– Мне так жаль, – пролепетала Делия, виновато глядя на захлопнувшуюся за алайкой дверь.

– Не расстраивайся, она ушла не потому, что обиделась. Просто Неве иногда бывает трудно сдержаться, вот она и предпочитает удалиться, прежде чем наговорит лишнего. – У неё очень взрывной характер, ты же знаешь, – Эллис потёр голову с таким видом, будто ощупывал набитую женой шишку.

– И всё равно, я обидела её, – упрямо склонила голову Делия.

– Ну разве что самую малость, – уступил алай. – Купишь ей пирожных у той же Герцогини, и она тебя простит.

– Хорошо, но ты всё-таки передай ей, пожалуйста, что мне очень стыдно. Понимаешь, моя тётя всё время твердит, что у нас, у алаев, нет совести. Я стараюсь следить за собой и... и, видимо, пере... переусердствую. А она говорит и говорит, что мы придумали себе всё это про особенности душ, Пути, чтобы оправдывать свои мерзости. Что меня украли у родителей, говорит...

– Глупость какая, – аж поморщился Эллис, обмётывая хвостовое отверстие. – То, что у алаев нет совести – очень живучий миф. Мы сами виноваты в том, что он настолько укрепился в сознании энхиаргцев: нас забавляло казаться бесстыжими, и мы с удовольствием подыгрывали тем, кто считал нас таковыми. Но нашей совести все эти пышные похороны не нанесли ровным счётом никакого урона. Увы и ах! Иногда она белой звёздочкой поднимается из тёмных глубин нашего бескрайнего эгоизма и... – Выразительно глядя на Делию, он проколол ткань снизу вверх острой иголкой, кончик её ярко блеснул. – Так, ладно, не буду тебя путать, а то, не дай Аласаис, ты сейчас подумаешь, что я противопоставляю эгоизм совести. А я не противопоставляю. Алаю и вправду крайне редко бывает стыдно, но вовсе не потому, что он всё прощает себе, просто интуиция удерживает его от поступков, о которых он мог бы потом пожалеть, вот и всё, – мурлыкал Эллис, и ловкие пальцы его двигались в такт мерной речи.

– Но как же быть с остальными? – желая раз и навсегда разобраться с этой наболевшей темой, не унималась Делия. – Ты сам можешь не думать, что поступил плохо, но остальные всё равно будут осуждать тебя и...

– Так будет всегда, Делия. Нет ни одного дела, которое одобрили бы все. С этим надо раз и навсегда смириться, как с тем, что твои глаза светятся, а у Энхиарга нет границ. Единственное, что ты можешь сделать – это сесть и спросить у своего сердца, у своей души, действительно ли ты считаешь содеянное тобой недостойным, или страх, а быть может, что-то или кто-то ещё заставляет тебя так думать. Взвесь всё хорошенько, подумай о последствиях для других и для себя... И если ты будешь до кончика хвоста уверена в своём решении, тогда не слушай никого, Делия. Решаешь только ты, но тебе и отвечать за принятое решение – и перед теми, чьи убеждения не совпадают с твоими, тоже.

– А если моя душа – плохая, и все мои решения – скверные? – Делия вскочила и тут же плюхнулась обратно, будто ей прищемило хвост.

– Плохая – это какая? – выбирая в блюдце нужную бусину, поинтересовался Эллис.

– Ну, злая, противная, такая, которая всем-всем вредит и ни к чему хорошему не пригодна.

– «Я злодей, убиваю детей, но ничего не поделаешь: такова моя суть, таков мой Путь, и с него не свернуть», – вдруг пропел Эллис. – Как ария злодея из какой-нибудь плохой оперетты, да? Таких душ, которые «всем-всем» и «ни к чему», к счастью, не бывает. У каждой из душ, конечно, есть свои врождённые, неизменяемые особенности и некоторым из них, скажем так, бывает сложно найти конструктивное применение. Но сложно не значит невозможно. Никто из нас не рождается рабом зла. Мы свободны в своём выборе. Мы и только мы сами можем решать, на службу чему поставить все самые яркие качества своей души.

