«Знаете поговорку, мол - «Те, кто не помнят прошлое, обречены повторять его»? Так вот, мне кажется, что те, кто помнят своё прошлое, - ещё хуже».
Чак Паланик

Декабрь две тысячи десятого года
Россия, Красноярский край, Норильск

От безумного, бесчеловечного взгляда стеклянных серых характерных глаз мужчины инстинктивный страх пробегал мурашками по коже. Невозможность знать заранее, что творилось в голове у такого человека, непроизвольно держала в нервном напряжении. Лучше было никогда не встречать его на своем жизненном пути, но контролирующие Кайеркан всегда возникали перед тем, у кого начинали водиться деньги. За два года отношений с сыном прес-секретаря мэра Норильска не было ни дня, чтоб их человек ее не остановил. Это беспокойное чувство ей до дрожи не нравилось, но Наташа усиленно старалась сохранять внешнее спокойствие, будто ничего не происходило. Она ни за что не должна подать вид, что ей может быть страшно. Иначе у неё заберут все. Ни за что. Она никакой ценой своё из рук не выпустит.

Не теряя самообладания, Наташа со всей силы оттолкнула мужчину и, стремительным движением, чтобы он не успел увидеть, сколько у неё имелось драгоценностей, сняв с пальца самое дешевое золотое кольцо, швырнула его в мужчину:
— Как же ты меня достал. На. Осядь.

Илья был Нате до безумия отвратителен, но она могла легко раскрутить его на очень дорогие подарки. Ей повезло, что его мама работала начальницей на металлургическом комбинате, поэтому он постоянно дарил ей украшения. Неизмеримо дорогостоящие украшения, которые она никому ни при каких обстоятельствах не намеревалась отдавать. Для самоназванных «смотрящих за городом» у неё имелись совершенно другие украшения - купленные ею за копейки качественно позолоченные железные подделки.

— Это все? Давай, пока я тебя по-людски попросил.

Закинув тонкое кольцо в чёрный полиэтиленовый мешок, мужчина угрожающе заломил Наташе руку за спину и, ожесточенно тряхнув ее, больно сжал ее челюсть. Зло наблюдая за выпавшим из ее кармана гаечным ключом, он агрессивно оттолкнул его ногой.

Превозмогая нарастающий парализующий страх, Наташа с трудом вырвалась из крепкой хватки и стремительным шагом отошла от мужчины, боковым зрением тревожно выискивая что угодно, чем можно за себя постоять:
— Все. Хочешь еще - сам пошёл и с него спросил.

Ей и без того не каждый день дарили стоящие подарки, которые она могла выгодно обменять у скупщиков на большие деньги, так ещё и на подделки приходилось свои деньги расходовать. Ее такой расклад не устраивал.

— Сын прес-сека мэра - лицо неприкосновенное, а если твое жалкое тело вдруг потеряется в пургу, то мама с папой и по частям тебя не найдут, потому что ни один отряд искать не будет, — с нечеловеческой скоростью настигнув Наташу, мужчина насильственно толкнул ее коленом в спину, заставляя ее провалиться в глубокий грязный сугроб.

— Я сказала, что на сегодня это - все, — не имея возможности даже встать, с деланной уверенностью ровным голосом произнесла Наташа.

По телу пробежал мороз и ноги предательски дрожали от удара о мёрзлую землю, но вместо того, чтобы отступить, она упрямо вскинула подбородок вверх. Несмотря на то, что в груди все сжалось от жгучего страха, в ее светло-серых глазах не отражалось ни капли испуга. В любой, даже самой критической, ситуации она изо всех сил держала лицо и неотступно стояла на своём.

— Ты хочешь, чтобы это место стало твоей могилой? Я тебя спрашиваю, — наклонившись над Наташей, мужчина с силой зажал ее ногами, не позволив ей попытаться подняться. 

— Если со мной хоть что-то произойдёт, то завтра твой карман опустеет. Твоё дело - забота обо мне. Ты меня понял?

Хоть внутри ее страшно трясло, Наташа с притворным бесстрашием заглянула мужчине прямо в глаза, прижала ладони к груди и, незаметно сняв кольца с околевших пальцев, быстро спрятала их в прикрытые распущенными светло-русыми волосами потайные нагрудные карманы куртки. Чтобы ничего не знающий о ее отношениях с Ильей слишком нравственный папа не нашел дома его подарки и не вернул против ее воли его родителям, она всегда носила их с собой. Это все - только ее. Свои мечты она никому ни за что не даст забрать.

Наступательно сбивая ногой грязный холодный снег Нате в лицо, потерявший терпение мужчина медленно закапывал ее в сугроб. Закашляв от попавшего в рот ледяного снега, она напряжённо задержала дыхание, чтобы не промёрзнуть насквозь. Оказавшись под непроницаемым снежным потоком, Наташу словно парализовало. Вырываться из-под неподъёмной снежной массы или кричать - бесполезно, ведь из-под глушащего все звуки снега ничего не слышно. И даже если б кто-то что-то услышал или увидел, то запуганные свидетели, лишь бы их шкуры это не коснулось, опять отказались бы давать показания. Не было никакого смысла никому рассказывать о вымогателях, общак у них все равно был заранее разделён между нужными людьми. Во что бы то ни стало продолжая не подавать вид, что она до смерти напугана, Ната демонстративно ничего не предпринимала. Ему невыгодно от неё избавляться, и он не имел полномочий решать это сам, поэтому ей нужно потянуть как-то время, пока он не остынет.

Наблюдающий из-за угла дома, чтобы вокруг не было ни души, сбитый рослый парень двадцати лет чётким тяжелым шагом подошёл к ним и предупредительно кинул:
— Снегоуборщик за поворотом. Они за Чалдона не держат мазу. Вынь ее.

Насильно подняв Наташу на ноги за ворот куртки, мужчина резким движением вынул из кармана спортивных брюк складной нож, развернул его и агрессивно засадил ей в бедро. Пронзительный скрежет металла о кость отдался по всему ее телу. Выдернув нож из раны, мужчина со злобой вытер его о Натину куртку и стремительно спрятал обратно:
— Зашьёшься. Тебе не привыкать.

Не издав ни звука, Ната уперто стиснула зубы и глубоко вдохнула через нос, пытаясь прийти в себя. Почувствовав сначала только пекущую кожу влагу на ноге и слабый толчок, будто ее ударили рукой по бедру, она машинально зажала рану ладонью и, решительно встав напротив мужчины, с деланным уверенным видом расправила плечи. Он должен был думать, что ее нельзя ничем напугать. Иначе она останется ни с чем. Не теряя самообладания ни на секунду, Наташа посмотрела ему прямо в безумно прозрачные глаза и, всем телом опершись о его руку, с ответной ненавистью проткнула его ладонь прикреплёнными к длинным ногтям острыми металлическими пластинами:
— Тебе тоже.

С силой надавив ей руками на затылок, мужчина принудительно поставил ее на колени в сугроб и, с садистской жестокостью ударив ее окровавленной рукой по спине, кинул в ноги подошедшему напарнику:
— Возьми ее.

Грубо водрузив Нату на плечо, как бездушное тело, парень следом за наставником беззвучным шагом прошёл в сырой облезлый подъезд, в который, как и в любой другой в городе, в силу погодных условий доступ имел абсолютно каждый, очередной раз давая ей понять, что они могли прийти за ней в любой момент. Вечная темнота полярной ночи в лишенном света, не отапливаемом подъезде безжалостно давила на лицо, порывы сильного ледяного ветра, с безумной скоростью врывающиеся в помещение через заделанные фанерой окна с разбитыми стёклами на некоторых этажах, кнутом свирепого мороза били по всему телу. Острая, но до сих пор терпимая боль становилась все пронзительней, забирая у Наташи силы сопротивляться. Непрерывно возрастающее чувство мучительной боли перекрывало все, даже страх и жгучую ненависть.

