– Всегда поражался этой вашей вражде. Диковинное дело – два главных рассадника разврата Энхиарга готовы растерзать друг друга, вместо того чтобы слиться в объятиях, – вдруг проскрипел рядом мужской голос.

В плетёном откидном кресле посреди заставленной кадками с апельсиновыми деревьями ниши полулежал служитель Саафет. Он дал обет никогда не спать и держал его вот уже полсотни лет (что было особенно самоотверженно, учитывая его долинное происхождение). Саафет дежурил с вечера до утра, отвечая на корреспонденцию храма и принимая просителей, в первую очередь – потенциальных самоубийц, стекавшихся побеседовать с ним со всего Наэйриана (узнав об этом, Талия с удовоенным пылом уговаривала жреца остаться, понимая, что немногие из тех, кто отваживался обращаться к нему в Анлиморе, рискнул бы отправиться в Элидан, где существ, всерьёз задумавшихся о добровольном уходе из жизни, считали едва ли не еретиками, недостойными ни утешений, ни увещеваний). Днём же служитель Саафет читал, слушал музыку или предавался размышлениям в каких-нибудь укромных уголках.

– Что же здесь удивительного, дражайший явер Саафет? – пропела Ларе. – Анлимор – город упорядоченного, чётко регламентированного разврата. А Эмори – разнузданного и хаотичного.

Они часто дискутировали и, что действительно удивительно, неизменно мирно. Разве что жрец неуважительно звал Ларе просто Ларе, а она его «уважительно» – явером Саафетом. Талия с радостью послушала бы и эту их беседу, но ей было не суждено: в конце коридора уже маячила Эба. На морде её не отражалось ни намёка на смущение, только недовольство тем, что её подопечная вот-вот выбьется из графика. Талия, пожалуй, надулась бы на неё, но в правой лапище каргнорианка держала бумажный кулёк с крошечными пирожками – румяными, масляными, лисичковыми. И сердце алайки тут же смягчилось: заболтавшись с Ларе, она исчерпала время, отпущенное ей на завтрак.

– Набралась ума? – спросила Эба, когда они зашагали прочь, оставив Ларе на растерзание Саафету (или Саафета на растерзание Ларе).

– Я бухто целую лехцию прослушала. «Психологические особенности членов Соцветия», – пробубнила сквозь грибы и пушистое тесто Талия.

– Это она может. Она ведь недаром Ларе.

– В смыхле?

– Подумай секунду, детка, прежде чем спрашивать, – назидательно проговорила Эба.

– Это моя фраза! Кругом плагиаторы, слово страшно с языка изронить, сразу утащат, – тут же взвился Энаор.

– Ты никогда не звал меня деткой, так что не считается, – парировала Талия и уже вслух поразилась: – Ты имеешь в виду, что она – Ларе в честь к'элене Ларе?

– Видишь, когда ты не ленишься, ты большая умница. Да, госпожа Амфери назвала её в честь главной наставницы Чувствующих. Наша Ларе – щедрая душа и очень быстро схватывает всё новое, так что, ещё не выпустившись сама, она уже учила других соискательниц Соцветия. И весьма, весьма успешно, должна сказать. Вот и получила сначала прозвище, а потом и официальное имя. Ваш патриарх Селорн прислал по этому поводу на редкость гнусное письмо, хорошо хоть госпоже Амфери, а не Ларе. Иначе грянул бы такой международный скандал, ух!

– Патриарх Селорн? Ему-то какое до этого дело? – огорошенно заморгала Талия.

– А как же? Назвали человечью распутную девку благородным эалийским именем. Причём не случайно, а целенаправленно, со смыслом, буквально в один ряд их поставив. Да ещё кто? Отщепенка Амфери.

– Я, конечно, не в лучших отношениях с Селорном, но это... так дико звучит!

– Ох, конфетка, много ли ты знаешь? Ну, не мне тебя просвещать. У тебя и своих забот полон рот, нечего забивать всякой линялой шерстью свою прелестную головку.

