно схватил её за запястья и убрал от себя её нетерпеливые руки. Старался не быть с ней грубым... сейчас... но сложно по-другому сдерживать того, кто сам не хочет быть сдержанным. Как можно спокойнее оттолкнул её от себя, отстранился от стола и встал в полный рост, подавив приступ слабости и вновь взяв ситуацию под свой контроль.

Девушка, испугавшись, еле вырвала свои руки из его хватки и отступила на пару шагов назад. Смотрела, бегая глазами, нервно дышала и проклинал себя за несдержанность. А чего она ожидала? Горячую ночку с главой дикарей? Нежности от самого Айдена?
Впрочем, так напряглась она напрасно — у парня не было времени на скандалы и поучительные лекции, а уж на интимные связи с кем попало — тем более.

— Забей свои мысли чем-нибудь более реальным, Миранда, — он постарался сказать это с меньшим отвращением, но не смог не выделить грубой интонацией её имя.
Пока девушка думала, как ей реагировать, он отошёл от неё и, подняв с пола её халат, вручил ей в руки, намекая на то, чтобы она ушла. Он понимал, что если ей прямо в лицо сказать о том, что ни один её волосок не объят его мыслями, она может сломаться.

Понимал и...
— Ты мне так же безразлична, как и всё, что ты для меня пытаешься сделать.
...Плевал на последствия.
— Я всё ещё не утихомирил тебя только из-за того, что ты одна из моих людей. Иначе бы я уже давно нашёл применение твоей любвеобильности.

Боясь поднять взгляд, девушка застыла. Всё, что ей сейчас оставалось — забрать свою вещь и надеяться, что этой ночью её же мысли не сожрут её с потрохами. Плакать хотелось. Но не моглось. Слишком устала быть несчастной.

— Я не хочу с тобой ссориться, Миранда. И делать тебе больно — тоже. Ты этого не заслужила.
Она обеими руками прижимает к груди халат и опускает голову. Уже второй раз он говорит ей, что она для него никто, и второй раз она покорно выслушивает это и молчит в тряпочку. А что ей ещё сказать?
— Но сделаю. Если ещё раз выкинешь что-то подобное, — он говорил так спокойно, словно отчитывал провинившуюся дочку. Казалось, будто он специально произносит слова таким голосом, чтобы случайно её не оскорбить. — Сделай одолжение. Уйди и позволь мне, в конце концов, спасти твою дочь, — на этих словах Миранда обратила внимание на чертежи, разложенные в хаотичном порядке по всей поверхности стола. Изображения сердца говорили о том, что юноша до сих пор бьётся за какую-то загадочную формулу бессмертия. Отсюда и его синяки под глазами. Времени становится всё меньше, а организм не успевает привыкать к таким нагрузкам.

— Я просто подумала, что тебе... — бормочет себе под нос и умолкает, когда замечает, что он смотрит точно ей в глаза внимательно и вдумчиво.
Он слушает её.

Не заставляй человека смотреть. Он откроет глаза только тогда, когда услышит, что ты здесь. Не делай глупостей. На небе бесконечно много вселенных, но чтобы уничтожить какую-то из них, слов нужно не так много.
Ты перестал быть искренним.
Ты перестал быть.
Думаешь, что твоё прекрасное далеко уже закрыло дверь перед твоим лицом, но не замечаешь, что в руке держишь тот самый золотой ключик.
Говоришь, что тебе надоело существовать.
Говоришь, что жить хочешь.
Как будто ты хоть когда-нибудь знал, что это такое. Как будто ты пытался.

Ты перестал быть искренним.

Миранда поспешно выбегает из комнаты, проронив напоследок нелепое «прости». По дороге накидывает на себя халат, проносится мимо своей комнаты. Бежит куда-то в сторону выхода из здания.
Хочется подышать.
Такая возможность есть далеко не у каждого выжившего в Новом мире, но вера в то, что она этого достойна, угасает с каждым днём.
«А ведь в мире есть кто-то более достойный, чем я, — думает она и каждый второй на планете. — А ведь есть люди, чьи проблемы в разы ужаснее, чем мои,» — думает она.
И каждый второй на планете. А потом перестаёт придавать своим проблемам какое-либо значение и замыкается в себе. Как и каждый второй.

POV: Ниа.

Ад соврал.
Кажется, скоро любое его упоминание в моих мыслях будет начинаться с этой фразы. Я так переживала, что же он сделал с Джошем, что ворвалась в нашу комнату как обычно сам Джош врывается в аудиторию во время лекции. Он делает это громко и даже почти эстетично. Чаще всего — с ноги, и это не из-за того, что руки заняты, а просто хочется ему так. Впрочем, парень всё делает не из-за того, что нужно, а из-за того, что хочется. Захотел — залез к тебе ночью под одеяло и сдавил в объятиях, захотел — потушил сигарету о подоконник, а потом дорисовал к сожжённомк участку древесины губы, изогнутые в грустном смайлике.

Когда я зашла в комнату, он сидел перед большим холстом бумаги с целой баночкой чёрных красок в руках. Не было на его лице ни синяков, о которых говорил Айден, ни малейшего намёка на то, что парень был избит.

Ад соврал. На самом деле, не похоже на него. Он не из тех, кто будет хвастаться своим физическим превосходством над кем-то. Мне так казалось...

