Я призналась уже в машине.

‒ Отвези меня в душ. То есть… ‒ Я чуть не огрела себя кулаком по башке. Оговорилась так оговорилась. По полной. – То есть ко мне домой…

Теперь уже врать про то, что мне нужно забрать кое-какие вещи, не имело смысла.

‒ Мне… нужно… снять напряжение.

Тишина в салоне, я вновь на сиденье Тэхена, взгляд Чонгука теплый, слишком густой, чтобы я могла его выдерживать.

‒ Я могу тебе… помочь.

Мне хотелось. Уже хотелось, чтобы помог любой из них, – к дьяволу принципы. Иногда возбуждение, довлеющее над тобой круглосуточно, вынуждает просить о помощи тех, от кого ты ранее решил держаться подальше.

‒ Твое близкое присутствие… только все усугубляет.

Я не могла ему сказать «помоги». Еще не все рамки сломаны, не все барьеры пройдены.

‒ Хорошо.

Он не давил. Он не спорил. Он просто повернул ключ в замке зажигания, а меня плющило от вида рук на руле.

* * *

На постели в собственной квартире я сидела в полнейшем замешательстве, в прострации. Времени мало: мне следовало идти в душ, делать то, что я запланировала. Но, впервые оставшись в одиночестве, я почему-то окончательно потерялась в чувствах. Не поднималась, не шла, не включала воду.

Нужно было торопиться, но не выходило даже шевельнуться.

А через минуту прозвенел дверной звонок.

Кому… Кого принесло так невовремя?

«Соседей? Чеен? Ошиблись дверью?»

Отперла замок, забыв посмотреть в глазок.

На пороге стоял Чонгук.

И взгляд его был другим – я распознала это сразу. О том, что случится, я поняла до того, как он, не спрашивая разрешения, шагнул в квартиру. Задом запер дверь.

Я знала, что не скажу ему «нет», попросту не смогу. Он сделает то, что захочет, и я позволю ему это – сделать все, что угодно. Мне нужны его руки, его губы, он нужен мне любым способом, каким он захочет мне себя дать. Когда в мужчине столько тестостерона, что у тебя не возникает иных желаний, кроме как принять его в себя, любая игра проиграна заранее.

Его взгляд серьезен, за бархатом ‒ горячий бетон. Пусть будет то, что будет.

Меня прижали к стене, меня поцеловали – теперь по-настоящему, по-мужски, с напором, от которого расползлись все швы у сомнений. Просто «да» ‒ молчаливое да, тысячекратное. Вот теперь проступил его напористый характер – все такой же торопливый и такой же монолитный, уже не сдвинуть. Следующий поцелуй мягкий, успокаивающий. Ко мне в трусики, не спрашивая согласия, скользнула мужская рука, пальцы Чона нащупали «сокровище», набухший клитор, прочувствовали всю скользкость ситуации, провели по «губам».

А после принялись гладить… Осторожно, но изумительно чувствуя, что нужно делать. Все ласково, без ненужного давления ‒ и я подалась вперед. Я повисла на нем, ощущая, что теряю контроль. Эта рука нужна была мне там, она была мне необходима. На задворках сознания я понимала, что Чонгук поступил очень тактично – после его пальцев нельзя будет использовать слово «трахнул». Он просто… помог. Всегда галантный, всегда знающий, как не переступить грань.

А после этот палец, разгорячивший зону инферно до предела, скользнул внутрь меня, и я оценила его размер – хорошо, когда у мужчины правильные даже пальцы.

Мои вздохи, мои стоны Чонгук ловил кожей, я ощущала, как вздрагивают под моими руками мышцы. В лоно один палец, два, несколько аккуратных толчков, и опять клитор. Я летела к разрядке так быстро, как падает к солнцу ракета со сломанным двигателем – все ближе, все жарче. И мне хватило нескольких мгновений.

После я билась в судорогах. Я более не стояла на своих ногах, я силилась не падать, обхватив стальные плечи, я ловила каждое движение подушечки, обожающей то, что она сейчас делает. Я изливала всю свою женскую энергию на Чонгука в конвульсиях, в волнах, и он вбирал ее, касаясь моих губ своими. Всю. До капли.

Минута затишья. Минута безмолвия.

‒Тебе легче? – спросил он тихо, не выводя руку из трусиков.

И я знала, как много заключается в этом вопросе. Ответь я сейчас «нет», и он расстегнет пряжку ремня, он сделает «полную программу». И тогда мне станет легче надолго…

Но Гук был прав, пощадив мои не до конца сломанные принципы. И за его тактичность я была благодарна.

‒ Да. Мне легче.

