Я за нелюбовь тебя простил давно.
Ты же за любовь меня прости…

© Валерий Меладзе.

Если бы за моей спиной стояла целая орда людей, которые в меня верят, то я бы, несомненно, победила в битве с жизнью и комплексами. Ну, а сейчас, пока за моей спиной находится только куча нераспечатанных пачек с приправами, я боюсь, что даже в битве за эту кухню я проиграю. Вон тому парню, которому достался ящик со столовыми приборами.

Директор наконец решил занять новичков работой. Из G-27 доставили припасы, одежду и кучу всякой всячины, на которую поглазеть никому не дали. Кто-то из «старичков» тоже решил помочь, ведь за это начисляли дополнительные баллы на карту. Как и предвидел наш учитель, их решили назвать иначе. Касты. За распаковку припасов нам всем обещали по десять Кастов, а за отличную оценку в учёбе — целых пятьдесят. Но все это мелочи, потому что даже самая банальная добавка в столовой теперь тоже была платная и стоила сотню баллов.

Естественно, на распаковке даже близко не пахло Джошем и Элисон. Вечно отделённые от мира сего, они не считали нужным выполнять приказы начальства. Да и на что им зарабатывать? Всё, что им нужно, они могут украсть или взять благодаря своим связям в колледже. А вот дикари, как ни странно, были здесь в полном составе. Миранда вместе со мной распаковывала продукты, Айдена заставили заняться бумажной волокитой, а остальных ребят — разгрузкой и ванными принадлежностями. Даже соседки главного дикаря были здесь. Одна из них не отходила от отражающих поверхностей по типу чайников и зеркал, а та низкая серая мышка трудолюбиво помогала повару.

Работа так и кипела, но вот в голове у меня не было места всем этим лавровым листам и чёрному перцу. Я думала о том, как поговорить с Мирандой. Сегодня среда, прошло уже три дня с того разговора о загадочной королеве дикарей по имели Лилит. Ровно столько же дней прошло с разговоров о дочери Миры, а саму девочку я до сих пор не видела на руках у её вечно печальной мамы.

— Как там Эбби? — как бы невзначай спросила я, а девушка миролюбиво улыбнулась, не отрываясь от своей работы. Хорошо, что мы были почти в самом тихом уголке кухни. Здесь нас никто не слышал.
— Растёт не по дням, а по часам. Ты-то как? До сих пор стыжусь за… — она сделала паузу и посмотрела на мои руки. Синяк уже превратился в жёлтое пятно, больше похожее на аллергию, так что я его уже не прятала. — За тот случай.
— Забудь. Это был отличный урок. «Не суй руку туда, куда… — я хотела повторить фразу дяди Маркуса, но потом вспомнила, что она с матами. — Куда не надо».
Миранда тепло улыбнулась и заправила за ухо локон своих рыжих кудрявых волос. Во всём колледже я не видела таких красивых прядей. Рыжие волосы, рыжие брови, ресницы и куча веснушек на щеках. Это девушка сплошное ходячее солнце. Иногда, находясь рядом с ней, я чувствую себя безобразной тучей, которая закрывает её свет.

Неловко откашливаюсь, нервно перебирая пачки с приправами. Не знаю, с чего начать.
— Помнишь девушку, о которой ты говорила в воскресенье? Лилит. Кто она?
Рыжая продолжала улыбаться, но уже как-то неуверенно и неискренно. Помню, ещё в тот раз ей не сильно нравилось рассказывать о королеве дикарей, но тогда я не заметила у неё такой ревнивый или завистливый взгляд. Вот тебе и солнышко…
— Да никто особо. Их с Адом ещё с детства свести норовили, мол сплотить два лагеря, да чтоб в будущем правили вместе. Лагеря-то свели, а вот до сердец не достучались. Во всяком случае, до её, — она грустно ухмыльнулась, её движения стали медленнее и скованнее, а голос тише и ровнее. Что-то она вспоминала. — Лилит была… Очень романтичной и лёгкой. Всё её тянуло на приключения да истории о принцах. По любви она жить хотела, а Аду, видимо, далеко до её идеального рыцаря, хоть и сводили их долго. А вот он перед ней не устоял.
— Полюбил? — я уж и сама не заметила, как перестала работать и с замиранием сердца стала слушать эту историю как очередную сказку. Сказку с печальным концом.