– Это верно. Места там не особо много осталось. Что у нас дальше по плану?

– Священная рекламная заварушка.

– Будто заголовок из бульварной газетёнки, – хмыкнула Талия.

– А это практически он и есть. Ты разве не видела зачарованную доску у душеведов в буфете? Этот их стажёр, рыжий, ведёт отсчёт, сколько все мы смогли продержаться без свар. Там так и отображается: «Двадцать часов со Священной Рекламной Заварушки». И довольно едкая – в обе стороны – карикатура внизу.

Талия закатила глаза. Скандал этот разразился, когда один из жрецов обнаружил в прихожей особняка рекламные букеты тушечника, сотрудничавшего с отделом и делавшего его подопечным не по-анлиморски щедрые скидки в обмен на простое упоминание своего имени. Жрец принялся сгребать буклеты, крича, что он-де никому не позволит превратить храм Милосердного в базар. Заставшая его за этим парочка душеведов резонно возразила, что он сейчас не в храме, а во вполне мирском здании и вообще – оскорблять таких преданных друзей их общего дела, как мастер такой-то – низость, гнусность и, хуже того, расточительство.

В результате эта троица сцепились языками так, что повергла в шок приглашённых Ларе замерщиков и обратила в бегство стайку детей, пришедших поболтать с царившей в прихожей одушевлённой мухобойкой. Лишившись восторженных слушателей, госпожа Ниршимнорх не на шутку разозлилась и, не стесняясь в выражениях, выступила на стороне душеведов, чем привела жреца в настоящее бешенство. Он бросился к её витрине, грозясь отправить «зажившуюся мерзавку» к Веиндору, где ей и место, но получил в нос молнией защитного заклятия и так и сидел на полу, пока его не увёл подоспевший Инон.

Талия узнала об этом значительно позже – от запершейся в её письменном столе Ниршимнорх, оскорблённой в лучших волонтёрских чувствах. Едва не вставляя между веками спички, алайка добрые два часа убеждала гордую змеиную аристократку вернуться на свой пост, напоминая ей, что она вызвалась просвещать не хамоватых жрецов, а милых, трепетных созданий вроде тех спугнутых ребятишек. Так зачем же лишать их, ни в чём не повинных, бесценного опыта общения с нею? К счастью, лесть сработала. Но в качества компенсации Мнорх истребовала себе подушку из лучшей парчи, с кистями и золототкаными лентами.

– Надо в общую столовую этот счётчик перенести. Или копию сделать, – вильнула хвостом Талия. – Пусть жрецам тоже будет наглядно видно, какие они склочники. Куда только подевалась вся их хвалёная выдержка?

– Если благословенная госпожа благословит, думаю, он будет только рад.

– Благословенно благословляю, – царственно взмахнула масляной рукой Талия.

Эба успела сунуть ей салфетку до того, как она принялась приводить в порядок пальцы традиционным кошачьим способом. Талия шагала за каргнорианкой, лихорадочно подбирая аргументы для предстоящей беседы, но краем сознания всё думала и думала о том, что будь мир устроен разумно, то честь отчитывать великовозрастных скандалистов, как и толкать пламенные речи в Серебряном храме, выпала бы какому-нибудь многоопытному, внушительному Инону или тому же велеречивому Саафету, а она бы, как скромная душеведка, копалась в биографиях одушевлённых предметов, подбивала давешнего стажёра делать стенгазету и консультировала Ларе по поводу лучших рецептов грибного печенья. Хотя нет, не консультировала бы – тогда Ларе некого было бы им угощать. Да и никакой Ларе здесь наверняка не было бы. Как и Сиамора, и Эбы, и, возможно, Сарваха с Парвелом... Эта жуткая мысль заставила Талию почувствовать себя чуть менее неуместной. И она смогла полностью сфокусироваться на своей благородной миротворческой миссии.