— Опять в «библиотеке» была? — он сказал это со смесью грубости и грусти в голосе и отвёл от меня взгляд. Холст пуст, его выражение лица — тоже. Он не знает, что рисовать.
— С Мирандой общалась, — завралась конкретно...
— О, правда? — спросил он с наигранным удивлением и поднял брови, разбавляя краску водой. — Пару часов назад она вылетела из двадцать первой в слезах как ошпаренная. Босая и, кажется, даже голая. Это у него в комнате дресс-код такой? Вход только по предъявлению наготы? О чём же вы там втроём «общались»?
— Что ты несёшь, Джош? Это же Миранда. Она не могла...
— Зато он мог. Или ты думаешь, что златовласка — основатель клуба девственников?

На этих словах Джош безэмоционально ухмыльнулся и взял сигарету. Он всегда держал хотя бы одну «за ухом», что часто придавало его образу нотку бунтарства. Зелёная клетчатая рубашка, рваные чёрные джинсы, тёмные волосы... У парня есть свой стиль. Конечно, не он один в колледже носил что-то подобное, но так маняще это сочетание смотрелось только на нём.
— Знала бы ты, какие слухи стали ходить о нём в последнее время... — он загадочно поиграл бровями и замолчал, зажигая сигарету. — Но я, наверное, ещё немного поиграю в глухонемого, чтобы не портить твоё мнение о том, какие бывают извращенцы. Честно, Ниа, мне неприятно, когда мне говорят, что ты была у него. Люди сразу начинают думать лишнего, говорить лишнего... Но я знаю, что ты не из таких.
— Зачем ты контролируешь меня?

Не сказать, что мои слова как-то его потрясли или поставили в тупик. Он не отреагировал. Не прерывая зрительный контакт, молча поманил меня пальцем, призывая сесть рядом с ним на его кровати, и убрал холст за занавеску. Когда у Джоша наступал творческий кризис, он начинал рисовать разные символы на своей коже. Объяснял это так: «Из-за ссоры с бумагой, приходится мириться с собственным телом». В этот раз, рассекая выпирающие вены, на предплечье красовался рисунок странной пучеглазый птицы. Как же она называется... Софа?.. Фова?.. Перья её медленно перетекали в пепел, развивающийся по пространству вокруг. У Джоша были все шансы стать неплохим тату-мастером.
Если бы не настал конец света.

Я села рядом, а парень настойчиво потянул меня за руку, заставляя подсесть ближе. А рубашка то его опять расстёгнута...

— Мне... Мне нужно делать домашку.
— На сегодня твоё единственное домашнее задание — быть послушной девочкой, договорились?

Он внимательно рассматривает моё лицо, и только теперь я замечаю, что в его руках до сих пор лежит баночка с чёрной краской.

— Веришь мне? — спрашивает он с лёгкой улыбкой на устах и, не дождавшись ответа, макает кисточку в чёрную краску, а после — в шутку пачкает ею кончик моего носа.
Кажется, сегодняшним спасательным кругом в его океане творческого застоя стала я. Он подвинулся чуть ближе. Какое-то время внимательно изучал разные участки моего лица, очень редко опуская взгляд на мои глаза.

Джош задумчиво морщит нос, прищуривается и очень аккуратно проводит линию под са́мой моей бровью. Делает это настолько нежно, что по моим рукам и спине пробегаются мурашки. Я закрываю глаза. Частично для того, чтобы ему не мешать и частично из-за того, что просто не знаю, куда смотреть. Он слишком близко.
Иногда, чтобы сделать нужную тональность, Джошу приходится прикасаться к моему лицу пальцами, убирая лишний слой краски или намеренно размазывая её в нужном направлении. И когда он делает это, мне кажется, что в этот момент я была его самой любимой работой.

Я часто замечала, как парень смотрит на свои же рисунки. В этот момент в его глазах таится какая-то особенная искра. Это искренняя любовь к своему творчеству. Сейчас он смотрел на меня так же, и я боялась подумать о том, что такой взгляд в мою сторону может остаться у него навечно. А ведь тогда бы я была чертовски счастлива...

— Ты знаешь, Джош, недавно я случайно подслушала один разговор... — я решила развлечь его болтовней, чтобы не смущать нас обоих. — В колледже есть паренёк один. Каждый раз, когда он рассказывает о том, что в будущем у людей будет свобода и возможность видеть леса, над ним смеются. И мне жаль его... Мне всегда казалось, что мечтать о хорошей жизни это не порок. А выходит, что это такое же преступление, как и носить голубую одежду?
— Быть умнее других — тоже не порок, но умников никто не любит. Из зависти, — Джош говорит это, в очередной раз проводя большим пальцем, измазанным в краске, по моей щеке. От неожиданности я морщусь, и он улыбается от этого. — Я думаю, никто не любит мечтателей по той же причине. Кто-то настолько отчаялся, что уже просто не может себе представить хорошую жизнь. А у кого-то просто нет фантазии. Нельзя осуждать за это.
— Не любят умников из зависти? Поэтому ты ненавидишь Ада? — я говорю это в шутку, но, судя по лицу Джоша, он воспринимает этот вопрос всерьёз.
— Нет. Не из-за этого.