Миранда тяжело вздохнула и обернулась, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.
— Да и сейчас, наверное… — она не договорила это ужасное для неё слово «любит». Взяла ещё одну коробку, хоть и не разобралась с предыдущей.
— И где она? Умерла?
— Не ведаю. Коль не убили её при нападении, то в лагере осталась. А может, и забрали. Ей двадцать один. Аду всегда нравились девушки постарше. Наверное, поэтому до сих пор надежды не теряю.
Сказав это, она замерла на месте, словно поняла, что проболталась.
— Он нравится тебе, да? — уже напрямую спросила я, а девушка неуверенно сжала губы и, закрыв глаза, кивнула, будто этот жест был ей так же страшен, как и прыгнуть в невесомость.
Она резко повернулась ко мне и, отложив всё в сторону, затараторила:

— Знаешь, а я и домой уже не рвусь. Не тянет меня. Хоть и много здесь девушек красивых да умных, хоть и делить его с кем-то боязно, но… — она закусила губу и задумчиво отвела взгляд. — Не так боязно, как вернутся и вновь лицезреть его только раз в неделю, коль не больше. Сил нет.
— Миранда, но… Он так жестоко с тобой обращается, я даже не знаю.
Я и не успела договорить последние слова — она прервала меня, свои слова вознося чуть ли не счастливой улыбкой.
— Пускай! Хоть ругает, хоть бьёт, хоть злится на меня. Пускай! Я раньше даже взгляда его добиться не могла, а тут такое. Да я счастливая. Люблю я.

Слушая всё это, мне хотелось в удивлении вытянуть лицо, а потом разбить его ударами ладони по лбу. Да как можно так позволять с собой обращаться? Как можно любить человека, который не умеет проявлять ни капли нежности к тебе? Разве любовью не должно называться чувство, от которого сердце трепещет, а не кости на руках ломаются? Разве не это чувство должно делать человека счастливым, а не доводить до слёзных истерик и вечного страха? Как же хорошо мне, оказывается, жилось с Энди. Я думала, что это мне плохо, но глядя на такое самопожертвование, я понимаю, что купалась в шоколаде.

— О, видела бы ты, как он с дочкой моей обращается. Одно загляденье. Смотрит на неё как на родную, а в лагере даже в руки порой брать её брезговал. Иногда воображаю, как было бы здорово… Эбби лет пять, мы втроём идём по зелёной аллее, взявшись за руки. И травы пахучие кругом, и цветы распускаются, и сердце цветёт… И нет никаких G-27 и собраний эти бусурманский. Да что б их глаза кислотный дождь разъел.

Я улыбнулась. Не все в этом чёртовом мире потеряли мечту. Вряд ли, конечно, Ад поможет ей исполниться, но… Это стоит того, чтобы видеть на лице девушки такую умиротворённую улыбку. И всё-таки дочь Миранды не от Айдена. Зря я строила эти бесконечные теории.

Либо я бездушная сволочь, либо любого человека может так утомить монолог влюблённой девушки вроде Миранды. Она много что рассказывала. О том, как её ненависть смешалась с любовью. О том, как коленки трясутся при виде него. О том, как у неё появляются «грешные мысли», но на словах «я бы платье с себя сорвала» я её остановила, соврав, что мне срочно нужно отлучиться. Не хватало мне тут ещё свою детскую психику разговорами об эротических фантазиях сломать. Хотя… Это точно не про Миранду. Иногда мне кажется, что в её голове только её дочь. Но, как оказалось, там есть кое-кто ещё.

Я знала, что работа затянется, но не думала, что настолько. Уже пошёл второй час, ребята устали, а до перерыва пахать ещё столько же времени. Телефон оказался полезной штуковиной. Мне написала Элисон и посоветовала забить на всё и сделать себе личный перерыв. Всё равно Кастов меньше не получу, а мою работу кто-нибудь за меня да сделает. И ведь я послушалась. Соседка отлично умеет уговаривать. Сказала, что мне пора наконец менять мою жизнь, даже если придётся начать с таких мелких прогулов. Наверное, она права.

Я достала из рюкзака книгу, которую Джошу обещала прочитать. Почти десять часов утра, а мой учебный рюкзак до сих пор не пригодился. Видимо, учёба не сегодня отменяется?

Я спряталась в самом укромном уголке, прокралась в кладовую и поудобнее уселась на небольшом стульчике, закинув ноги на уже разобранные ящики. Запах овощей приятно успокаивал. Видимо, в G-27 держат теплицы, если не поля. Хотелось бы мне поработать там. Помню, как Лесли вечно ругалась: «Мы в своё время на поле целыми днями пахали, а вы, лодыри, даже в доме убраться ленитесь».

За дверью слышался гул от работы, голоса недовольных ею дикарей и шум картонных коробок. Почему-то это ни капли не мешало мне погрузиться в атмосферу истории. Хорошо, что события в ней происходят до Нового времени. Я хоть могу сравнить их и наш мир.

«Он нашёл её в ванной, такую уродливую и такую прекрасную. Вода, вытекающая за пределы ванной, окрасилась в красный и почти залила собой весь пол. Он всегда любил смотреть на то, как умирает что-то прекрасное. В этот раз погиб ангел».¹

Нам с Энди никогда не рассказывали о суициде. Мы узнали об этом из очередной книжки, спрятанной под диваном. Читал её, конечно, он, ведь тогда я знала только несколько букв и то их вечно путала. Только что я слушала о том, что Миранда готова стать подушкой для битья, лишь бы чаще видеть того, кого любит. Сейчас я читаю о том, как девушка убила себя из-за человека, который унижал её за её же чувства. Да и вовсе был убийцей, хоть она об этом и знала. Неужели любовь — такое ужасное чувство? Неужели она правда так разрушает людей?

