Мы из партии бракованных ёлочных игрушек. Мы — крошки печенья на животе убийцы, чьи руки по локоть в крови. Мы делаем то, что делали всегда, но мы существуем там, где нам не место.
Мы не вписываемся в картину.
Мы — пустой абзац после точки в конце истории.
Мы здесь.
Мы нигде.
Одновременно.

Я бы хотела послушать шум машин, увидеть свет уличных фонарей, подержать в руках сигарету и почувствовать её запах. Я бы хотела ощутить мягкость зелёной травы и, заполнив лёгкие ароматом цветов, посмотреть на звёзды. Но я не могу. Я знаю об этих вещах только в теории.

Вместо машин вижу только брошенные возле домов велосипеды. Вместо света фонарей — разбитые гирлянды, которые, вроде как, должны были украшать грустные развалившиеся домики. Вместо запаха сигарет в мои лёгкие попадает только и без того мёртвый воздух. Вместо травы вижу рыхлую землю, блеклые и вялые ростки. А место звёзд занял вечный страх.
Люди перестали смотреть на небо. Его боялись как истинного облика смерти, хоть концу света уже четверть века и пора бы избавиться от глупых стереотипов.

Те, кто жили до Нового времени и воспитывали меня, рассказывали о тех годах с трепетом. Для них было настоящим блаженством рано подняться с кровати, выглянуть в окно и посмотреть на кровавое небо, разрезанное первыми лучами солнца. С каждым годом подобные истории звучали всё реже, голос рассказчиков утихал, пока однажды история не сократилась до одной фразы: «Забудь ты эти глупости».

Над моей головой — крыша полуразваленного дома. Подо мной — деревянные доски. Меня согревает куча тряпья, из которого кое-как удалось соорудить подобие кровати. Я поправляю платок на носу, прищуриваюсь и смотрю вдаль, где первые лучи солнца вскрывают небу горло.

— Эй, всё хорошо? — сонный мужской голос раздаётся еле слышно, и я оборачиваюсь к Энди.
Его лицо, выглядывающее из-под одеяла, сморщено от яркого света солнца, подглядывающего за нами через пролом в стене. На слова парня я молчаливо киваю.
— Поспи. Чем меньше спишь, тем больше хочешь есть.

Эндрю. Парень, потерявший фамилию и надежду, но не желающий терять меня. Мы решили навсегда закрыть тему существования лагерей для выживших. Он считает, что всё, что у нас осталось — мы сами и спасти нас может только упорство, но я до сих пор надеюсь найти место, в котором нам не будет страшно дышать.

Я ложусь рядом с Эндрю, положив голову ему на грудь. Теперь, когда за полем нашего зрения строятся новые империи, мы остаёмся изгоями. Нас называют отшельниками. Беглецами. Теми, кто отказался жить в системе, даже не увидев, какая же она, эта система. Да и есть ли она где-нибудь?

В мире, где катастрофически не хватает воздуха, небо под запретом. Под запретом даже то, что его отдалённо напоминает. Не знаю, были ли до Нового времени какие-нибудь суеверия, но сейчас одним единственным были голубые глаза. Ведь это небо убило нас.

Говорят, конец света не любил тишину. Перед тем, как превратиться в трусливых крыс, люди услышали грохот. Говорят, это было похоже на взрывы. Говорят, стены бункера дрожали так, что осыпались потолки. Говорят-говорят и замолкают, ведь солнечная вспышка это не байка для непослушных детей. Это наша реальность. Мир сгорел в огне. Мир перестал быть мирным.

Мы с Энди не застали времена падения неба. Мои голубые глаза не могут напомнить ему о том, чего он не видел, но мне всё равно каждый раз страшно снимать линзы. Кареглазой жить проще. Безопаснее.

Парень запускает руку мне в волосы и тяжело вздыхает. Мы были знакомы ещё с самого детства. Он любил пересказывать одни и те же истории, которые мы вместе слушали от миссис Джеффри. Он рассказывал их не так подробно, как она, но намного красочнее и живее, словно видел всё своими глазами: и зелёные долины, и леса, и чистые озёра, окружённые молодой зарослью. Что-то изменилось в Энди, когда в дом к миссис и мистеру Джеффри ворвались ОНИ. В народе ИХ называют коротко. Небесные. Во-первых, из-за того, что они приносят только смерть без объяснений и без права на последнее слово. Во-вторых, из-за того, что они носят голубую форму.