Он опускает руку и теперь просто сидит и смотрит прямо мне в глаза. Молчит. Скулы его на каком-то моменте напрягаются, и юноша тяжело вздыхает — видно, что не хочет об этом говорить. Зря я об этом спросила.

— Я расскажу тебе кое-что, но ты должна пообещать, что об этом никто не узнает. Это уже не слухи. Ты слышала что-нибудь про его отца?
Лихорадочно пытаюсь вспомнить все разговоры с Айденом и его окружением, но в голове не шумит даже обезьянка с барабанами, которая обычно сбивает меня с мысли в самый неподходящий момент.
— Златовласка не просто так увлекается железками. Его отец был чёртовым гением. Больше скажу, именно он участвовал в разработке и постройке бункеров, которые всех нас и спасли от солнечной вспышки.

Брови медленно поднимаются, я перестаю контролировать мышцы своего лица. Если это так, то в моей голове прямо сейчас всё затопило новыми вопросами, часть из которых к самому́ дикарю.

— Потом он, видимо, узнал что-то, что не должен был знать, и когда всех людей развозили по Полосам, он сбежал с приличной толпой людей. Многих тогда просто напросто расстреляли как предателей. Златовласка старший поднял настоящий бунт ещё до того, как открыли бункер. Так и появились дикари. Те, кто пошёл против политики. Предатели.

Многие вещи встали на свои места. Теперь было ясно, почему Небесные убивали всех, кто жил за пределами Полос. Отшельников считали теми самыми предателями, которые много лет назад просто сбежали от закона.

— Против политики? Какую политику ведут Полосы? За что убивать тех, кто против?
— Я не знаю, Ниа. А знал бы — не сказал. Это вещи, в которых нужно принимать сторону самостоятельно, а не слушать чужое субъективное мнение.

— Хорошо, тогда... При чём тут Ад?
— Потому, что он идиот. Такой же, как и его отец. Можно было бы спасти гораздо больше жизней, если бы он не пытался бороться с тем, что невозможно победить. Все эти бунты, протесты, скрытность... В его характере. Но это глупо. Сама подумай, если бы они не нахохлились как боевые петухи, их бы не посадили в клетки. Ты знаешь, сколько Кастов ему предлагали просто за то, чтобы сделать пару железяк? Тысячи! Да на такие шиши его народ пировал бы, а он всё боится, что... Да хрен вообще знает, чего этот параноик боится.

— Прекрати, Джош. У него есть причины не доверять никому. Если его отец что-то и узнал, то...
— В этом и суть, Ниа! — парень истерически засмеялся. — Обо всём, что я тебе сейчас рассказал, Ад понятия не имеет. Он даже не представляет, насколько влиятельным был его отец в первые годы Нового времени. Не знает ни про бункер, ни про то, что его батя в поте лица работал на Небесных. До поры до времени.
— Тогда нужно рассказать ему. Если он всё узнает, то...
— Разочаруется в отце, поднимет бунт и свалит вместе со своими калеками, перед этим уничтожив нахрен весь колледж.
— Глупости. Он не настолько импульсивный.
— Пока дело не касается его семьи.

Все его слова звучали вполне здраво. Теперь мне стоит готовиться к тому, что сомнения будут грызть мне глотку каждый чёртов день. А ведь если рассказать ему... Учитывая его ненависть к Небесным, узнав про то, что его отец работал на них, парень сломается? Поникнет? Я понятия не имею, что он сделает.

— Если обо всём не знает даже Ад, тебе откуда это известно?
— Скажу так, я иногда выполняю некоторые поручения директора, за что мне позволено знать чуточку больше. О тебе я тоже многое знаю. Думаешь, я врал, когда говорил, что могу сломать твою жизнь? В общем, вот тебе и ответ на вопрос, почему я его ненавижу.

Джош вновь взял в руки кисточку. По ощущениям, он нарисовал большие чёрные пятна вокруг моих глаз и провёл от них странные символы вниз по щекам. Теперь он принялся за мои губы.

— Ну, а ещё я ревную, — он сказал это максимально спокойно и ни на мгновение не оторвался от разукрашивания моего тела. — Ну это так, мелочь, — а потом широко улыбнулся, добив меня. — Я всё равно лучше. Вот он умеет сгибать верхние фаланги пальцев? Или доставать языком до локтя? Кстати, это отличный навык, но это я тебе чуть позже докажу. Маленькая ты ещё.
— Джош! — восклицаю я и заливаюсь смехом, от стыда закрывая лицо руками. Парень имеет отличный навык ляпнуть что-то подобное и заставить меня залиться краской.
Он тоже смеётся. Он тоже понял абсурдность своих слов.
— Прости. Я забыл, что ты не любишь пошлые шутки.

Сковав в груди своё хихиканье, пытаюсь успокоиться. Это единственный человек во всём мире, который заставляет меня искренне смеяться. Если раньше я не понимала, что нужно ценить близких, пока не потеряла их, то теперь я стараюсь впитать в себя эти моменты и дышать полной грудью, чтобы запомнить запах каждого из них. Запах счастья.
Перестаёшь задумываться о проблемах, когда рядом люди, которые помогают их преодолеть. Это выходит неосознанно. Сначала ты стоишь в луже, а потом встречаешь кого-то, кто приносит с собой две пары резиновых сапожник. И вот вы бежите по грязной воде, пускаете воображаемые кораблики. И вода уже не такая грязная, и сапожки уже не так нужны...