Я просидела за книгой дольше, чем планировала. Но и не пожалела об этом. Глотая строки, абзацы и главы, я настолько погрузилась в историю, что уже не смогла оторваться. Но меня ждало препятствие. Хоть я уже умела читать, знала все буквы и многие слова, наткнулась на одно, которое даже прочесть не смогла. Задумчиво указала на него пальцем и потянулась к рюкзаку за карандашом. Как всегда, по традиции, подчеркнула неизвестное мне слово.

— Отдай, — прозвучал голос прямо за моей спиной на расстоянии меньше одного метра.

Я подскочила на месте, в испуге выронила карандаш и обернулась. Сердце колотилось так сильно, что я даже не сразу сообразила, кому принадлежит голос. Ад, как всегда, любил всё портить. Атмосферу, настроение, тишину… Он испортил всё.

— Нет. Она моя, — я отвернула от него голову и покрепче вцепилась пальцами в книгу.
— Слово, которое ты не можешь прочесть. «Отдай». Оно просто написано другим шрифтом, и стёрта одна буква.
Я от злости закатила глаза и убрала палец с уже понятного слова. И как долго он стоял за моей спиной? Как он вообще умудрился так бесшумно сюда зайти?

Я промолчала, даже не сказав спасибо. После того, как он обошёлся с Мирандой в коридоре, мне вообще не хотелось его видеть и с ним разговаривать. Как же спокойно прошли эти три дня без ссор и разборок. Правда пару раз я слышала, как ребята с колледжа набирали в свою «банду» людей для того, чтобы разобраться с дикарями из-за того случая. Судя по всему, Аду про это до сих пор не доложили. Может, пускай так и остаётся?

— Обижена на меня? — так и стоя за моей спиной, он руками облокотился о спинку моего стула, а я отстранилась от неё, чтобы не касаться спиной его пальцев. — Знаешь, если ты перестанешь лезть не в своё дело, то никаких проблем не будет, — попутно своим словам он поднял с пола мой карандаш и протянул мне.
— Если Вы перестанете разговаривать с девушками как с пустым местом, то проблемы и не появятся, — я со злостью отобрала у него свою вещь и дорисовала недостающую букву в слове «отдай».
— Я сам разберусь, как мне обращаться к своим людям.
— Людям? — я не сдержала смешок. — С таким отношением они себя скоро животными считать начнут.

Парень какое-то время молчал. То ли обдумывал мои слова, то ли собственный ответ. Хоть в помещении снова воцарилась тишина, я не могла прочесть больше ни единого слова. Пока он стоял рядом, я ощущала такую неприязнь, что любая моя другая мысль не усваивалась мозгом.
— Я безумно ценю твое желание дарить миру добро и свет, но с моим статусом быть добрым — самоубийство, — он как-то резко обернулся в сторону двери, и я машинально последовала его примеру. Но дверь закрыта, а на складе больше никого нет. — И хватит считать Миранду невинной овечкой. Если ты каждый раз будешь вот так её жалеть, она такой же слабой и останется.
— Ваша злость её сильнее не сделает, — я закрыла книгу и подняла на него взгляд. В первый раз за этот диалог. Но резко появившийся ком в горле и противная неуверенность в себе явно дали знать, что я это зря сделала. Язвить, глядя в глаза, намного сложнее. А особенно главарю дикарей.

Ад наклонил голову на бок и задумчиво отвёл взгляд, как бы признавая мою правоту.
— Сорвался. Твой тупой сосед кого угодно из себя выведет.
Смешок сам вырвался, и я прикрыла улыбку рукой.
— Это у вас с Джошем взаимно.

Он слегка ударил меня рукой по икрам, как бы говоря: «Убери это отсюда». Я опустила ноги с ящиков и поудобнее устроилась на стуле, наблюдая за тем, как парень берет из кучи коробок две самые целые. Так вот почему он здесь, а не копается в своих бумажках. Как оказалось, ловить бездельников вроде меня не входит в список его обязанностей.

Он больше ничего и не сказал. Забрал коробки и направился к выходу.
— Вы не скажете им, что я здесь? — я перевалилась через спинку стула и посмотрела на него вниз головой. Правда из-за этого чуть не упала вместе со стулом.
Ад обернулся, молчаливо посмотрел на меня, как всегда, свысока, хотя моя поза чуть не вызвала у него улыбку. Ненавижу это «чуть». Я ни разу не видела, как он улыбается, разве такое возможно? Неужели он считает это слабостью? Неужели настолько боится доверить кому-то свои эмоции?