***

После разговора с Ларе Талии заметно полегчало. Она и не подозревала, что её могло настолько тяготить недопонимание с едва знакомым, в сущности, созданием. Ларе тоже, казалось, засияла ещё ярче и взялась за дела с удвоенным энтузиазмом. В какой-то момент Инон – один из немногих, так и не проникшихся её очарованием – даже потребовал от Талии «унять свою чересчур разгулявшуюся гулящую девку». На вопрос, чем же именно Ларе перед ним провинилась, он ответил лишь, что она ведёт себя здесь будто у себя дома, суя нос в вещи, «которых особа её сорта не должна даже касаться».

– Ясно. Только «не особа её сорта» и «не гулящая девка», а «леди Ларе», – поправила его Талия, роясь в столе.

– Какая она леди!? – не хуже Мнорх прошипел Инон.

– Она – законная подруга жизни высшего духовного лица. Выходит – леди Ларе. – Талия положила перед ним свой экземпляр заключённого с шаами договора. – Вот. Не веришь мне на слово, можешь убедиться сам.

Инон брезгливо отпихнул от себя бумаги.

– Не могу поверить, что ты это подписала. Но, как бы там ни было, она не твоя жена. И соответственно – никакая не леди.

– В Анлиморе нет понятия брака, – без выражения сказала Талия, прекрасно видя, как мучает его вопрос, не состоят ли они с Ларе ещё и в порочной любовной связи.

– А в Элидане есть, – горделиво огрызнулся Инон.

– М-м, значит, у нас возникла дилемма. Прямо как на церемонии моего вступления в должность, помнишь? Что же нам делать? Может, напишем по этому поводу в Элидан? Обратимся в высшую духовную комиссию за разъяснениями, как нам величать госпожу Ларе, раз выдавить слово «шаами» кое-кто категорически не в силах?

– Причём тут Элидан? – придя в неподдельный ужас от одной только мысли о публичном позоре, выдавил Инон.

– Верно, Инон. Элидан здесь совершенно ни при чём, – присев на край стола, с чувством сказала Талия. – И потому то, что у шаами Ларе было больше любовников, чем у тебя или меня, и они платили ей за право приобщиться к её прелестям, а нам с тобой наши пассии в лучшем случае по паре носков подарили, не повод отлучать её от каких-либо дел. Поймаешь Ларе на том, что она даёт советы в областях, в которых некомпетентна, – доноси смело. А жаловаться мне на то, что она куртизанка, бессмысленно. Я детально ознакомилась с её послужным списком, когда её нанимала.

– Если даже я смолчу, другие не смолчат.

– И тем самым только подтвердят мою печальную правоту.

– Какую?

– Что храмы Милосердного – не для всех, что его жрецы не уважают всех существ, живущих в согласии с его заветами, одинаково. А значит, я не зря им сюда поставлена. О да, вы меня заслужили сполна! Терпите вот теперь, тренируйтесь в принятии – на мне, на анлиморцах. Трудно представить себе место, менее похожее на Элидан, так что, если вы справитесь здесь, вы справитесь везде.

– Ты, я смотрю, уже в этом преуспела.

– В чём?

– В принятии. Посмотри на себя. Ты всё больше и больше походишь на них, и внутренне, и внешне. Кто бы мог подумать – немного лести, парочка подачек... Возможно, веди наше духовенство себя с тобой любезнее, ты уже не так возражала бы против смешения элиданского мировоззрения с учением Милосердного.

– Ино-он, ты сам себя слы-ышишь? – приложив руку ко рту, протянула Талия. – Где мои рёбра, а где учение Веиндора? Это же такой пустяк! Маленькое, милое заигрывание с культурой города, от которого мы до сих пор видели только хорошее.

– Большое начинается с малого, – многозначительно заявил Инон и откланялся.

Талия бессильно развела руками, звонко шлёпнула себя по бёдрам и, спрыгнув со стола, покрутилась так и эдак перед отполированной до зеркального блеска металлической колонной.

– Глазастый какой Инон, кто бы мог подумать!

