– Давай-ка вылезай оттуда! Если ты помнишь, Фай настоятельно тебя просила не делать этого! – воскликнула Аниаллу, хватая Брая за шиворот: зачарованный игрой жидкого пламени, разрумянившийся харнианец, к ужасу своих соседей, низко перегнулся через борт стеклянной лодки и блаженно погрузил в огненное озеро обе руки. – Она даже письмо нам написала. И Селорна предупредила отдельно.

– Да я знаю, знаю я, – не оборачиваясь, бросил Брай. – Но госпожа Фай в своих посланиях напирала на то, чтобы я не пытался почуять через ларшу других харнианцев, а этого я как раз и не делаю.

– Не лукавь. Она боялась, что твои соплеменники смогут обнаружить тебя самого, а для этого не важно, коснёшься ты ларши просто так или с какой-то целью.

– Вылезаю, – нехотя согласился Брай.

Десятью минутами позже, улыбаясь и держа в одной руке букет молодых лэнэссер, а в другой – горячую ладонь Брая, досадливо косящегося на останки кремированных рукавов, Аниаллу вступила в дом Фай и Мейва Куцехвоста.

Заслышав голоса, Такрен, расположившаяся за обеденным столом, медленно подняла голову. Она была одета очень просто – в тёмное узкое платье из старой шерсти. На груди её лежало несколько ниток мелких, тускло посверкивающих бус. Она чуть заметно улыбнулась, молча рассматривая новоприбывших, замерших на пороге её жилища. От одного её вида Аниаллу почувствовала себя так, словно её окатили холодной водой. Или высыпали за шиворот целое ведёрко каких-то скользких гадов. Что-то не так было в этой подземной кошке. Брай тоже как-то сразу притух. Даже волосы его перестали возбуждённо искриться.

– Так-так, вот и наши затворники явились, – опираясь рукой на спинку стула, проговорила Фай. – Ну, как вам на свободе, мои дорогие небесные птички? Не страшно?

Аниаллу с улыбкой покачала головой.

Ни Мейва, ни Анара в комнате не было. Алу предполагала, что Фай постарается услать их куда-нибудь, но очень надеялась, что это ей не удастся. Когда же через мгновение сианай почувствовала присутствие мужа, она встревожилась: если он дома, то почему не вышел встретить её?

– Он спит, – заметив её бегающий взгляд, объяснила Такрен и покосилась на занавес в правом углу. – К нашему климату трудно привыкнуть.

– Я помню. Здесь вообще мало что изменилось, – сказала Аниаллу, окинув нарочито бодрым взглядом пёстрый сумрак комнаты, – всё так же темно и мрачно.

Отыскав на одной из полок пустую вазу, она засунула в неё яркие безднианские одуванчики и водрузила её на противоположный конец стола. Золотистые блики легли на серую крышку остроугольным узором.

– Вот я и решила принести сюда немного солнца – пусть и на ваш, Безднианский, манер! – объявила Алу, подняв смеющиеся глаза на страшноватую хозяйку.

Лучше бы она не видела сейчас бледного, неприятно-красивого лица Такрен: Фай смотрела на неё как-то оценивающе, как плотоядная посетительница какой-нибудь безднианской таверны на нерасторопного официанта, размышляя, не присовокупить ли его к обеду?

– Правда, их совсем чуть-чуть – цветочница сказала, что у вас какой-то праздник сегодня, – заставила себя продолжить Аниаллу, расправляя хрупкие лепестки и безуспешно выискивая бреши в своей ментальной защите.

– Это ничего, – промурлыкала Фай, поиграв пальцами в чаше, полной мутных, сероватых кристаллов; камни неприятно зашуршали. – Уверяю тебя: даже если бы ты зажгла для меня персональное солнце, это не доставило бы мне большего удовольствия, чем чувствовать рядом то, что ты принесла с собой сейчас.

– Ты так любишь лэнэссеры? – каким-то замороженным голосом спросила Алу.

– Нет. Я люблю тайны, – без тени насмешки ответила Фай. – А ты носишь в себе страшную тайну, сианай, и я рада, что ты принесла её именно сюда, в Лэннэс. И прямо ко мне. – Она склонила голову, словно благодаря Аниаллу за это.

– Тайну? – повторила сианай, чувствуя, что безнадёжно упустила инициативу.

