Красными нитками кожу дырявит.
Крестиком шьёт.
Крестиком бьёт.
Верит, что страхи угрозами давят.
А грозы здесь лютые.
А грозы как люди.

Варит кастрюлю из лезвий. Не пей.
Тело калечится.
Тело не лечится.
В грязь окунаются лица детей.
Гроб не откроется —
Смерть успокоится.

Джош любил стихи. Обожал, когда мама, отложив дела, которых у неё обычно было не так много, собирала в гостиной всю семью, чтобы в сотый раз прочесть стихи, которые все уже знали наизусть. Она делала долгие паузы, с выражением смаковала каждую строчку, нежно поглаживая Элисон по волосам и тепло улыбаясь Джошу, который устраивался на половом коврике у её ног. Отец в это время чаще всего занимался ещё чем-нибудь. Не хотел сидеть без дела. Семья кочевала из дома к дому, где вечно находились хлопоты.

Когда детям было по восемь лет, они чудом нашли дом, где прямо рядом с ними, по соседству, жила другая семья. Женщина средних лет и мужчина более пожилого возраста воспитывали маленькую дочку. На вид ей было около семи, но мама Джоша узнала, что на самом деле девочке одиннадцать. Она немного отставала в развитии по непонятной причине и болела странной болезнью. Тогда Джошу казалось это диким. Он никогда не видел, чтобы люди, случайно оказавшись на улице, начинали непрерывно и очень яростно чесать свою кожу, словно кто-то хотел из-под неё вылезти.

— Шах и мат! — радостно воскликнула маленькая Элисон.
Они нарисовали на полу шахматную доску и положили камни вместо фигурок. Эл не умела играть в шахматы, поэтому возглавила себя победительницей, когда пальцами «отстрелила» все камни Джоша с доски.
— Ну эй! Это не по правилам!
— Мы уже игг’али по твоим пг’авилам. Скука-а-а, — она высунула язык и закатила глаза, изображая приступ тошноты.
— Придумай лучше, — обиженно ответил Джош и скрестил руки на груди.

У девочки пока ещё был натуральный цвет волос и пока ещё была мама, которая заботливо заплетала ей разные причёски. В этот раз Элисон гордо носила на голове две маленькие косички, которые еле доставали до плеч. Джош называл их антеннами, поэтому часто в шутку выгонял сестру на улицу, чтобы она «ловила сигнал» для древнего сломанного телефона, найденного на обломках чьего-то старого дома. Девочка обижалась, посыпая его громкими ругательствами и совершенно не стесняясь своей лёгкой картавости.

— Ну нет, сначала ты выполнишь желание.
Эл надула губы, обернулась по сторонам. Услышав странный голос с улицы, выглянула в окно — в доме по соседству сейчас была только та маленькая девочка. Она сидела в комнате первого этажа и играла в «игрушки». Так она называла страшных монстров, сделанных из старых тряпок и разного цвета пуговиц.

— Укг’ади у неё Баг’ни, — злорадно усмехнулась Эл. Девочка знала, как до́роги те страшные игрушки маленькой соседке, оттого и азарта было больше.
— Совсем ку-ку? — Джош покрутил пальцем у виска. — Меня ведь словят.
— Сделай так, чтобы не словили!

Долго уговаривать его не пришлось — мальчику точно так же хотелось сделать что-нибудь неправильное, запрещённое и безнаказанное. Уже через пару минут он, пригнувшись, стоял под окном соседского дома, поглядывая на улыбающуюся Элисон. Когда соседка куда-то вышла, оставив свои игрушки у миниатюрного столика, где проходило миниатюрное чаепитие, Эл подала брату знак. Джош кивнул, открыл снаружи окно и влез в комнату, громко перевалившись через подоконник. Сильный шум легко привлёк бы чьё-нибудь внимание.

В помещении царил слишком идеальный порядок. Мальчик подумал, что это как-то связано с болезнью соседки. Полное отсутствие мебели, за исключением мягкой кровати в углу, создавало угнетающую пустоту, как в комнате, так и где-то внутри. Из вещей здесь были только уродливые куклы и стопка одежды на углу кровати. После солнечной вспышки люди кое-как старались заново строить дома, а не только жить в обломках уже когда существовавших. Соседский дом был именно из тех, что построили заново. Несуразный, с кривой крышей, из слишком сухих брёвен погибших деревьев, из досок, заколоченных старыми ржавыми гвоздями. Тем не менее, комната дочки выглядела очень даже прилично.

Рассмотреть всё детальнее Джошуа не успел. Агата, как звали соседку, вернулась и застала его на полу в раскоряченной позе с её игрушкой в кармане. Она громко завизжала от страха, выбежала за дверь и вернулась, крепко сжимая железную трубу в своих слабых руках.

Улыбка с лица Элисон медленно сползла. Она услышала крик не только Агаты, но и брата. Рванула со всех ног, выбежала из дома и вломилась к соседям. Она успела до того момента, как девочка замахнулась, чтобы ещё раз ударить Джоша.

Детей можно сравнить с гвоздями. Если поставить гвоздь под правильным углом, то забивать его будет намного проще, а конечный результат будет радовать глаз. Если сделать хоть один неправильный удар молотком, они погнутся и уже никогда не приобретут прежнюю форму. А если уронить на пол и полениться поднять, то однажды можно случайно наступить ногой или даже проткнуть её насквозь.
Дети как гвозди.
Начнут плавиться, если слишком сильно греть их любовью. А вот Элисон не поддавалась никакому пламени.

— Сестг’а за бг’ата — как за основу взято! — крикнула она и схватилась за второй конец трубы. С силой потянула на себя, но Агата своё оружие так просто не отдавала.
Джош напал сзади. Взял её за руки, пока Эл отбирала злосчастную трубу и злобно визжала.