Вот Нева, например, от природы настолько гневлива, что однажды вспышкой ярости оглушила телепата из свиты самого Селорна. Представляешь? У неё был выбор: остаться рабой своего гнева и разрушать всё вокруг себя – в том числе и то, что ей дорого, или же подчинить его себе, преобразовать в нечто иное. Скажем – в магию, что и сделала Невеана, магию, благодаря которой она стала одной из сильнейших волшебниц среди алаев, хотя она и не ан Меанор по рождению. Сила духа помогла ей обуздать эту особенность души, заставить её служить поставленной цели.

– Духа Кошки? – спросила си'алай.

– Духа в целом. Духа вообще. О, Делия, всякая душа, вооружённая сильным духом, способна творить чудеса! – блаженно потянулся Эллис. – Кому-то удаётся безошибочно определять, где проделать дырку для хвоста, а кому-то создавать целые миры. Или вовсе – делать нечто из ничего, как Изначальный Творец.

– Кто? – икнула девочка.

– Изначальный Творец? Это, скорее, не «кто», а «что». Это такой инструмент, Делия, с помощью которого вселенная творила сама себя. Его природа, боюсь, непостижима для простых смертных, как ты или я. Он не был разумен и не создал привычных для нас объектов, а лишь незримую, неощутимую субстанцию. Мы называем её им-лаэтер, изначальная материя. В ней (опять же не спрашивай меня как) зародился разум – то были первые Творцы Миров. Они-то и создали уже всё, что доступно нашему восприятию: от светил – до последней песчинки. Понимаешь?

– Кажется.

– Вот. Но наши души, подобно душам Творцов, Делия, тоже порождены им-лаэтер.

– А в детстве я думала, что душа ребёнка получается из душ его родителей, – забавляясь собственной наивностью, похлопала ресницами девочка.

– Милая версия, но как быть со случаями, когда душу обнаруживали у существ, магически созданных из дерева, камня или изменённых животных?

Делия прыснула: Эллис сказал эту фразу так, будто «душа» являлась неким крайне редким и опасным заболеванием; он с деланным неодобрением покосился на неё и продолжал.

– Насчёт душ есть много баек. Вплоть до того, что никаких душ нет, а думаем мы исключительно мозгом. Дирхдаарцы, кстати, до сих пор стоят на этой «бездушной» теории. Потому и технологии воскрешения у них не развиты. После смерти существа жрецы замачивают его мозг в особом составе, помещают в статую и сбрасывают её в священное озеро Раана, ожидая, что их бог оживит изваяние и его хозяин будет снова жить, но уже...

– ...у нас, в Наэйриане! – закончила за него Делия.

– Ну, раз это тебе известно, поговорим о том, чего ты не знаешь... Так вот, души обычных существ по происхождению сродни душам творцов миров. Да, да! Дар творцов доступен и нам, пусть и в намного меньшей степени. Его называют по разному: им-авели – сила мысли (этот вариант мне нравится больше всего), им-алтеми – сила веры (на мой взгляд, самое неудачное название) или им-анеол – сила желания. Для простоты мы сливаем эти три термина в один и говорим «им-а» или «творческая сила души».

Он сделал паузу, дав Делии время попробовать эти слова на вкус.

– Наше главное отличие от творцов в том, что они могут вырабатывать им-а по желанию (как говорила другая моя юная ученица, для них это не сложнее, чем для профессиональной актрисы пустить слезу) и создавать из неё разные предметы – так сказать, от конфет до планет. Нам же «выжать слезу» из своих душ гораздо сложнее. Они выделяют им-а только тогда, когда мы совершаем нравственный выбор, занимаем ту или иную позицию по отношению к разным сторонам жизни и, главное, действуем, следуя избранным идеалам. Итак, это было первое отличие. Второе – в том, что мы не можем создавать из нашей им-а разные... осязаемые вещи. Она может быть пущена нами только на формирование духовных структур. Мы можем подпитывать кого-то другого – как верующие подпитывают божество, являющееся воплощением дорогой для них идеи, или самих себя – тогда мы как бы и бог, и молящийся одновременно. Веря в себя, искреннее считая, что твоё дело правое, преодолевая препятствия на пути к некоей важной цели, ты даёшь себе новые силы, сила твоего духа растёт, он... обретает форму, если так можно сказать. Он пропитывает, пронизывает твою душу. И твоё тело тоже – оно, бывает, даже меняется под его влиянием, у тебя появляются новые способности.