Это произошло год назад. Мы жили в небольшом домишке с развалившейся крышей. Муж миссис Джеффри — Маркус — на тот момент был не дома. Он, как всегда, шатался по улицам, заглядывал в чужие заброшенные дома в поиске чего-то съестного или просто полезного. Этот мужичок всегда был очень активным и весёлым. Если мы и доживём до такого возраста, то только если станем такими, как он.

В тот день миссис Джефри учила меня вязать, а Энди вырезал какую-то фигурку из деревяшки. Люди не догадываются о войне, пока не услышат рёв самолётов или взрывы где-то за дверью. Мы же не догадались, даже когда эта самая война стояла на нашем пороге. Всё произошло быстро... Миссис Джеффри подорвалась с места, больно схватила меня за плечи и толкнула в сторону спальни. Мы с Энди — напуганные семнадцатилетние подростки — спрятались там, а после, когда услышали крики и выстрелы, вылезли через окно. Позже увидели, как Небесные покидали наш дом. Наш бывший дом.
Мы сбежали, не взяв ни лоскутка ткани, ни капли воды. Наша одежда — горячий песок, наше питьё — наши же слёзы, наша еда — мёртвый воздух.

Я подорвалась с места, когда перестала чувствовать теплоту тела Энди. Жуткие воспоминания окатили меня холодной водой. Страх помог быстро проснуться и привыкнуть к яркому солнечному свету. Норовя выскочить из груди, сердце заколотилось. «Где он? Куда он пошёл? Вдруг с ним что-то произошло?» На автомате я рукой подкинула одеяло, словно он мог спрятаться где-то под ним.

— Кошмары? — голос даже не сонный.
Облегчённо выдыхаю и впиваюсь взглядом в фигуру, нарисовавшуюся возле меня. Парень протягивает мне флягу с водой, испытывающе изучая моё лицо.
— Да, — вру.
Эндрю тяжело выдыхает, садится на корточки передо мной.
— Когда я говорил, что нужно поспать, я не имел в виду одиннадцать часов, — говорит тихо и спокойно, пальцем стягивает с моего лица платок.

За этот год он сильно возмужал. Никто бы не поверил, что ему вот-вот будет девятнадцать. Выглядел он старше. Взросло. Да и поступал так же. От былого проказника с вечной улыбкой на лице не осталось и намёка. Даже редкие веснушки на его лице, когда-то захватившие его переносицу и щёки, словно стали исчезать. Энди улыбался редко, не понимал шуток. Если и понимал, то отвечал сухим «не веди себя как ребёнок». Его забота обо мне теперь выглядела какой-то формальностью. Обязанностью. Словно он был в ответе за питомца, с которым вышел погулять.

Сжимаю губы, перевожу взгляд на дыру в стене и ногтями царапаю флягу.
— Прости.
— Кажется, я нашёл кое-что. Это, конечно, не твои сказочки про пристанище для выживших, но... — он следует моему примеру и переводит взгляд на солнечные лучи, бегающие по входу в наше укрытие.
— Ты нашёл людей?! — слишком эмоционально и громко. От моего тона Энди вздрагивает. — Ты ходил к ним без меня?
— Я нашёл лагерь. И да, возможно, там кто-то есть.

Я была готова накинуться ему на шею от радости. Не только из-за того, что мы, наконец, сможем поговорить с кем-то, кроме друг друга, но и из-за того, что он не стал вступать в переговоры с незнакомцами без меня. Он прекрасно знал, как это для меня важно.

— Так чего мы ждём? — чуть ли не кричу от восторга и хватаю свой рюкзак, наполненный тёплой одеждой, едой и кучей пустых баночек на всякий случай.
— Ве́чера, — ответил мне парень, даже не двинувшись с места.
— Что? — я оборачиваюсь в недоумении.
— Отсюда недалеко. Проберёмся ночью и возьмём всё, что нужно.
— О чём ты говоришь?.. Воровство? С ума сошёл?
— Не воровство, а выживание, — говорит строго. Так, словно намерен оставить последнее слово за собой. — Когда ты, наконец, поймёшь? Либо мы, либо они.
— Что ты вообще несёшь? — повышаю голос и делаю несколько шагов в его сторону. — Это же люди! Вдруг мы сможем договориться?
— А вдруг нет? — он поднимается с пола и идёт мне навстречу, подкосив во мне былой настрой. — Вдруг они отберут у нас то, что осталось, и выгонят? Или убьют? — он делает длинную паузу, чтобы дать мне слово, но мне нечего сказать. — Мы пойдём ночью. Не к людям, а к запасам. На этом всё.