Равнодушно наступая на обвалившуюся со стен штукатурку, парень обогнул рухнувшие рядом с закрытым треснувшими гнилыми досками лифтовым холлом заржавевшие почтовые ящики и, пешком подняв Наташу на последний этаж, как больше ненужный балласт бросил ее на придверный ковёр у ее квартиры. Нависнув над ней, он резко схватил ее за руки, внимательно осматривая, чтобы у неё не осталось ничего ценного. Насильственно сняв у неё с ушей серебряные серьги-гвоздики без вставок, он незаинтересованно швырнул их ей в лицо:
— Дешевка. 

— И помни, что это все - наш с тобой секрет.

— Напишу это твоим прахом на месте твоей могилы. Кроме меня тебя некому поминать. Чалдону ты ценен только живой, — все также старательно не подавая виду, что ее что-то беспокоило, внушающим тоном уверенно ответила Наташа и, сдерживая резкую боль, с усилием воли вновь поднялась на ноги.

Не сводя покрасневших светло-серых глаз с мужчины, она решительно сжала его жесткую ладонь в своей. Ей нужно любой ценой убедить его, что они равны, что она ему необходима. Он должен быть уверен, что с ней ценно лично связываться. Что бы ни происходило, нельзя упускать шанс найти выгодного союзника. Лучшее из возможных будущее само к ней в руки не придет.

— Ты за свою шкуру трясись и помни, что ты одна. У тебя никого нет. Ни твоя семейка, ни твой пихарь не впрягутся за тебя в лямку, — топорно похлопав ее по побледневшей щеке ладонью, мужчина, услышав посторонние звуки на нижних этажах, медленным тяжелым шагом направился к лестнице.

Оставшись одной, Наташа стремительно подняла с грязно-красного облезлого бетонного пола серьги и аккуратно сложила их в потайной карман рюкзака. Хоть они материально почти ничего не стоили, папа купил их ей на всю его зарплату. Их ценность была в этом. После инфекции, перенесённой во время службы по призыву, его признали инвалидом и уволили из армии, поэтому он не смог получить никакого образования и каждая заработанная копейка ему очень тяжело давалась, но он, несмотря ни на что, всегда старался, чтобы на каждый праздник у неё был хотя бы один подарок.

Продолжая крепко зажимать рану рукой, Ната с трудом разулась и оставила ботильоны в тамбуре, уважая мамины труды. Несмотря на то, что ее мама работала на двух работах, их квартира всегда была в идеальном порядке. Скоро вытащив из кармана куртки ключи, она открыла коричневую входную дверь с дутой винилискожей и, не теряя больше ни минуты, босиком вошла в темную холодную прихожую маленькой трехкомнатной квартиры. После прошедшего сильнейшего циклона в доме так и не восстановили ни свет, ни тепло.

Опрометью сняв запачканную в крови единственную куртку и рюкзак, Наташа заперла дверь на цепочку, поскольку замок исправно работал только снаружи, наощупь нашла железную подставку для обуви и аккуратно положила на бежевое тряпичное сиденье свои вещи. Ужасный резкий скрип старого дешевого железа разнесся по всей прихожей. У них не хватало денег на новую мебель, поэтому папа собирал выброшенную старую мебель по городским свалкам, полностью чинил и красил так, что все выглядело, как в лучших мебельных, но некоторые вещи исправить все же невозможно. Не отпуская рану, Ната, стараясь не опираться на раненную ногу, размеренным шагом вслепую пошла по чёрному промерзшему коридору на небольшую кухню, местами освещенную лишь мерцающим посреди полной темноты светом зажженной фитильной керосиновой лампы.

На узкой кухне стоял насыщенный пряно-овощной аромат рассольника, напрочь перебивающий запах отсыревших после недавней снежной пурги деревянных окон. Осторожно убрав с расположенного у стены белого обеденного стола остывшую эмалированную кастрюлю, чтобы ужин не испортился, в холодильник, Наташа вытащила из него одну из бутылок водки. Поскольку денег у них не было ни на что, кроме выплаты взятой ещё дедушкой ипотеки, вместо магазинных продуктов мама, договорившись с поваром в школьной столовой, забирала оттуда остатки недоеденной школьниками еды, но, доведя все имеющееся до ума, она все равно создавала настоящие кулинарные изыски.

Делая всё как можно быстрее, Ната тщательно обеззаразила руки горячей водой с мылом, взяла из белого кухонного гарнитура аптечку, пластиковую коробку с нитками и полупустой коробок спичек и, положив все необходимое на освещённый край стола, измученно опустилась на чёрный складной стул. Боль в бедре становилась настолько жгучей, что была уже почти нестерпимой. Непрошеные горячие слёзы от усиливающейся боли обожгли глаза. Срываясь на надрывный крик, она с проглоченной болью душераздирающе простонала в тишину. Наташа до смерти ненавидела беспомощность своего положения, невозможность защитить себя и все своё. К счастью ее сейчас никто не видел. Она никогда не позволяла себе искренне плакать при людях, особенно при близких. Ей не хотелось заставлять родителей нервничать из-за ее проблем, все равно она всегда все делала так, как решила.

Стремительными темпами приняв две таблетки обезболивающего, Ната закрыла глаза и решительно стёрла с лица слёзы костяшками пальцев. Нужно было, ни на что и ни на кого не оборачиваясь, неотступно идти только вперед, вперед к лучшей, роскошной жизни, в которой отсутствовали боль, нищета и потерявшие человеческий облик из-за голода и безысходности отвратительные люди. Изо всех сил сжигая внутри всю боль, весь страх дотла, она снова открыла глаза и уверенно раскалила докрасна кончик швейной иглы на огне зажженной спички. Навычно согнув в горячем виде иглу посередине в виде полумесяца, она тщательным образом дезинфицировала ее, замочив в спирте в жестяной кружке.

Хоть при ранении Наташа почти ничего не почувствовала, чем больше времени проходило, тем отчетливее боль, словно электрическим импульсом, отдавалась в каждой клетке ее тела. Внимательно оглядев покрасневшую, слегка отечную кожу вокруг входного отверстия раны, она, стараясь не шевелить повреждённой ногой, обнажила ее. Несмотря на не глубокую рану, ее края сильно расходились. Без норильской прописки, которой ее лишили родители после рождения младшей сестры из-за нехватки метров на человека по закону, Нату больше не принимали местные травмпункты, поэтому приходилось снова зашивать рану самой, чтобы не осталось грубого шрама.

Осторожно обеззаразив рану и ее края пропитанной неимоверно жгущей ссаженную кожу перекисью стерильной марлей, Наташа быстро обработала спиртом руки и вощеную синтетическую нить. Сигнализирующий о жестокой снежной пурге тревожный свист бьющего со всей силы по деревянным окнам ураганного ветра, все нарастая, ужасным гулом раздавался по квартире. Ни на что не обращая внимания, кроме спасения себя, Ната с максимальной концентрацией напряжённо оценивала, сколько требовалось стежков, чтобы соединить разошедшиеся края раны. Только начинающее действовать дешёвое обезболивающее помогало ей не потерять сознание, но все равно ей было до безумия больно. Глубоко дыша, она, пытаясь во что бы то ни было расслабиться и унять внутреннюю дрожь, сделала длинный выдох. Рассчитывать было не на кого, поэтому ей нужно было любой ценой выдержать что угодно, но никому не дать встать между ней и ее заслуженным лучшим будущим.

Без промедления тщательно осмотрев края раны, чтобы не попасть в крупные сосуды, Наташа стиснула зубы и, ускоренно проткнув кожу у края раны иглой, твёрдой рукой начала аккуратно сшивать единичными стежками через сантиметр рану по живому. Она словно провалилась в мучительный кошмар, но не позволила себе больше издать ни звука. Ее рука ни за что не должна была дрогнуть. Не переводя дух, Ната перехватила пальцами кончик иглы и, одним ровным движением вытащив иглу, немедленно повторила все то же сначала с противоположного края раны. Горячие обжигающие слёзы застилали серые глаза, но, стараясь даже на миллиметр не дернуться на месте, она, ни на секунду не останавливаясь, проморгалась, возвращая себе чёткое зрение, и решительно продолжала шить. Во что бы то ни стало она обещала себе не просто выжить, ничему и никому не позволив ни на один штрих испортить всеми силами создаваемый ею ее роскошный внешний вид, а любыми путями вырвать для себя заслуженную лучшую в мире жизнь.