Он не ответил. Ушёл вместе с кучей незаданных мною вопросов.
«Для меня быть добрым — самоубийство,» — прозвучали в голове его слова. И вдруг мне стало интересно, как же он тогда относился к Лилит? Не разговаривал же он с ней так же, как с Мирандой? А может, разговаривал, и поэтому девушка и не ответила ему взаимностью? Почему парень не рвётся на так любимую ему свободу, если даже не знает, где его дама сердца? Почему не пытается её искать, а покорно идёт по пути обычного учащегося колледжа? А вдруг она здесь, поэтому он никуда и не торопится? А вдруг…

*****

В последнее время я всерьёз стала задумываться о своей внешности. Сравнивать себя с прохожими девушками вошло в привычку. В дурную вредную привычку. Пару раз я подслушала разговор женской компании. Они не говорили ни о чём особенном и важном, зато в их диалоге часто проскальзывали слова «он красавчик» или «она страшная». Тогда я задумалась о том, насколько же важна красота, почему все судят по внешности и плохо ли это. И я пришла к выводу. Нет, это нормально.

Нормально оценивать внешность людей, нормально выбирать себе любовника по его лицу, одежде, цвету волос. Нормально. Но только если помимо этого ценится и внутренний мир.

Почему это не плохо? Глядя на человека, который мне нравится характером, я представляю, как я прикасаюсь к нему, его волосам или губам. Как же я могу спокойно касаться его, если этот человек мне противен внешне, не вызывает никакого эстетического удовольствия? Сходство душ это, конечно, хорошо, но тела, к сожалению, более требовательные. Разве отношения, в которых людям просто есть, о чём поговорить и о чём помолчать, будут существовать долго, если нет ни страсти, ни влечения, ни телесной близости?

Рассуждает девушка, которая даже никогда ни с кем не целовалась.

Красоты нет. Её просто не существует. Кому-то ты нравишься, а кого-то тошнит от твоего лица. Кто-то мечтает о твоём теле, а кому-то противно на него смотреть. И как же можно назвать человека красивым, если кто-то в толпе обязательно посчитает его уродом? Именно поэтому нормально оценивать по внешности. Человек стремится к собственному идеалу. К субъективной красоте.

Рассуждая об этом, я вдруг вспомнила Элисон. Она считает так же, но как-то сложно представить себе негативный отзыв о человеке, который лично тебе кажется идеалом. Элисон красива. Настолько красива, что на её фоне по шкале от нуля до десяти я на минус пятом месте. Я иду по коридору и представляю, в чём она одета на этот раз. Иногда кажется, что её гардероб — бездонная дыра. Вечно на ней что-то новое, ещё более красивее, чем вчера. Она не стесняется своего тела, своей внешности, хоть и ненавидит её. Она вообще ничего не стесняется.

Где-то дальше по коридору, недалеко от нашей комнаты, слышу странные звуки. Женские тихие стоны, медленно перерастающие в настоящий крик. Явно не болезненный. Мне становится стыдно даже от того, что я это слышу. Щёки покрываются румянцем, а потом сердце начинает ускорять свой ритм от того, что эти звуки становятся всё ближе, когда я подходу к нашей комнате. Хоть бы не оттуда… Пожалуйста, хоть бы это не о то, о чём я думаю…

В коридоре пусто. Только я и чьи-то стоны, раздающиеся эхом по всему первому этажу. Наша комната всё ближе, звуки всё громче. Дыхание замирает, а сердце, устав так часто барабанить, останавливается и вызывает такое сильное чувство, каких я ещё никогда не испытывала. Дверь комнаты номер девятнадцать. Дверь нашей грёбаной комнаты. За ней я отчётливо слышу голос Элисон, издающей это проклятое «Да, ещё!»

«Нельзя так долго смотреть в глаза Ниа. А вдруг он тебе понравится».

Вот теперь вопросов стало гораздо меньше. Теперь никаких догадок по поводу отношений между Джошем и Элисон нет. Теперь ясно, почему они оба не пришли на разгрузку припасов. Теперь понятно, почему они каждый день вместе опаздывают на лекции минут на двадцать.

Горькое ощущение где-то под рёбрами заставляет меня закрыть глаза и глубоко вдохнуть. Разве что в попытке успокоиться. Испепеляющее чувство ревности выжигает напрочь все эмоции. Я бессмысленно пялюсь на дверь. Словно вижу всё сквозь неё, а от того ещё более тошно. Мне становится противно. Зачем же были нужны эти постоянные переглядки? Зачем нужно было портить альбом кучей рисунков меня, закутавшейся в горе́ одеял, если прямо сейчас у него полный доступ к прекрасному обнажённому телу? Всё правильно… Это же Элисон. Какой идиот выберет меня, если на весы поставить её со мной?