Говорят, война меняет людей. Мы, хоть и жили всю свою жизнь в борьбе, столкнулись с ней лицом к лицу только год назад. Бесцельно бродя по пустынным улицам заброшенных городов, с каждым днём теряли свою человечность. Люди нам попадались редко. Всегда — мёртвые. Однажды мы зашли в довольно ухоженный дом, думая, что там может кто-то жить. Зашли, да так и застыли у порога. В гостиной лежала женщина, совсем не похожая на мертвеца. Её кожа имела нормальный цвет, если не считать посиневших скукоженных пальцев. Дефицит кислорода в воздухе действовал на всех по-разному. Одни держались молодцом, другие заболевали аноксией, гипоксией и прочей дрянью. Эта женщина тоже была больна, но не только этим. Она лежала на полу и, видимо, рукой тянулась к чему-то. Я проследила взглядом за её пальцами и увидела ингалятор. У женщины была астма... Иронично. Она задыхалась от нехватки воздуха в мире, где его нет.

Люди нам попадались редко. Всегда — мёртвые...

В нашей «группе» лидером, конечно же, был Энди. Я верила ему и слушалась, хоть иногда его решения мне совсем не нравились. Но выбора у меня нет. Он из тех людей, которые всё равно сделают по-своему, даже если это может стать угрозой для кого-то.

Дожидаться вечера было утомительнее, чем думалось. Наконец, парень накинул на плечи рюкзак, растрепал светло-русые колючие волосы и двинулся в путь, иногда останавливаясь, чтобы я не отставала.

Я видела смерть в каждом окне домов, что мы безразлично проходили, игнорируя их жалобный голос, умоляющий оживить их каменные стены. Я видела смерть в каждой песчинке под ногами. Какое-то лёгкое волнение, перемешанное с запахом крови, витало в воздухе. Никаких звуков... Полная тишина и ночное небо. Энди шёл впереди меня, хмуро вглядываясь куда-то вперёд. Он не осматривался по сторонам, в отличие от меня, и не хотел идти со мной наравне.

Миссис Джеффри удалось сохранить немало книг, так что она частенько показывала нам картинки и фотографии мест, которых мы не застали. Среди них нам больше всего нравились пейзажи. Оно и нестранно. Когда-то у Лесли была своя личная маленькая библиотека, как она нам говорила. Когда началась эвакуация, она в первую очередь стала спасать книги, с которыми и прожила в бункере и после него.

— Слышишь? — настороженно спросил Эндрю и остановился, когда мы подошли к странному сооружению на поразительно гладко вытоптанной земле.
Это было похоже на небольшой городок из самодельных палаток размером с целую комнату в доме. Их было с десятка четыре. Между ними — кучи тряпья, как те, что мы с Энди делали для ночёвки. Здесь же они лежали под открытым небом. Видимо, жители этого лагеря любили спать на улице возле большого потухшего костра. Но где же все?
— Нет, — честно ответила я и постаралась прислушаться.

Энди медленным шагом направился туда, откуда, как ему казалось, исходил шум. Я же осталась стоять на месте и осматриваться.
Ни одной живой души. Ни одного живого тела.
Я догнала парня, и он рукой преградил мне путь. Мы остановились возле дороги, прижавшись к стене полуразрушенного здания. Теперь я тоже чётко слышала шум и крики, доносившиеся в начале дороги.

— Сколько их там? — воодушевлённо спросила я. Мне уже не терпелось встретиться с людьми.
— Несколько дюжин. Или полсотни.
— Что?! — чуть не выкрикнула я то ли от изумления, то ли от напряжения.
Энди зажал мне рот рукой.
— Т-ш-ш! — он нахмурился и оттянул меня от края стены. — Ты останешься здесь и будешь караулить. Заметишь какое-то движение — побежишь к лагерю. Я буду там. Кажется, дикари оставили его без присмотра.

Дикари... Именно так называли тех, кто отказались жить в городах для выживших и бродили по заброшенному миру в одиночку. Не знаю, специально ли так их назвал Энди, но меня это задело. Мы ведь тоже своего рода дикари.
— Шутишь? Они не могли его просто оставить. Там наверняка есть охрана.
— Я буду осторожен, — он взял меня за плечи и посмотрел прямо в глаза. — Не бойся. Сквозь огонь к воздуху, верно? — повторил он наш «девиз» и слабо улыбнулся. И улыбка эта затмила всё вокруг.