‒ Хорошо.

Его ладонь выскальзывала из-под ткани неохотно, и я напрямую почувствовала, сколько самообладания в этом мужчине, которому разрядка была нужна не меньше, чем мне. Но он этого не выказывал.

Будет «Барион», поездка до кафе. Вернется Тэхен, и за дело.

И никто из нас ни словом, ни взглядом не поднимет эту тему – тему того, что в моей квартире произошло.

* * *

‒ Почему вы не посещали мой магазин раньше?

Его оказалось совсем не сложно увести в кафе ‒ продавца «ВинРинга». Мне не забыть ошеломленного взгляда, которым меня одарили из-за прилавка. Да и теперь тот, кто представился Ливаном Коатье, смотрел на меня так, будто я сошла с обложки его любимой пластинки, – с недоверием и полнейшим обожанием, с затаенным дыханием. И до сих пор, несмотря на то что с начала нашего знакомства прошло уже минут десять, пальцы Ливана с узловатыми костяшками, лежащими на кофейной чашке, подрагивали от волнения.

‒ Я не так давно переехала в этот город и только осваиваюсь.

Не знаю, что этого невзрачного человека сразило больше – мой наряд или же внимание, с которым я относилась к каждой фразе Коатье. Быть может, он вообще давно не получал женского внимания при такой внешности – девчонки никогда не ценили жилистых, невысоких и худых мужчин. Мужчин с редкими волосами, стыдливо прикрывающими бледный череп, узким лицом и непропорционально большим носом. В общем, Ливан был настолько далек от красоты и брутальности, насколько это возможно.

‒ И вы тоже любите «Грейтерс»?

‒ О, очень давно.

Лист с информацией об этом человеке, его увлечениях и занятиях, я прочитала трижды. Запомнила в том числе малозначимую информацию, как, например, год выпуска пресловутого альбома «Лола Гоу», который никогда в жизни не слушала.

‒ Как приятно, когда люди сходятся в интересах.

У него были желтоватые зубы, не совсем ровные и со щелями. А во взгляде за обожанием проглядывала непонятная, но отталкивающая расчетливость – да, этот тип вполне мог сдать подвальное помещение под чужие нужды за большой «взнос».

‒ Согласна с Вами.

На моем лице царила милая улыбка. Вот только относилась она не к Ливану, а к воспоминаниям о том, что недавно случилось у нас с Чонгуком в моей квартире. И нет, забыть об этом не получалось. После царящего внутри напряжения мне впервые стало неожиданно хорошо и легко, будто отмыли изнутри пыльное стекло и теперь мое внутреннее солнце радостно било лучами наружу. Ливан это чувствовал.

‒ Как, Вы сказали, Вас зовут?

‒ Вивьен.

‒ Вивьен… ‒ отозвались эхом.

Это имя чрезвычайно шло образу девушки в берете и гольфах.

‒ Кем Вы работаете, Вивьен?

‒ Пока никем. Ищу работу.

Коатье вдруг оживился.

‒ Быть может ‒ не сочтите мое предложение непристойным, ‒ Вы хотите работать у меня?

‒ В качестве кого?

‒ Продавца. На первое время. Обещаю Вам неплохо платить. А если Вы так хорошо разбираетесь в музыке, как говорите…, ‒ он неожиданно смутился, ‒ в общем, есть все шансы на карьерный рост.

«Карьерный рост в его кладовой?»

Нежная улыбка с моего лица не уходила. Как и румянец.

Этот румянец, конечно же, заметил, когда мы встретились перед визитом в магазин, Тэхен. И не упустил шанса прокомментировать:

«Не помню у тебя такого блеска глаз раньше. И таких припухших губ…» ‒ он что-то почувствовал. Даже аккуратно собрал мои волосы на затылке в кулак, потянул голову на себя, стоя сзади, и вдохнул мой запах, оттенки которого, видимо, отлично различал. Хорошо, что времени продолжить этот разговор у нас не было, но Чонгук был прав, предположив, что Тэхен любой наш с Чонгуком контакт подстегнет действовать. Я не ожидала захвата за волосы, очень тактичного и очень возбуждающего, ‒ раньше Тэхен себе такого не позволял. Спасибо, к паху не прижал, иначе бы сексуальное напряжение ко мне вернулось.

Не без труда вернув себя в текущий момент, в это кафе, за этот столик, я первым делом проверила часы на телефоне: сколько еще осталось держать Ливана «занятым»? Оказалось, двадцать три минуты. Долго. Мне хотелось на улицу.

‒ Торопитесь?

‒ Да, не располагаю свободным временем, у меня скоро собеседование. Но минут двадцать пять-тридцать еще есть.