Молниеносно вытащив иглу снаружи из кожи, Наташа притянула друг к другу два конца нити, сблизив как можно ближе края раны, и, долговечно завязав стежок на два узла, отрезала ножницами концы нити. Несмотря на уже притупляющуюся сильнейшую боль, ее побагровевшая кожа адски горела на ней, неумолимо заставляя все внутри полыхать в агонии. Она обязана была терпеть. Себе обязана. У неё не было выбора. Во весь опор наложив нужное число стежков, Ната крепко соединила края всей раны, осторожно обработала перекисью место операции и аккуратно забинтовала его стерильным бинтом поверх приложенной стерильной марли. Переполняющее ее изнутри жгучее желание отомстить, которое с каждым заставленным ее пережить мигом боли разрасталось все сильнее, сжигало всю боль, весь страх вместе с постепенно отмирающими клетками ее сердца.

Внутри все сильнее переполняло опустошающее чувство словно догорающей души. Уперто поднявшись с трудом на ноги, Наташа равнодушно стёрла слёзы ладонями и аккуратно убрала все со стола на места, чтобы у родителей не возникло к ней вопросов, ответы на которые она не могла им дать. Ничто и никто во всей вселенной не стоило ее слез. Безжалостно въедающаяся в тело физическая боль со временем забывалась, нанесённые телесные раны заживали, не оставив после себя и следа, но то, что кто-то посмел задеть ее самолюбие, она ни за что не забудет, пока сполна не отомстит. Ее обидчики любой ценой должны страдать.

Внезапная вспышка зажегшегося электрического света повешенных на потолках лампочек осветила квартиру. Расположенный на пластиковой полке заработавший маленький телевизор заглушил все, даже гул сильнейшего ветра, настойчиво привлекая к себе внимание:
— Мне необходимо отдохнуть, Ханс, чтобы завтра на похоронах моего второго бывшего мужа быть красивой. Я буду неотразимой!

Устремив внимательный взгляд на отпечатывающиеся в памяти великолепные украшения героини известной немецкой актрисы Хельги Невер, Ната расчетливо потушила керосиновую лампу, выключила телевизор, чтобы зря не тратить деньги, которые с таким трудом зарабатывали ее родители, на счета электроэнергии, и, уверенно вскинув голову вверх, посмотрела на своё уставшее от такой жизни отражение в чёрном экране телевизора:
— Весь мир будет у твоих ног.

У неё во что бы то ни стало будут самые драгоценные в мире украшения, как у королевы. Наташа дала себе слово. Будучи полностью готовой приложить все возможные усилия для достижения высот, она заслуживала стабильное роскошное будущее больше, чем кто бы то ни был. 

Держась рукой об обклеенную бежевыми грошовыми бумажными обоями неровную стену, Ната приволакивающим пронзённую саднящей болью ногу шагом с трудом достигла лично ее комнаты во всего лишь семь квадратных метров. Неспешно подобрав себе подходящий для ожидающих ее дел наряд, она искусно обновила естественный макияж, вернув себе любимой прежний роскошный вид. Даже если бы у неё за спиной горел весь мир, ни одна сила не способна была заставить ее забыть о себе и выглядеть плохо. Ни за что.

Медленно вернувшись в ничтожно маленькую, узкую, но по-семейному уютную прихожую, Наташа стала упорно стирать влажными салфетками ещё не успевшую засохнуть липкую кровь с рукава куртки. Опять доведя единственную, поношенную куртку до безупречного вида, она нервозно ударила ладонью по стене и с вновь охватившей ее крайней раздражительностью надрывно прокричала:
— Ненавижу! Я заставлю тебя заплатить мне за все, Ярош.

Она откровенно ненавидела весь мир за то, что с ней никто не считался, за то, что ее никто ни во что не ставил, по каким-то причинам считая, что можно ее безнаказанно обидеть. Это для неё стало ещё одной искрой, из которой внутри разгоралось жгучее пламя испепеляющей ненависти и желания мщения недостойным ее людям. Она никому не даст причинить ей боль и сполна не заплатить ей за это.

Услышав раздавшийся дверной звонок, Ната, нервно дыша от не отступившей до конца обжигающей ссаженную кожу боли, проглотила рвущиеся горячие слезы и, болезненно припадая на ногу, приблизилась к входной двери. Внимательно взглянув в треснутый глазок, она, повышая себе цену в его глазах, не открыла. Пусть ждёт ее не меньше, чем художник музу. Что легко давалось, мало ценилось.

Взяв с навесной деревянной полки подарочный пакет, Наташа очень аккуратно сложила его в черный текстильный рюкзак, чтобы ничего не помялось. Она несколько месяцев приискивала во всех ближайших секонд-хэндах подходящие типажу внешности ее подруги брендовые платья для ее новой жизни и, не имея швейную машинку, лучшим образом, как для себя, несколько ночей вручную перешивала их под ее фигуру. Для своих людей ей никаких денег не жалко ни на новогодние подарки, ни чтобы показать им, как много они для неё значили.

Закончив все свои домашние дела, Ната напустила на лицо маску влюблённости и только тогда открыла содрогающуюся от бесчисленных ударов входную дверь. Оставив на вымытом пробковом полу многочисленные грязные следы чёрными кожаными ботинками, Илья порывистым шагом вошёл в маленькую прихожую, вжал Наташу в себя и, импульсивно взяв ее за подбородок, грубо провёл большим пальцем по ее нижней губе:
— Ты связь потеряла, Наташка, или чутьё?

В кокетливом жесте медленно отодвинувшись от парня, Наташа накинула на себя утеплённую нейлоновую голубую куртку с флисовыми кремовыми рукавами и, бросив на него деланный влюблённый взгляд, как ни в чем не бывало, нежно поинтересовалась:
— Милый, ты уже соскучился по мне?

Стремительно подняв с сиденья железной подставки для обуви рюкзак, Ната молниеносно прикрыла собой приклеенное к не обрамленному настенному зеркалу одно из ее фото. Ей нужно было как можно быстрее увести Илью отсюда, пока он не обратил внимания, что по всей квартире были расставлены ее фото. Только ее фото. Сейчас ей это только в убыток, ведь он был уверен, что она занималась тут благотворительностью, покупая продукты малоимущим семьям. Он ни в коем случае не должен был узнать ни, что Наташа жила не в самом богатом районе города, ни тем более, что она ещё и где-либо работала. Иначе в высшие круги Норильска, которые она больше всех заслуживала, ей не попасть. В глазах всех не близких ей людей она - дочка обеспеченных салехардовских чиновников.

— Заканчивай со всей этой волонтерской мурóй, — небрежно размазав подошвой ботинок занесённую мокрую грязь по белому полукруглому придверному коврику, в замедленном темпе хриплым голосом кинул Илья и, резко схватив Наташу за изящное запястье, потащил ее на выход. — Райончик - свалка.

Вопросительно вскинув бровь, Наташа раздраженно повела плечом, и у неё невольно вырвалось:
— Même ce tapis est mieux que toi, abruti trou du cul.
[пер. с франц. — Даже этот половой ковёр лучше тебя, тупой мудак]

Благо, родители нескоро вернутся и не увидят его омерзительную физиономию. Из-за бушевавшей снежной пурги все промышленные объекты перевели на казарменное положение, поэтому работающий охранником на нефтеперерабатывающем заводе папа сможет добраться до дома после пятой смены подряд только к завтрашней ночи, а подрабатывающая после уроков репетитором французского языка мама никогда не приходила до десяти вечера. Папиных родителей, в чьей квартире они жили, пока не заберут ее годовалую сестру из детского сада, что в такую погоду крайне сложно сделать быстро, раньше семи можно не ждать. Ната тоже с огромным удовольствием больше никогда бы его не видела, но он ей нужен, как минимум, до ее поступления в Москву, где от него уже вряд ли будет хоть какая-то выгода. С расчётом его идиотской привычки спускать деньги в трубу и его вечно бездеятельного образа жизни, столицу он точно не потянет.