Да и с чего ты вообще взяла, что участвовала в этом выборе? Идиотка. Айден был прав. Моя наивность ни к чему не приведёт. Не привела. Нужно было соглашаться, когда Энди предлагал полететь в G-27 вместо него. С моей-то удачей тот движок взорвался бы к чертям и раскидал куски моего жалкого тела по пустыне. И то больше пользы. Хоть на удобрение пошла бы.

Я сажусь на пол, облокотившись о стену возле двери. Слышу всё до мельчайшего вздоха и самого тихого стона. Любой прохожий ученик посчитает меня извращенкой, если увидит. Да лучше уж быть извращенкой, чем той, кому понравился парень, который прямо сейчас в паре метров от меня занимается любовью с моей подругой.

Я не знаю, как выглядит порно. Я даже не знаю, как выглядят мужские гениталии, но почему-то перед глазами настолько чёткая картинка происходящего, что меня тошнит.

Запускаю руки в волосы. Хочу выдрать их с корнем вместе с мозгом и памятью. Ещё лучше — с ушами. Платье пачкается о грязный пол, но ощущение того, что я тут явно лишняя, заботит больше. Грязи на юбке явно меньше, чем мусора в душе. Ощущение, словно кто-то долго ходил по лужам, а потом, не помыв обувь, прошёлся по мне. Меня не предали. Мне не изменили. Но почему же так плохо?

Слышу голоса где-то в коридоре. Они становятся громче, чередуются с мужским смехом. Компания парней приближается ко мне, обмениваясь дружескими хлопками по плечу, толканиями и весёлыми историями, которые ни капли не смешат. Я не поднимаю голову, даже когда они оказываются близко ко мне. Пускай просто пройдут мимо. Пускай оставят одну в этом чёртовом коридоре. Пускай закроют свои рты, потому что моя голова разрывается от мельчайших звуков.

Но моим желаниям не суждено сбыться. Кто-то кладёт свою руку мне на плечо, и я агрессивно откидываю её в сторону, не желая ни прикосновений, ни шума. Его слишком много…
— Ниа, всё в порядке? — знакомый голос перекрывает мне все дыхательные пути. Отпустив наконец свои волосы, я резко поднимаю взгляд на говорящего и встречаюсь с тёмными карими глазами, обрамлёнными чёрными как ночь бровями и длинными ресницами.
Его лицо, обсыпанное мелкими родинками, выражает неподдельную озадаченность и волнение. Давно я не видела такого взгляда, направленного на меня. Даже Энди чаще приходилось закатывать глаза на мой страх и панику, чем волноваться.
— Джош? Но… Я думала, ты там, — рукой указываю на нашу дверь и с помощью парня поднимаюсь на ноги.

Один из его друзей, судя по всему, самый отбитый в их компании, с интересом прислоняется ухом к двери и улыбчиво слушает всё, что там происходит. Сколько я тут сидела? Минут пять-десять? А стоны всё такие же четки, словно той парочке ещё не скоро надоест ласкать друг друга.
— Что? С Эл? — рассмеялся кто-то из компании. — Джош, конечно, тот ещё мерзкий тип, но не настолько, чтобы спать с собственной сестрой.
Как только он договорил эту фразу, мой сосед со злостью в глазах ударил его кулаком в плечо. Да так сильно, что парнишке долго пришлось потом потирать ушибленное место.

Сестрой… Как же я сразу не догадалась. Вот почему они так сильно похожи характерами. Вот почему одинаково морщат носы, когда улыбаются или просят что-то. Вот почему оба любят посиделки на подоконнике. Вот почему… Я не знаю, чего во мне сейчас было больше — удивления из-за такого открытия или облегчения из-за того, что в комнате со стонущей Элисон сейчас не Джош. Но кто тогда?

Смешки и довольные посвистывания друзей очень быстро надоели моему соседу. Он настойчиво постучал в дверь и позвал свою, как теперь оказалось, сестру. Элисон умолкла. Несколько минут было слышно только обсуждения парней, их глупые шуточки про Джоша и его «шлюшку сестрёнку». Словами не передать, какие эмоции в этот момент были на лице парня. Он словно сам всё это понимал, но не хотел признавать.

Дверь открылась, на пороге перед нами предстала помятая, растрёпанная девушка. Элисон поправила свои зелёные волосы, покрепче затянула поясок на шёлковом бежевом халате м вопросительно посмотрела на всех нас.
— Оу… — всё, что сказала она, а после — широко улыбнулась.
— Какого хрена, Эл? — сквозь зубы спросил Джош и хотел вытянуть её из комнаты, но она крепко ухватилась за дверной проём.
— Какого хрена, придурок? Привёл зрителей? Пардоньте, детки, сегодня сеанс только для взрослых.