Она казалась себе домохозяйкой, которая с веником наперевес полезла на чердак обмести паутину и с ужасом обнаружила там гигантскую, чудовищную сеть, рядом с которой она сама была лишь мухой – глупой самоуверенной жужжалкой. Браю приходилось не лучше – Аниаллу буквально кожей ощущала ужас прижавшегося к каминной решётке харнианца.

– Да, в тебе много тайн. Настоящий клад для такой, как я, – заявила Такрен, продолжая пристально рассматривать Тень своей наэй. – А я уж стала опасаться, что мозг мой так и иссохнет без пищи.

Неожиданно Фай выбросила вперёд руку. Аниаллу хотела было отшатнуться, но не смогла, и безднианская кошка поочередно коснулась когтистым пальцем её лба, губ, груди – словно указывала, где именно хранятся интересующие её загадки.

– Много, много тайн. Как и в твоих сестрицах-сианаэй, – напевно продолжала Такрен.

Аниаллу почему-то очень не понравилось, что Фай произнесла её титул на старинный манер: сиа-наэй – «тень наэй»...

– Такие необычные тени. Та, что отбрасывала их, исчезла из Бесконечного, а они продолжают существовать... Такая красивая... такая живая, – говорила Такрен, снизу вверх глядя на остолбеневшую сианай. – А ведь ты получила право на жизнь только потому, что кое-кто собирался умереть. И продолжаешь жить благодаря тому, что кое-ещё кто-то уже умер вместо тебя. Забавно... Ещё вспоминаешь свою наивную сестричку?

– Неужели этот безумный слух о смерти Аласаис дошёл и до Лэннэс? – вместо ответа спросила Аниаллу, борясь с ознобом: в устах Фай всё, даже самая несусветная чушь, звучало непреложной истиной.

– Слух? Нет, слух ещё не дошёл, – с ироничной мягкостью ответила Фай. – А вот кое-какие факты нам стали известны.

Этот уклончивый ответ почему-то так разозлил Аниаллу, что к ней разом вернулись силы.

– Это и есть твои знаменитые загадки, Фай? Наслышана, наслышана, – проговорила она, отступая на шаг, и резким движением ладоней по животу – словно оправляла свой удивительный корсаж из кожи карга – раздробила, уничтожила залегшую внутри ледышку. – Думаю, и ты наслышана о том, насколько я ненавижу загадки и тайны – я даже сюрпризы терпеть не могу.

Брай за её спиной несколько ожил, воодушевлённый решительным тоном сианай, и придвинулся поближе, замерев на равном расстоянии от Аниаллу и облюбованного им камина.

– Любишь, чтобы всё было чётко и ясно? – осведомилась Фай.

– Да. Люблю, – отрезала Алу и тут сказала то, чего не только не собиралась говорить, но о чём, как ей казалось, даже не думала: – У меня слишком много дел, на мне лежит слишком большая ответственность, чтобы угадывать, что ты там имела в виду.

В глазах Такрен блеснул неподдельный интерес.

– Ответственность? – Она склонила голову набок и сложила руки на груди. – Это очень хорошо, что ты понимаешь всю меру своей ответственности.

– Продолжаешь в том же духе? – со злым весельем воскликнула Аниаллу. – Хорошо, тогда я продолжу – в своём. Я понятия не имею, как у тебя получается пугать меня, как ты исхитрилась создать то лживое видение Пути в дневнике Лилоры. Но ещё больше, чем узнать как, я хочу понять – зачем. Что тебе надо от меня, Фай?

– Прямой вопрос – прямой ответ. Я всего лишь хотела, чтобы ты поняла всю серьёзность ситуации, сианай, ощутила на себе, как пугающе... и упоительно изменились правила игры, как много нового стало нам доступно и, более того, стало зависеть от тебя. Я не показала тебе ни капли лжи, даже позволила увидеть мой разговор с этой недожрицей Лилорой, – хмыкнула она. – Ты всю жизнь служила Тиалианне, и я прекрасно понимаю, насколько тяжело тебе было видеть это... надругательство над Путями. Нет! Ты не можешь отрицать, что оно имело место. Ты не смеешь, не имеешь права закрывать на это глаза. Иначе ты рискуешь повторить ошибки своей наэй. И разделить её печальный конец.

– Чтобы ошибаться по-королевски, нужно и быть королевой. А я – так, камеристка её величества. Даже не доверенная наперсница, – зевнула Аниаллу, не желая позволять Фай раздувать в ней чувство собственной значимости, на котором та могла попытаться сыграть.

