‒ Господин Ким, не желаете ли напитки?

Униформа сидела на мне, как влитая, спасибо фигуре. Правда, жала под жакетом белая блузка: видимо, ее хозяйка обладала меньшим размером груди. В остальном я выглядела аккуратно и безукоризненно, как настоящая стюардесса. Даже профессиональную улыбку постаралась скопировать.

Взгляд Тэхена переполз с ноутбука на меня, в глазах все та же прохладца.

Чтобы не дать «пассажиру» отказаться, я принялась перечислять ассортимент:

‒ У нас есть соки, газированные напитки, содовая.

‒ Нет, спасибо.

Он не отреагировал на этот спектакль положительно ‒ он вообще на него не отреагировал, и я на долю секунды ощутила себя настоящей стюардессой. Подумаешь, униформа, туфли, берет…

‒ Быть может, чай, кофе? Горячий. Лимон, молоко, сахар. Все, что пожелаете.

Насчет лимонов и молока я очень сомневалась, но врать, так до конца.

Ким прищурился, и, предчувствуя очередное «нет», я заторопилась:

‒ Вино, коньяк, баночное пиво.

‒ Не пью.

Конечно, им предстояла какая-то сложная операция, в детали которой он как раз был погружен. И что, значит, уходить? Сдаваться?

‒ Курица, рыба, мясо?

Пластиковая улыбка приклеилась к моим щекам. Здесь, наверное, ни рыбы, ни мяса. Только чипсы.

‒ Я не голоден.

Поджались красивые губы, нахмурились брови.

«Черт, да что ж тебя никак не пробить?»

‒ Может, подушку, плед, очки для сна?

‒ Я не собираюсь спать.

Красивые пальцы на клавиатуре ноутбука, серебристое колечко на мизинце. И чуть больше недовольства в голосе. Мне же отчаянно хотелось обратного.

Пассажир уже решил, что от всего откажется, решил заранее, но отказываться не хотела я. Нужно было уходить с позором – примирение не вышло, но нельзя так сразу, не сразившись до конца, не выложившись по полной.

‒ Жидкость для плазменных экранов, тряпочку для ноутбука?

В серых глазах мелькнул цинизм.

‒ Нет.

‒ Закуски?

‒ Нет.

‒ Поправить Вам положение кресла? – Не успел он прибить меня очередным «нет», как я добавила. – Спеть песню?

Иногда нужно проигрывать «с песней».

Двинулись от раздражения желваки на мужественной челюсти. Тэхен, однако, подпер подбородок пальцами правой руки. Спросил почти с интересом:

‒ А Вы хорошо поете?

Тут я могла опростоволоситься. Потому лучше честно.

‒ Боюсь, не очень.

Раздраженный выдох носом.

‒ Тогда, может, сможете расшифровать для меня криптоключ? Владеете навыками?

Мне показали половинчатую бумажку, сплошь заполненную математическими символами и знаками.

Я прочистила горло:

‒ Нет.

‒ Сможете за меня спланировать операцию захвата в зоне с ограничениями 3B?

‒ Н-нет.

‒ Раздобыть для нас машину по приземлению?

‒ Нет.

‒ Обеспечить дополнительным оружием?

Поднос в руках почему-то тяжелел. А может, это тяжелел камень на сердце – хотелось отставить напитки в сторону, снять униформу, сбросить туфли. Ничего из этого не сработало.

В моей голове возникла мультяшная могила, из которой выкинулся белый флаг. «Покойся с миром».

‒ Нет.

В его глазах ни отсвета тепла. Возвращался из хвостовой части Чонгук, разговор по телефону он закончил.

‒ Вы все еще думаете, что обладаете хоть какими-нибудь полезными для меня в данной ситуации навыками?

Очевидно, нет.

Позорно. Я просто хотела помириться, а меня словесно вдолбили в землю, как гвоздь.

‒ Тогда зачем, позвольте спросить, Вы до сих пор столь бессмысленно и бесполезно тратите мое время?

Все остальные слова стали не нужны. Тысячу лет у меня не болело сердце ‒ теперь я вспомнила, как это ощущается.

«Бессмысленно и бесполезно» ‒ давно я себя так не чувствовала. Униженной, задвинутой в угол за ненадобностью, клоуном.

Говорить больше не имело смысла и не хотелось; поднос в моих руках дрожал, позвякивало стекло.