– Богиня моя... – пролепетала Делия, а потом озорно блеснула глазами и погладила «божественную себя» по голове. – Ой! Эллис, ты сказал «тело меняется, могут появиться новые способности», а не могут они не появиться, а исчезнуть? Если существо приучили считать, что стоит ему как-то провиниться – и оно их лишится, в качестве наказания. И если оно само верит, что так будет справедливо.

– Могут. Вполне возможно, что твоя мама и стала жертвой такого самонаказания. Но об этом тебе надо разговаривать не со мной, а с лекарями душ. Во-от, – закрепляя и откусывая нитку, протянул Эллис. – Всё это работает и в обратную сторону, то есть чем сильнее твой дух, тем яснее ты понимаешь, что считать хорошим, а что – плохим, причём не только в каких-то сложных ситуациях, но и в обычной, повседневной жизни.

– Погоди, ты сказал, что дух мы выращиваем сами, а почему же тогда говорят, что наш тел алаит дала нам Аласаис? – спросила Делия и пересела на кучу ещё не продырявленных штанов, не давая другу отвлекаться от интересной беседы.

– Ох, я уж и забыл, что такое кошачьи детки! – воскликнул он, покорно складывая на животе руки. – Дух, Делия, трудно описать, но в данном... разрезе он похож на мозаику, на живую, постоянно меняющуюся мозаику. Она состоит из множества частей. У алая, например, там обязательно есть кусочек духа Кошки, алай рождается вместе с ним. Другие кусочки духа наследуются от родителей, они увеличиваются от воспитания... в том же духе; третьи – можно получить от божества, наставника, или возлюбленного. Не обязательно все они окажутся принятыми душой существа – она может отторгнуть их. Самые же большие и... стойкие кусочки – те, которые выращены тобой самой, – перевёл дыхание Эллис.

Делия нетерпеливо поёрзала.

– Уф. Итак, мы сравнили дух с мозаикой, но это правильно только до тех пор, пока кусочки не подберутся так, что станут идеально подходить друг к другу и не сольются в единое целое. Когда это случится, мозаика превратится в линзу, вроде тех, что делают адоры (ты ведь знаешь, в некоторых мирах их используют, чтобы исправлять зрение?). Вот и ты через эту духовную линзу начинаешь чётче видеть, что хорошо, а что плохо. Ну, это я тебе уже говорил, а сейчас скажу одну очень неприятную штуку: увы, неправильные... «натирающие» душу кусочки не всегда вовремя отваливаются, выпадают из мозаики духа, случается даже так, что они сливаются в чуждую природе существа линзу. Да, Делия, иногда обстоятельства вынуждают существо наращивать несвойственный ему дух. Душа в таком случае страдает, с духовно-душевным зрением творится полный кошмар: как будто существу с одним дефектом зрения дали очки, исправляющие другой, и в них оно стало видеть ещё хуже, у него болит голова, более того, его глаза портятся от этого.

Я тебя не совсем запутал? Нет? – снова спохватился он, видя, что девочка смотрит на него во все глаза, не двигаясь, даже не мигая. Но хотя она не шелохнулась в ответ, Эллиса уже понесло дальше: – Так вот, такое существо видит плохо, плохо разбирает, что оно само считает правильным, а что – нет, но у него есть, пусть и неродной ему, но уже сильный дух... частенько требующий от хозяина деятельного служения неким идеалам. И что же со всем этим делать? А делают обычно следующее: начинают не только жить по некогда навязанным догмам – тем самым, благодаря которым исказился их дух и пострадала душа, но и судить по этим догмам всех окружающих, делить весь мир на зло и добро. Слепо, тупо, жестоко... грубо. Вот такой ужас, Делия.

Эллиса передёрнуло – видно, не одну Делию этот разговор задел за живое.

– Главное, помнить, что абсолютного добра и зла нет. Есть очень маленькое количество вещей, про которые сам Бесконечный однозначно говорит: это плохо, это достойно уничтожения, но и это просто те вещи, которые мешают ему развиваться так, как это ему угодно, вот и всё. Увы, сильный дух, даже когда он находится в полном согласии с душой, не всегда добавляет существу умения понимать многообразие мира, он может и ослепить тебя, заставить забыть, что все существа – разные. Пути же как раз позволяют самым разным существам, с самими разными представлениями о добре и зле, сосуществовать.

– Это как?