Энди оставил меня, а сам широкими быстрыми шагами направился к лагерю дикарей. Теперь у меня появилась возможность их лучше рассмотреть. Их действительно было много. Они окружили круглую размером с целый дом клетку, в центре которой находились, кажется, два человека. Дикари кричали, руками впивались в железную сетку, трясли её, точно бешеные звери при виде сочного куска мяса. Ночь была тёмной, и всё, что освещало то массовое движение — подобие факелов возле клетки. Давно я не видела огня. Дым портит и без того испорченный воздух. Эти люди, и правда, те ещё дикари.

Кое-как мне удалось рассмотреть, что же происходило внутри клетки. Два человека дрались. Жестоко, хладнокровно... Их поддерживали крики остальных. Под их ногами поднималась пыль, плотной пеленой закрывая нижние части тел. Над всем этим побоищем возвышалось ещё одно полуразрушенное здание. В проломленной стене на втором этаже находились трое. Они по-королевски сидели на самодельных тронах и наблюдали за этим, будто всё это было не на их уровне. Рассмотреть этих троих лучше не удавалось — слишком далеко.

Толпа вдруг недовольно загудела. Люди стали расступаться, ведь из клетки выносили человека. Или уже не человека?.. Я обернулась по сторонам и решила подойти ближе, спрятавшись за большим камнем.

— Тор! Тор! Тор! Тор! — кричали они неуверенно и поднимали вверх кулаки. Судя по всему, «Тор» — победитель драки. Судя по всему, «Тор» — победитель впервые. Люди словно разочаровались его НЕпоражением.

— Чужак! — вскликнул кто-то один и был еле слышен на фоне общего гула. — Чужак! — повторил он громче, и толпа чуть утихла.
Я нахмурилась. Энди...
Через пару мгновений всё смолкло. Кажется, даже из своего укрытия я могла расслышать треск огня факелов. Мужская рука коснулась моего плеча, и я с облегчением выдохнула.
— Чёрт тебя побрал, Энди... Наконец-то.
Я обернулась и почувствовала пронзительную боль в области носа. Чей-то кулак врезался в моё лицо, и я, потеряв равновесие, выпала из своего укрытия на смех всем тем, кто в этот момент на меня смотрел. Я успела увидеть перед собой лишь две пары ног перед тем, как со всей силы пнуть их пяткой. Попала в колено. Услышала крик. Подорвалась с места. Попыталась сбежать, но совсем забыла про вторую пару чьих-то ног, которая тут же догнала меня. Сильные мужские руки, точно наручники, сцепили между собой мои запястья и толкнули меня в спину.

— Пустите! Пустите меня! — кричу громко, но не для того, чтобы оглушить их, а чтобы Энди услышал.
— Не трать кислород, — грубо отозвался чужой голос, и рука, словно выросшая из ниоткуда, заткнула мне рот.
Десятки пар глаз обратились в мою сторону, и десятки голосов бросили туда же по десятку колкостей, когда меня силком тащили к дикарям. Нельзя. Нельзя было им попадаться. Нельзя было подходить ближе. Нельзя было так сильно радоваться грядущей встрече с людьми. Восторг сменился неистовым страхом. Чем больше глаз смотрело на меня, тем ничтожнее я себя чувствовала, тем сильнее невидимая сила вдавливала меня в землю.
Выглядели они странно. Кажется, будто сегодня-завтра они собирались огромным караваном ринуться покорять пустыни. Вооружённые до зубов, они стояли почти неподвижно, пока меня не подвели ближе. Странная у них была одежда. Не такая, как у нас с Энди. Но даже куча чудаковатых тряпок на их грязных лицах и телах не пугала так сильно, как то, что дикари стали расступаться, словно по приказу.
Я кручу головой в разные стороны, надеясь, что Энди ещё не успел оказаться здесь, в их руках.

— Вы посмотрите, какая чистенькая, — мерзким голосом произнесла какая-то женщина, пытаясь дотянуться костлявой рукой до моих волос. Её худоба пугала. Впрочем, она сама по себе пугала.
Нервы сдают, я еле сдерживаю в себе крик. Столько людей... Их голоса звучат не только вокруг меня, но и в моей голове. Их лица застывают перед моими глазами, закрывая собой весь обзор. Все они живы, все дышат так же, как и я, все стоят на ногах, как и я, все умеют говорить. Такие простые вещи кажутся дикостью, и я до последнего не могу поверить в то, что вижу.