Я больше не спорила. Я просто уходила. Самая позорная попытка в моей жизни, фатально-провальная.

Трясущимися руками составив обратно в шкаф напитки и снедь, сложив чужую форму на полку, я вернулась на свое место. Пилот окончательно приглушил свет, вероятно, надеясь, что кто-то из пассажиров поспит. Я завернулась в плед, прикрыла глаза.

Не слышала, как Чонгук спросил Тэхена: «Зачем ты так?» Не видела его укоризненного взгляда. И того, как Ким отвернулся в сторону, вместо экрана ноутбука стал смотреть в иллюминатор.

* * *

К тому времени, когда меня пригласили на общий «военный совет», чтобы ввести в курс дела, я сумела худо-бедно отстраниться от эмоций. Села в кресло напротив Тэхена, ноутбук которого теперь был закрыт; Чонгук ‒ справа от меня у окна.

Тэхен смотрел напряженно, его руки на подлокотниках, пальцы переплетены; тускло поблескивало в свете ламп серебристое колечко.

‒ Это очень опасная операция, Джен. И мы должны тебя об этом предупредить, ‒ начал он, ‒ все, во что тебя вовлекали «до», сейчас покажется тебе… несерьезным.

Что ж, я готова слушать. Отвечать не имело смысла. И все же он молчал, пока я не произнесла:

‒ Рассказывайте.

Пятью минутами позже моя голова дымилась, как перегретый утюг.

Если бы кто-то попросил меня изложить услышанное кратко в сочинении, то пересказ выглядел бы так:

«Где-то далеко, в самой чаще неизвестной лесной глуши, стоит дом наркоторговца. В этом доме охраны пятьдесят человек – все тренированные бойцы. Сам «барон» ‒ психопат и садист. У него в заточении находится раненый заложник, которому требуется медицинская помощь. И потому я должна сыграть доктора, вызванного «бароном» в помощь узнику, которого безуспешно пытали и сильно покалечили. Ведь нужная информация не выяснена, пытки должны продолжаться, пациент не должен до этого умереть. Настоящего врача по имени Милена Миллер перехватили на подъезде к аэропорту – с ней бы не удалось договориться. Меня выдадут за ее помощницу. Обеспечат медицинскими инструментами, формой и легендой. Оказавшись в доме, я должна буду (всего лишь) отослать под благовидным предлогом прочь из комнаты узника охрану и хозяина дома, после, оставшись наедине с пациентом, воткнуть последнему регенерирующую сыворотку, действия которой хватит на час. Воткнуть, к слову, в шею. А после заложить во внешней двери (судя по словам Тэхена, заколоченной) маломощную взрывчатку, призванную выбить замок. Снаружи меня (нас) встретят, посадят в подготовленный заранее автомобиль и доставят к береговой линии, где заложника будут ждать настоящие медики и свобода. Чтобы у меня было время сделать все, что нужно, охрану отвлекут пожаром складского помещения, в суматохе «бах» взрывчатки не будет слышен ‒ так полагал Тэхен.»

Все просто.

А мне, наконец, стало ясно, насколько все сложно.

Меня передадут в руки бандитов, едва мы доедем до контрольной точки. Мне на голову наденут мешок, чтобы я не запомнила дорогу, ведущую к усадьбе. Меня научат пользоваться детонатором и расскажут, какими фразами я должна буду усыпить внимание «барона», который спросит о том, почему сама Милена не смогла прибыть.

Стало душно, жарко, хотелось пить. Чонгук пояснил, что штурмом взять дом – задача слишком сложная, а к утру заложник уже будет мертв. И потому все так, как мне объяснили.

Меня мутило.

Действительно. Все, что я делала раньше, казалось безобидными играми, а тут… Да выживу ли я вообще к рассвету? У меня отнюдь не стальные нервы. Что, если моя выдержка сдаст в самый неподходящий момент? Риск не просто огромен ‒ он велик.

‒ Но я же не медик! – расстройство таки прорвалось наружу вместе с возмущением.

‒ Попробуй этого не показать.

Тэхен был скользок и тверд, как ледяная глыба, на такую не взобраться.

‒ Я даже не знаю, где находится шейная вена…

‒ Вот тут, ‒ он приподнял голову и постучал себя пальцем по коже чуть сбоку под челюстью.

Чудесно. Объяснил.

‒ Я не знаю, на какую длину нужно вставлять иглу, чтобы не промахнуться.