– Какое премилое самоуничижение! Оно даёт тебе чувство безопасности, верно? Быть всего лишь тенью, отражением – так уютно и удобно, – проворковала Фай. – Но подумай, что бывает с тенями и отражениями, если тот, кто смотрит в зеркало или стоит на солнце, исчезнет? Они исчезнут вместе с ним, Аниаллу. Пусть не сразу, но вы погибнете. И вместе с вами сила Аласаис покинет Бриаэллар и её народ – тоже.

– Это ложь, причём ложь очень глупая! – воскликнула Аниаллу. – Мы, сианай, первыми бы почувствовали, если бы Аласаис... умерла. Её влияние ощущается повсюду – даже в судьбах существ здесь, в Бездне.

– Её – как силы, но не как личности, – победно заявила ничуть не смущённая Фай. – Ты чувствуешь присутствие той части души Аласаис, которая, слившись с душами Тианы и Веиндора, стала разумом Бесконечного. Но не её как личности, которая чего-то желала или не желала, кого-то любила или ненавидела, чего-то боялась и о чём-то мечтала. Пыталась, побеждала или проигрывала. Ставила эксперименты, совершала ошибки и исправляла их. Когда это было возможно.

– Ты хочешь сказать, что Аласаис погибла, исправляя одну из них, но так и не сумела исправить?

– Да. Искупая старые грехи, Аласаис уничтожила себя... то, что ещё властна была в себе уничтожить. Её смерть отвела от вас огромную беду. Это бесспорно. Но, сконцентрировавшись на одной беде, ослеплённая стыдом и страхом, она упустила из виду множество других, которые её исчезновение неизбежно породит. Веиндор и Тиалианна видели картину гораздо шире и попытались помешать ей. Но было слишком поздно.

– Не понимаю тебя, – нахмурилась сианай.

– Я объясню, если тебе угодно не понимать. Многие из замыслов Аласаис остались незавершёнными. Окажись материалы, а уж тем более результаты этих проектов не в тех руках – и Энхиарг ждут серьёзные неприятности. От нас зависит, успеем ли мы опередить приспешников Тала. Или будем гоняться за ложными целями, которые Тал кидает нам, как котятам фантики.

– Так я нужна тебе, чтобы убедить Совет взять под контроль наследство Аласаис? – спросила Аниаллу сильно сомневаясь в том, что могла понадобиться Фай для достижения настолько вменяемой цели.

– Нет. Всё гораздо хуже. Просчёт Аласаис оказался куда крупнее. Что случится теперь, со смертью личности Аласаис, её сознательной части, с другой её частью, частью бессознательной, принадлежащей Бесконечному? Продолжит ли она существовать? Да, продолжит. Так курица с обрубленной головой продолжает бегать по двору, хлопая крыльями. Но насколько бы «живой» ни выглядела эта курица, без головы она всё равно труп. И вот я пытаюсь пришить ей новую голову, пока не слишком поздно.

– Но почему именно мою? – поморщившись от этого гнусного сравнения, спросила Аниаллу. – Есть Элеа, есть Антели и Лаонея. У них куда более красивые, мудрые и... могущественные головы!

– О! Не сомневайся, если бы для того, что тебе придётся сделать, нужна была сила, мудрость или красота, я обратилась бы к другой сианай. Но тут необходим дар иного порядка. У твоей души – у твоей части души Аласаис – есть кое-какая, скажем так, конструктивная особенность, которая делает её уникальной. Это во-первых, а во-вторых – Аласаис связала именно твой Путь с единственным существом, которое способно узнать, где найти нитки и как следует наложить стежки, чтобы операция прошла благополучно. Если оно захочет, конечно. В чём я уже сомневаюсь.

– Ты говоришь об Анаре? – полуутвердительно спросила Аниаллу.

– Да. О твоём юном золотоухом друге. Ходячем разочаровании. Я так многого от него ждала, а он, видимо, решил превратиться в подобие этого мусора, – презрительно дёрнула она подбородком в сторону Брая. – Сотни лет прятаться от себя, а потом всю оставшуюся бесконечность жалеть, что не спас всех тех, кого мог спасти, не убоись ты себя самого. Ужасная участь!

– Все мы расплачиваемся за свой выбор, – проговорила Аниаллу.

– Но не все – чужими жизнями, – отрезала Фай.