— Из неё выйдет неплохое чучело, — второй голос, принадлежащий кому-то в толпе, разбил на осколки их звание «люди».
— Прекратите сейчас же. Ад сам решит, что с ней делать, — чернокожий мужчина с кольцом в носу дёрнул меня за руку, освобождая от цепких лап тех молчаливых шкафов на ножках, что держали меня. Поначалу цвет кожи моего внезапно появившегося защитника не столько удивил меня, сколько напугал, но очень быстро я вспомнила, что уже слышала о подобном. Разные национальности — не аномалия. К этому ещё стоит привыкнуть.
— Ад? Что такое ад? — я пошла за ним, не желая останавливаться в этом коридоре из существ, желающих разорвать меня на клочья.
— Не что, а кто. Не задавай вопросов. Не рассматривай здешних. Не перечь. Не перебивай. И дыши поменьше.
— Но...
— И не бойся. У нас юмор такой, — он не поворачивался в мою сторону, но я почувствовала, как в этот момент он улыбнулся.

Поразительная здесь была атмосфера. На секунду у меня даже появилось желание снять повязку с лица и глубже вдохнуть смесь здешних ароматов. Опасность, смешанная с кровью и потом. Если и было в мире место, где пахло свободой, то это оно. Бои за свободу и без того свободных.

Вокруг песок, огонь и люди. Много людей. Я снова и снова мысленно повторяю это слово, чтобы лучше распробовать его на вкус. Люди...

Чернокожий мужчина ведёт меня к самой клетке, где руками подаёт сигнал их, видимо, главарю. От великолепной троицы, возвышающейся над своими подчинёнными, осталось всего двое. Третьим был тот самый чернокожий, сейчас стоявший возле меня.

Мужчина и женщина, оставшиеся на втором этаже, поднялись со своих мест. Мужчина подошёл к краю, дав мне возможность лучше его рассмотреть. Как и у многих здесь, лицо у него было закрыто тёмной повязкой или платком от носа до шеи. На голове — тёмный капюшон, из-под которого торчат светлые волосы. Они такие светлые, что даже издалека сильно выделяются на фоне мрака ночи. Второй человек — девушка. Длинные тёмно-русые волосы, спадающие на плечи и чёрный комбинезон, подчеркивали её приятное лицо. На вид ей лет двадцать с лишним . Она подходит к главарю, успокаивающе кладёт руку ему на плечо и говорит что-то почти на самое ухо. Он кивает, поднимает руку со сжатым кулаком. Поднимает два пальца вверх. Взрыв... Взрыв эмоций. Толпа одобряюще кричит, увидев жест альфы. Кто-то грубо толкает меня в спину, и я оказываюсь внутри той самой клетки, откуда только пару минут назад вынесли мёртвое тело одного из бойцов. Это означало лишь одно... Меня вынесут следом.

Миссис Джеффри часто рассказывала нам о людях. О том, как порой бывает велика их сила, если они сплотятся для одной цели или из-за одного горя. Врала ли она? Ошибалась ли? В лицах дикарей, окруживших мой гроб в железную сеточку, я уж точно не видела ни силы, ни поддержки. Они хотели моей смерти, и нет здесь никакого общего горя — лишь общая жажда крови.

Оборачиваюсь по сторонам, в панике рассматривая место, в котором оказалась. На земле много крови. Почти каждая песчинка пропитана ею. Чего уж говорить о воздухе, стремительно покидающем мои лёгкие и кровь, пульсирующую от страха.

— Прекратите! — кричу и сама не верю своим словам. Они не прекратят. — Прошу, выпустите! — руками впиваюсь в сетку, но после в панике отпрыгиваю от неё, когда меня пытаются ухватить за руку. Они не выпустят.
— Ри-на! Ри-на! Ри-на! — вторит толпа, поднимая к небу грязные жестокие руки.
В клетку запустили ещё одну девушку. Она мало чем отличалась от меня внешне, если не считать её телодвижений, которые так и кричали: «Из этой клетки выберусь только я!» Вполне убедительно...

— Брось. Мы же не обязаны, — пытаюсь обратиться к её здравомыслию, но оно, кажется, уже давно покинуло крепкое тело.
Русые кудрявые волосы подпрыгивали вместе с ней, когда она делала непонятные мне движения, похожие на боевой танец.
— Мы не должны их развлекать, — очередная бессмысленная попытка. Выглядит жалко.

Девушка в одном прыжке оказывается возле меня и, посильнее сжав кулак, ударяет им в мой висок. Я теряю равновесие, вспышка света перед глазами заставляет меня упасть на локти, но я успеваю перекатиться на спине, увернувшись от второго удара, который должен был прийтись в голову. Разговоры бесполезны. Девушка так же опьянена предвкушением моей смерти, как и все остальные. Я поднимаюсь с земли, отбегаю в сторону и ногой ударяю ей по коленке, когда она хватает меня за воротник. Шипит от боли. Стонет. И тянет меня на себя, резко врезавшись своим лбом в мой нос. Вновь падаю...