‒ Игла короткая. Пусть тебя это не волнует – вставишь до самого конца.

Класс.

Я старалась спокойно дышать – вдох, выдох, вдох… Но сердце все равно частило.

‒ Как вообще крепится к двери взрывчатка?

‒ Этому мы научим.

‒ И мне нужно будет оттащить заложника за перегородку, чтобы не задело ударной волной?

‒ Если перегородка присутствует. Если нет, ляжете на пол. Ударная волна будет направлена вовне.

У меня были тысячи вопросов, а у него на каждый находился ответ. В каждом моем звучало возмущение: «А если я не смогу?» ‒ в его словах убежденность: «Тебе придется смочь».

Когда мой словарный запас иссяк, а мозг переплавился в лужу резины, Тэхен тяжело вздохнул, а после изрек:

‒ Ты можешь отказаться.

Он меня понимал, я знаю. Все мои чувства, неуверенность и нервозность.

‒ Отказаться? В смысле, ждать вас в этом самолете, не выходя?

‒ Да. Аэропорт защищен, это безопасная зона. Мы просто уйдем, а после вернемся.

Взгляд Тэхена не читаем.

Отказаться…

Я бы хотела. И насколько сильно я бы этого хотела, настолько же сильно и не смогла бы.

‒ А вы вдвоем пойдете против пятидесяти «Гарпий»?

Было ясно, кто в этом случае превратится в решето.

‒ Не важно, ‒ жестко обрубил Ким. ‒ Не твоя задача об этом думать.

Не моя, да. Вот только не думать я тоже не смогу. Пусть они – не мои парни официально, но уже друзья, уже не чужие, уже… слов не хватало. Я не просто буду переживать ‒ я себе не прощу, если что-то случится.

‒ Так «да» или «нет»?

Как меня заколебали эти «нет» за сегодня. В печенке стоят.

Тишину от напряжения можно было резать ножом.

Я ничего из того, что мне предстояло сделать, делать не умела. Ничего. У меня нервные окончания уже похожи на серебристый дрожащий «дождик», у меня внутри все погорело от напряжения. Но «нет» я сказать не смогу.

‒ Да, ‒ отозвалась глухо. – Я пойду.

И, уточнив, что у нас достаточно времени на подробный инструктаж по приборам, я удалилась на свое место, чтобы успокоиться. Или хотя бы попробовать.

Игры кончились.

Мне предстояло попробовать выжить, чтобы ценой своей помощи обеспечить безопасность ребят. Так вот почему они спорили… Разговор, услышанный мной в спальне, обрел понимание и смысл.

Да, я запомню эту неделю, эти семь дней. Запомню до конца жизни. И уж одной этой «помощью» наверняка отработаю все тринадцать с хвостом тысяч. Всю свою жизнь я видела заложников и наркодилеров только в кино. Да и в «ТриЭс», значит, не только чемоданчики, прикованные к запястью, носят…

Внутреннее равновесие приобрести никак не получалось, хоть я отчаянно старалась.

И, когда кто-то опустился рядом со мной на кресло, я как раз твердила мысленно:

«У меня получится, у меня получится, получится» ‒ меня не пугают мешки на голове, шприцы и вид чужих ран…

‒ У меня получится, ‒ выдохнула я уже вслух, не поворачивая головы, ‒ я справлюсь.

Я была уверена, что это Гук.

Шумно втянула воздух, выдохнула, после добавила:

‒ Знаешь, после этого вы ведете меня в хороший ресторан, понятно? Кормите тортом, вкусняшками, я не знаю…

Выдохнула еще раз.

Только после этого повернулась ‒ рядом сидел Тэхен.

И я закрыла рот, отвернулась – ему я признаваться в слабостях не буду. Хватит, напризнавалась. За окном звезды ‒ от них холода и то меньше, чем было сегодня от него.

Он молчал около минуты, потом высвободил мою руку из-под пледа, взял в свою.

Я попыталась аккуратно потянуть ‒ не нужно мне его касаний, еще не оправилась от его стальных когтей душа, но мои запястье и ладонь не освободили.

Если Тэхен решил что-то держать, он не отпустит. Я не была дурой, чтобы этого не понимать.

Какое-то время мы сидели молча, после он произнес:

‒ Я знаю, что ты справишься. Ты храбрая, Джен.

Джен. И этим все сказано.

