***

Впрочем, от Эбы доставалось на орехи и куда более солидным персонам. Однажды, проходя через холл, каргнорианка вдруг остановилась и, привалив Талию к стенке, сказала:

– Так, погоди, детка, что-то я не слышу стенаний и скрипа извилин.

Решительно распахнув дверь одного из кабинетов, Эба шагнула внутрь и оглушительно хлопнула – лязгнула – в ладоши.

– Нет, ты только полюбуйся на этого работничка!

Талия обречённо вздохнула и пошла смотреть. Кажется, эту комнату они отдали Сиамору, который вызвался помочь с проверкой достоверности результатов душеведческих исследований, стекавшихся сейчас к ним со всех сторон.

– Доверяй, но проверяй, – поддержала тогда его намерение Эба. – Не то чтобы я была дурного мнения о наших академиях и тому подобном... Но тут, я смотрю, немало и студенческих работ, да ещё и из их филиалов. А там... Особенно у диреллейника, конечно. Ангажированностью так и несёт, подгонка на подгонке, да и с математикой у них часто полный швах. Маленькие выборки, большие вопросы к организации исследований.

Память Талию не подвела. В центре заваленного папками, книгами и подшивками треугольного стола свернулся угольным клубком Сиамор. Мохнатые бока его мерно вздымались, тревожа разноцветные закладки и шарики скомканных бумажек.

– Чистый гусь в яблоках! Подгорелый... Где там твой Парвел с вилкой?

Эба с силой огладила приятеля по боку, и бедняга вдруг несколько раз крутанулся на месте – видимо, под его роскошной шубой пряталась вращающаяся подставка для блюд. Талия едва успела перехватить взметнувшиеся в воздух листки с какими-то графиками.

– Ишь закуклился, где голова, где хвост – не разберёшь. Ватрушка шерстяная. А знаешь, что там у неё внутри?

– Лапки? – пискнула Талия, донельзя смущённая происходящим.

Эба запустила бронированную руку в меховые недра и извлекла на свет массивную кружку.

– Нет, моя радость, там не лапки. Там чай с шерстью. Кое-кто у нас, когда напряжённо думает, линяет, как мурзик весенний. Сейчас кое-кто проснётся, развернётся, нахлебается этой дряни и будет перхать, как припадочный, пока глаза по полу не заскачут.

– Это было один раз, Талия, больше пяти лет назад. А она всё вспоминает, – вздохнул Сиамор.

– Кто же виноват, если ты такой скучный, что про тебя и вспомнить-то больше нечего? – парировала Эба, отхлебнув шерстяного чая.

– И никакой я не скучный, – пробурчал алай и свернулся ещё плотнее, словно начал зябнуть без изъятой кружки.

– Скучный-скучный! – весело прозвенел за спиной Талии женский голос.

В дверях стояла пухленькая юная особа – босоногая, в длинном струящемся платье и с огромным животом. Её кожа, глаза и волосы были совершенно одинакового оттенка корицы, что наводило бы на мысли о деревянной статуэтке какой-нибудь богини плодородия, если бы картину не портил перекинутый через плечо незнакомки армейский вещмешок, набитый чем-то угловатым.

– Вот. Всё, что нашла, – заявила она, сгружая ношу на руки Эбы. – Можете себе потом оставить, мне они уже без надобности.

– Ты в уме, столько тащить? – спросила каргнорианка, взвесив на пальце потрёпанную торбу.

– А что? Неплохой был противовес, – пожала плечами незнакомка, погладив себя по выступающему пупку, а потом прошлась ладонью по Сиаморову боку туда-сюда, крутя алая, точно вазу на гончарном круге – видимо, тоже в безуспешных поисках головы.

– Все вертят мной, как хотят, – обречённо вздохнул Сиамор.