Два этих семейства уже давно дружили и ранее не позволяли себе нарушать личное пространство друг друга. Родители обсуждали вопросы выживания, а дети уже выживали в импровизированных стрелялках. Агата не была особо общительной девочкой, но Джош и Элисон как-то умудрялись вызывать у неё улыбку и желание общаться. Это не было дружбой, но разве в детстве кто-то вешал ярлыки? Ребята хорошо проводили время, и этого было достаточно.

Пары слабых ударов по лицу тоже было достаточно, чтобы заставить девочку громко заплакать. Эл так увлеклась защитой брата, что не заметила, как перешла все рамки.
— Хватит, всё, — пытался остановить это Джош.
— Толкай её! — на этих словах они выпихнули Агату из её же дома на улицу и заперли дверь изнутри. Устало выдохнули, сползли по стене, усевшись на полу. — Жг’ать захотелось. Как думаешь, есть у них что-то?
Мальчик не ответил. Аккуратно подкрался к окну и выглянул, чтобы узнать, что там происходит. Агата как-то чрезмерно громко кричала и била кулаками по двери. Потом выдохлась, отошла подальше и стала вести себя очень и очень странно.

— Ну что там?
Он не знал, что сказать. Такого он точно никогда не видел. Девочка начала чесать руки. Сначала безобидно, но потом её действия стали более резкими и жестокими. Она громко плакала, расчёсывала кожу до покраснений. Руки, ноги, лицо… Она будто пыталась содрать кожу даже с век.
— Она как будто сломалась…
Эл последовала его примеру, выглянула в окно немного смелее и так же застыла на месте.
— Это что, кг’овь?

Она не останавливалась. Когда собственных ногтей уже не хватало, подхватила что-то с земли и стала тереть свои предплечья с такой яростью, что на раздражённой коже выступили первые бусинки крови, а потом и вовсе запачкали собой бо́льшую часть руки.

— Надо впустить её, — Джош в панике ринулся к двери, но сестра остановила его, схватив за футболку.
— Нет, она опять побьёт тебя.
В этот раз он её не послушал. Оттолкнул Эл, повернул замок, нерешительно вышел на улицу. Медленно подошёл к Агате, которая уже ковыряла свой глаз каким-то пластиковым обломком.

А Эл злилась. Наблюдая из окна, хмурила брови и царапала ногтями деревянный подоконник. Думала и не могла понять, почему Джош не благодарен ей. Она ведь его спасла. Она ведь сделала всё, что смогла.

Брюнет не знал, что говорить и как отвлечь Агату от «самоуничтожения». Он обернулся к Эл в поисках поддержки, но та лишь вышла из дома и важно поставила руки по бокам. А ведь они могли бы просто спокойно сидеть в своей комнате и играть в шахматы. Пускай по правилам Элисон. Пускай вообще без правил. Но тогда бы они не стали малолетними преступниками.

А девочка всё плакала. Теперь она чесала голову, случайно вырывая с ко́рнем свои короткие рыжие волосы. Ее зелёный комбинезон испачкался в грязи и в небольших пятнах крови, а браслет из уличных камней рассыпался по земле.

Ребята так и не нашли нужных слов. Эл злобно кивнула головой в сторону их дома, мол «хватит уже тут торчать, сама справится». На этом прогулка и закончилась.

На нарисованной шахматной доске снова лежали камни вместо фигурок. За окном всё ещё слышался страдальческий плач. На какое-то время он стих — Агата наконец заметила открытую дверь и пулей забежала в дом, но хныкать не перестала, пока не пришли родители.

Вечером был скандал. Два семейства разругались до такой степени, что проживание одного из них на этой территории стало под большим вопросом. Элисон и Джошуа, как и ожидалось, получили строгое наказание ремнём и длительные лекции на повышенных тонах, а уже через неделю вся семья Хейзов собрала вещи и двинулась в путь. К G-27. Так они и начали жить возле границы. «В город так и не пустили, но жизнь стала лучше,» — убеждала мать.

Через несколько месяцев в доме настал день тишины и скорби. Отец вернулся с «вылазки» и сообщил ужасную новость. Сказал, что ходил к их старому жилью и нашёл три трупа в соседском доме. Судя по выломанным дверям, оставшейся еде и вещам, у них погостили Небесные. Надо сказать, с этого момента Элисон очень часто упоминает тот случай как собственную заслугу.
«Если бы не я, мы бы остались жить там и сейчас лежали вместе с психованной Агатой в луже своей крови,» — говорила она во время серьёзных ссор. В чём-то она действительно была права. Жестокость порой спасает.
А вот ревность безжалостна всегда

*****

Пятнадцать лет.
Говорят, возраст хороший. Если не считать частые беспричинные приступы ненависти к миру и людям вокруг.
Говорят, возраст хороший. Если не обращать внимание на тех персонажей, которые именно в эти годы бросают свои попытки бороться и бросаются с крыш.
Говорят, хороший возраст. Мол ещё не настала полная ответственность за себя, но при этом уже много позволено.

Позволено…

— Делайте, что хотите. Общайтесь, развлекайтесь, только хорошо учитесь и не выходите на улицу без присмотра, — сказали Джошу и Эл, когда им впервые показали их общую комнату в колледже.
Помимо них в комнате была ещё одна девушка. Не сказать, что она чем-то отличалась от серых мрачных стен (это только через годик-другой здесь всё будет завершено постерами и вырезками из журналов Элисон). Девочка была холодная во всех смыслах этого слова. Её бледная кожа так и кричала: «Дайте воды! Скоро высохну!», а пустой взгляд так и шептал: «Вас мне тут ещё не хватало».