— Эл, кто там? — голос раздался из комнаты. Женский, мать его, голос.
— Дверью ошиблись, — крикнула наша соседка в ответ, а потом вновь обратилась к Джошу, — Это моя жизнь, хватит в неё лезть. Забирай своих дружков и проваливай, — на этих словах она ударил по руке мальчишку, который тянулся к поясу её халата. — А ты можешь зайти, — эти слова были адресованы мне. Элисон улыбнулась, подмигнула и вернулась в комнату, не закрыв её на замок.

От шока я не сразу вспомнила, как правильно дышать. Вопросительно глянула на Джоша, но он ничего мне не ответил. При друзьях о таком не говорят. Почему-то парни быстро забыли об этом и вернулись к обсуждению нововведений колледжа. Похоже, никому не понравилась система с этими Кастами, гонкой за хорошими оценками и игрой в прилежных учеников. Теперь на всякие личные безделушки придётся зарабатывать, а такая перспектива мало кому улыбается.

Так ничего мне и не ответив, Джош ушёл вместе со своими ребятами, ну, а я… А я пошла в библиотеку за какой-нибудь книгой по типу «биология для чайников» или «математика для чайников» и вообще что угодно для чайников.

*****

Всеми силами я старалась не сравнивать себя с другими учениками. В конце концов, я жила в небольшой семье и не видела ни мира, ни людей, ни учебников из школьных программ. А ребята, живущие здесь по несколько лет или даже с рождения, понятное дело, знаю и понимают больше. Но каждый раз, когда какой-нибудь умник отвечает на вопрос учителя в тот момент, когда я только пытаюсь вспомнить значение слов из этого вопроса, мне становится мерзко от себя. Тупая… Необразованная… И как я смею называть дикарями людей, которые умнее меня раза в три?

Весь вечер я провела в библиотеке в поисках какого-нибудь чуда. Но в итоге зависла в небольших справочниках о том, как завязывать галстуки (и зачем мне это?), как готовить окрошку и как ловить медведя на живца. Так и сидела, рассматривала картинки, пока не глянула в окно.

На небе уже рассыпаны звёзды, а луна, как их королева, в гордом одиночестве роняет свои слёзы-лучи в окна колледжа. Раньше я могла рассмотреть каждое тёмное пятнышко на ней, а теперь из-за линз, которые мне приходится носить каждый день, а иногда даже спать с ними, так сильно страдают глаза, что боль в них просто не позволяет долго смотреть на что-то с таким вниманием. Теперь я стала часто моргать, белая часть глаз жутко краснеет, когда я снимаю линзы. Всё плохо… А ведь я ношу их всего лишь с того момента, как мы с Энди встретились с дикарями. До этого мне не приходилось прятать цвет своих глаз, ведь и людей видеть не приходилось.

Собрав свои вещи, вернулась в комнату. Простояла возле двери тучу времени — не решалась войти после того, что было днём. Но внутри тишина, за окном глубокая ночь, Элисон уже спит в своей кровати, а Джош, как всегда, глаз не смыкает.

Я увидела его за окном. Спустившись с подоконника на улицу, он медленно шёл куда-то в сторону одного единственного дерева. Нашего с ним дерева. Растрёпанный, помятый, в расстёгнутой чёрной рубашке с закатанными рукавами… Весь в тёмном, словно напрашивается в родственники к этой ночи и луне.

— Джош? — шёпотом зову его, и он оборачивается.
Он выглядит как-то необычно. Потерянный взгляд, слишком добродушная улыбка, нарушенная координация и сонный вид. Он махнул мне рукой, мол «иди ко мне» и остался стоять на месте в ожидании. И я не смогла ему отказать.

Шустро перелезла через подоконник, подбежала к нему, оставив свою обувь в комнате. Помню, как мы ходили по траве босиком. С нами был верный пёс Баффи, вечно по-хозяйски бегающий по коридорам колледжа. Не сдерживаю улыбку, предвещая новое приключение и новые открытия. Джош расслабленно улыбается в ответ, как-то странно пошатываясь.

Кладёт свою руку мне на плечо и наклоняется к моему уху. От него исходит необычный запах. Я даже не знаю, с чем его сравнить.
— Мышка, принеси, пожалуйста, — шёпотом просит он и рукой указывает куда-то в сторону нашего окна. Под ним на земле я замечаю тёмную бутылку с зауженным горлышком и послушно выполняю просьбу парня.
Жидкости там где-то половина. Мне вдруг вспоминаются рассказы дяди Маркуса о том, как до Нового времени люди успокаивали нервы и расслаблялись с помощью чудо-напитков. Судя по всему, Джош тоже «расслабляется». Это алкоголь.