Медленно пережёвывая табачную жвачку, Илья резко стопорнулся и развернулся лицом к Нате. Настойчиво просунув руки ей под белые отделанные стразами по боковым швам зауженные джинсы, он импульсно сжал ее обнаженную тонкую талию:
— Что ты мне дуешь?

— Соскучилась по тебе, Илюш, — с трудом сдерживая рвотный позыв от его прикосновений, Наташа нарочито ласково заглянула парню прямо в глаза.

Продолжая настойчиво играть с ним в отношения, поскольку она все ещё в полной мере пользовалась его материальными ресурсами и статусными возможностями его семьи, Ната усиленно давила из себя самый нежный тон, словно ей действительно было тяжело переносить мгновения без него, а не наоборот. Хоть после не меньше нескольких тысяч рьяных многочасовых тренировок каждой ее фразы, каждого ее жеста с диктофоном перед зеркалом со стороны уже тяжело было заподозрить, что она не сказала ни слова правды, с каждым днём ее все больше раздражало его неуважительное отношение к ней. Он должен был быть ей всю жизнь бессчетно благодарен за то, что она дала ему такую эксклюзивную возможность войти в её жизнь.

— Вперёд, прису́х.

Собственнически шлёпнув Наташу ладонью по заднице, Илья резким движением повесил руку ей на плечо и, опершись на неё всем телом, напорно потянул ее на лестничную площадку. С крайним внутренним отторжением содрогнувшись, Ната, не теряя самообладания, демонстративно нежно поцеловала его в край подбородка. Он сам, все, что с ним связано, было ей до отвращения противно.

Стараясь не сгибать, нисколько не напрягать больную ногу, чтобы наложенный шов не разошёлся, Наташа с огромным физическим усилием обула белые замшевые утеплённые кроссовки и закрыла квартиру на все замки. Несмотря на обезболивающие, ее тело все ещё приливами горело искрами сильной пронзительной боли, будто в ее рану всаживали тысячи раскалённых ржавых игл, но она все так же неотступно терпела и тщательно не подавала виду. Хотя, даже если б она прямо прокричала о том, что ей неизмеримо больно, то Илья все равно, как всегда, не обратил бы на это внимания, отчего глубокая неприязнь к нему с каждым разом становилась все ближе к безграничной. 

Неровным порывистым шагом выйдя из тамбура, Илья значительно двинулся всем телом влево, поскольку на низком ходу Ната с трудом дотягивалась ему до плеча, и, неустойчиво навалившись на неё, в чрезмерно быстром темпе потащил ее пешком по ступенькам вниз. Она и так постоянно оттягивала любой момент, а ждать он просто не хотел.

— Ты можешь идти медленнее?

Морщась от усилившейся из-за тяжёлой нагрузки жгучей мучительной боли в бедре, Наташа жалобно простонала, но ее парень, как обычно, никак не отреагировал на ее нематериальные просьбы. Он всегда платил за все, на что она ему намекала, но ни в чем другом никогда ее не слышал.

Надсадным, приволакивающим больную ногу шагом проследовав на пропитанную чёрным смогом вечернюю улицу, Ната с натугой перебиралась через плотный, жёсткий снег, утрамбованный сильными порывами ледяного ветра в снежнокаменные глыбы, и следом за Ильей села в залитый вязкой жидкостью грязный, холодный салон чёрного лексуса его папы. Пропитавший весь салон тошнотворный запах застарелого водочного перегара неимоверно душил. Вновь сделав влюблённый вид, словно она наслаждалась его обществом, Наташа широко улыбнулась Илье кокетливой улыбкой и, взяв его за руку, нежно переплела пальцы. Из-за сильной пурги намертво заглохшие в снегу автобусы прекратили своё движение между районами, поэтому без него у неё не было способов добраться на работу. Она и так, несмотря на то, что вышла намного заранее, скорее всего, опоздает из-за перекрытых автодорог. Во что бы то ни стало ей нельзя было терять ни единую копейку, которую она могла заработать, ни тем более то место работы, ведь там в их городе для школьников была максимально возможная зарплата.

Под воздействием накрывшего странного лихорадочного жара Илья конвульсивно дёрнулся вбок, резко выключил автомобильный отопитель и, агрессивным движением сбросив с себя чёрное пальто на задние сиденья, раздражительно растёр кулаком безумно зудящие локтевые сгибы, отчего гниющие следы на местах уколов лишь сильнее воспалились. Потерев непроизвольно трясущейся ладонью побагровевшее лицо, он, словно в ступоре, рассредоточенно смотрел куда-то перед собой.

— Илюш, Хантайская один, за старым кладбищем.

Стараясь не наступать на рассыпанный  на липком полу машины серовато-коричневый порошок с крайне неприятным горьким уксусным запахом, Ната изящно закинула ногу на ногу в попытке удобно устроиться, чтобы было не так больно, и, перестраховавшись, пристегнулась. Внимательно отрегулировав лично поставленную ручку круиз-контроля, она выставила скоростной порог, чтобы Илья не смог набрать больше сорока километров в час. Ее жизнь бесценна, а каждая поездка с ним, кроме выгоды, приносила ей огромный нервный стресс, потому что водил он хуже некуда.

Внезапно повернувшись к Наташе на ее голос, Илья настойчиво запустил руку ей под лиф и грубо сжал обветренной ладонью ее грудь. Импульсивным жестом вынув из бардачка все купюры, которые в нем лежали, он всунул их ей в глубокое декольте белого кашемирового пуловера с обнаженной линией плеч:
— Меня на НГ не будет в стране. Купишь себе айпад, аудиокурс парижского или че там за фигню ты ещё хотела.

— Я тебя обожаю, милый, — с трудом сдерживая пламенную ненависть, мягким внушающим голосом волнующе прошептала парню на ухо Наташа, симулируя высшую ступень влюблённости.

Ната потратила целый год, всеми способами намекая парню, что ее родители были якобы против гаджетов, поэтому прятали от неё привезённый лично для неё из Штатов её макбук, который ей так нужен, чтобы будто бы иметь с ним безграничную видеосвязь. Теперь она выжала из него почти все, что он мог ей дать. Теперь она имела доступ в интернет, не находясь в его доме, и можно, наконец-то, уменьшить до минимума его время в своей жизни. Это был ее первый значимый триумф. С притворным нежным видом обняв парня за шею, Наташа в кокетливом жесте слегка отодвинулась от него и быстро спрятала свои деньги в потайной карман рюкзака.

— Делом, Наташка, делом, — агрессивно откинув спинку водительского автокресла назад до предела, Илья инстинктивно подхватил Наташу под ягодицы и, с силой сжав их, положил её на себя.

С неизмеримым преодолением вновь проглотив глубокое омерзение, Наташа с демонстративной искренностью поцеловала парня в кончики рассеченных пересохших губ и, кокетливо накручивая на палец светло-русые волосы, показно медленно вернулась в своё кресло:
— Нет, милый. Сейчас меня ждут подружки на вечер бьюти-процедур. Без меня они даже не поймут, с чего вообще стоит начать. Я незаменима. Так что ты должен меня подождать. В половину второго ночи за бытовкой на заброшенной стройке я снова вся твоя.

Хоть она испытывала настолько огромное физическое отторжение, что от него ее безмерно воротило, и ненависть к нему с каждым днём становилась все сильнее, но у неё должно было быть все самое лучшее, что есть в этом мире, поэтому она будет настойчиво продолжать играть с ним в отношения до тех пор, пока не возьмёт у него все, чем он мог ее обеспечить.

— Потянет, прису́х. Ты всегда все сделаешь, — небрежно надавив большим пальцем Наташе на горло, Илья грубо обхватил ее колено и резким жестом завёл машину. 