— Вон ваши свободные кровати, вон ваши шкафы, — не глядя на них, она указала рукой по сторонам. — Уборка каждые три дня по очереди. Не курить, не храпеть, не рамсить.

Белоснежные волосы, белоснежная постель, нежно-жёлтая одежда и длинные ногти, покрашенные бесцветным лаком… Тогда Джош думал, что, именно так и выглядит символ чистоты и невинности. У неё был узкий вырез глаз и очень яркие красные щёки, явно выделенные намеренно.
Он бросил рюкзак с вещами на пол и в знак поддержки положил руку на плечо Элисон. Казалось, у той до сих пор глаза были на мокром месте от того, что случилось с их родителями. Но Эл держалась молодцом. Выпрямила спину, многозначительно фыркнула на слова блондинки и рассеялась на кровати у самой двери.

Так всё и началось.

Блондинку азиатской внешности звали Кацуми. Каждый день она напоминала о том, что её имя означает побеждающая красота. Наверно, это и стало причиной её чрезмерного ухода за собой.

Как ни странно, они с Элисон подружились. Кацуми то и дело водила Эл с собой на всякие местные тусовки, где обычно собирались ребята младше восемнадцати лет. Это кое-как успокаивало Джоша, когда он оставался один.

От скуки он изучил комнату до малейших деталей. Каждую полосочку на простыни, каждый узор на деревянном шкафу, каждую щепку на оконной раме. Единственное, что здесь нельзя было изучить досконально — вид за окном. Он прекрасно помнил, что небо — убийца, что на него нельзя смотреть дольше трёх секунд (такие уж были правила в их семье). Но когда однажды вечером он посмотрел в окно и увидел небосвод, окрашенный в красный, сомнений не осталось. Он не имеет права это не запечатлеть. Телефона нет, камеры нет… Зато есть тетрадка и красный лак для ногтей Кацуми. Он не думал ни секунды. Выровнял лист и начал рисовать. Это были неумелые мазки. Попытки пожалеть кровоточащее небо. Джош смотрел на это с восторгом.

Дни шли, закат менялся, а вот традиция каждый вечер сидеть на подоконнике осталась. Вот только менялся не только закат. Элисон тоже.

Она и раньше видела большие скопления людей, когда семья жила у стен G-27, но так близко с множеством людей не общалась никогда. Первое время было видно, как она скована, но с каждым новым днём её улыбка становилась шире, юбка короче, а взгляд потупленнее. Она отрывалась. Научилась пить, научилась танцевать, веселиться. Научилась даже любить. Джош не сильно удивился, когда увидел Эл и Кацуми пьяными целующихся на кровати. Конечно, это было минутное развлечение, и уже на следующий день они обе плохо помнили «вчерашнее».

Это длилось долго. В пятнадцать лет Элисон знал уже весь колледж, а в это время шестнадцатилетний Джош оставался для всех невидимкой и пустым звуком. Она тусила, целыми днями пропадала с подругой, пока однажды не пропала сама Кацуми. Эл вернулась с вечеринки одна.

Сколько бы Джош ни пытался узнать, что же произошло, Элисон отвечала одинаково: «Я не знаю! Она ушла куда-то без меня».
Она всегда отвечала чуть ли не криком. Эта была больная тема для неё. Впервые в жизни Джошуа не поверил сестре.

Так началась его карьера лицемера. Так он вышел в свет.
Он стал общаться с ребятами, которые в тот вечер были на вечеринке. Приветливо им улыбался, хоть от их манер хотелось блевать часами напролёт. Иногда он даже соглашался выпивать с ними. Рассказывал им всякие байки, придуманные на ходу, отвлекал как мог, а потом задавал главные вопросы. И ему отвечали.

— Я один раз с братанами такую движуху устроил… — чуть ли не смеясь между каждым словом, Джош максимально играл мимикой. — Напились так, что чертей видели, отвечаю. Спёрли у соседа черепицу для крыши и из них выложили огромный хер размером на весь двор.
Собеседники были старше на несколько лет. Они бросили пару смешков и похлопали Джоша по плечу.
— Черепицу? Где ж это её взять можно?
— А я не говорил? Мы ж в G-27 жили. Там хоть черепицу, хоть тёлку с вот такими дойками, — он развёл руки, — купить можно. Всё на одну цену.
На этом парни ещё больше рассмеялись, а Джош подавил в себе желание брезгливо поморщиться. Ему было противно с ними общаться и придумывать эти небылицы.
— Натуре? Мне дружбан рассказал, как на одной местной тусовке такую же снял. Даже двоих. Одна с дойками, а вторая какая-то узкоглазая. Говорит, с такими-то глазёнками ей и морщиться не пришлось, когда он на лицо спустил. Ну ты понял, — он засмеялся и толкнул Джоша локтём в плечо.

До этого он никогда не дрался, да и не планировал, но сейчас хотелось разбить лицо этого урода по самое основание. Парню где-то двадцать. Он побрит налысо, на голове и шее видно татуировки, а одежда своим видом так и показывает, что он считает себя царём этого гадюшника. Высокий, но Джошу до него осталось совсем немного. Впрочем, всё это не имело никакого значения. Он не мог позволить себе сорваться. Слишком долго он втирался в доверие этой компании.

Парень улыбался из последних сил. Злость кипела внутри, и он решил потушить её, выпив стакан воды, который стоял перед ним.
— Да ну? — спросил Джош больше из приличия. На самом деле слушать эту историю ему совершенно не хотелось, но он понимал, что он уже совсем близко.
— Реально.
— Не помнишь, как зовут? А то знаю я тут одну такую…
— Да хер их пойми. Китаёдзу как-то типа… Куни-Карацуни-Куцуни… Не знаю. А сиськастую Элисон. Но говорят, она после того дня вообще на тусовки не ходит. Захочешь её трахнуть — только скажи. У моего дружбана на неё такие компроматы есть, что она на всё пойдёт.