‒ Как это хорошо.

Глаза Коатье продолжали ощупывать мои жилет, берет, хвостики. И желание мной обладать в нем крепло, хоть он и силился это скрывать.

‒ Куда хотите устроиться?

‒ В шахматный клуб администратором.

‒ В шахматный клуб?!

‒ Да. Очень люблю эту игру, хоть пока делаю это непрофессионально. Возможно, будет шанс подтянуть навыки, работая в клубе.

‒ Как удивительно! Ведь я тоже большой любитель шахмат!

Конечно, я знала об этом из данных, прочитанных в машине.

Но удивление изобразила очень правдоподобно:

‒ Правда?!

‒ Видите, как много между нами общего?

Любой человек, когда влюбляется, становится по-своему красив, вдохновенен, начинает сиять изнутри – у Коатье этот процесс шел вперед семимильными шагами.

‒ Вы ведь оставите мне свой контактный номер, Вивьен?

‒ А мы с Вами уже прощаемся? Я думала, мы только начали… вести столь интересный диалог.

‒ Конечно, только начали, я согласен… ‒ Он был польщен. – Но остаться без Вашего номера телефона будет равносильно самоубийству.

‒ Не волнуйтесь, не переживайте, ‒ я даже поощрительно накрыла его ладонь своей, всего на секунду, но мужчина с редкими волосами вздрогнул. – Я запишу Вам свой номер, когда мы будем прощаться.

‒ Надеюсь, не прощаться, говорить «до свидания».

‒ Именно это я и имела в виду. – И, чтобы заполнить оставшееся время не диалогом, во время которого я могла оговориться и случайно выдать себя, а монологом, я спросила. – А какую музыку предпочитаете Вы? Как Вы вообще решились открыть магазин со столь раритетным и ценным товаром?

И оказалась права.

Как Ливан открыл рот, чтобы поведать свою историю, так и не закрывал его все следующие полчаса.

* * *

На встречу с Тэхеном, покинув кафе после многократно поцелованной ладони (и оставив Коатье заведомо ложный номер телефона), я торопилась. Пройти один квартал, свернуть на проспект, дальше вдоль по улице до угла Ридж-авеню – так меня научили. И я семенила туда на максимальных оборотах.

Новая, неразношенная обувь натирала щиколотки; чулки-гольфы и слишком короткая юбка привлекали внимание прохожих; хвосты я распустила, берет сняла и бросила в сумку. Поскорее бы сменить эту провокационную одежду…

На шумном перекрестке я хлынула вместе с толпой вперед. Не заметила только, что зеленый сигнал светофора уже мигал, и слишком ретивый водитель, рванувший вперед раньше времени, едва не проехал мне по пяткам, что заставило меня ругнуться. Синей машине с наглой рожей я показала кулак – мне в ответ бесцеремонно просигналили: мол, «надо было шевелить ногами быстрее». Вот же хам! Засмотревшись на злополучное авто, я случайно толкнула кого-то у обочины, хотела извиниться, но меня уже схватили за руку чуть выше локтя.

‒ Вообще не смотришь, куда прешь?

Толкнула я, оказывается, рослого байкера, припарковавшего мотоцикл у тротуара.

‒ Отпустите!

‒ Извиниться не хочешь, детка?

‒ Я вам не детка! И я неспециально…

‒ Смотри, какая цыпочка пересекла нам дорогу! – тут же вклинился в беседу друг детины в кожаной куртке – такой же байкер, но с тату вокруг шеи, лысый и с бородой. – Рип, пусть она извиняется лично. Долго и глубоко.

‒ Ага, точно…

По моей одежде, ногам проползли похотливые взгляды.

‒ Уберите от меня… лапы…

Я кое-как выкрутила свою руку (точно останется синяк), буквально вырвала ее из чужого захвата. Хотела тоном, которым обычно изрекают маты, извиниться (лишь бы убраться отсюда подальше), но не успела – рядом бесшумно, как призрак, возник Тэхен.

И мне мгновенно полегчало, будто в бассейн прыгнула после того, как обожгла все тело.

Хорошо, что он увидел этот инцидент, хорошо, что не стоял за углом, просто… хорошо. Вовремя.

А мужики тем временем злобно зыркали на Кима, внушительного и без погон с нашивкой «ТриЭс».

‒ Какие-то проблемы?

‒ Иди своей дорогой, мужик.

«Катись».

Байкеры были рослыми и наглыми, а еще беспринципными. Они давно получали желаемое быстро, и понятия «женщина, которую нужно уважать» для них не существовало.

‒ Тебя обидели, Нинни?