Чёрный лексус топорно дёрнулся с места и рывками рванул через занесённую снегом встречную полосу.

— Конечно, милый. Во мне ты можешь всегда быть уверен, как в себе. Я же все только для тебя делаю, — изобразив неподдельную влюблённость, Наташа с любящим видом легким, нежным движением погладила Илью по щеке.

Раздраженно выдохнув, Ната резко отвернулась к окну и нервным движением ненавидяще вцепилась острыми ногтями в сиденье. Он ее не стоил и не заслуживал даже мимо неё проходить, но ей, кроме всего остального, ещё и приходилось всю дорогу услаждать его разговорами о том, что ему интересно, чтобы поддерживать видимость их отношений и он точно не соскочил из ее рук раньше времени. Упорно изучив все возможные источники не менее тысячи раз, об этих идиотских метаниях топора, единственном его интересе, помимо иглы, она уже знала все: от арифметики угловой скорости до механики тела.

За замерзшим окном с трудом пробирающейся через снежные глыбы машины бушевала переходящая в ураган «чёрная» пурга. Это было самым страшным, с чем можно было столкнуться в Норильске. Вновь усиливающийся штормовой ветер безжалостно срывал кровельные листы с низких построек и обрывал высоковольтные провода, вырывая целые пролеты. Кроме поджидающей «белой смерти», слепящих глаза бесконечных потоков срывающегося снега, больше ничего не виднелось впереди. Мимо со звуками тревожной сирены проносились только тяжёлые машины работающих в авральном режиме коммунальных служб, пытаясь хоть немного расчистить от снега главные артерии города, отчего движение по объездной трассе Надежда-Кайеркан безысходно замерло на неизвестное время. С каждым поворотом машину все сильнее заносило в сторону, а окончательно потерявшему трезвость Илье все тяжелее давалось справляться с управлением. Казалось, что каждый поворот мог стать для неё последним.

Спустя два часа пути вылетев с объездной дороги на обочину, чёрный лексус рывком снес пешеходное ограждение и, резко затормозив в сантиметре от фонарного столба, остановился в сугробе. Напряжённо выдохнув, Наташа как ни в чем не бывало приняла тоскующий вид, будто ей не хотелось расставаться с парнем ни на минуту, и нарочито протяжно вздохнула:
— Скучай по мне, милый. Жди меня ночью на нашем месте.

Нежно поцеловав Илью в губы, Наташа немедля вышла на улицу. Резко захлопнув за собой дверь, она молниеносно отвернулась и изменилась в лице. От напускной влюблённости не осталось и следа, а на лице просматривались лишь глубокое отвращение и жгучая ненависть.

На улице стоял густой тёмный вечер, тьму которого был не в силах победить даже электрический свет города. Высоко в черноте заполярного неба не было ни единой звезды, ни каких-либо проблесков света. Отдалившись на шаг от единственного работающего фонаря, Наташа провалилась в привычную бездонную тьму, в которой было практически невозможно разглядеть что-либо вокруг себя. Мертвая земля. Зажав на всякий место раны ладонью, Ната, приволакивая больную ногу, уверенным шагом неотступно пошла по сильному гололеду против стылого порывистого ветра в нужное ей место.

Остановившись у входа в ветхое жилое девятиэтажное здание под оставленной на его стене надписью «Я выжил там, где мамонты замёрзли», высокая девятнадцатилетняя подтянутая шатенка, Татьяна, уже третий час подряд сонливо тряслась от пронизывающего до костей холода и гнетущего напряжения. Стоять одной в кромешной тьме посреди безлюдной дороги, ощущая себя мелкой, незначительной песчинкой в целом мироздании, ей было очень страшно. Наконец-то высмотрев подъехавшую соседку, Таня колкими желто-зелёными миндалевидными глазами начала внимательно наблюдать за тем, в какую машину на этот раз Наташе удалось сесть, насколько богатый парень сидел за рулём, и раздраженно обхватила за спиной запястье одной руки другой.

Заметив преданно ожидающую ее посреди снежных сугробов подругу детства, которая никогда никуда не смела заходить без неё, тем самым признавая ее совершенство и ведущую роль, Ната широко улыбнулась. Пришедших к ней «своих» верных людей она всегда была готова сердечно встречать, первой приходить им на помощь и сделать все возможное для них, чтобы они были счастливы и довольны жизнью, взамен за их неизмеримую преданность ей. Таня нигде не смогла бы без неё ни работать, ни где-либо пробиться, поэтому перед первой сессией специально прилетела на каникулы в родной Норильск обратно к ней на поруки. Она незаменима.

Приблизившись к старой, частично развалившейся девятиэтажке, Наташа встала на высокий заснеженный бордюр, возвышаясь над подругой, которая была выше неё на двадцать сантиметров, и, приветственно поцеловав в щеку, даровала ей подарочный пакет:
— Привет. Это - для тебя.

Ната серьезно и ответственно относилась к дружеским взаимоотношениям, поэтому, несмотря на отсутствие лишних денег, никогда бы не оставила подругу без подарка ни перед новогодними праздниками, ни тем более в честь ее первого успеха. Это - свой человек. А для своих не жалко ни денег, ни хорошего, поэтому она готова искренне разделить ее радость за ее триумф, поступление в Красноярский государственный медицинский университет. Ее подруга наконец-то вырвалась из этой загнивающей дыры и получала профессию высокого социального статуса. 

— Наташ, умоляю, пошли уже. Патронша будет опять поносúть, — с вселюбящим видом дежурно улыбнувшись, Таня, даже не заглядывая внутрь, крайне сдержанным движением забрала пакет с таким лицом, будто ее заставили, и с незаметным спесивым видом поправила длинную коричневую шубу на запáх из овчины.

— Плевать мне на неё. Пусть делает, что хочет.

Несмотря на все не отступающую до конца из-за вынужденного бесконечного интенсивного движения жгучую боль в бедре, Наташа уверенной походкой стремительно вошла в расположенную на первом этаже жилого дома заброшенную галерею, в которую максимум раз в году могли забрести разве что редкие туристы. Сняв куртку в маленьком, лишённом света гардеробе, она взяла нужный ей уборочный инвентарь и вихляющим шагом решительно прошла в промёрзший безлюдный выставочный зал. Ната не считала, что ее значительное опоздание, на которое она никак не могла повлиять, играло огромную роль, ведь она все равно сделала бы свою работу в лучшем, как подобало ей, виде. Тем более что хоть экспозиции и сменялись каждую неделю, но галерея в их местности вообще спросом не пользовалась.

Включив в розетку огромный старый пылесос на самую низкую мощность, Наташа тщательно стирала пыль с экспонатов и в процессе с упоением созерцала привезённые гостями города из зарубежных поездок великолепные картины, получая истинное эстетическое удовольствие от восхитительных произведений искусства. Хоть она всем сердцем пламенно ненавидела рутину, грязные, недостойные ее, обязанности и была уверена, что она выше любых мелких дел, она, приняв тот факт, что без первоначальной денежной «подушки безопасности» для того, чтобы достичь требуемой ею вершины, ей придётся начинать с самой нижней ступеньки, с двенадцати лет уже два года здесь упорно работала. Ей нужно было любой ценой накопить чем больше денег, тем лучше, чтобы после окончания школы уехать в Москву. Поступить в столичный вуз с максимальной стипендией - очень мало, ей ещё, как минимум, нужно было иметь средства для жизни там, раз она окончательно решила, что не возьмёт Илью с собой наверх, на ценную замену ему в лице обеспеченного москвича уйдёт время, а на самую высокооплачиваемую работу тяжело быстро устроиться без прописки.

На поднявшийся шум пылесоса в зал тяжёлой поступью протащилась грузная ухоженная владелица галереи навскидку лет семидесяти и, встав у Наташи за спиной, озлобленно заклеймила:
— Не прошло и года, опоздавшая голытьба явилась! Я уж думала морги обзванивать. Татьяна - ладно, а о твоей жалкой душонке, Ляхова, с кого спрашивать? С твоего инвалидного папашки-помоечника или наверняка ханыги-мамаши? Хуже сироты. Тьфу!