В этот момент Джоша буквально переломило. Все те воспоминания о веселой и беззаботной Элисон стёрлись с головы, как пыль сдувается ветром. Что-то внутри так сильно заболело, так громко затрескалось, так жутко заскребло, что на секунду ему показалось — умирает. Загибается, задыхается. Прям как его статус хорошего брата.
А ведь он сидел и рисовал закаты, пока его сестра где-то там с кем-то там…
А ведь он от скуки плевал в потолок, пока она на ком-то там сколько-то раз…
Стало противно от самого себя. Он глянул на часы. Самое время ударить себя по лицу за халатное отношение к последнему близкому человеку.

— И что, прям двоих? — слушать это и спрашивать это было невыносимо больно, но он должен узнать всё до конца. Должен понять.
— Ну да. Обеих взял за юбки, обеих увёл уединиться. Чё, завидно?
— Кажется, я понял, о какой китайке идёт речь. Только она уже давно не появлялась в колледже. Пропала куда-то.
Лысый как-то злорадно ухмыльнулся и переглянулся со своими дружками. На этом вопрос был закрыт.

Джош вернулся в комнату как никогда подавленным. Элисон была там, но даже не заметила, как он вошёл. Он остановился у двери, облокотился о неё плечом и потупил взгляд. Он, вроде как, смотрел на Элисон, листающую какой-то глупый журнал, но в то же время не смотрел никуда.

— Хочешь, я тебе волосы заплету? — сам не заметил, насколько сильно его голос изменился. Стал на тон тише и мягче.
Девушка удивилась. Сначала непонятливо нахмурилась, но потом пожала плечами и с удовольствием уселась на полу возле кровати, готовая к приятным прикосновениям. Последний раз Джош заплетал её лет в двенадцать. Помимо этого он всегда делал расслабляющий массаж головы.

— Как день прошёл? — он сел на кровать за её спиной, распустил её волосы и взял в руки расчёску.
— Антипродуктивно. Есть такое слово? Провалялась до обеда как хре́нова туша тюленя.
Она закрыла глаза от наслаждения. Он даже расчёсывал приятно. Нежно прикасался, боялся больно дёрнуть за волос, потому делал всё максимально аккуратно и неторопливо. Тишина сейчас была самым лучшим помощником, но обида так крепко засела внутри, что оставить этот разговор на потом он просто не мог.
— Эл, к тебе никто не пристаёт?
Он спросил так тихо, что девушка даже не сразу посчитала его вопрос настораживающим. Она не знала, что ответить.
— Н-нет… С чего ты взял?
Он промолчал, заправил выпадающие волосы ей за ухо и положил тёплые ладони на её плечи. Вздохнул.
— Я не хочу, чтобы ты что-то от меня скрывала, Элисон. Я знаю, у тебя есть друзья, которым ты уже доверяешь больше, чем мне, но…

Он отвёл взгляд, напряг скулы от эмоций. Это единственное, что он сейчас мог себе позволить. Невольно посмотрел на пустующую кровать Кацуми — туда до сих пор никого не определили.
А ведь столько всего хотелось сказать…

— Джош, о чём ты? — она сделала непонимающий вид и повернулась к нему лицом.
Цвет её глаз был так же ему непонятен, как она сама. Карие, но с ярко-зелёным кольцом вокруг зрачка, будто свет в конце туннеля. Может быть, тогда у неё и само́й ещё был шанс выбраться из болота, в котором она погрязла. Может быть, тогда ещё был шанс стать счастливой.

— Я знаю про Зака Тэйси, — напрямую выдал он и уже чуть строже посмотрел на неё.
Словами не передать, какие жуткие эмоции пробежали по её лицу в этот момент. Они как толпа маленький демонов дёргали нервы под её кожей, выдавая то нервную улыбку, то холодящий кровь ужас, то всепоглощающую ярость.

Девушка мгновенно поднялась с пола, отступила на несколько шагов назад и криком произнесла:
— Какого хрена, Джош?! Какого хрена?!
Схватилась за волосы, больно царапая ногтями кожу головы, будто вся боль именно там. Будто всё самое ужасное во вселенной скопилось именно в её черепной коробке.
— Кто тебя, блин, просил?!
Её голос дрогнул. Она нервно вдохнула, подняла взгляд к потолку. Под тусклым светом лампы стало видно, как заблестели от влаги её глаза.
— Нет-нет-нет-нет-нет… — безумно зашептала она и покачала головой. — Не снова… Не снова…
— Элисон, — строго произнёс парень. Он не собирался её успокаивать. Точно не сейчас. — Что произошло в тот день?

Она упала на колени, закрыла лицо руками, и только тогда он подошёл. Сел перед ней, терпеливо ожидая ответа.