– Мало, мало вертят. И нечего фырчать. Вот ты, Эба, лучше бы его воспитывала. Совершенно невозможно никуда с собой позвать, каждый раз приходится перед хозяевами извиняться. Сплошное разочарование. Знаете, благословенная госпожа, как наш обольстительный шаами Сиамор ведёт себя в гостях?

– Нет, – честно призналась Талия, на что незнакомка демонстративно медленно подняла руку и, отставив локоть, указала вниз.

– Теперь знаете. Сиамор мне, конечно, друг, но, я считаю, вы должны быть в курсе, какого ужасного отщепенца пригрели под своим серебряным крылом. Весь его досуг сводится к тому, чтобы бродить по какому-нибудь пустынному пляжу, ловить крабов и прыгать в воду со скалы. В гостях он, если не заснёт где-нибудь в углу, неминуемо улизнёт в сад, в самые дебри. А если его привести, скажем, в галерею, он и среди скульптур будет ходить так же, как среди деревьев, даже не читая названия, куда уж там задуматься об авторском замысле и уж тем более его обсудить. Так манкировать самыми святыми из своих обязанностей! Я положительно лишаюсь чувств. Смотри, Сиамор, если ты будешь отворачиваться от общества, рано или поздно и оно начнёт избегать тебя.

– Ну, от знакомства с тобой это же его не уберегло, – не отрываясь от потрошения торбы, сказала Эба.

– Только потому, что я на него сама села.

– Облокотилась и поставила поднос, – поправила каргнорианка.

– Неважно. Важно, что, если бы не я, мы так до сих пор и не были бы друг другу представлены. А сколько ещё перспективных знакомств оказались безвозвратно упущены? Подумать страшно. Где хищность? Где охотничий азарт?

– У всех свои стратегии охоты, – всё-таки откликнулся Сиамор. – Кто-то гоняется и подкрадывается, а я – засадный хищник.

– Ага, коварно мимикрируешь под подушку и злокозненно таишься за подлокотниками. Где драма? Где накал страстей? – не унималась незнакомка.

– Вот если бы мне в тот момент приснилось что-то плохое, вот тогда была бы драма, – заявил алай, выпростав в её сторону когтистую лапу.

Весело взвизгнув, женщина отпрыгнула от него и спряталась за Эбу, а Талия подумала, что на ней Сиаморова стратегия охоты работает как нельзя лучше. Она с порога не могла отвести от него глаз и вовсе не потому, что залюбовалась его мускулистым бедром или изысканной линией локтя. Пошатываясь от усталости, Талия смотрела на Сиамора и видела большую мягкую подушку. Подушеньку-подруженьку, которая и ушко погреет, и укачает, и отгонит мурчанием дурные сны... Мечта! Очнуться от сладких грёз алайку заставило лишь осознание, что эта самая «подушка» может запросто прочитать её мысли. Вышло бы неловко.

– Может, всё-таки познакомишь меня со своей гостьей? – поспешила она обратиться к Эбе.

– Если считаешь это уместным после столь безобразного спектакля, – проворчала та, аккуратно выуживая незнакомку из-за плеча. – Это шааен Мирихенна.

– Мири, – тут же влезла женщина.

– Она наша коллега, только трудится не в поле, а в лаборатории, – терпеливо продолжала Эба. – Занимается разработкой и изготовлением материалов для брони стражи Соцветия.

– На самом деле я больше по изготовлению, конечно. С фантазией у меня – как у большинства наших, – наморщила нос Мири.

И тут до Талии дошло.

– Да, да, если бы благословенная госпожа познакомилась со мной раньше, то могла бы сэкономить кучу денег на копии Главной Милосердниковской Книги , – верно истолковав выражение её лица, зазвенела Мири. – Это же надо было так вас обобрать! Ужасно.

– Да ей бы жрецы хвост повыдергали за такое кощунство, – хмыкнула Эба.

– Почему? – удивилась Талия.

– Из-за моего криминального прошлого. Я и шааен Мирихенна благодаря былым грехам, – жеманно вздохнула Мири, выжидательно глядя на алайку.