Ната все, за что бралась, доводила до идеального вида, словно делала шедевр, а эта выряженная в безвкусное рванье и клеенчатую обувь, ненавидящая весь мир старая «половая тряпка», которая каждое утро видела в зеркале свою уродскую морщинистую рожу и впадала в маразм, неимоверно ее напрягала тем, что постоянно стояла у неё над душой.

— На улице чёрная пурга, — не обращая внимания на убогую и не отрываясь от уборки, уверенным тоном резко ответила Наташа, пресекая любые подобия попыток той ее оскорбить. — В центр можно попасть только в объезд.

Нате было абсолютно плевать на то, что о ней думали всякие мусорные экземпляры, но критика ее родителей, особенно папы, была для неё очень болезненна. Тем не менее огромная нужда в деньгах не давала ей выбора, заставляя ее пока проглотить все услышанное, любое обращение и даже безмерную ненависть.

— Что, твоему хахалю на машину хватило, а на вертолёт - нет? — саркастически зубоскаля, женщина схватила Наташу за плечо и, резким движением развернув ее к себе лицом, неприязненно швырнула рваную дешевую тряпку ей в лицо. — В любом случае я не разрешала всякой шмоли хапать мои пылесосы. Руками будешь мыть. Крестьянские грабли все равно уже некуда паскудить.

Упорно стараясь сохранить самообладание, Ната глубоко вдохнула и продолжила все также рьяно пылесосить. Она не желала тратить свою бесценную энергию на жалких завистниц и их не имеющее никакой цены мнение, но ее безмерно раздражали ежедневные желчные истерики этой неполноценной, изуродованной тяжелой жизнью старой ублюдины в ее адрес.

Осмотрительно выключив свой пылесос, Таня слабо дёрнула Наташу за руку, призывая ее молчать. Срочно подхватив с местами коробленного пола грязную тряпку, она с невинным видом склонила голову вбок перед начальницей и, тихомолком кивнув у Наты за спиной в ее сторону, быстрыми темпами начала протирать пыль.

— Ляхова, что ты там все вóшкаешься? Контейнер в пылесосе грязнее, чем вся твоя биография. Ты что, свинья, или у вас на помойке, где вы там побираетесь, так принято? Кому говорю?

Ее враждебный огрубелый голос, звучащий, как несмазанные железные трубы, о которые со всей злости били ржавым тяжелым топором, неизмеримо действовал на нервы. Женщина словно выплевывала каждое слово, срывая неприкрытую бешеную злость и брызжа накопившимся за всю жизнь внутренним ядом.

— Я не имею понятия, кого вы ещё видите и с кем разговариваете, но этот пылесборник чистый, — проигнорировав ничего не стоящие агрессивные замечания, Наташа продолжала искусно держать лицо, при этом давая понять, что она не намерена выслушивать больше ничего неприятного в свой адрес.

— Извините, пожалуйста, Тамара Львовна. Мы сейчас все сделаем, как вы скажете, — на всякий случай вновь подобострастно опустив голову перед начальницей, с видом несчастной жертвы извинилась Таня и с немой просьбой взглянула на Наташу. 

Равнодушно отмахнувшись от Тани широкой морщинистой ладонью, женщина, словно готовая вот-вот наброситься, упёрла руки кулаками в бока и, агрессивно пнув ногой пылесос, сорвалась на повышенные тона:
— Ты не кумекаешь что ли? Сбегала и поменяла, Ляхова! Или тебе, как для дауна, нужно разжёвывать и в рот класть? Хотя у тебя и так взгляд говорящий. Сбегала и поменяла!

— Я сказала, что я только его вымыла. Вы меня не расслышали?

Несмотря на то, что временно ей приходилось терпеть некоторых недостойных ее личностей и их неподобающее отношение ради своих заслуженных денег, Наташа никогда ни за что никому не уступала в отстаивании имеющихся у неё пока что немногочисленных прав. В контракте не было прописано ни пункта про то, что пользоваться пылесосом нельзя, значит, можно. Вспыльчиво отобрав у Тани из рук пыльную тряпку, она заслонила ее собой и раздраженно кинула тряпку начальнице в ноги. Чувствуя большую ответственность за «своих» людей, Ната никогда не давала их в обиду.

Взгляд свысока выцветших серых глаз начальницы будто колол ее помощниц насквозь. Криво усмехнувшись, женщина покачала головой, вытащила из Таниного пылесоса пожелтевший пластиковый пылесборник и, желчно высыпав весь мусор из него Наташе на голову, глумливо спросила:
— Ну как? Чистый? У тебя на мордени написано «выводок алкоголиков». Твой максимум - тянуть тут лямку и харчеваться из мусорок.

— Лучше это, чем когда написано «одной ногой в могиле», — не сдавая позиций и не упуская возможности указать этой неполноценной критиканше на ее собственные недостатки и промахи, Наташа разозлённо выключила пылесос и горячно с сильнейшим грохотом бросила его тяжёлый железный шланг в сторону. — Мой максимум вы уже не увидите даже с деньгами.

Встав ровно напротив начальницы, Ната уверенно вскинула голову вверх, с претензией заглянула той прямо в глаза и, широко улыбнувшись, как ни в чем не бывало просто отряхнулась ладонью. Никому не простительно ни пытаться насмехаться над ней, ни тем более совершать жалкие потуги ее унизить. Ее обидчики любой ценой будут страдать. Она считала, что ее максимум - все деньги, самые дорогие драгоценности и лучшее сердце мира, и всеми способами к этому неотступно шла. И кто бы там что ни думал, ни говорил, ни делал, она никому не даст даже в мыслях занять положенный только ей одной пьедестал.

— Наташа, шкни, — напряжённо шепнув, Таня в просьбе сложила вместе ладони.

— Под мики́тки тебе б насова́ть, чтоб неповадно было, — разъяренно отняв пылесосы, женщина пренебрежительно плюнула себе под ноги и, с презрением сжав челюсти, грузным шагом вышла из зала, злобно продавливая под собой скрипящие прогнившие половицы. — Ты ещё у меня увидишь, Ляхова, как со старшими аргáться!

— Детей своих будешь воспитывать, если тебя замуж хоть кто-то взял. Мне что-то говорить - тебе никто права не давал, — требуя уважения к себе, Наташа оглушительно-надрывно крикнула во все горло и со всей силы швырнула оставленное пустое ведро с отжимом для тряпки ушедшей женщине вслед, принципиально оставляя последнее слово за собой. — Люблю вас не меньше, чем вы меня.

Ната не считала нормальным, что кто-либо негативно высказывался в ее адрес тогда, когда она впускала их в свою жизнь. Ей это было вообще непонятно, а то, что некоторые люди не знали своё место - оскорбляло ее чувство собственного достоинства. Она вошла в эту жизнь, чтобы принимать все блага мира и наслаждаться жизнью, фактом своего существования и любовью окружающих к ней, а остальным оставалось только молча это проглотить.

— Ната, я тебя умоляю, хоть один раз не ответь ей. Она нас рано или поздно выгонит, — тяжело выдохнув, Таня скрестила спрятанные за спиной руки и, избегая прямого взгляда, с молчаливым вопросом на лице натужным взглядом пронзительно посмотрела Наташе в спину.

— Не сможет. Никому ее дыра здесь не сдалась, поэтому этой старой суке мы нужны.

Несмотря на с каждым днём все сильнее переполняющее ее опустошающее чувство оттого, что по ощущениям у неё год жизни проходил, как десять, и огромную усталость от такой жизни, ее подбородок был все также упрямо вздёрнут вверх, а в светло-серых глазах не отражалось ни капли сомнения в своих поступках. Ната уверена, что после всего заслуживала все лучшее, что числилось в жизни. Она готова все дать, чтобы остальную жизнь проживать роскошно, спокойно и не иметь никаких дел, тяжелее посещения выставок. Пылко ударив ладонью висящую рядом картину с изображением корабля «Адмирала Невельскóго», Наташа уверенным голосом зареклась:
— Я себе обещаю, у меня будет все лучшее, что есть в мире, и я ничего не пожалею отдать взамен.