— Они сказали, будет весёлая туса. Алкашка, какие-то игры, местные «музыканты», всё, как положено.
Она издала сдержанный всхлип и не поднимала голову. Так уж ей не хотелось показывать слёзы. Не в её характере.
— Мы никогда ещё так сильно с ней не напивались, Джош, никогда ещё… Чёрт… Потом пришла эта компашка. Обычные поцыки. Они позвали нас попробовать какую-то веселящую дурь, а мы и повелись.
Он положил руку на её колено, чтобы она хоть ощущала, что он всё ещё здесь, всё ещё готов слушать и поддержать. Это самое малое, что он мог сделать.
— Они начали приставать к ней. Ничего особенного, не впервые ведь. Но они оказались настойчивее, чем сопляки, с которыми мы обычно тусили. Она сопротивлялась, а они больше хотели повеселиться, чем пошалить с бабами. Они пристегнули её ремнями к ножке кровати и стали заливать какую-то жижу ей в глотку, пока не заполнили нахрен весь её желудок. Слышал когда-нибудь запах блевотины с кровью? Я раньше тоже нет.
— Элисон…
— Потом надевали пакеты ей на голову. Они посчитали, это смешно, когда лицо краснеет от нехватки кислорода, — она подняла взгляд. Потёкшая тушь выглядела, как кровавые слёзы, а капилляры на глазах так вздулись, что девушка и правда чуть ли не рыдала кровью. Столько боли в её глазах он раньше не видел. Родителей она оплакивала совершенно по-другому. — Это смешно, Джош? — она снова кричала, но старательно делала вид, что вот-вот придёт в себя. Не приходила. — Ты бы видел это… Ты бы видел… Никогда ещё мне не было так страшно смотреть на человека. Она уже перестала им быть. Она уже еле дышала. Они пообещали, что отпустят её, если я пересплю с Заком, — истерический смех сорвался с её губ. — Он не сдержал слово.

Джош обнял её, пока девушку не разорвало от нового порыва слёз. Сейчас им было больно одинаково. Ей тот того, что снова вспомнила свою беззащитность, а ему от того, что он её защитой стать не успел.

Она лишилась девственности в пятнадцать. Не по своей воле.
Пятнадцать... 
Говорят, хороший возраст.

— Я просто бесполезная сука… Она раз пять кричала моё имя, а тупо смотрела и не знала, что делать. Я не знала, чем ей помочь. Какой вообще смысл спасать этот еб*чий мир, если мы все слишком тупые, чтобы опять его не уничтожить?

Он крепче прижал её к себе. Сам еле сдерживал слёзы, но снова и снова говорил себе, что сейчас он должен быть сильным. Просто чтобы она видела. Чтобы позволила себе быть слабее. Чтобы знала — рядом есть кто-то, на кого можно положиться. Она точно не забудет о том, что произошло. Точно нет.

— Я хочу домой, Джош… — прошептала и совсем перестала сдерживать слёзы. — Давай вернёмся домой.

(Настоящие дни. Неделей ранее)

Жестокость иногда спасает.
Иногда спасает.
Иногда.
Джош каждый день повторяет себе, что поступает правильно. Что каждый новый раз, когда он разбивает кулаки, это во благо.
Потому что так нужно.
Потому что нужно.

Стои́т у входа в столовую и пристально наблюдает за тем, как его сестра тратит свою бесконечную энергию наболтовнюю в какой-то новой компании. Этих парней он отлично знает. Два ботаника, частенько остающиеся наедине для неизвестных целей, три гитариста, навыки которых пошли к чёрту, как только из G-27 пришёл приказ о запрете на творчество, и один гопник, который не смог вписаться в элиту колледжа, зато считает, что крышует ребят за этим столиком. Как там оказалась Элисон — Джош понятия не имел.

— О чём они говорят? — спросил он у своего уже почти верного слуги. Это был худощавый парнишка на год старше его, но выглядящий на пятнадцать. Почему именно он стал его посыльным? Да потому что парнишка блондин, а, как уже всем известно, Джош терпеть не может блондинов.
— Ну типа… это… Да о фигне какой-то. Чувак в кепке рассказывает о том, как Баффи шерстью подавился. Это… Типа смешно. Типа он же собака, понял? Типа… Ну… Шерстью же коты давятся.
Джош промолчал, не отрывая глаз от смеющейся Элисон. Он точно знал, что больше никогда не увидит её слёз. Просто не позволит ей плакать. Если кто-то посмеет притронуться к ней — убьёт. Так он поступил и с Заком и так же поступит с кем угодно, кто посмеет её обидеть.

— Мандарина! — крикнула Элисон, глядя куда-то за спину Джоша.
Он обернулся, и в эту секунду мимо него прошла компания из человек десяти.
Дикари.
Они всегда ходили толпой, и это сильно усложняло ему задачу. Парень хотел узнать всё про эту шайку, но кого бы он ни посылал к ним, всех вычислял «шизанутый параноик с синдромом отличницы», как называл Айдена Джош.

Самого́ параноика парень так и не увидел. Зато увидел, как радостно Элисон бросила своих собеседников и ринулась обнимать Миранду, которая явно была этому не рада. Пока Эл зажимала её голову подмышкой и кулаком чесала её макушку, та вырывалась и недовольно кряхтела. Впрочем, это выглядело забавно.

Джош почувствовал тёплое и невероятно приятное прикосновение к своей руке. Мимолётное, еле ощутимое, но такое родное и воздушное, что если бы он сейчас лежал на своей кровати, невольно изо всех сил сжал бы руками одеяло. На часах десять утра. Ниа «почему-то» всегда вставала раньше всех, но приходила в столовую позже. Она не сказала ему ни слова, только тепло улыбнулась в знак приветствия и, как облако, уплыла словно от резкого порыва ветра. Он улыбнулся ей в ответ, но она уже не видела. Её прямые русые волосы подскакивали от каждого её шага, а длинная кофта то и дело сгибалась на спине от движения её бёдер. Иногда Джошу было даже стыдно смотреть куда-то ниже её шеи. Настолько она казалась недоступной и невинной.

Закусил губу, оторвал взгляд от её ягодиц и ещё раз обернулся, чтобы убедиться, что она пришла одна. Пока она выбирала себе завтрак, он подсел к ребятам, которые ещё кое как были ему приятны в общении. Несмотря на то, что там и Ниа, и Элисон, к дикарям он не хотел. Тем более, что ЕГО там нет, значит, бояться нечего.