Так обеспокоившая его история началась с того, что Ларе, обычно безупречная во всём, вдруг перестала угадывать с размером одежды своей нанимательницы. А именно – с шириной поясов. Прекрасно понимая, что ведёт себя максимально глупо и, вполне вероятно, Ларе промахнулась специально, чтобы проверить, удалось ли им наладить коммуникацию, Талия всё же не смогла заставить себя пойти пожаловаться. В первый раз ей удалось втиснуться, немилосердно стянув бока и пережав живот, во второй она с котёночьей непосредственностью намотала на пуговицу резинку для волос, пропустив другой её конец в петлю и прикрыв всю эту конструкцию выпущенной рубашкой, а на третий – плюнула и просто чуть уменьшила свою талию и нижние рёбра. Перемена была едва заметной, но очертания её фигуры вдруг стали какими-то очень анлиморскими...

Вдруг. Очень анлиморскими. Талия пощупала так же вынужденно отрощенные перед садовыми работами волосы на затылке и пошла выяснять отношения с Ларе.

– Ты мной манипулируешь, – скорее поражённо, чем возмущённо заявила она, расстелив перед шаами чуть не треснувшую по шву улику.

– Я действую согласно приложению три к заключённому с тобой договору, – с улыбкой заявила Ларе. – Ты ведь его читала?

Талия отвела глаза.

– Там было предупреждение, что чтение этого раздела...

– Может сделать опыт наших взаимоотношений менее волнующим, – подсказала Ларе.

– Что-то в таком роде. И я подумала, что ты просто забыла убрать из стандартной формы договора раздел, который... к нашему случаю не относится.

– Отнюдь. В приложении три, Талия, перечислены основные методы и стратегии воздействия, которые я могу применять, скрыто и открыто, чтобы способствовать успеху твоих начинаний и поддерживать тебя и твоих сотрудников в хорошем расположении духа.

– Зачем же – скрыто? – выдохнула Талия, в какой раз удивляясь, что в устах Ларе даже махровый канцелярит приобретал изысканное очарование.

– Игры в голову и шею – ты ведь знакома с этой метафорой? – многих забавляют. И потом – есть некоторые вещи, которые, будучи высказанными прямо, звучат чересчур приземлённо, неизящно и... своекорыстно – что не проблематично для анлиморцев, но чувствительно для тебя. Если бы я посоветовала тебе подкорректировать свою фигуру, чтобы начать внушать моим соплеменникам более тёплые чувства, что бы ты ответила?

– Что я не хочу зарабатывать популярность подобным образом, – честно брякнула Талия.

– Во-от. Поэтому я и посчитала, что лучше завернуть эту конфетку в другой фантик... нет, запихнуть эту таблетку в кружочек колбасы, сделанной из желания порадовать взор той, кто радует твой, и снисхождения к её плохому глазомеру. Разве это не мило? На анлиморцев, Талия, такие маленькие знаки внимания к их вкусам и традициям действуют магически. Мы весьма тщеславная нация. Нам очень, очень нравится, когда наша культура приходится кому-то по сердцу. Пусть даже в столь несерьёзных проявлениях, как диаметр талии.

– Чудесно, просто отлично! Одна чуть не бьёт мной стёкла. Вторая подначивает, чтобы я переломала себе рёбра, – насупилась алайка. – Ну «анлиморская талия» – это уже давно ходовое выражение, а волосы-то за что?

– Волосы – это был... пробный выстрел. И это просто красиво. И да, то, что я могу позволять себе подобные маленькие шалости, чтобы скрасить наши суровые будни, там тоже прописано.

Талия рассмеялась, не в силах избавиться от чувства полной сюрреалистичности этого разговора, и, подёргав себя за мизинец, спросила:

– Не пожелает ли прекрасная госпожа, чтобы я и лишние пальцы себе отрезала? А то болтается тут сбоку всякое мерзкое неанлиморское, фу!