Когда я перестаю жмурить глаза, замечаю, что Джош уже не смеётся. Он смотрит на меня с тёплой улыбкой, как будто тоже наслаждается нашими «мокрыми от луж ногами». С каждым мгновением его улыбка становится всё меньше и меньше, пока лицо не приобретает абсолютно серьёзный вид. Это меня настораживает.

Парень пододвигается чуть ближе, берёт моё лицо в свои руки. Я вздрагиваю, когда он кладёт большие пальцы на мои губы, внимательно наблюдая за своими же движениями.

— Ты нравишься мне, Ниа, — почти шёпотом произносит он самые сокровенные и важные для меня слова и проводит пальцами от моих губ почти до самых ушей, растягивая на моём лице «улыбку» из чёрной краски. — Ты единственная, кто слушает меня и не считает поехавшим.

Я считаю, Джош. Ты поехавший настолько, насколько это даже не возможно. Ты абсолютно спятил, потерял рассудок и заблудился в своих же предположениях, потому что ни один нормальный человек не скажет, что влюблён в Ниану Твайстер. В кого угодно, только не в меня. Всё самое нелепое, глупое и абсурдное, что есть на свете, смешалось во мне. Букет комплексов, поражающий новые и новые комплексы, каждый день избивает моё лицо, душу и тело своими тяжёлыми и грубыми лапами. Я трескаюсь на части как карандаш, который от злости сломал Джош, когда в очередной раз Айдену пришлось сесть возле  меня в аудитории из-за того, что просто не было свободных мест. Я разрушаюсь медленно. По кусочкам.
Мне тяжело видеть, как люди ненавидят то, что есть только во мне. Я ненавижу цвет своих глаз
Мне тяжело верить в то, чего, возможно, даже не существует. Я ненавижу свои слепые ожидания и мечты о счастье в G-27.
Мне тяжело жить среди людей в разы умнее, красивее и лучше меня. Я ненавижу себя за неподготовленность к такому.
Мне тяжело. Но я тоже влюбляюсь в тебя, Джош.

Или в твой образ?

— Мне никогда не говорили такого, я... Не знаю, что мне... Сделать.
Парень улыбается, вероятно, посчитав меня забавной. Опускает руку, оставляя дорожку из нежных прикосновений от щеки до подбородка. Закусывает губы и пальцами второй руки заправляет выпавшую прядь моих волос за ухо.

— И всё нематериальное вдруг стало несущественным, а всё существенное заразилось материальностью, — задумчиво произнёс он и перевёл взгляд на грязное и пыльное окно. За ним не появилось ничего нового, но словно Джошу на глаза попалось что-то, на что он не обращал внимания ранее. Что-то, наверное, очень важное. — Ты знаешь, я заметил, что люди влюбляются в цитаты только тогда, когда осознают, что раньше не замечали их правдивости. А потом что-то происходит, и ты восхваляешь автора слов, как будто он сраный философ, познавший истину. Это глупо. Когда люди восхищаются книгой, а не сами собой, это глупо. Писатель просто смог найти слова, чтобы описать то, что ты не смог, хотя чувствовал. Вот только писатель всё придумал, а ты ощущал это на своей шкуре на самом деле. Это ты герой, а не он.

Он говорил всё таким голосом, будто пришёл к этому уже очень давно, но всё никак не мог с кем-то поделиться. Не мог так же болезненно, как я не могу оторваться от его профиля. Лица, застывшего в умиротворении и спокойствии. Когда Джош говорит подобные вещи, кажется, словно получает энергию от самого космоса, настолько он отдаётся собственным мыслям. Этим я в нём и восхищаюсь. На самом деле, я восхищаюсь почти всем, что есть в нём.

— Стало вдруг несущественным... — повторил он фразу, сказанную ранее. — Я встречался со многими девушками, Ниа. — на этих словах он опустил руки. — Красивыми, страшными, худыми, полными... Разговаривал с ними, гулял, играл, бухал, спал... И честно, многим даже пытался рассказывать то, что чувствую на самом деле. Что вижу на самом деле. Пытался транслировать им свои мысли, понимаешь? — он ухмыльнулся своим же словам, как будто эти его поступки были настолько глупыми, что вспоминать стыдно. — Да, ты постоянно молчишь, делаешь вид, что не веришь, иногда даже смеёшься, но... Я вижу, что ты понимаешь меня. И для меня это настолько... Необычно и... Блин, важно, — он нахмурился. Как будто не верил, что когда-либо скажет эти слова.
— А что, если ты ошибся?

Джош резко перевёл на меня взгляд, и в жизни я не видела настолько пустых и одновременно полных чувствами глаз. Он словно в этот момент испытывал всё: непонимание, надежду, уверенность, растерянность и даже нотку печали. И даже его вечно скрипящая кровать будто боялась нарушить тишину, а мигающая лампа в какой-то момент просто выключилась. Оставила нас как мотыльков, встретивших друг друга и влюбившихся в темноту. И погибших в ней же.

— Вдруг я молчу потому, что в моей голове сплошное пустое поле и ветер? Вдруг я действительно не верю, а смеюсь потому, что правда смешно?
— Ну... Поле — тоже хорошо, можно самому вырастить много чего интересного, — он улыбнулся и подмигнул мне. — Только не связывайся с Элисон, а то она в твоей голове устроит плантацию из марихуаны.