Энди-Энди... Ты снова был прав, когда говорил, что мне стоит научиться драться. Но кто же знал, что мир, в котором мы собирались построить наше мёртвое будущее, будет так сильно разрушен чужим. Чужим мёртвым будущим.

— Поднимайся! — кричит девушка и ударяет меня ногой в живот.
Я кашляю, непроизвольно сжимаю рукой сухой песок и швыряю в неё, попав точно в глаза. Она отшатывается.

Энди-Энди... Так много было в тебе пустоты, но ты отказался заполнить её частичкой меня. А ведь я была готова отдать тебе хоть всё своё тепло.

Девушка нервно потирает глаза. Я поднимаюсь с земли, толкаю её в сторону сетки так сильно, что она ударяется в неё спиной. Я вынимаю нож.

Энди-Энди... Но ты ведь знал, что моё любопытство громче твоих приказов, а моя жажда жизни горячее твоего остывшего сердца. Ветер не будет милосерден, когда прилетит, чтобы забрать пепел наших сожжённых на солнце тел.

Я сжимаю в руке рукоятку ножа и вонзаю его в живот русоволосой девушки, забывшей, что такое настоящая жизнь. Толпа моментально умолкает. Нет тех радостных или хотя бы разочарованных возгласов, поддерживающих победителя. Нет ни капли радости. В глазах дикарей только удивление и шок. Неосознанно перевожу свой взгляд на их главаря. Он вновь поднимается со своего места и так же, как и его подчинённые, ошарашенно смотрит на меня. Это видно по его неуверенным шагам, направляющим его к краю.

Я выпускаю из рук нож, пытаясь унять паническую дрожь при виде окровавленного живота девушки. Боль сдавливает грудь, я пытаюсь дышать, но сейчас воздух мёртв больше, чем обычно. Я не хотела... Мне было страшно, меня пытались убить. Я ведь просто защищалась!

Нагнетающая тишина прерывается, как только глава дикарей быстрыми шагами удаляется куда-то за стену. Похоже, он идёт сюда. Я подхожу к девушке, хочу помочь, заткнуть рукой её рану, но она только отмахивается от меня, болезненно и угрожающе рыча сквозь зубы.
Монстр... Чудовище... Убийца.

Клетку открывают. Заходят несколько человек и уводят девушку куда-то за поле моего зрения. Голова кружится, нос кровоточит. Виски пульсируют, но я терпеливо слежу за тем, как светловолосый мужчина в тяжёлых сапогах и тёмной кожаной куртке подходит ко входу в клетку. Он останавливается, когда путь ему преграждают те головорезы, что привели меня сюда. Они что-то говорят ему, он внимательно слушает, хмурится и переводит взгляд на меня. Вздрагиваю.

Вряд ли Энди сможет вытащить меня из такой передряги. Всё, что мне остаётся — бег, но мои ноги связаны страхом быть пойманной. Я молча и опасливо наблюдаю за тем, как главарь дикарей заходит на «арену». Никакой охраны, никакого оружия. Он со мной наедине. Мы ходим по кругу друг напротив друга. Если уж этому человеку удаётся держать такую толпу на коротком поводке, то я для него — лёгкая добыча. Не могу даже приблизительно сказать, сколько ему лет. Его лицо — очередная загадка этого отделённого от остального мира кусочка планеты. Молчу. Он тоже.

Мужчина держит в руках что-то чёрное и вытянутое — массивная палка, обвёрнутая то ли фольгой, то ли проволокой. Руки незнакомца закрыты перчатками без пальцев, а вот капюшон ему явно стал мешать. Он снял его с себя, и я увидела те самые светлые волосы. Вот только светлыми они оказались только на макушке. Укороченные виски были тёмного цвета. Наверное, даже чёрного. В таком мире, как наш, сложно найти даже туалетную бумагу, чего уж говорить о краске для волос. Остаётся только догадываться, сколько тайн у этого лагеря и у его предводителя.

Мужчина останавливается, и я следую его примеру, всё больше боясь нагнетающей тишины. Уж лучше бы дикари кричали. Главарь направляет руку со странным предметом на нижнюю часть моего тела. Клац! Нестерпимая боль пробегается по моей левой ноге. Я чувствую, словно в ней ломаются кости. Дробятся на мелкие осколки. Чёрт! Кричу так громко, как не кричала уже целый год. Падаю на землю, и всё моё тело бьётся в непроизвольных конвульсиях.