Джош часто задумывался о том, почему по ночам его до сих пор мучают кошмары. Почти каждый день он просыпается от страха умереть в реальности. Сон почти всегда один и тот же. Всё те же лица родителей, всё тот же взорвавшийся дом, всё те же слёзы Элисон, но… Маленький сгусток вины всё ещё сидит где-то в голове, на самом дне, и маленькой лопаткой ковыряет его мозг, задевая отделы памяти.

Жестокость иногда спасает.
Иногда спасает.
Иногда.

Он всё ещё убеждает себя, что здесь им лучше. Что те монстры, которые во сне тянут лапы к его лицу, неправы. Что трясущиеся руки напрасно не могут удержать сигарету перед сном. Поэтому он засыпает последним. Поэтому не спит почти до рассвета. Он не боится умереть. Он боится вечно видеть один и тот же сон.

«Нет ни ада, ни рая, это всё глупые выдумки тех, кто боится, что зря страдает по жизни. Люди думают, что всё это проверка кого-то свыше. Что настоящая жизнь начинается в загробном мире, и я пошлю каждого, кто скажет мне это в лицо.

Мы — энергия.
Мы чёртова звёздная пыль.
Мы — не наше тело.
Мы не знаем ничего о нем.
Мы — даже не наш мозг.
Мы — мысли, чувства, эмоции.
Ты мёртв, если не думаешь.
Ты мёртв, если не чувствуешь.

Ты мёртв.

Я сделаю затяжку и плюну в небо, потому что земля и так уже размякла от слюны молющихся.
Я сниму ремень и ударю себя по руке, чтобы содрать кожу, потому что чувствую всемирную ложь даже на своём теле.
Противно.
Я верю в космос. Я признаю́, что возможно всё. И если кто-то там всё же смотрит на нас с высоты, то он позаботился о том, чтобы мы не узнали о его существовании. Он позаботился о том, чтобы мы были слишком тупыми, чтобы догадаться.
Это не бог. Это не просто энергия. Это что-то, что наш мозг никогда не сможет постигнуть».

Джош разговаривал сам с собой и каждый раз говорил себе, что есть вещи, которые людям не дано понять и понимать не нужно. Но всё ещё, как полный идиот, пытался узнать всё. О людях, о учащихся, о их привычках. Хотел контролировать всё, хотел быть везде и чувствовать свою значимость. Ведь так было намного проще забыть жизнь, в которой он был никем.

Закуривает сигарету, продолжает смотреть на троицу. Элисон, как всегда, самая активная в разговоре. Миранда иногда виновато поглядывает на Нию, а та делает вид, что рыжеволосой и вовсе нет рядом. Достаёт из пакетика булочку и ест максимально аккуратно, ведь знает, что Джош наблюдает за ними.

Проходит минута, другая, десятая. Эмоции с умиления резко сменяются на настороженность и даже злость. Брюнет видит, как в столовую заходит главарь дикарей, и проклинает себя за то, что не подсел к ним за столик.

Ад, то ли почувствовав на себе уничтожающий взгляд, то ли по привычке, смотрит на него в ответ. Джош, выдержав пару секунд, показывает ему средний палец, и дикарь отвечает ровно тем же. Для них это уже стало традицией. Своеобразное приветствие.

Брюнет всем своим существом ощущает, как резко меняется атмосфера в помещении. Теперь внимание парня приковано не к «его девочкам». Так происходило каждый раз, когда Ад оказывался в радиусе ста метров от него.

Дикарь подходит к кассе, делает заказ и расплачивается. В это время Миранда, вытолкнув всех со скамьи, несётся к нему. Джош не сильно вдавался в подробности их отношений, но рыжеволосая бестия всем своим видом так и показывает, что что-то между ними либо было, либо есть, либо будет, и это закладывается в памяти Джоша как идея для неплохого рычага давления.
Миранда цепкой хваткой впивается пальцами в руку Ада и начинает что-то очень активно и эмоционально говорить. Парня явно успокаивает, что всё это происходит не на глазах всех вокруг. Он сдерживает эмоции и лишь отбрасывает от себя её руки.
«Потом поговорим,» — всё, что можно было прочитать по его губам.

Становилось явно веселее. В кругу дикарей с приходом главаря началось нездоровое движение. Буквально через два дня на старой тренировочной площадке будет настоящее месиво, а пока парни и девушки наслаждаются спокойствием и сытными харчами.

Джош переводит взгляд на Нию. Его радует, что она даже не отрывает глаз от своей еды, пока дикарь здоровается со своими людьми и попутно читает им краткие нотации.
Но не радует, что единственное свободное место, где собирается остановиться дикарь — как раз напротив неё.

— Я бы навалял ему, — откровенно говорит один из ребят за столиком Джоша — чернокожий высокий юноша с яркой харизмой и отменным чувством стиля. Он имеет неплохую мышечную массу, не глуп, но иногда старательно корчит из себя идиота.
— Был бы повод.
— Чё? — в разговор вступил ещё один парень. В крови — мексиканец, в душе — еврей с дурацкой красной повязкой в горошек на голове. Он снимает её так редко, что та уже замаралась, но парень искренне верит, что она придаёт его виду изюминку и приносит удачу. — Какой-то ботан подкатывает яйца к твоей тёлке. Чем не повод?
— Девушке, — Джош сдерживает агрессию, но взглядом передаёт всю гамму своих эмоций, и мексиканец умолкает. — И она ещё не моя.
— И он не подкатывает, и она не соглашается, и вообще он педик и нечего бояться. Да? — вновь встревает чернокожий. — Придумывай отговорки дальше. Посмотрю на твою рожу, когда она попросит тебя понянчиться с их детьми.
— Тогда он скажет: «Всё путём, она просто хотела сбросить пару кило, поэтому чуток попрыгала на его члене. Уверен, это всё ради меня», — посмеялся мексиканец, и в ту же секунду его смехом заразился и чернокожий.