Единственная белая, мигающая над головой лампочка на мгновение затрещала, и сразу взорвалась, засыпав Нату миллиардами осколков раскалённого стекла и погрузив зал в полутьму. Оглушительный звук взрыва тревожным шумом раздался в ушах.

— Наташ, бюст Александра второго, кажется, разбился...

— Плевать. Пусть хоть сгорит.

Ощутив резкий болезненный удар осколком по ладони, рассекший ее тыльную сторону до крови, Наташа, не теряя самообладания, продолжила уперто стоять на своём месте, не убирая руки с картины. Тогда она была уверена, что во всей вселенной нет такой цены, которую она не готова заплатить за лучшее будущее, которое она заслуживала больше, чем кто-либо другой во всем мире. Ната себе пообещала, что будет жить в роскоши любой ценой что бы ни случилось и чего бы ей это не стоило. Пусть режут хоть в сердце, хоть в спину. Пусть стреляют. Пусть пытаются. Ей абсолютно плевать. Она все равно во что бы то ни стало поднимется, воссоздастся и упорно начнёт все сначала, потому что своё из рук она ни за что не выпустит.

Медленно поднявшись по витой мраморной лестнице с инкрустированными в выложенные мозаикой ступени драгоценными камнями на второй этаж, Наташа вихляющим шагом обогнула золотые реплики версальских статуй Антуана Куазво, в полный рост изображающих представителей французского дворянства восемнадцатого века. Все, что ее окружало, было в наивысших проявлениях дорогим, царским. Ровня ей. Она заслужила даже больше, чем все. Пока кому-то все падало с неба только за то, что они просто родились детьми богатых родителей, Ната любой ценой выбивала для себя лучшую жизнь, понимая, что далеко не всем дано в жизни просто заработать, какие бы усилия они не отдали.

Проходя рядом с демонстрирующей особый шик эпохи барокко великолепной кухней-столовой с позолоченными резными деталями на белом деревянном гарнитуре и алой бархатной мебели, Наташа замерла с отсутствующим видом. Несмотря на чрезмерную брезгливость, Саша был ужасный неряха, поэтому из-за образовавшейся груды мусора уже через неделю ее отсутствия даже вход на кухню не найдёт. Без неё он никогда ничего в жизни не сможет. Не сможет. Без неё для него в магазине существовало только два наименования, пиво и копчённая рыба, поэтому она ежедневно заказывала к ним домой доставку нужных продуктов, принимал он это или нет. Неверовский и так на рост сто девяносто четыре сантиметра с трудом весил около семидесяти килограмм, осталось ей только ему ещё печень потом лечить.

— Ты мне до безумия противен, Неверовский. Меня никто не стоит.

Напряжённо прикрыв глаза, Ната слегка помассировала себе виски указательными пальцами, чтобы снять накатившее раздражение. Каждый раз, когда она закрывала глаза, у неё в голове моментально всплывали незабываемые, ужасные картины ее нищенского существования. Она уверена, что достойна всех богатств и великолепий мира. Роскошь. Остальное - не имело цены. Не теряя самообладания, Наташа уверенно вскинула подбородок вверх и, покачивая стройными бёдрами, пошла дальше к своей цели.

Октябрь две тысячи тринадцатого года
Россия, Москва

Над Москвой медленно всходило октябрьское утро воскресенья. Жаркие красные лучи приближающегося рассвета сияющими бликами отражались в Москве-реке. Золотые осенние листья летели над безлюдной утренней Садовнической набережной и с лёгким шелестом оседали на идеально вымытых деревянных окнах первого этажа старой кирпичной пятиэтажки. Изящно согнув одну ногу в колене, Наташа лежала в поставленной под окном рядом с облупленной раскалённой батареей жёсткой скрипящей постели и, нервным движением сцепив ладони на обнаженном гладком, плоском животе, с отсутствующим видом смотрела на открывающиеся из окна виды московских улиц, которые, отсюда казалось, будто лежали у ее ног. Это был ещё один ее заслуженный великолепный триумф - Москва. Триумф, но не ее дом.

Внутри зияла не дающая уснуть разрастающаяся пустота, будто душа сгорела дотла. Устремив прожженный, переполненный усталостью от такой жизни взгляд светло-серых глаз на прибитый к стене натюрморт, Ната задумчиво уставилась перед собой. У неё перед глазами до сих пор стояли незабываемые жуткие виды Норильского крематория, где сожгли скончавшегося в страшных муках от передоза Илью. За неё он заслужил самое худшее, что с ним могло случиться. Главное - она всему вопреки вырвалась из беспросветного Норильска, этой загнивающей чёрной дыры, где даже людей не хоронили, потому что вечная мерзлота со временем выносила все останки на поверхность. Наташа не хотела себе такой жизни, чтобы даже места на кладбище не удостоиться и после неё не осталось даже жалкого куска земли, словно ее никогда в этом мире и не было, поэтому, окончив школу с золотой медалью, она поступила на бюджет в Москву и немедля взяла билет в один конец. Хоть, несмотря на ее рьяную многолетнюю самостоятельную подготовку к ЕГЭ, ее не взяли ни на один факультет в МФТИ, вуз с максимальной стипендией, теперь она обучалась искусствоведению, чтобы стать разносторонне образованной для будущего вхождения в подобающее ей общество богатой интеллигенции.

Окружающая ее спальня была настолько маленькой, тесной, словно создана не для проживания в ней людей, что стены будто душили. Нервозно повернув голову влево, Ната с крайней неприязнью взглянула на раздражающе храпящего лежащего рядом крепко сбитого сорокалетнего мужчину и, с трудом сдерживая рвотный позыв от его прикосновений, раздраженно скинула с себя его волосатую руку, больно сжимающую ее обнаженную грудь. Кроме того, что ее уже безмерно воротило от него, от каждого его чрезмерного порыва она испытывала неприятную боль внутри всего тела. В общаге ей жить не хотелось потому, что, кроме бесперспективных приезжих, там некого было ловить. Это ей невыгодно, ведь ей нужны были только полезные связи. Наташе любой ценой нужно было не просто попасть в Москву, но и задержаться на постоянной основе, чтобы у неё был свой роскошный дом и своя прописка, поэтому она сразу нашла себе самую высокооплачиваемую работу для несовершеннолетних. Из-за того, что бóльшую часть заработанного она наживала на мечту, переезд в великолепный Париж, денег ей хватало только на эту ничтожно маленькую однушку на неблагородном первом этаже. Благодаря этому совершенно не заслуживающему ее омерзительному ублюдку хватало.

Ната для съема рассматривала квартиры только в самом центре Москвы, чтобы ее университет располагался прямо напротив, и ей не приходилось тратить ни время, что для неё очень утомительно, ни заработанные деньги на дорогу. Тем более что, устроившись маникюрщицей в салоне красоты своего дома и параллельно делая маникюр по вызову на частной основе, ей выгодно было жить исключительно в дорогом районе, чтобы обзавестись богатой клиентурой и ценными знакомствами. Дёшево, в четыре раза меньше, чем самые малостоящие квартиры в двух километрах от Кремлевской набережной, в Замоскворечье жильё сдавал только владелец ее квартиры взамен на периодическую близость. У неё не было материальной возможности ему отказать. Она до смерти ненавидела беспомощность своего положения. Ненавидяще содрогнувшись, Наташа резко поднялась на ноги и вспыльчиво оттолкнула от себя ногой стоящую на облезлом паркете тарелку с виноградом, который она крайне ненавидела.