– Как? Ну, самую суть этого принципа я озвучил в своей «Записке», – пробурчал Эллис.

– В своей знамени-итой «Записке», благодаря которой в Наэйриане уже много веков тишь да гладь! – пропела Делия, забавляясь его смущением.

– Если говорить грубо, этот принцип гласит: «В Бесконечном для всех и всего найдётся место. Ищи то, которое может стать твоим – это верная дорога к счастью. И не отказывай другим, непохожим на тебя, в праве иметь своё».

– Некоторые существа прямо зубами скрипят, когда слышат «знай своё место», – вспомнила Делия.

– Да. Они думают, что им говорят: не пытайся стать чем-то большим, чем ты есть сейчас. Но это не так. Те ан Темиары, которых мы с тобой только что вымели с моей лужайки, пришли сюда как раз за тем, чтобы не в самой вежливой форме указать мне на моё место. Которое, увы, сейчас не в этом уютном домике, а в гудящем улье под названием «Великий Мост». Они всё твердят, что «для кота с моими талантами и опытом большой позор отсиживаться в одёжной лавке, когда город готовится к войне». Так что, как видишь, даже если ты не пытаешься прыгнуть выше головы, а, наоборот, прячешься от жизни в мышиную норку – тебя всё равно могут обвинить в «незнании своего места. Но мы с тобой говорили о месте в более широком смысле этого слова. Под местом Бесконечный понимает не столько... социальную роль, подходящую тебе по склонностям и способностям, сколько некий круг единомышленников, среду, где ты сможешь жить в согласии со своими идеалами, творить, исповедовать свою веру. Бесконечному нравится быть эдаким лоскутным одеялом, сшитым из ярких вязаных кусочков – из стран, городов, деревень, а впрочем – из любых сообществ существ, в каждом из которых придерживаются своей философии, видят смысл жизни в чём-то своём, приветствуют в существах определённый дух. При этом он хочет, чтобы все создания имели возможность беспрепятственно переходить с одного лоскутка на другой, а при желании – могли пришить к одеялу новый. И Бесконечный не терпит, когда кто-то пытается распустить всё это радужное великолепие, перекрасить нитки в угодный себе цвет и связать из них что-то на своё усмотрение...

Эта же нетерпимость присуща практически всем существам, имеющим Путь.

Вот представь себе, что ты благородный элиданский рыцарь и каждый раз, когда ты обращаешь свой взор за пределы родной страны и видишь, как все эти танаи, энвирзы – про алаев и говорить нечего – цинично попирают принципы высокой морали, тебя душит праведный гнев. Тогда, если ты существо, что называется, «путёвое», твой выбор ограничен двумя вариантами: или научиться быть более терпимым, или прожить всю жизнь в своём благословенном Элидане, в окружении тех, кто разделяет твои взгляды – твоей родни по духу. Третьего – не дано.

Тебя хотя и тянет вразумлять жителей Анлимора, что отмечать День любовниц – ужасная гнусность, но какой-то частью сознания ты всегда помнишь, что это – их город, их традиции, их праздник и тебя, на минуточку, никто на него волоком не тащит. И что если ты оставишь в покое их, то и они оставят в покое тебя и не заявятся в свою очередь к тебе домой, чтобы покритиковать тебя за гордыню, чистоплюйство, или... отсутствие деловой сметки, например. И даже если они являются полноправными гражданами, то не станут пропихивать в Совете твоего родного Элидана закон о том, что каждый желающий может купаться в голом виде в городских фонтанах.

В нашем мире, где государствам нет смысла бороться за территорию или природные ресурсы, на первый план вышли конфликты из-за разницы в мировоззрении. Подумай сама: ведь Элаану, по большому счёту, нечего было делить с Дарлароном или Агшелли, а Элидану – с жителями Змеиного Глаза. Что ты делаешь большие глаза – не знала, что они едва не поубивали друг друга? Неважно, это было безумно давно.

Важно другое. Каждый раз, когда кто-то заявлял: мол, мой образ жизни – единственно верный для всех существ, и если вы не живёте так, как я, значит, вы живёте неправильно, начиналась война. И заканчивалась она обычно не в его пользу... хотя, конечно, страдали от неё все. Теперь, с «Запиской», всё иначе.

– Я никогда не думала об этом...