Джош не выдержал, кулаком ударил парня в кадык, и тот стал задыхаться, буквально проглотив свой смех и все попытки ещё хоть слово сказать в сторону Нии.

— Ладно, ладно, остынь, чувак… — успокаивал его второй. — Но тебе реально надо что-то делать. Не знаю… Накури её. У Барта есть отменные таблеточка, я могу замолвить словечко.

Джош уже не слушал, он наблюдал, как за столиком дикарей разрасталась перепалка. Сначала Ад разговаривал с Элисон, а потом в их небольшой спор вступила Ниа. Нельзя было услышать, о чём именно они говорили, но по лицу девушки было ясно — в свой адрес она слышит что-то не очень приятное. Она стала повышать голос. Дикарь отвечал тем же. Только Эл и Миранда сидели неподвижно, бегая глазами от одного собеседника к другому.

В конце концов Ниа не выдержала. Она подскочила с места, бросила Айдену в лицо свою недоеденную булочку и пулей вылетела из столовой, агрессивно хмуря брови и создавая эхо своими громкими шагами. И снова смешки пронеслись среди нескольких компаний. Даже Ад сдержал улыбку.

Джош уже неплохо изучил поведение Нии. Когда она злится, её тело сильно напрягается, движения становятся нелепыми и скованными, так что сейчас было неясно, с чего именно смеялись дикари — с того, как девчонка закончила разговор своим «веским аргументом», или с того, какой забавной походкой покидала столовую. Одно было ясно — сейчас она замкнётся в комнате и уткнётся в книгу. Либо столкнётся с подушкой в кровавом поединке, а потом её же будет крепко обнимать, извиняясь.

Ниа любила объятия. Это он понял, когда она перестала вздрагивать и уже спокойно сама могла развести руки и ждать порцию его энергии.
Она начала ему доверять.

Парень закурил ещё одну сигарету, по-хозяйски развалился на стуле, оглядывая столовую. Хотелось сотворить что-нибудь безумное, но от всех эмоций и воспоминаний больше ничего не лезло в голову. От скуки сделал кольцо дыма, потом ещё одно и ещё. Вглядываясь в небольшой туннель, случайно заметил, что глава дикарей уже забрал свой заказ, который специально для него и ещё парочки лентяев упаковывали в картонные пакеты. В столовую Ад приходит только чтобы узнать дела и настроения своих людей и убедиться, что всё в порядке. Блондин никогда не обедал здесь. Забирал всё в комнату, чтобы не тратить время.
«Опять к себе в норку тащит, крысёныш,» — подумал Джош и не сдержал в себе желание сострить, когда тот проходил мимо.

— У тебя огромная куча кастов, а твои люди каждый день давятся самой дешёвой кашей. Такой себе из тебя лидер, — злорадно улыбнулся. Показалось, на мгновение Ад и правда задумался над ответом.
— Ты бы так хорошо засосы на теле своей сестрёнки считал, а не мои деньги, Джош.
— Мне веселее будет считать твои выбитые зубы.
На этих словах мексиканец и чернокожий выдавили довольные ухмылки.
— Я и мои зубы с нетерпением будем ждать. Маякни, как созреешь, — это он уже выкрикнул издалека, а после скрылся в коридоре.

(Настоящее время)

На танцполе становится жарче. Вокруг стои́т запах алкоголя и чьих-то духов, которые не так уж просто достать. Из G-27 стали поступать только самые необходимые вещи, а такая роскошь, как духи, выпивка и книги, почти перестали существовать.

Джош нервно докурил сигарету. Разговор с Элисон застрял в голове, но отложился на второй план, когда глаза перестали отрываться от одной точки. Он не мог перестать смотреть на Барта, слишком нежно держащего Нию за талию. Душу разъедало чувство бессилия, ведь он не мог прямо сейчас растолкать всех и вырвать её руку из его руки.
Вырвать его кадык из его шеи.
Вырвать из его памяти её образ.

— Без глупостей, о’кей? — в голосе Эл прозвучало переживание, но Джошу сейчас было плевать на осторожность.
Он проигнорировал её. Прокусил губу до крови, чтобы боль была сильнее злости, но этого было мало.

Он любил стихи.
Любил странные рифмы, любил ощущение незавершённости. Слушал с диким азартом и додумывал строчки.
Он ненавидел музыку.
Ненавидел её с этого момента. Слишком правильная, слишком ритмичная, слишком постоянная. Знаешь, что всё равно закончится тишиной, и додумать нечего. Скука.
Он любил ветер.
Бежал в том же направлении, разгонялся до максимума, а потом резко оборачивался лицом к порыву воздуха, чтобы тот сбил его с ног. Падал на песок, наслаждался ощущением всевластия. Ведь это он позволил ветру толкнуть его. Ведь это он позволил боли пробежаться по телу.
Он ненавидел Барта.
С этого чёртового момента. Ведь тут всё так же предсказуемо, как в музыке, так же дурманит мысли, как стихами, так же бьёт по голове, как ветром об землю.

Музыка закончилась, белокурый сказал что-то девушке и направился в сторону туалета, где обычно стояла длинная очередь.
— Поговори с ней о чем-нибудь, — не глядя на Элисон, сказал ей Джош и пошёл следом за Бартом.
— Слышь. Команды он тут мне раздаёт. 

Он уже не разбирал, что именно им двигало. Злость, ревность или всё сразу… Казалось, он теряет рассудок. Словно тот высыпается сквозь пальцы, как мелкие песчинки. В уборной ни души — только он и ничего не подозревающий блондин. Барт стоял у раковины, мыл дрожащие от лёгкого наркотического состояния руки. Парень уже очень давно не был в абсолютно трезвом уме, но это ни капли не мешало ему нормально жить.