– Фальшивомонетничество? Подделка антиквариата? – предположила та.

– Второе. Сиамор в тот вечер практически поймал меня с поличным, но сказал, что, раз мои проступки проходят не по его ведомству, доносить на меня он не станет. При условии, разумеется, если я сама явлюсь с повинной, сдам подельников, больше не буду бедокурить и «обязуюсь отчислять половину зар-рплаты постр-радавшим, пока всё им не компенсир-р-рую», – пародируя алайский акцент, сообщила Мири.

– Зарплаты? Вас отправили на какие-то принудительные работы? – спросила Талия.

– Да. В Соцветие.

– В Соцветие?!

– Ох, я тоже было представила себя прекрасной куртизанкой, рассказывающей растроганным любовникам свою скорбную историю. Но, увы, это чёрное сердце взяло меня на поруки только для того, чтобы сдать в лабораторию на опыты. Как мне там не понравилось поначалу! Зато потом я встретила Эбушку и моего дорого Атти. Он женился на мне, потратил все свои сбережения, чтобы выплатить мои долги... но теперь забирает не половину, а всю мою зарплату целиком. И правильно делает.

– Почему?

– Потому что я ужасная транжира. Как расстегну кошелёк – не могу остановиться. Вот, можете полюбоваться, это я перед первыми своими родами забежала купить какую-нибудь брошюрку для беременных, – указала она на аккуратно разложенные Эбой книги и подшивки журналов. – Продавец мигом почуял мою слабость и сначала завёл меня в букинистический отдел, а потом ещё и связался с коллегами, чтобы они свезли туда всё, что у них завалялось по теме. В итоге сумма получилась такая, что даже Атти стало дурно.

– И чем же всё кончилось?

– Самым большим анлиморским позором: Атти пришлось занять денег у своих родителей. А мне – написать заявление на добровольный отказ от возможности получения кредитов без одобрения супруга.

– Если эти издания настолько дорогие, вы уверены, что хотите отдать их нам насовсем? – забеспокоилась Талия.

– О, честно говоря, я так давно ищу благовидный предлог от них избавиться – всё-таки воспоминания с ними связаны не самые лучшие. А продать их Атти не даёт – говорит, всё равно у нас не получится выручить и половину потраченной суммы, так лучше пусть лежат. В назидание. Он у меня такой суровый! И потом, вы же подарили мне ту чудесную древнюю направляющую – ну из вашей защитной системы, помните? Просто прелесть что такое. Я целую неделю билась, пока смогла её повторить.

– Сиамор сказал, у вас целая коллекция... авторских материалов.

– Да. Хватило бы на настоящий музейчик, но, увы, ценителей подобных вещей – днём с огнём. Тут нужно вдумываться, вглядываться в структуру... Это же не букашки какие-нибудь блескучие, которые любой недотёпа может прийти оценить, – как-то ревниво поморщилась Мирихенна. – Я с органикой совершенно не умею работать, даже ноготь не могу сама себе прирастить. Хожу вот цепляюсь, – пожаловалась она, сунув собеседнице под нос свою поломку.

Талия поняла намёк и с улыбкой взялась за ремонт. А вот Эба явно не разделяла веселья.

– Ты ведь понимаешь, что ведёшь себя отвратительно, лапуля? – неодобрительно зыркнула она на гостью.

– Это не я. Это гормоны, – невинно захлопала ресницами та. – Благословенная госпожа меня простит. В конце концов, я очень ценное знакомство: если она потеряет любимую перчатку или серёжку, то всегда может принести мне оставшуюся, и их снова станет двое. А может и просто попросить меня что-нибудь своё, оригинальное, натворить.

– Кружку с крышкой, – тут же предложила алайка. – Чтобы никто не подскользнулся ни на чьих выпрыгнувших глазах.

– Точно! Нам не нужны травмы на производстве, – поддержала её Мирихенна.