Тэхен выглядел спокойным. Не напряженным, не натянутым, однако очень внимательным.

‒ Да, ‒ кивнула я обиженно, ‒ меня больно схватили за руку.

‒ После того, как эта дура меня толкнула.

‒ Не причина, чтобы применять силу, ‒ что-то в тоне Кима им не нравилось. Так смотрят на хранителя правопорядка, наделенного законодательной властью. С подозрительной опаской. – Ты обидел мою девушку. Извинись.

Не успело меня обдать теплом от «моей девушки», как чернявый обладатель мотоцикла взревел:

‒ Это я извинись? Пусть теперь она извиняется. – И процедил ядовито. – На этой шлюхе, кстати, нет твоего кольца…

Я не видела, когда Тэхен размахнулся. Не видела отведенную для удара рука, но я видела сам удар – стремительный и молниеносный, сломавший байкеру нос. Сокрушительный по силе. Детина обрушился на собственный мотоцикл, соскользнувший со стояночного фиксатора, завалился поверх заскрипевшего об асфальт металла.

‒ Ах ты мудак…

Лысый достал откуда-то нож, но Тэхен, оттолкнув меня себе за спину, среагировал мгновенно: захват за запястье, выворот руки за спину – звякнуло об дорогу выпавшее из ладони лезвие, хруст чужого плеча. Борода ревел, пугая прохожих.

От места конфликта мы удалялись, не дожидаясь ответной реакции. Тэхен, кажется, даже не боялся ее. Он тащил меня за собой, как бульдозер, пока мы дважды не свернули за угол, пока не отдалились от шумного проспекта, пока не остались в тишине.

А там я привалилась спиной к кирпичному дому, чувствуя, как трясутся внутренности. Я не любитель конфликтов, я их боюсь, я вообще до дрожи боюсь агрессивной ругани. И только теперь, когда гул машин остался позади, я сумела отдышаться.

«Вот же попала… Подумаешь, случайно задела… Зачем же было так сразу…»

Если бы напротив не стоял теперь Тэхен, я бы, наверное, разревелась. А так ‒ смотрела на него, стараясь не показывать, какое количество страха испытала минуту назад.

‒ Напугалась?

Вместо ответа я лишь выдохнула. Тэхен спокоен, будто ничего из ряда вон не произошло – подумаешь, помахали кулаками. Может, для него это повседневность?

‒ Пока я с тобой, тебе нечего бояться.

Если бы не эти дурацкие шмотки, если бы не продавец «ВинРинга», я вообще не оказалась бы на том перекрестке.

И влилась в страх запоздалая горечь.

‒ Ага, пока ты со мной. А ты со мной не каждую минуту.

«И вообще ты рядом ненадолго».

Да, в этот раз он успел. А если бы не успел?

‒ Тс-с-с-с, я тут.

Он взял мое лицо в свои теплые ладони – нет, не собирался целовать, просто успокаивал.

‒ Все уже хорошо.

‒ Ты мог не успеть…

‒ Я всегда успеваю.

Он был уверен в своих словах, я – нет. Мы, девчонки, создания незащищенные, нам нужно знать, что за нас всегда постоят. Не только шесть дней.

‒ Тебя не ранили?

‒ Нет.

Я мотнула головой, призывая его убрать ладони, – Тэхен намек понял. Взгляд непривычно серьезный, без игривости.

‒ Я бы тебя вылечил. Ты это знаешь.

‒ Ну да, и даже знаю, какую награду ты бы за это попросил.

Конечно же, речь о поцелуе. Или о чем-то большем в ту же степь.

Наверное, я зря это сказала, сказался пережитый стресс, ‒ во взгляд Тэхена закралось непонятное выражение. Нераспознаваемое.

‒ Ты думаешь, я впрягся за тебя для того, чтобы получить «награду»?

‒ Ну, утром ты говорил именно о ней.

‒ Ты так обо мне думаешь? Как о неглубоком пошляке, помешанном на сексе?

‒ По крайней мере, так ты себя ведешь.

‒ Зря, Дженни.

Я не видела этого выражения в его глазах раньше. Как будто солнце зашло и толстый слой льда сделался непроницаемым.

«Дженни ». Уже не «Нинни». Стало зябко, некомфортно.

По моей щеке провели пальцем нежно, но отстраненно – так прощаются с куклой, которая все еще красива, но которую уже не понесут из магазина домой. Порадовала взгляд – и хватит.

‒ Не приходи ко мне в постель, ‒ добавил Тэхен мягко, но очень прохладно. – Я тебя отвергну.

И он не добавил больше ничего. Достал телефон для того, чтобы вызвать такси.