— Шумно там, да? — издалека начал Джош, облокотившись о дверной проём и наблюдая за почти другом.
— Да… Орут громче, чем мои девочки на пике блаженства, — Барт хмыкнул и умыл лицо холодной водой — его немного подташнивало.
— Кстати о них. Давненько у тебя не было пополнения.
— Я  как раз сейчас решаю эту проблему.
Джош напряг скулы и отвёл взгляд, чтобы успокоиться. Давно ему говорили — прекрати вечно накручивать себя. Всё может может быть не таким, как кажется.
— Сейчас? Соблазняешь Нию, чтобы та согласилась работать на тебя?
— Что? Нет, — блондин засмеялся и посмотрел на парня через зеркало. — Ниа хорошая девочка. Не пойдёт на такое.
— Ты прав, — Джош медленно подошёл к нему со спины. — Она и правда очень хорошая, — и, взяв его за волосы на затылке, ударил лицом о зеркало.

По полу рассыпались не только острые осколки, но и его терпение. Все эмоции огромной волной накрыли с головой. И нет уже никакой границы в виде статуса «друг». Есть только животный инстинкт и желание избавиться даже от претендентов на соперничество.

Кровь пролилась не сразу. Только когда раковина разбилась о голову блондина, который якобы позарился на чужое. Если бы Ниа знала, что из-за неё Джош так жестоко с кем-то расправляется, вряд ли бы вернулась сегодня в комнату. Вряд ли бы вообще без страха и разочарования в глазах смотрела на него.

— Лучше бы ты сегодня свои порошочки с места на место перекладывал, — ногами ударяя по его животу, сквозь зубы процеживал Джош. — Может тебе руки вырвать, а? Звучит соблазнительно, да? Как по мне, очень даже.

Избивать его кулаками было приятнее, чем срисовывать закат. Резать осколками его ладони было приятнее, чем курить самую дорогую сигару. Слушать его покорное молчание было приятнее, даже чем голос Нии.

«Она красиво поёт. Клянусь, ты бы это слышал. Однажды утром она прокралась в ванную в соседней комнате, а я пошёл следом и сел у самой двери. Она пела без слов. Произносила несуществующие слова несуществующего языка, а я представлял, как она держит в руках какой-нибудь дурацкий женский шампунь, воображая микрофон. Она красиво поёт… Были бы у нас в колледже какие-нибудь инструменты, я бы сочинял под её песни музыку. Но вместо этого я по утрам просыпаюсь как можно раньше, чтобы каждый раз ждать её у ванной и слушать, как она поёт. Получается не всегда — она та ещё ранняя пташка. Слава земле, теперь у нас есть телефоны, и я могу записать её голос на диктофон. У меня уже целый альбом».

Он рассказывал это сам себе на крыше. Разговоры с собой стали особым ритуалом, ведь Элисон уже слишком сильно вжилась в свою роль туповатой сучки (хоть на самом деле была очень умной и глубокой девушкой), а все эти «друзья» никогда его не понимали. А он, в общем-то, к этому никогда и не стремился.

Одиночество и голодная депрессия.
Депрессия и голодное одиночество.
С этим гимном проходили годы.

Думая об этом, он оставил последний синяк на теле Барта.
— Это ты зря… — прохрипел тот, не найдя в себе сил даже поднять заплывшие от гематом глаза.
Джош и сам это понимал. Он нажил себе сильного врага, и это не исправит уже ничто.

Парень вышел из уборной в приподнятом настроении. Проходя мимо барной стойки, отобрал у кого-то бутылку пива, отпил с горла и обернулся. Подумал, что нужно бы найти Нию и увести её куда-нибудь подальше. Вот только её нигде не было, а Элисон была уже слишком пьяна, чтобы отвечать на его вопросы.

По телу от волнения прошлась мелкая дрожь, когда на телефон пришло СМС от Нии:

«памоги мне… джош забири меня».

Перед глазами потемнело. Он даже не успел ничего заподозрить — ринулся к выходу, грубо расталкивая всех на пути. Он точно знал, куда идёт. Ноги несли его сами, а в голове то и дело витали нагнетающие мысли. Он поднялся на третий этаж. Там, в самом дальнем кабинете, находилось подобие наблюдательного центра, от которого у него, естественно, была собственная ключ-карта. Металлическая дверь открылась почти бесшумно. Перед входом пришлось обернуться по сторонам и ввести на небольшом зелёном экране своё имя.

В тёмной комнате не было окон. Только большой стол вдоль стены, на котором были установлены десятки мониторов, кнопок, рычагов и металлических клавиатур. Серые стены вызывали ощущение холода, хоть по всему корпусу во всю работает навороченная отопительная система. Парень открыл ящик в столе ключом поменьше, и оттуда выехала электронная панель. Джош приложил к ней свою руку, и механизм запустился. Включился только один экран, но ему этого было достаточно.

Помимо записей со всех камер, здесь можно было увидеть и базу данных всех учеников, информацию с их телефонов и ещё много-много всего, о чём учащимся, конечно же, не рассказывали.

Сделав всего пару кликов по кнопкам, Джош понял, почему не смог позвонить Ние сразу после того, как получил от неё СМС. Кто-то поставил её телефон в режим барьера. До Нового времени это называли режимом полёта. В это же время благодаря ее мобильному он узнал, что её сердцебиение прямо сейчас учащённое. Похоже, с ней действительно что-то происходит. Ну, а дальше дело оставалось за малым — включить записи с камер и понять, что она добровольно пошла в карцер. Куда Джош и сам решил направиться.