– Да тебе, по большому счёту, и не надо бы, – Эллис легонько постучал пальцем по её наморщившемуся лбу. – Ты хочешь слишком много знать. У тебя лопнет голова. Помнишь ту книжку, которую ты стащила в прошлый раз? Ведь чуть не лопнула голова-то, а?

– А откуда ты?.. – Делия почувствовала, что краснеет.

– Оттуда. Это ж надо... лежит и бредит: «Мышки съели крышки, мышки съели крышки». Какие мышки? Какие крышки – в магическом трактате? Лучше бы правда что-нибудь про животных почитала – биографию патриарха Селорна, например.

Делия хихикнула.

– Я просто хотела отвлечься. Не думать о...

– А то я не знаю, откуда псиной пахнет, – неприязненно проворчал Эллис. – Твоей тёте, Делия, не место в Бриаэлларе. Я не буду советовать тебе обратиться в миграционную службу... Но подумай, может, стоит кому-нибудь из Лекарей Душ поговорить с твоими родными.

– Не знаю, может быть... Я подумаю, – немного потерянно пролепетала си'алай.

– А пока просто перестань её слушать. Совсем, – твёрдо сказал Эллис, с тревогой глядя на неё. – Не позволяй ей разрушать твой дух. Не спорь с ней, но делай всё так, как считаешь нужным.

На душе Делии стало светлее. Она напомнила другу, чтобы он извинился за неё перед женой, переспросила, каких сладостей ей принести, и, погладив на прощание кошку, направилась домой – переваривать всё услышанное...

Вдруг, не отойдя и пяти шагов от дома друзей, она замерла и насторожилась. На какое-то мгновение весь яркий, тёплый, шумный и радостный мир вокруг показался ей иллюзией. Так бывало во снах, в тех поразительно подробных, реалистичных снах, которые видят алаи, когда ты, внезапно осознав, что спишь, и помня об этом, ходишь от одного предмета к другому, прикасаешься к ним, вдыхаешь их запах, поражаешься, каким невероятно, неправильно настоящим всё это тебе кажется, и в то же время понимаешь, что ничего этого на самом деле нет, что весь этот мирок вот-вот исчезнет. Точно так же смотрела она сейчас на лепестки, плавно скользящие вниз по солнечным лучам: пронизанные светом, они казались облачками розового тумана, призраками (подставь руку – и они пролетят сквозь неё), как и тела прохожих, нереальные, прозрачные, через которые проглядывала... нет, не мостовая – нечто иное, совсем иное.

Но ещё более странным, чем это ощущение, был вопрос, который вспыхнул в сознании Делии и который, обернувшись, она тут же мысленно задала Эллису:

– Ты сказал, что у Бесконечного был Изначальный Творец, который мог создавать что-то из ничего...

Он медленно поднялся и пошёл к ней неестественной походкой, словно по пояс в воде.

– Но тогда, если танаи правы насчёт закона Равновесия, должен существовать и... инструмент, который может превратить это что-то снова в ничто?

– Делия, зачем ты спрашиваешь об этом? – алай крепко сжал её руку. – Что с тобой?

– Я не знаю, – выдохнула она (стоило его пальцам коснуться запястья, как оцепенение стало отпускать её). – Но ты ответь мне, пожалуйста.

– Возможно, Делия, возможно. – Он нервно дёрнул головой. – Откуда мне знать наверняка? Я простой алай, не танайский жрец, не бог, не наэй. И мне куда спокойнее думать, что ничего в Бесконечном нельзя уничтожить безвозвратно. Ведь такой инструмент мог бы уничтожать сами души, понимаешь? А это было бы действительно страшно.

– Прости, я не знаю, почему всё это пришло мне в голову, – Делия чувствовала себя неловко. – Я будто бы... вывалилась куда-то.

– Осторожнее, надо быть осторожнее с такими мыслями. Они могут довести тебя до Бездны, – предупредил алай. – Но даже если всё сложится не так плохо, ты всё равно много потеряешь. Будешь походить на сианай не только цветом глаз и волос.

– А чем же ещё?

– У тебя не будет детства, Делия, – печально шепнул Эллис. – А теперь беги-ка домой. И, знаешь что, забудь лучше обо всём, о чём мы тут говорили, ладно?

Делия кивнула – ей и самой очень хотелось бы забыть.