Я улыбаюсь и перевожу взгляд на дверь. Только что в неё раздался тихий нерешительный стук, словно кто-то побоялся поранить костяшки пальцев. Джош устало вздыхает — ему тоже не особо нравится то, что кто-то прерывает такой душевный разговор и такую чарующую атмосферу. Как только парень поднимается с кровати, я начинаю нервно облизывать не вовремя пересохшие губы, которые ещё не полностью разрисованы краской. Парень не раз бросал на них взгляд. Энди делал так же за пару секунд до того, как попытаться меня поцеловать. Но это ведь не Энди, это... Совсем-совсем другой человек с совсем другим взглядом на мир и на девушек.

Джош открывает дверь, и в комнату вваливается, как мне сначала показалось, огромный пакет на ножках, но потом я вижу зелёную макушку. Элисон кряхтит, не замечает Джоша, отталкивает его в сторону своим громадным пакетом и вываливает часть содержимого на кровать. Булочки, сигареты, косметика, одежда... Всё перемешано в куче. Счастливое лицо Элисон говорит о том, что из G-27 доставили новые припасы.
Парень попытался помочь ей разобрать пакет, но она снова оттолкнула его.

— Нет-нет-нет, малютка Джош. Здесь очень много острых предметов. А ты тупой. Феноменальный случай — противоположности не притягиваются.
— Откуда это у тебя, Эл?
— О, Ниа, тебе ещё столько предстоит узнать, — говорила она, запихивая новые вещи в забитый гардероб. Юбки падали на пол, девушка брала их, мяла в ком размером в кулак и заталкивали по углам.
Если вывалить на пол все вещи Элисон и начать скатывать их них шары, снеговик выйдет размером с два этажа — не меньше. А вместо морковного носа можно будет приклеить ту странную розовую резиновую палку, которую Эл прячет в самом верхнем ящике. Почему-то когда та выпала вместе с вещами, девушка широко округлила глаза и нервно спрятала обратно, словно никто не должен был её видеть, и как ни в чём не бывало подтянула свои колготки в широкую сетку.
— Вообще... В колледж новеньких привели. Загнали в аудиторию как овец нестриженных. Стрёмные такие... Я бы с ними не мутила.
— Ещё новенькие?! — удивился Джош.
— Что будет, если в колледже не останется места? Как-то многовато пополнений.
Элисон засмеялась.
— Ниа, такого точно не случится. В мире не так много людей. Живых в смысле. Даю левую сиську на отсечение, их там осталось пара сотен калек. И те дохнут от кислотных дождей.
Я чуть не ляпнула о том, что одна такая сотня до сих пор живёт в лагере дикарей, но думаю, вряд ли те были б рады, если бы кто-то знал о их численности. А Ад и вовсе прибил бы меня за утечку информации.

— Знаете, в чем ещё прикол? Говорят, среди них есть Грязь.
— Грязь? — спросила я, нахмурившись.
— Грязь, отбросы, гниль... Голубоглазых по-разному называют, ты разве не слышала? — она говорила настолько спокойным голосом, что что-то внутри меня поменялось местами. В горле встал ком то ли от шока, то ли от того, что такими словами люди называли бы и меня тоже, если бы знали.
— Нет. Не слышала.
— Ну короче среди них есть такой челик. Недолго он здесь протянет.
— И все эти вещи предназначались им?
— Вот ещё. Все они сворованы честным трудом. Значит, мои. Мамка знает, куда всё это деть, а вот тем долбикам вряд ли пригодится. Особенно тому смертнику.
— Хватит, Элисон, — строго сказал ей Джош, и девушка сначала удивилась, а потом недовольно скривила лицо и вернулась к своему добру.

Грязь... Гниль... Отброс...
И ещё куча синонимов, которыми обзовут вас за генетические особенности. Почему? Потому что вы родились не такими, какими нужно. Вот такой вот он — Новый мир. Маркус и Лесли не рассказывали о том, было ли такое явление до конца света. У людей было всё: воздух, леса, моря, животные. Вряд ли у них были причины быть настолько озлобленными, чтобы ненавидеть кого-то за особый цвет глаз или особый вид телосложения.

Ведь не было же, верно?..

Её слова меня обидели не так сильно, как-то, что заставило её так рассуждать. Ведь не с пустого места Элисон стала считать голубоглазых ничтожеством. Ведь это уже давно складывались такие понятия у тысяч и тысяч людей. Ведь не просто так. Теперь я знала, что моя соседка — точно не тот человек, которому можно доверить мой секрет. А вот Джош, кажется, к этому был более лоялен. Но мне лучше пока с этим не торопиться.

До следующего дня я старалась больше не вляпываться во всякие истории, а такое было возможно только тогда, когда я сплю. В пустыне. На другой планете. Другой галактики. Но я решила остановиться на сне, а потому, не снимая линз, уткнулась в подушку и покинула мир бодрых и энергичных. Джош расстроился. Он хотел в это вечер снова прогуляться по улице до нашего с ним места. Этим местом теперь считалось единственное на территории колледжа дерево. Вокруг него и трава казалась зеленее, и атмосфера лучше.