— Это электрошокер, — проинформировал меня незнакомец. — Улучшенный и незаменимый. У вас такой игрушки нет.
Не место мыслям. Место боли. Но я всё ещё отчаянно стараюсь думать и понимать. Электрошокер... Про это миссис Джеффри нам не рассказывала. А зря. Голос... Его голос... Если до этого мне было хоть что-то понятно, то теперь я совершенно запуталась в этой сплошной огромной головоломке, окружённой железными прутьями клетки. Это был не мужчина. Нет-нет-нет... Это был парень. Молодой юноша.
— Но зато у вас есть ножи, да? В боях запрещено использовать оружие, — он сказал это громко, чтобы слышали те, кто меня схватили. Видимо, их обязанностью было обыскать меня, чего они не сделали. — Недоглядел. Тебе повезло.

Я плохо слышу то, что он говорит. Слова накладываются друг на друга или вовсе тонут где-то под слоем песка и грязи.
— Она... — кашляю и пытаюсь подняться. Безрезультатно. — Она жива?
Парень долго молчит, обдумывая мой вопрос или свой ответ.
— Вместо того, чтобы обвинить её в покушении на твою жизнь, ты переживаешь, выжила ли она?
— Кончай с ней, Ад! — не выдержал кто-то и заорал во всю глотку, загремев железной сеткой. Его примеру последовали и другие. Теперь арена вновь наполнилась яростными криками и гулом, но после вновь утихла. Видимо, главарь опять подал им какой-то знак жестом руки.
— Сколько вас? — вопрос, похоже, мне. Молчу и перетекаю в сидячее положение. — Спрошу во второй раз. На третий — ударю. Сколько вас?

Я почти уверена, что это не шутка, но не могу вымолвить ни слова. Глупо моргаю, смотрю на него и наивно надеюсь выбраться отсюда хотя бы частично целой. В голове только один вопрос — почему такая армия пошла за подростком? Хорошие лидерские качества? Крепкий удар? Крепкий удар... Моё молчание выходит мне боком. Парень сдерживает слово и рукой, в которой держал шокер, ударяет меня по лицу, после чего его голос даже не меняется — спокойный и ровный.

— У меня на тебя времени хватит. А вот твоё кончается.
— Одна! Я одна! — кричу и отползаю назад, лишь бы он больше не трогал меня. Второй удар я не выдержу.
— Здесь, конечно, много чудиков, но вот девчонок с воображаемым другом по имени Энди ещё не было. Интересно... Но не правдоподобно, — его голос почти мёртвый. Он не поверит мне, даже если я скажу правду, так зачем же мне её говорить?

Парень направляет на меня электрошокер, и новая волна боли накрывает с головой. Сначала — плечо, потом лёгкие, потом — всё остальное. Внутри всё сгорает, тлеет, ломается, дрожит. Почти пустой желудок выворачивается, и меня тошнит на песок.

— Кто такой Энди? — монотонно спрашивает Ад. — Где он?
Либо толпа совсем забыла, как разговаривать и кричать, либо я не слышала её, слишком внимательно вслушиваясь в своё сердцебиение и боясь его потерять.
— Я не... Я не знаю, — голос пропадает, силы тоже. Болевое послевкусие мучает кончики пальцев, дрожащих не только от холода.
— Девушка... — он посмотрел куда-то мне за спину, и я проследила за его взглядом, заметив, ту самую кучерявую девицу чуть вдали от арены. Выглядела она ужасно. Держа какую-то окровавленную тряпку у живота, она еле сидела и громко плакала, — ...которой ты распорола живот, беременна. Была, пока ты не явилась.
Умолкаю. Мои мысли вне меня. Оказалось, чтобы стать убийцей, не обязательно кого-то убивать.

— Похоже, ты переживаешь за неё. Если не хочешь убить сразу двоих, тебе лучше сказать, кто такой Энди, — блондин указывает рукой на девушку. Только что ей к голове приставили огнестрел. Одно только движение, и её не станет. Кажется, она уже даже не против.
— Это не он, а она. Энди — моя подруга, — я продолжаю сидеть на песке, опасаясь, что моя попытка подняться закончится очередной волной боли в ногах.
— Хорошо, и где она?
— Я не знаю... — честно отвечаю я, но даже если бы и знала, ответила бы так же.
— Не знаешь или не скажешь?
— Не знаю! — повышаю голос, смотрю со злостью. Такое чувство посещало меня редко, неприятно щекоча нервы, но сейчас я была готова нырнуть с головой в пучину своего гнева, раствориться там, стать им и обрушиться на головы всех присутствующих смертоносным наводнением.