Никогда не думала, что когда-нибудь буду так чутко реагировать на одну измененную букву в своем имени. И нет, я не храбрая: второй раз прошествовать к его креслу с подносом и в форме я бы уже не решилась.

Но раз уж он пришел, если решил поговорить…

‒ Я не хотела тебя сегодня ни обидеть, ни оскорбить, ‒ произнесла вежливо, глядя в сторону, ‒ сказался стресс. Извини.

По крайней мере, мы расставили точки над «i» до того, как идти на «войну».

‒ Я понял.

Что ж, мои извинения приняли. Теперь пусть отпускает мою руку, пусть уходит. «Бессмысленная, бесполезная» ‒ от этих слов до сих пор саднило.

Но Тэхен мою руку не выпустил, не ушел, он сделал другое – он переплел мои пальцы со своими. Крепко, надежно, до самого конца. Соприкоснулись, прижались друг к другу наши ладони, и против воли моментально промурашило – жест доверия, жест дружбы, максимально интимный из возможных жестов между мужчиной и женщиной. Говорящий «я тут».

Я не тот человек, который злится долго, но и не прощаю за секунду, однако я сидела и чувствовала, как отогревается сердце. Тэхен умел это делать, умел передавать себя через касания, и в эту секунду я знала одно – мне нужна его ладонь. Вот эта, теплая, почти горячая. Нужен мир между нами, нужна возможность нормально общаться. Нужен он… прежний. Что-то слишком ценное я приобрела, когда съехалась с этими парнями. И я не могла, не хотела это так быстро потерять.

‒ Вообще-то, не так уж я была и виновата…

‒ Не так. Согласен. Я был неправ.

Внутри пала еще одна преграда. Да, он резок и не так быстро отходит, но отходит. Просто оба дураки, просто сегодня получилась несусветная глупость.

Я впервые позволила себе взглянуть в его глаза.

‒ Все, не отвергнешь меня в своей постели?

Нужно же мне знать.

‒ А ты в нее собираешься?

Мне кажется, или его чертики возвращаются?

‒ Вообще-то нет.

Наконец между нами пошла та самая шутливая, чуть колючая привычная волна.

‒ А почему, собственно, нет?

Тень улыбки застыла в уголках его губ. Если сейчас он еще добавит, что «хорош во всем», значит, мы точно стерли пропасть и вернулись туда, куда нужно. Я, однако, хотела остаться честной, и раз уж такой вопрос…

‒ Ты меня пугаешь.

‒ Чем?

‒ Непредсказуемостью. Ты, … ‒ я на мгновение потерялась, ‒ как генератор силовых полей, как шторм. Или торнадо… Ты можешь сделать… больно.

Последнее я сегодня испытала на себе. Но боже, до чего же хорошо, когда он так держит за руку.

‒ Знаешь, где безопаснее всего находиться во время торнадо? – спросил он мягко. Голова Тэхена лежит на подголовнике, повернута в мою сторону. Взгляд расслабленный, а когда он расслабленный, он гипнотизирует. – В самом его центре. Тишь да гладь.

Чем дольше между нашими ладонями контакт, тем больше возвращается в меня непривычная мягкость, желание разнежиться в его руках. Просто хочется. Против логики, против здравого смысла, даже страх перед новой болью теряется.

Мы какое-то время молчали, а после он добавил:

‒ Однажды, Нинни, когда наступит правильный момент, я уложу тебя к себе в постель…

Я хотела разорвать наш зрительный контакт, но не смогла, лишь почувствовала, как опять приливает к щекам кровь.

‒ … и буду держать тебя в ней долго. – Во время паузы, которую он выдержал, перед моими глазами пронеслась картина жестких толчков, покрытых одеялом тел, захватов, очень жарких губ и слитого воедино дыхания. – И ты навсегда перестанешь меня бояться.

Лишь после этого он позволил мне разъединить наши ладони. Но не ушел сразу, наклонился, коснулся своими губами моей шеи – легко, вскользь, но мне хватило, чтобы прогреться, как в бане. Сказал:

‒ Жду через пять минут на инструктаж.

И ушел.

Я же сидела в кресле. Сидела и понимала, что теперь мне будет проще ехать с надетым на голову мешком, зная о том, что ждет меня после успешного выполнения задания. И пусть моя крыша прохудилась, а логика рухнула, но теперь я точно знала, чего именно хочу, когда настанет время расслабиться.