Будильник на наших новых гаджетах разбудил меня к началу второй пары — первую я решила пропустить. Я напоследок сжала в объятиях тёплое тяжёлое одеяло (с недавних пор мы пользуемся именно такими, ведь наступают холода) и лениво поднялась с кровати. Хотелось максимально прочувствовать сладость сегодняшнего утра. Я нащупала ногами мягкие мохнатые свежеукраденные тапочки,  которые Джош «позаимствовал» специально для меня. Потянулась, услышала хруст своих старых семнадцатилетних костей. Свет из окна падал в комнату через плотную серую шторку, окрашивая помещение в приятный матовый цвет. И только несколько небольших дырочек пропускали солнечные лучи прямо на пол. В таком виде пыль на нём даже казалась частью эстетической картины. Джошу бы понравилось.
Элисон всё ещё спала, а сосед, видимо, уже где-то шлялся. И вряд ли на учёбе — должно произойти что-то невозможное, чтобы он явился хотя бы ко второй паре.

Оделась, вышла, опоздала. Всё по сценарию.
Заприметила яркие рыжие волосы Миранды, сидящей за третьей партой рядом с двумя дикарями, один из которых положил руку на парту и, накрыв голову чёрным капюшоном, уснул.
Девушка приветливо улыбнулась мне и махнула рукой, а я с удовольствием приняла её приглашение. Всё, что нас с ней разделяло на скамейке — тот самый спящий парень.

— Почему не пришла на первое занятие? — шёпотом спросила она, широко улыбаясь.
— Выполняла миссию «проспать», — ответила я и ещё раз глянула на мальчишку, у которого, видимо, такое же задание на сегодняшние лекции.
— Тебе бы раньше ложиться почивать. Вон бледная какая вся.
Бледными станем мы все, когда в семь часов начнётся настоящее месиво. Надеюсь, в этом Ад мне все-таки поверит, придёт и что-то решит.
— А ты знаешь, я такая ж. Притомилась за последние дни. Нервы, суматоха... Дочку-то без конца на процедуры возят. Сердечко всё лихачит.
— И ты умудряешься ходить на учебу?
— Дак сама только пришла.

Преподаватель записывает на доске тему большими печатными буквами. Хорошо, что у нас проверочные задания — очень редко, иначе бы память моего телефона была забита уведомлениями о штрафах и долгах, а Касты в последнее время заработать очень сложно.
— Физика — не такой сложный предмет, если воспринимать его как игру. Так вот... Кто хочет поиграть? — спрашивает мужчина и оглядывается по сторонам в поисках желающих. Он уже давно заприметил самого лучшего ученика по его предмету среди всех студентов всех возрастов. Видимо, именно сейчас он и искал взглядом Айдена, который, кстати, никогда не прогуливал пары физики. До этого дня.

Не может быть... Хмурюсь, оборачиваюсь. Да нет, если бы он был здесь, Миранда бы села с ним.
В очередной раз смотрю на уснувшего на парте парня. Да нет... В его руке лежит ручка, как будто он уснул прямо во время конспектирования. Мало кто в колледже в принципе умеет писать... Смотрю на уголок тетради, выглядывающий из-под рукава кофты парня, и моментально узнаю почерк.

— Айден?! — громким шёпотом спрашиваю я скорее у Миранды, чем у самого парня и прислоняюсь щекой к парте, пытаясь увидеть лицо под капюшоном. А вижу только светлую чёлку.
— Кто ж ещё, — отвечает мне девушка и снимает с него капюшон, стараясь не тревожить.
Даже самые жестокие и опасные люди на чудом выжившей планете безобидны, когда спят. Режим выключенного Айдена — единственный режим, в котором он не параноит, не пытается никого спасти и не бесится в моём присутствии. Такой главарь дикарей мне явно нравится больше всего. Вот только... Уснул он явно не намеренно. Неужели его всё-таки доконали все те бессонные ночи и десятки литров крепкого кофе? Совершенно себя не бережет.

— Нужно его разбудить. Это ведь лекция по физике. Он... Расстроится, если поймёт, что пропустил её.
Не знаю, подходит ли для него слово «расстроится». Может, разозлится? Огорчится?

— Нет, — строго произнесла Миранда и нежно положила руку на его волосы. — Пускай спит. Хватит с него формул. Хотя бы на сегодня.
Она руководствуется заботой и любовью, а я — впервые, логикой.
Девушка запускает пальцы глубже в его светлые локоны, аккуратно и заботливо проводя по коже ногтями. Парень, похоже, сквозь сон чувствует это и автоматически поворачивает голову, подставляя шею. Это заставляет Миранду тепло улыбнуться. Кажется, на какое-то время его кожа даже покрывается мурашками, но он всё равно не просыпается. В здравом уме он бы ей такого не позволил. Ведь не позволил бы?
Даже отводя взгляд, она не убирает руку от его волос. Массирует, гладит, почёсывает — делает всё, лишь бы больше прикасаться к нему. Наверное, она получает от этого удовольствия больше него самого. Я замечаю, что на его затылке как-то неровно идёт линия, которая разграничивает светлые волосы с тёмными. Это даже не похоже на краску, это... Родимое пятно?!

— Кто умеет, запишите понятие, — скомандовал преподаватель, ощупывая мел в своих руках. Пальцы его уже полностью белые, но мужчину не особо это заботит. Так уж сильно он расстроился из-за того, что в аудитории ни одного умного неспящего ученика.
— Миранда, но ведь... — пытаюсь подобрать хоть какие-то аргументы, но в голову не приходит ничего. И я решаю сделать очередную глупость.