– Я размышляла об этом, – с совершенно серьёзным видом сказала Ларе. – Мне кажется, пальцы всё же ещё рано – это будет выглядеть чересчур нарочито Тем более что насчёт привлекательности тонкой талии благословенная госпожа уже и сама неоднократно высказывалась, а вот в восхищении нашим строением кистей замечена не была.

– Это когда?

– Когда воплощалась в одно из униформных тел, работая на «Благородных мародёров». И когда брала оболочку в аренду, чтобы тайно проникнуть в Дирхдаар. А ещё...

– Ну вы шпионы! Ужас!

– Стараемся, – скромно потупилась Ларе и, посерьёзнев, добавила: – Часть моей работы, Талия, – максимально мягко привести нанимателя к внутреннему состоянию, а если нужно – и к внешнему виду, которые позволят ему преуспеть в анлиморском обществе. Я понимаю, перед тобой не стоит цель полностью в него интегрироваться, так что не буду усердствовать сверх меры.

– А если, если я настолько... топором рубленная натура, что мне хочется – в лоб? Ой, ну ты меня поняла.

– О, есть один весьма неожиданный, я бы даже сказала экстравагантный способ заставить меня делать то, что тебе хочется, или не делать того, чего не хочется, – протянула Ларе.

– Какой?

– Попросить! Талия, я работаю на тебя. Хоть шея и крутит головой, сигналы, куда именно крутить, ей всё же подаёт голова. Иначе что это будет за шея? Срам один! – Ларе потешно помотала головой в разные стороны, едва не вытряхнув длинные серьги из ушей. – Сейчас я кручу в ту сторону, в которую мне по умолчанию положено крутить, но ты всегда можешь уточнить траекторию. Или вовсе запретить мне своевольничать. Но я бы не советовала тебе этого делать – хотя бы для того, чтобы потренироваться в отслеживании подобных воздействий.

– Обычно мой дух Кошки предупреждает, когда кто-то что-то против меня затевает.

– А если – не против? Если кто-то в твоём окружении попытается провернуть нечто в таком духе неосмысленно. Или из благих побуждений, но, в отличие от нас, не взвесив все «за» и «против» надлежащим образом? Это как с той проблемой, которую ты озвучила Сиамору, – что тебе сложно лгать приятным тебе существам.

– Вы... вот так анализируете всё, что слышите?

– И ты со временем тоже будешь. Ты быстро учишься.

Талия была почти готова поверить, что Ларе права. После стычки с Иноном ей и впрямь начало так казаться: нужные слова тогда будто сами лезли на язык, на душе было на удивление ясно и спокойно. Хотя, быть может, причина этого крылась в самом предмете спора. У Талии всегда плохо получалось защищать себя, даже когда она была уверена в свой правоте, а заступаться за других, особенно таких, как Ларе, оказывалось куда проще и естественнее.

Впрочем, звать Ларе ни «леди», ни «шаами» Инон так и не начал, хотя с этого дня и держал себя с ней с неизменной холодной вежливостью. Да и сеять смуту среди жрецов, судя по всему, не перестал: вечером того же дня Талия застала Парвела делящимся с Эбой своими сомнениями о том, не совершают ли они все святотатства, пытаясь совместить в принципе несовместимое. В ответ каргнорианка принялась читать ему лекцию о широкой распространённости феномена священной проституции при храмах божеств, отвечающих за круговорот рождений и смертей.

– Я смотрю, не одна Ларе у нас просветительница, – улыбнулась Талия «своей» Эбе, не позволившей ей остановиться и послушать.

– Ещё бы! Я много лет преподавала, детка. Правда, куда более скучные вещи, – вздохнула каргнорианка.

– А какие?

– Коллективные заклинания – ну, знаешь, когда толпа магов дружно плетёт что-нибудь эпичное. Помнишь, есть такая поговорка: «Кто умеет – делает, кто не умеет – учит»? Это как раз про твою бабулю.

Талия не успела спросить: как это она не умеет? – Эба красивым движением бедра впихнула её в переговорную, где алайку уже поджидала жаждущая её крови делегация изготовителей тел.