* * *

Я никогда не видела таких глаз – сумасшедших. Черных, как полированные лаковые угли, блестящих животными желаниями и отменной аналитикой. Умных глаз, страшных.

Барона окружали верные псы-охранники. И эти псы сверлили меня бездушными взглядами. У кудрявого и толстого барона множество перстней и еще больше тату, одутловатые щеки, мясистый нос.

‒ Надеюсь, поездка не доставила Вам неудобств.

Его вежливость была притворной, безразличной.

«Конечно, доставила». Есть ли на свете человек, способный радоваться накинутому на голову мешку, в котором едва может дышать?

‒ Не доставила.

Я бы не продержалась и минуты, меня бы смяли, как фольгу, навалившиеся страхи, если бы не таблетка Тэхена. Та, которую он сунул мне в рот с приказом «рассасывай» перед выходом из самолета.

«Что это? Я не принимаю наркотики…»

«Это не наркотик. Но средство, которое позволит тебе не поддаться панике. И сделает твое восприятие острее. Память тоже… Ты мне веришь?»

Я ему верила. Не он ли смог вылечить мою порванную ладонь за сутки? И, если у Кима имелся чудодейственный крем, почему бы не быть чудодейственной таблетке?

Она и правда работала: я держалась лучше, чем рассчитывала. Не потела и не тряслась. Только где-то на фоне ощущала свои нервы перетянутыми гитарными струнами, готовыми вот-вот лопнуть, – странно было смотреть на это со стороны.

‒ Обыщите ее саквояж.

«Если они найдут в поддоне взрывчатку… Не должны, не должны. Двойное дно…»

Псы принялись шерудить медицинский чемодан – касаться инструментов, латексных перчаток, колб, дезинтоксикатора. Барон не отрывал взгляда от моего лица, продолжал всматриваться, выискивать признаки беспокойства. Но таблетка оказалась хорошей – мое лицо равнодушное, как у мумии. У врача ведь должна быть отличная выдержка? И неважно, что внутри все обращается в пепел от перегорания, избытка стресса.

‒ Хлордентанол у Вас с собой?

‒ И тримоногидрат тоже. Но катализатор для сыворотки вам придется сделать в своей лаборатории. Он распадается за пять минут, вы знаете…

Память четко выдавала названия препаратов, в которых я не разбиралась.

‒ Знаю. – Пауза. ‒ Почему Милена прислала вместо себя Вас?

‒ Потому что она мне доверяет.

У наркодилера был большой дом из сруба. Толковый, добротный. Но рассматривать его я не решалась, любопытства к убранству выказывать тоже.

‒ Вы работаете в одной клинике?

‒ В разных.

Легенду я заучила. Лишь бы она «прошла проверку». Охранники, тем временем, рыться в саквояже перестали, и одновременно со словом «чисто» я попыталась сдержать шумный выдох облегчения.

‒ Она объяснила, куда Вы едете? К кому?

Его черные глаза мне не нравились. То были глаза помешанного на жестокости человека, глаза, привыкшие видеть во всех врагов.

‒ Нет. Сказала, что есть пациент, которому нужно помочь. И что мне за это хорошо заплатят.

‒ Это все, что для Вас важно?

‒ Все.

Барон рассмеялся, растянул губы в сторону и стал похож на акулу.

‒ А она мне нравится…

Псы, как по команде, ухмыльнулись тоже.

Пора было уже миновать прихожую и этого человека – первую контрольную точку, но хозяин дома все искал что-то ‒ возможно, несоответствия в моем поведении. Принюхивался, как крысятник.

‒ Как называется госпиталь, в котором Вы работаете?

‒ Это частная клиника. «Медеталь».

Название я не выдумала, но только сейчас сообразила, что использовала имя центра пластической хирургии и сделала первый шаг к пропасти.

‒ Давно Вы там? На какой должности?

‒ На должности анестезиолога-реаниматолога. Нам не пора осмотреть пациента?

Наверное, затыкать его не стоило. Это рискованно и опасно, но он мог продолжить задавать дурацкие вопросы, на одном из которых я непременно спалилась бы.

‒ Как Вас зовут?

‒ Горан.

Кивок охранникам.

‒ Проводите Горан… к пациенту, ‒ на последнем слове человек с черными глазами неприязненно поморщился. ‒ И да, катализатор доставят Вам через десять минут.