Включаю диктофон на телефоне, чтобы записать на него всю лекцию, достаю тетрадку и своим неумелым корявым почерком пишу всё, что диктует учитель. Конечно же, печатными буквами.
Проходит буквально минут тридцать. Мои руки быстро устают, я даже несколько раз роняю ручку из рук. Наверное, держу её неправильно, потому что усталость переходит в боль, но я продолжаю писать. Со стороны выглядит как конвульсия Баффи, когда он давится чем-то в школьной столовке, где его подкармливают получше студентов.

— Что ты делаешь? — в недоумении спрашивает Миранда, а я только пожимаю плечами на её вопрос. Я не знаю, что я делаю. Зачем я это делаю. Просто считаю, что надо.

Формула за формулой. Я стараюсь максимально точно перерисовать всё с доски, но иногда преподаватель вытирает всё с неё, не давая возможности дописать.
«Ты не заметила, что там было после равно?» — спрашиваю у девушки, а она отвечает мне теми же пожатиями плеч. И всё это записывается на диктофон.

На телефон приходит уведомление. «Недостаточно памяти». Приходится остановить запись. Очень быстро нахожу новую аватарку в списке моих контактов — а ведь если бы я не отправила сообщение с телефона Айдена на свой, у меня бы и не было возможности всё это провернуть. Отправляю ему только что записанное голосовое и включаю новое. Но тут же жалею об этом — в следующую секунду в кармане толстовки парня раздаётся громкая вибрация, а Миранда случайно касается его шеи. Обычно если она делала это, Ад реагировал как-то по-особенному — напрягал плечи или тяжело вдыхал воздух.

Теперь же всё это разом заставило дикаря проснуться...

Он почти моментально схватил девушку за запястье, откинув от себя её руку.
— Какого... хрена ты делаешь? — сонно спросил он, а только потом перевёл на меня прищуренный от яркого света взгляд, сильно хмурясь. Но в отличие от девушки, мне он ничего не сказал — незачем.

Мне стало действительно страшно, когда он надел кожаную перчатку, чтобы посмотреть, что же там пришло на его мобильный. Он разблокировал экран, открыл уведомления и нашу «переписку». С каждой мгновением и этапом его осознания происходящего его лицо менялось с сонного на шокированное и озлобленное. Он понял, что я спёрла его телефон и отправила смс, понял, что теперь у меня есть доступ к его номеру. И понял, что пора меня убить за это...

Он перевёл на меня взгляд так, будто мне уже сейчас пора брать пятки в руки (или как там звучала эта пословица) и бежать отсюда. И я тут же стала оправдываться.
— Миранда посчитала, что лучше Вас не будить, поэтому я записала на диктофон всю лекцию, — я указала на экран его телефона, — и законспектировала всё, что... Смогла, — пожала плечами и отдала свою тетрадь.
От шока он просто напросто не смог разозлиться на меня. Какое-то время недоумённо смотрел то на тетрадь, то на меня, пытаясь понять, зачем я это сделала и что мне от него за это нужно. А может, его шокировал сам факт того, что кто-то для него что-то сделал.

— Просто Вы никогда не пропускаете физику.
— Заметила? — с насмешкой спрашивает Ад, изгибая бровь и «изучая» мой конспект. — Твистер, «д» пишется в другую сторону, — делает замечание с интонацией аля «сколько раз это вдалбливать тебе в голову?» — Но спасибо, — произносит довольно странным для него тоном. — Правда.
— Если бы Вы научили меня писать, я бы могла делать конспекты, а Вам не пришлось бы ходить на лекции. Не тратили бы на это время.
Судя по тому, как он задумчиво посмотрел на меня, идея ему показалась неплохой. Хотя вряд ли он доверит мне такое.

Миранде не особо нравилось то, что мы смогли найти нить диалога. Она как будто хотела влиться в разговор, но, каждый раз открывая рот, снова замолкала. Надо сказать, её настроение сильно изменилось, когда парень проснулся. Она даже чуть отстранилась от него, перестала улыбаться, стала смотреть по сторонам. Словно что-то между ними произошло. В этот момент я вспомнила слова Джоша о том, что прошлым утром она в слезах выбежала из комнаты дикаря, при чём голая. Да не может быть...

Как гласило пророчество, должно произойти что-то невозможное, чтобы Джош явился хотя бы на вторую пару. Невозможное произошло. И он явился.

Как всегда, ввалился в аудиторию, будто он тут босс. Активно и слишком радостно помахал учителю в знак приветствия (переигрывает), без спроса вошёл и по классике жанра подсел ко мне.

— Осадки обещают! — громко сказал он, развалившись на своём месте и закинув руки на спинку скамейки. — Кому-то стоит надевать на голову что-то тёмное, а то перепутают со снежинкой и втопчут в снег. А это не так романтично, как кажется, — он не называл имён, но всем стало ясно, что эти слова адресованы Айдену.
— Судя по тому, что ты следишь за мной на каждом повороте, втопчут нас обоих. Вот только если я — снежинка, то тебя перепутают с собачьим гов...
— Ну ладно-ладно, златовласка, прости. Я не желаю тебе зла. Просто мне кажется, что ты очень милый, когда мёртвый.