– Начинается... – протянула Эба. – Я их воспитываю, воспитываю, а потом приходят тут всякие и портят всё дело.

– Уверена, благословенная госпожа вовсе не доставляет тебе хлопот.

– Вот эта-то благословенная госпожа, безднианского разлива? Какие уж тут шерстяные чаи и облизывание тарелок! Работы – непаханное поле.

– И не такое уж непаханное, – в тон Сиамору пробурчала Талия.

– Нарочно не придумаешь. Знала бы ты, как она пьёт, когда думает, что её никто не видит.

– Лакает? – предположила Мирихенна.

– Если бы.

Эба взяла с полки пузатый чайник и, держа его одной лапой за ручку, а второй – под дно, подняла высоко над запрокинутой головой. Поток отвара хлынул в широко раскрытую пасть и, отразившись от языка, непременно забрызгал бы Сиаморовы бумаги, если бы предусмотрительный алай не защитил их загодя магическим куполом.

– И ничего похожего, – надулась Талия. – Я это делаю намного аккуратнее. И изящнее.

– По-моему, очень даже мило, – поддержала её Мири.

– Подхалимка. Смотри, Талия, поведёшься с этой дамочкой, в один прекрасный день обнаружишь себя пляшущей полуголой на ларьке с сосисками. Причём отнюдь не во время Больших Купаний.

– А кто в этом виноват? – упёрла руки в бока Мирихенна. – Кто всё зудел, дыша на меня пирожками: «Мири, детка, ты даже не представляешь, чего ты лишена! Ты живёшь, будто в картонной коробке, Мири! Ты не видишь мир, никто не видит тебя, да ты и сама себя не видишь!»

Талия озадаченно задёргала ухом, переводя взгляд с одной собеседницы на другую.

– У Мирихенны было такое же крайне мало влияющее на душу тело, как и у Эбы до её преображения, – сжалился над алайкой Сиамор.

– Даже хуже. Эба только по романтической части была обделённой, а я – практически со всех сторон. Наглухо. Моё тело хоть и было органическим, но по сути недалеко ушло от ходячей табуретки. Я даже боли толком не чувствовала, так уж мои воплотители постарались.

– Родители? – переспросила Талия.

– Воплотители, никто из них меня не рожал, – неприязненно фыркнула Мири. – Такие же творцы миров, только немного посильнее. Пытались разобраться с нашим парадоксом[1], вот и ставили эксперименты на всех, кто под руку подвернётся. На мне проверяли гипотезу, не жизнь ли среди презренных смертных в презренном смертном теле делает нас такими ограниченными и сковывает нашу фантазию. Они даже зелье какое-то стирающее память воровали у вас в Бриаэлларе.

– У Нулей? – поразилась Талия.

– Возможно, – пожала плечами Мири. – Всё, давайте не будем об этом вспоминать, меня передёргивает всю. А волноваться мне – вредно. В общем, я сбежала от них, попала сначала в плохую кампанию, потом вот – в хорошую. И кое-кто в этой хорошей начал рекламировать мне переделки, которые устроил в своём теле – денно и нощно зудел, похождения свои эпические описывал, пока я не устояла. А теперь эта же искусительница ещё чему-то возмущается.

– Ну я же не пляшу на ларьках, детка.

– Не пляшешь. Но, Талия, не будь я под подпиской, я бы про неё вам такого рассказала. Хоть вы и ан Камиан, вы бы всё равно покраснели.

– Ты всегда можешь вернуть всё как было, если тебе не нравится, – ничуть не смутившись, предложила Эба.

– Нетушки. Лучше уж постирушки и танцы на ларьках.