Глотнув немного из бутылки, парень притянул меня к себе и одной рукой обнял за плечи, глубоко вздохнув запах моих волос. Такой резкой близости я уж точно не ожидала… Даже с Энди мы обнимались не так часто, как хотелось бы, и то только после нескольких лет знакомства, а тут появляется Джош в своей расстёгнутой рубашке, со своим подтянутым телом и крепкой хваткой… От неожиданности я выставила руку вперёд, и теперь вышло так, что она лежала на его груди и чувствовала каждый его вздох и стук сердца. Никогда ещё так быстро моё лицо не заливалось краской. Никогда ещё так сильно я не ощущала, словно сейчас кровь внутри меня закипит и я просто сварюсь заживо.

Джош выдохнул почти мне в ухо, и мурашки рассыпались телу, точно звёзды в ночи. Ноги слегка подкосились, и я еле устояла, чуть не выскользнув из его объятий. Почувствовав это, он отпустил меня, хитро улыбнулся, взял за запястье и потянул в сторону нашего дерева, где уже, видимо, начинается вторая страница нашиз приключений.

— Слышишь это? — спросил он и замедлил шаг, а потом и вовсе остановился и внимательно стал рассматривать что-то среди листвы. — Чириканье. Здесь раньше никогда не было птиц.
— Может, это у тебя в голове чирикает? Всё-таки… — я взглядом указала на бутылку в его руке.
— Брось, не будь как Элисон, — он лениво поморщил нос и сел на траву, подняв голову вверх и продолжая что-то искать среди веток.

При лунном свете его лицо выглядело иначе. Что-то действительно волшебное ночь творила с его внешностью и поведением. Выделяя скулы, острый подбородок и кадык светом, луна словно так и кричала: «Ты только посмотри на него!» Чёрные волосы отдавали голубоватым оттенком, тёмные глаза, явно отличающиеся от любых других своей глубиной и выразительностью, были устремлены то ли куда-то в пустоту, то ли на что-то конкретное.

Это был именно тот момент, когда следовало бы что-то сказать, но ничего произнести нельзя было. Это был именно тот момент, когда мыслей намного больше, чем слов, но в голове пустота. Ноющая. Холодная.
Это был именно тот момент, когда в мире зародилось волшебство, обещая, что однажды обязательно исполнит мечту человечества. Даст ему надежду.

Я села рядом, подняла глаза вверх и глубоко вздохнула.
— Так значит… она твоя сестра?
Парень долго молчал, выискивал нужные слова среди листьев и веток. Таких же живых, как и он.
— Она не всегда была такой, — начал он, словно впереди ещё длинная история. — Любила носить джинсы, растянутые кофты… Косы только не любила заплетать, прятала их под шапкой, а потом вообще состригла к чёртовой матери. Знаешь, у нас у всех своя история. Мы с ней не совсем родные, — он отпил из бутылки и занюхнул рукавом своей рубашки. — Отцы разные. Наша мамаша изменила моему отцу. Так и появилась Элисон. Из-за измены. Поэтому она и ненавидит своё тело, косит под пацана. Девкам вообще не доверяет, так что «дружит» с парнями. На этих же парнях и скачет, — он сделал длинную паузу, а потом тихо добавил сквозь зубы. — Сука… — и запил эти слова алкоголем.
— Но ведь сегодня она была с девушкой.
— Да с кем она только не была. Завтра уже про это забудет.

Луна предательски безразлично слушала нас, а потом от скуки спряталась за облаками — неожиданными гостями ночи. Красиво было здесь. Запах травы, смешанный с сыростью недавно прошедшего дождя, усыплял, шептал закрыть глаза и откинуться назад. И я послушала. Поправив платье, легла на землю и подложила руки под голову. А небо всё ещё было под запретом. Такое мёртвое и опасно. Такое бесконечное.

— Мне кажется, это её протест. Она хочет свободы, которой ей всё время не хватает. Тебе стоит прислушаться к ней.
Джош посмотрел на меня, взглядом пробежался по моему телу, но не лёг вместе со мной, лишь улыбнулся и вновь посмотрел в сторону пустыни и одного единственного дуба во всей округе.
— Свободы?.. А ты знаешь, что это такое? — оставив бутылку на траве, он достал из кармана пачку сигарет. — Вот и я не знаю. Её не существует. Пойди вон у любого спроси, почему он не может убить свою семью. Все ответят: «Ну как же так. Я ведь люблю их». И никто… Абсолютно никто не скажет: «Я не могу, они ведь живые люди, они ведь тоже хотят жить». Не-е-ет… Никто так не скажет, — он покачал головой, как-то грустно улыбаясь своим словам и отравляя и без того мёртвый воздух сигаретным дымом. — Для людей важнее то, что они сделают самим себе больно, если убьют. Для людей важнее их «Я». Нет никакой свободы. Мы скованы своим эгоизмом и чувствами. Забавно, да? С одной стороны, эгоизм и есть свобода, ведь всё для тебя любимого, а с другой… «Я слишком люблю себя, чтобы делать это». «Мне слишком наплевать на людей, чтобы делать то». Разве это не заточение?
— Ты хочешь сказать, что добрые люди свободнее? Разве они не скованы своей любовью к другим?