— Вы можете хотя бы один день не собачиться? — вмешалась я. Их постоянные ссоры начали действовать на нервы даже мне. Не представляю, что творится внутри них самих.
Парни угомонились: Айден продолжил мой конспект в моей же тетради, а Джош решил занять себя разговором с парнем с другой парты. Со мной он не очень любил разговаривать в присутствии Айдена. Так уж сильно ревновал?
Признание Джоша до сих пор крутилось в моей голове, но вместе с этим там витали и сомнения. Судя по рассказам Элисон — Джош тот ещё дамский угодник, готовый начать лёгкий любовный роман для развлечения и поиска вдохновения. Это сильно меня останавливало. Я не знаю, насколько он честен ко мне.

Жизнь в колледже стала мне родной. Мысли об Энди стремительно покидали мою голову, а желание попасть в G-27 медленно росло с приходом нового дня. Новые друзья, новые проблемы, вопросы, испытания... Я настолько прониклась во всё это, что старая жизнь теперь казалась утомительной однообразной скукой. Из минусов только то, что от присутствия в моей жизни других девушек я сама медленно обрастаю комплексами. Всё больше изъянов замечаю на своём теле, всё больше корю себя за нелогичные поступки. Всё это не могут исправить даже гениальнейший картины гениальнейшего Джоша.

Пока он разговаривал со старым другом, я заметила за собой прилив скуки. Единственным моим развлечением стало наблюдение за тем, как пишет Айден. В такие моменты он всегда сосредоточен, совсем немного хмурит свои густые тёмные брови — ещё одно доказательство того, что по природе он брюнет. Его карие глаза разных оттенков быстро бегают по поверхности доски, когда он чего-то не понимает и пытается разобраться. Его челюсти напрягаются, когда кто-то из студентов неправильно отвечает на вопрос преподавателя — он знает, что он ответил бы верно. Парень перелистывает страницу назад и ещё раз смотрит на то, что было написано моей рукой. В этот момент я вся напрягаюсь, готовясь отвечать на вопросы или услышать хоть какой-то комментарий или, ещё лучше, похвалу. Но Ад молча пробегается взглядом по листу, вертя в руке ручку, а потом возвращается к конспекту. От этого я даже расстраиваюсь.

— Если я буду тебя каждый раз хвалить, ты зазнаешься, — видимо, услышав мой разочарованный вздох, объясняет Айден, не отрываясь от тетради.
— Я не завишу от Вас и Вашего одобрения, — стараюсь отвечать как можно строже.
— Похвально, — как будто издевается.

Прошло ещё минут десять. Скоро будет пятиминутный перерыв, а поэтому преподаватель разрешил нам посидеть тихо, ничего не делая. И либо скука Джоша вышла на новый уровень, либо ему просто не понравилось то, что Ад заговорил со мной. Брюнет поставил локоть на парту и упёрся кулаком в висок. Таким образом он видел всех, кто сидел за нашей партой. Недолго думая, мой сосед по комнате скомкал лист бумаги из чьей-то тетради в несколько больших шариков. Посидев несколько секунд в компании своего «оружия», он поставил один шарик перед собой и пальцами стрельнуть его в Айдена. Попал в шею.
— Упс.

Дикарю не сильно понравилась такая выходка, но он отбил шарик в ответ. А потом уже было неважно, что кому не нравится — они в самом деле стали играть в настольный футбол. Когда «мяч» вылетел за «зону», Джош жестами рук показал единицу, а потом — ноль. Очко в его пользу. Сидеть между ними и наблюдать за тем, как два абсолютно взрослых парня, одному из которых девятнадцать лет, а второму — не меньше, играют с бумажным мячиком, было как минимум странно. И забавно. Либо Аду тоже было скучно, либо он не хотел проигрывать тому, кто его раздражает. Кто бы мог подумать, что сегодня вечером эти два человека встретятся на специальной территории, чтобы драться толпа на толпу.

Я сижу, облокотившись о спинку скамейки. Мячик летает мимо меня, попадает в парней, отлетает, попадает в меня и всё по-новой. И так минут пять, пока преподаватель вытирает с доски формулы и пока счёт не ровняется до 4:4.

В один момент бумажка вылетает за пределы «поля». Джош показывает на себя, а потом жестами — пятерку и четверку в знак того, что он победил. Айден скептично выгибает брови и медленно показывает ему средний палец. Видно, что брюнета это злит — он напрягает челюсть, вздыхает и ещё раз показывает жестами пятерку и четверку, но уже медленнее и настойчивее. И чтобы поиздеваться над парнем, Ад в этот самый момент берёт новую бумажку и кидает её в до ужаса серьезное лицо Джоша. Тот морщится, а потом подрывается с места, схватив все бумажки и через меня тянется к дикарю, чтобы, наверное, запихнуть бумажки ему за шиворот или накормить ими, но не успевает. Учитель начинает кричать, на фоне звенит звонок, предупреждающий об окончании лекции, а одногруппники уже разнимают этих двоих «футболистов».

Игра окончена. Да здравствует новая игра, потому что сегодня вечером уж точно прольётся чья-то кровь.

________________________________
Полный комикс к этой главе вы можете увидеть в главной группе в ВК, поскольку ваттпад посчитал один из рисунков за неприличный контент.