Тут Талии стало чрезвычайно любопытно, но Мирихенна уже продолжала:

– Не подумайте, благословенная госпожа, что я противница того, чем вы здесь занимаетесь. Просто мне моя тогдашняя оболочка совсем не подходила. Я себя не оправдываю, но, возможно, и на кривую дорожку меня толкнуло именно то, что я вообще не чувствовала мир, в котором живу. Эмпатии у меня было, как у камушка. Нет, умом я, конечно, понимала, что причиняю существам вред, но это меня... не пронимало. Будто я спектакль какой-то смотрела на полузнакомом языке. То ли дело теперь! Я никогда себя не ощущала настолько вплетённой в жизнь. Не-рав-но-душ-ной. Восхитительно! Я что-то не то сказала? – чуть пригаснув, спросила она у задумчиво закусившей губу Талии.

– Нет, нет. Просто дама, которая обитает в мухобойке в нашей прихожей, тоже была в своё время... тем ещё криминальным элементом. А осознала, что мучить других – плохо, наоборот, только угодив в неживую оболочку, «наконец-то оказавшись наедине с собой и своими поступками», как она тогда сказала.

– Я бы подняла тост за многообразие Путей, но мне нельзя сейчас поднимать тосты, – хихикнула Мирихенна. – Нет, я всё-таки за живые тела, дающие максимальный доступ к... радостям жизни, уж простите меня за каламбур. Я понимаю, что у пребывания в них могут быть свои минусы, но плюсов всё-таки больше. Конечно, если тела эти подобраны как надо. Поэтому я в полном восторге от того, что вы не прошли мимо этих наларских бедолаг, всегда больно было на них смотреть. Не понимаю, как остальные умудряются не замечать, насколько им плохо.

– Может, теперь, когда их соседи смогут сравнить «до» и «после», им всё станет яснее, – сказала Талия.

– Да, думаю, шанс есть. Хотя существа умудряются становиться такими невнимательными, когда им это удобно...

– Увы.

– Но по мне так «до» разительно отличается от «после»! Жалко, что нельзя посмотреть, как одно превращается в другое.

– Почему нельзя? У нас как раз по расписанию переделка очередной порции наларов, если хотите, можете пойти со мной.

– А они не будут против? – засомневалась Мирихенна.

– Мы их спросим, – вильнула хвостом Талия. – Думаю, они будут только за: один из предыдущих выговорил мне, что я «прячу чудо преображения по чуланам, будто в глубине души стыжусь того, что делаю».

– Как неблагодарно.

– Немножко. Но мне есть чем утешиться: Мобул Галол превентивно компенсировал нам все обиды со стороны рода наларского, – похлопала по стене Талия. – А вы, Мири, как отнеслись бы к тому, чтобы поделиться своим опытом преображения с другими существами?

– В каком смысле?

– Видите ли, мы тут не только выдаём справки хозяевам одушевлённых предметов, но и пытаемся помогать заключённым в них существам определиться, хотят они продолжать там жить или им будет лучше... в чём-нибудь помясистее. Многим из них бывает трудно решиться даже мельком заглянуть в чьи-то воспоминания о пребывании в органической оболочке, не говоря уже о том, чтобы на время её примерить.

– Почему?

– Ну, кто-то боится взять и моментально деградировать, – щёлкнула пальцами Талия, – кто-то физически брезгует, кто-то просто не понимает, зачем ему такой опыт. А бывают уж совсем иррациональные страхи – будто пребывание в неорганических оболочках скверно влияет на неподходящие для этого души, там лекарям душ годами последствия разгребать. И не факт, что разгребут.

– Жаль их... в смысле не лекарей, конечно, а этих бедняг.

– Нам не хочется ещё больше их травмировать и запихивать в живые тела насильно, даже если улитке ясно, что без этого не обойтись. А ещё у нас есть «души категории 2.3» – это такие создания-функции, которые перебираются в неорганические тела из-за того, что хотят всех себя посвятить любимому делу, не отвлекаясь на... разное. Из-за самих оболочек они не страдают, но вот их дело, бывает – весьма. А это потом и на их душах плохо сказывается.

– Я не очень... – озадаченно коснулась губ Мирихенна.