Вихляющей походкой пройдя в узкую холодную ванную, Ната с чрезмерной раздражительностью захлопнула за собой скрипящую набухшую дверь. Кроме того, что этот сдавал ей квартиру не за восемьдесят тысяч, а за двадцать, пользы ей от него никакой. Он никогда ей ничего не дарил в благодарность за то, что она с ним, и даже не мог исправить краны в ванной, чтобы они больше не ударяли электрическим током, чем ещё сильнее ее нервировал.

— Никчёмный старый мудак, чтоб ты сгорел за меня!

Аккуратно отключив автомат в облезлом электрощитке над дверью, Наташа взяла нужный ей инвентарь из блестяще-чистой, но обшарпанной темно-коричневой деревянной тумбы под грошовой треснутой сверкающе-белой раковиной и, внимательно убедившись в полном отсутствии статического напряжения на всех клеммах ремонтируемой розетки и всех подходящих к ней проводах индикаторной отверткой, сняла старую розетку. В жизни она привыкла рассчитывать только на свои силы, поэтому с ней во многом никто не мог сравниться. Навычно прикрутив электрические провода, она вставила слабо пропускающую ток керамическую розетку в гнездо, предотвращая утечку, и, вновь приведя ванную в идеальный порядок, включила обратно автомат.

Пустив мощный поток воды, Наташа вошла в протекающую душевую кабину и, нервно запрокинув голову назад, опёрлась спиной о ее шероховатую от глубоких трещин, царапающую кожу заднюю стенку. Единственное, чего она сейчас хотела, - смыть с себя это все. Она - лучшее, что могло с кем-либо случиться. Это ей все должны угождать. Этому непереносимому до тошноты мужчине неизмеримо повезло, что она дала ему войти в ее жизнь, и ее вводило в ступор искреннее непонимание, почему он этого не ценил. Стекающие горячие слёзы злости обжигали лицо. За каждую свою пролитую слезу Ната была готова весь мир сжечь дотла. Пусть все сгорит, но у неё должно быть все, чего она желала, вся роскошь мира.

— Ты меня не стоишь.

Тело страшно трясло до самых костей от сильной глубокой боли, безграничной ненависти. Наташа жгуче ненавидела этого отвратительного человека за его неуважительное отношение, за грубое, не достойное ее, обращение, за сам факт его существования. Она заслуживала все лучшее, что было в жизни, в том числе и любовь, а не этого. Не теряя самообладания, Ната разозлённо стёрла с лица слёзы костяшками пальцев и легкими движениями указательных пальцев помассировала виски. У неё любой ценой будет все. Ее сильнее жизни будет любить самый лучший в мире мужчина. Она заслужила.

Накинув на себя белое одноразовое полотенце, Наташа вихляющим шагом вернулась в спальню и, неспешно подобрав себе подходящий для сегодняшнего дня наряд, остановилась напротив облезлого трельяжа. По привычке внимательно заглянув в зеркало, чтобы проверить, насколько эффектно она смотрелась, Ната искусно уложила до безупречного, как подобало ей, вида доходящие до лопаток шёлковые светло-русые прямые волосы и аккуратно поправила драпированный подол чёрного корсетного мини-платья из обшитой стразами полупрозрачной сетки с подчёркивающим грудь третьего размера фигурным декольте. Хоть она жила в чужой квартире, впроголодь, покупая только продукты с истекающим сроком годности в области на самых дешевых продуктовых рынках, одевалась в секонд-хэндах, чтобы носить великолепные люксовые, сшитые брендами словно специально для неё, вещи, но косметику и парфюм она всегда брала самые дорогие в лучших бутиках. Ей не подобало пахнуть какой-то дешевкой. Только роскошь. Постоянно упорно совершенствуясь во всех доступных ей направлениях, она была убеждена, что обладала массой незаменимых достоинств и не должна была ни в чем себя обделять. Эффектно тряхнув блестящими волосами, Наташа легким движением надушилась стойкими французскими духами, окутывающими ее неповторимой искушающей дымкой пленительного аромата опьяняющего соединения дамасской розы, миндаля и вишни, и решительно заявила:
— У тебя будет все лучшее.

Широко улыбнувшись пленительной белоснежной улыбкой, Ната послала воздушный поцелуй своему самому любимому отражению, чувствуя полное наслаждение фактом своего существования, несмотря ни на что. Во что бы то ни стало она продолжит неотступно идти к своей заслуженной шикарной жизни, выкидывая по пути всех недостойных ее и прекративших приносить ей выгоду людей. Она готова переступить через что угодно и кого угодно, чтобы в конечном счете поиметь роскошную жизнь.

Вихляющей походкой войдя на ничтожно маленькую надраенную кухню, Наташа распахнула сверкающее от блеска прогнившее деревянной рамой окно, чтобы на ней не остался запах еды, и расчетливо выключила старую электрическую плиту, чтобы зря не тратить с трудом зарабатываемые деньги на электроэнергию. Тщательно проверив приготовленные блюда на идеальное состояние, она аккуратно накрыла их белыми кухонными полотенцами. Ната ни для кого не хотела быть временным вариантом, поэтому настойчиво играла с мужчиной в отношения, чтобы приучить его к себе. Он должен был, наконец, прозреть и понять, что он - самый счастливый человек на свете оттого, что она пока позволяла ему быть рядом с ней.

Пройдя в узкую прямоугольную прихожую, Наташа, подняв с рваного линолеума чёрные замшевые ботильоны на шпильках, неспешно обулась, накинула на себя нейлоновую голубую куртку с флисовыми кремовыми рукавами и, взяв с деревянного табурета черный текстильный рюкзак, покинула квартиру, покачивая стройными бёдрами. Ей чрезмерно не нравилось вставать раньше девяти, но нельзя было упускать ни единую возникшую возможность заработать больше денег. Проследовав на предрассветную улицу, она незаинтересованно посмотрела на окружившие ее со всех сторон, вместо великолепной архитектуры, неэстетичные здания судов. Вокруг было совершенно нечего созерцать, а беспрестанно занимающие все ближайшие улицы юристы ее уже нервировали их неприятными «рутинными» лицами и оценивающими взглядами исподлобья.

Свернув в арку дома, Ната резко столкнулась с зацепившим ее по голове плечом высоким подбористым светло-русым парнем двадцати трёх лет, за которого крепко держалась высокая девушка в прокурорской форме, и, с претензией вскинув бровь, раздражённо повела плечом. Мало того, что он не обратил на неё должного внимания, он даже не предпринял попыток просить у неё прощения за свою неловкость. Это дико бесило и унижающе било по самооценке. Ее до смерти раздражало, что такие богатые, красивые, молодые парни в Москве обычно, по непонятным ей причинам, проходили мимо неё, а ей доставалось не пойми что пятого десятка, и даже те ее должным образом не ценили, ни во что не ставили. Стремительными темпами вытащив из рюкзака тяжёлый журнал с шедеврами мировой живописи, Наташа уверенно вскинула голову вверх и пылко бросила его в удаляющегося парня, попав ему прямо по затылку.

— Ты что, блять, слепой? Перед собой смотри, когда идёшь, connard! — окинув парня идущим изнутри томным взглядом, призывающим видеть в этом мире только ее одну, мягким внушающим голосом с придыханием волнующе во весь голос призывала Наташа. — Иди ко мне.
[пер. с франц. — Тупой мудак]

Сдержанным, размеренным движением развернувшись, парень поймал в воздухе журнал и, бережливо выпрямив замявшиеся листы, устремил прищуренный, долгий оценивающий взгляд туманно-голубых бездонных глаз на девушку. Впервые встретившись глазами, он и она будто бесповоротно ударили друг друга взглядами. Так, что словно все тело прошибло током. С этого мгновения он смотрел только на неё. От ее готовности влюблять в себя до беспамятства ее светло-серые глаза загорелись зазывным светом, бесконтрольно приглашающим позвать ее на великолепный романтический вечер. Наташа не выносила отсутствие мужского внимания, которое было необходимо ей, как воздух, тем более от нужных ей мужчин. 

«Ты на мне женишься. Я тебя выбрала, значит, ты упадёшь к моим ногам, хочешь ты этого или нет».