Мои слова тяжёлым камнем утонули в тишине. Здесь нет ни единого повода грустить, но мне хочется залить всё слезами, а потом с восторгом крикнуть: «Смотрите, это же море».
Здесь нет ни единого повода убивать себя, но мне хочется медленно отрезать от своего тела по кусочку и разбрасывать по земле, удобряя почву, чтобы потом сказать: «Вау, да это же настоящий лес».
Мне хочется сделать хоть что-то, чтобы самой улучшить этот мир. Чтобы Элисон не пришлось искать укромный уголок для собственных мыслей вдали от людей. Чтобы Миранде не пришлось бояться за свою дочку и её будущее. Чтобы Айдену не пришлось тратить свои способности на создание оружия для защиты своего народа. Чтобы Джошу не пришлось каждый день искать что-то живое в абсолютно мёртвом.

Парень улыбнулся, сделал затяжку. Я не знаю, что его рассмешило, но мне вдруг стало неловко за свои слова. Видимо, я снова ляпнула глупость.
— Я уже давно ничего не хочу сказать. Смысла нет. Сколько ни думай о вечности, она всё равно закончится с восходом солнца. Днём слишком шумно, чтобы рассуждать.

Так мы и сидели, ожидая конца нашей вечности. Через пару часов уже будет рассвет, а вместе с ним придёт новый день, новые пары, лекции, лица, суета и шум. Джош прав. Рассуждать будет некогда. Не о чем. И не с кем.
Пока я находилась рядом с ним, мне представлялось, словно мы сидим на крыше, слушая звуки медленно засыпающего города. Лесли говорила, там очень красиво. Все эти огни, люди, спешащие поскорее домой к любимой семье или к давно уже купленной бутылке вина. Может быть, мы были бы совсем другими, не такими мёртвыми и уставшими. Но мы здесь. В одном из последних мест земли, где есть чистый воздух и трава. Где есть надежда на будущее. Где есть мы.

— Живём как животные, а по ночам думаем, что наш разум шире нашего поля зрения. Наши мысли такие же примитивные, как и у тех, кого мы называем быдлом необразованным. — он всё-таки лёг на спину и сложил руки на животе, иногда затягиваясь. — Религия, цели, семья, любовь, богатство… Это, конечно, всё хорошо. Это ведь отличный повод героически умереть, да? Намного сложнее найти причину жить, когда всё это исчезает в сраном тумане серых будней.
— Ну, а ты? — смотрю на его профиль и на какое-то время даже забываю, что хотела сказать, ведь он в ответ переводит взгляд на меня. — Живёшь, чтобы героически умереть или найти причину жить?

Он долго смотрит мне в глаза, молчит, рассматривает каждый сантиметр моего лица и думает. А о чём думает?.. Да никому не угадать.

— Жду, когда в моей жизни появится хоть что-то, ради чего можно подохнуть. Или кто-то… — делает долгую паузу, как-то опечаленно хмурит брови и поворачивает лицо к небу. — Просто так умирать как-то… скучно. И бессмысленно. Такой абсурд, да? — он тихо смеётся, как всегда, морща нос и прищуривая глаза. — Я отчаялся настолько, что ищу смысл в смерти.
— Я думаю, во всём есть смысл.

Мои слова каким-то образом задевают его. Парень подрывается с места, начинает активно искать что-то в кармане джинсы, а потом достаёт оттуда сложенную в несколько раз стопку тетрадных листов. Выравнивает смятые страницы и вручает их мне.
— Серьёзно? Может, тогда ты мне объяснишь, что изменилось за эту хренову тучу лет?

Я ожидала чего угодно, но не рисунков. Последний раз я видела Джоша рисующим буквально сегодня на рассвете. Он сидел на окне и что-то так старательно изображал, что я не решилась его отвлекать своей просьбой одолжить мне чистую тетрадь. Как я и ожидала, он каждый день рисовал рассвет. Не пропускал ни один из них, кроме утра в субботу.

— Каждый день одно и тоже. Мир всё такой же мёртвый и чёрно-белый, — он буквально выплюнул эти слова. Даже неясно, на что он злился больше — на себя, зря хранящего надежду, или на мир, зря её дающего.

Где-то в листве послышался тихий шум, а через секунду на одну из веток село нечто. Нечто прекрасное. Маленькая жёлтая птица, схватив цепкими лапками сучок, словно смотрела прямо на нас. Моему восхищению не было предела. Мы с Энди редко видели птиц, а чаще всего — их мёртвые давало разложившиеся трупы, накрытые толстым слоя песка.
Маленькое чудо издало громкий звук и, вспорхнув с ветки, улетела куда-то в сторону колледжа.

— Всё такой же мёртвый, да?

АРТЫ АВТОРСКИЕ!
_________________________________

¹ — отсылка к книге «Чернила цвета облаков».