Ад смотрит на меня, сдерживая раздражение. Уже и не важно, назвала я имя этого человека или название подземного царства мёртвых. И то, и другое было готово уничтожить меня прямо сейчас. Люди здесь жестокие. Жесток и их предводитель. Лучше бы я умерла от голода. Правильно Энди сказал — мы идём к запасам, а не к людям. Людей здесь нет и в помине.

Парень переводит взгляд на девушку. Она смотрит в пол, плачет, отпускает тряпку, позволяя крови покинуть тело. Не нужно быть врачом, чтобы понять всю тяжесть ситуации. Ей срочно нужна помощь, но нельзя спасти того, кто спасённым быть не хочет. Она сдалась. Ей уже тяжело дышать. Она задыхается.
— Нет! Прекратите! — кричу. Почти плачу.

Подрываюсь с места, бегу к ним. Плевать уже на этот чёртов воздух, которого становится всё меньше. Плевать, что от лёгкой пробежки можно так же легко потерять сознание и не проснуться. Нет, нет, нет! Так не должно быть! Люди не должны умирать, увидев напоследок огонь и разруху. Люди должны умирать счастливыми, а не сломленными. И не от удушья, а от длинной, хорошо прожитой жизни. Но у удушья больше власти, а у счастья лишь маленький домик на краю земли, куда добраться в одиночку почти нереально.

Так не должно быть! Я ведь просто хотела увидеть людей... Просто хотела перестать быть одинокой, ведь Энди давно уже играет роль ветра, у которого просто то же направление, что и у меня. Я ведь просто хотела поесть и поспать, пообщаться хоть с кем-то, кроме своих тараканов.

Меня ловит на полпути ещё одна пара рук, швыряет в сторону. Единственное, что звучит громче, чем крики дикарей — выстрел. Он похож на гром. Похож на последний стук сердца. Похож на смерть.

Я больше не вижу девушку, не вижу её «палача». Я понимаю, что воля «короля» исполнена и пора петь гимн в честь усопших. Пора петь гимн в честь себя.

— Я не знаю... — сквозь слёзы бормочу себе под нос и слышу звуки приближающихся ко мне шагов. Впиваясь пальцами в волосы, пытаюсь выдрать их с корнем, выдрать их с кусочками памяти, лишь бы не помнить. Лишь бы не видеть перед глазами её лицо, её потерявший всякий смысл взгляд. — Я ведь сказала, что не знаю... Не знаю!
— Ну что ты, я, конечно же, тебе верю, — всё то же будоражащее спокойствие в голосе.
— Вы дикари... Вы животные! — криком общаюсь к нему. К человеку, который понимает только шёпот.

Боль — вечное топливо вечного двигателя, но даже самое стойкое и крепкое сердце рано или поздно изнашивается, покрывается ржавчиной, слабеет. Ни я, ни Энди не проверяли, насколько крепки наши сердца. Похоже, моё состоит из самого дешёвого и хлипкого пластика. Он плавится, я ощущаю жар и добавляю огня.

— С этой арены после боя может выйти только один. Поздравляю с победой, — отстранённый, безразличный, жестокий. Это голос отстранённого безразличного и жестокого человека.

Он напоследок кидает возле меня шокер и медленно уходит, зачем-то посмотрев на небо. Мало кто смотрит на небо. Его боятся и ненавидят. Восхищению больше нет места, как и звёздам на постоянно тёмном от странного цвета туч полотне.

Дай волю сердцу — оно скажет: «Ты убит».
Я даю свободу сердцу. Оно лишь плачет и скулит.
Гнев сильнее здравомыслия, но руки слабее сухих веток. Смотрю вслед уходящему главарю дикарей и не вижу в нём ни капли человеческого. Мир на грани разрушения, а он позволяет ему погибать, имея власть над теми, кто ещё может что-то исправить. Мир на грани вымирания, а он позволяет ему разрушаться. Я рычу от злости и поднимаюсь с земли, имея дикое желание направить ток ему прямо на затылок. «Удар в голову смертельный,» — сказал он ещё тогда, когда я лежала на песке и пыталась прийти в себя.

Смертельный? Что ж. До встречи на той стороне.

Хватаю электрошокер и успеваю сделать только один шаг перед тем, как снова упасть от пронзительной боли, пробежавшейся по телу. Ток течёт по венам, и это уже не метафора. Я головой ударяюсь о землю и, перед тем, как закрыть глаза, вижу только размытый силуэт уходящего Ада.