– Сейчас объясню, – затараторила Талия. – Есть, например, древний судья, обитающий в древней-древней колонне в древнем-древнем-древнем зале. Он счастлив пребывать в таком состоянии потому, что ничто не отвлекает его от служения справедливости. Но...

– Но он рискует стать слишком оторванным от тех, кому служит, – догадалась Мирихенна. – Потерять с ними связь и уйти в формализм.

Талия энергично закивала.

– Так что запись вашей истории нам бы очень пригодилась. А если бы вы согласились приходить к нам время от времени и рассказывать её вживую – было бы просто чудесно.

– Почему бы и нет? О, это было бы так волнующе – побыть для кого-то той, кем стала для меня Эба. А ты уже там выступала? – обернулась она к каргнорианке.

– Эба – слишком похабная и кровожадная тётка, господа жрецы её не жалуют, несмотря на все её выдающиеся заслуги, – вздохнула та. – Вот ты с твоим возвышенным даром – для них в самый раз.

– Да нет в нём ничего возвышенного. Ты будто большой перегонный куб и всё... Разве можно сравнить то, что делаем мы, с вот этим? – Она обеими руками погладила себя по животу, комкая обтягивающую его мягкую ткань. – Когда всё дробится, умножается, усложняется, готовится... и р-раз, в тебе уже два сердца, а потом и две души. Потрясающе! Но про такие вещи, наверное, не стоит говорить? Это слишком... сахарно-сиропно?

– Думаю, не слишком, – очарованно улыбнулась Талия.

– Тогда я... Эба, а я тебя точно не обижу, если соглашусь? – спохватившись, взглянула на неё снизу вверх Мирихенна.

– Нет, конфетка. Но бабушке приятно, что ты о ней беспокоишься, – погладила её по волосам Эба.

И шааен Мирихенна сказала «да».

– Ещё бы она не согласилась, – вдруг подал голос Энаор. – Ты ведь понимаешь, кто у неё муж? И свёкор со свекровью?

– Кто?

– «Мясо, которое не стыдно есть».

– Чего?! – чуть было не удивилась вслух Талия.

– Мясом они торгуют, искусственным. Для всяких хлюпиков, которым убивать коровку на котлетки – жалко. Помнишь бедняжку Лама? Вот для таких.

– А-а, а милосердники всё пытаются их лавочку прикрыть – за противоестественность, – вспомнила Талия. – Как у того элиданского фермера, жреца в отставке, ну, которого в результате до банкротства довели. Надо, кстати, попробовать про него побольше разузнать. И, если он сам в чём-то другом не настолько же отбитый, как его гонители, написать. Может, сумеем переманить сюда.

– Твоя новая подружка скажет тебе спасибо.

– Она поймёт, она же анлиморка. Конкуренция – двигатель прогресса, все дела, – пожала плечами Талия.

– Ты вообще ужасно рассеянная, должен тебе сказать, – не унимался Энаор. – Её саму ты тоже уже видела. Частями, конечно, но, будь ты внимательнее, ты бы узнала.

– И где же?

– На плакате.

– Врёшь. Я точно помню, там была Ларе.

– На другом плакате. Ох, просто беда с тобой. Она ли... ноги местной коммунальной службы, – всё же смилостивился Энаор. – «Мы не жалеем сил, чтобы ваши ножки всегда выглядели вот так!» И её нижние конечности на мозаичной дорожке. Не удивлюсь, что она и босиком рассекает именно потому, что у мэрии с ней рекламный контракт.

– Очень познавательно, – зевнула благословенная госпожа.

В кои-то веки она была довольна собой, и даже ворчание Энаора не могло этого испортить.

_____________________

[1]Парадокс Творца – феномен, заключающийся в том, что, вопреки ожиданиям, среди творцов миров наблюдается крайне малый процент индивидов с развитой фантазией. Именно наличием парадокса Творца объясняется сходство устройства составляющих Бесконечный миров, подобие населяющих их разумных рас и т.п.