На этом лекция завершилась. Поднявшись на сцену, Талия поблагодарила явера Паоя за выступление, а Ларе – за оформление зала и выразила надежду, что под этими сводами прозвучит ещё немало интересных рассказов. Слушатели начали неспешно расходиться, переговариваясь вполголоса. Талия замерла на несколько мгновений, не в силах поверить, что всё прошло так гладко. Хотя на лицах многих из жрецов читался неприкрытый скептицизм и с трудом скрываемое раздражение, большинство выглядели... озадаченными, будто всерьёз ожидали, что Паой начнёт, брызгая слюной, выкрикивать антивеиндоровские лозунги и агитировать всех переселяться в зонтичницы и табуретки. Спокойствие, вдумчивость, состарадательность душеведа, взвешенность его подхода явно сбили милосердиков с толка.

– Нет, запрет запретом, но не могли же они совсем ничего не знать о работе отдела, – спускаясь по пологим ступеням, думала Талия. – Они ведь живут в одном городе, отдел публикует этот самый свой ежемесячник. Пусть через подставное лицо, но можно же было купить... Неужели не любопытно? Не хочется узнать врага в лицо? Нерт же, вон, явно штудировал каждый выпуск от корки до корки. Да, пусть только для того, чтобы половчее накручивать подчинённых, но штудировал же. А они? Нет, лучше уж десять раз по ушам за неподчинение получить, чем вот так потом сидеть глазами хлопать. Ладно... хотя бы увидели, что были не правы, уже радость.

– Ты там только не обольщайся, – подал голос Энаор. – Их оторопь пройдёт, и они быстренько убедят себя, что рисуемый Паоем образ отдела – лишь ширма, за которой скрываются всякие мерзости и непотребства. Ах, если бы, если бы!.. В какую же нылозубую скуку ты меня втянула! Сколь много я претерпеваю ради дружбы! Честное слово, после всего этого выражение «кошачья преданность» просто обязано войти в обиход!

Талия тихонько рассмеялась и чуть не подпрыгнула, когда незаметно подошедшая Ларе положила руку ей на плечо и игриво прошептала:

– Я думаю, нам всё-таки стоит сделать это.

Алайка недоумённо обернулась.

– Позволить яверу Биримууву отделать тот простенок под чешую.

– Ларе... – уронила голову Талия. – Мы ведь уже говорили об этом. Три раза.

– И всё без должного результата. Ты сама посмотри, она же тут просто напрашивается!

– Да я не спорю. И если когда-нибудь мы разбогатеем достаточно, чтобы позволить себе услуги Биримуува, мы их обязательно позволим, обещаю.

– Я не понимаю тебя, Талия. Он ведь сам вызвался поработать у нас совершенно бесплатно.

– Одно дело, если бы он симпатизировал нашему делу. Или хотя бы просто нуждался в рекламе. Но он вызвался не ради нас, он хочет порадовать тебя. Мы и так тебе ничего не платим, а ещё и наживаться на твоих личных связях – это совсем уже позор, – поёжилась Талия.

Шаами промолчала, лишь досадливо качнув головой, и алайка поспешила уйти, мечтая провалиться сквозь землю.

Ей было сложно с Ларе, и не только потому, что на её фоне Талия постоянно чувствовала себя растрёпой и тунеядкой – энтузиазм шаами как таковой донельзя смущал её. Если для Эбы, способной одновременно пребывать в нескольких местах, приглядывать за благословенной госпожой вряд ли было хоть сколько-нибудь утомительно, то Ларе посвящала заботам об особняке и его обитателях всё своё время. И как бы настойчиво Талия ни твердила себе, что шаами старается вовсе не для неё, а ради друзей и собственной карьеры, она всё равно не могла избавиться от неловкости. Велико было искушение успокоить совесть тем, что Ларе трудится здесь в том числе и по зову собственной души – можно было заслушаться, с какой теплотой, а то и восторгом она говорила о планах отдела и храма – но, увы, Талия много лет прожила бок о бок с коллегой шаами, способным сегодня восторженно внимать какой-нибудь ткачихе, рассуждающей о преимуществах разных типов скручивания нитей, а завтра ворковать с торговкой кормом для рыб так, будто он сам заядлый аквариумист... если вообще не какая-нибудь неонка.

Нет, Ларе не служила Веиндору вместе с Талией, она на неё работала. А за всякую работу следовало платить, причём за такую – платить максимально щедро. Но этого благословенная госпожа, к сожалению, не могла себе позволить. И единственное, что ей оставалось – это благодарить Ларе за каждый чих и стараться не злоупотреблять её готовностью помочь, чтобы шаами, не приведи Бесконечный, не подумала, что алайка возомнила о себе невесть что и воспринимает её бескорыстие как должное. Отвергать заманчивые предложения Ларе было непросто (да и шаами, казалось, отказы отнюдь не радовали), но Талия упорно превозмогала.

И на этот раз, видимо, допревозмогалась...

Вечером того же дня Эба улучила момент, когда они шли по одному из безлюдных коридоров, и самым бесцеремонным образом сцапала Талию за талию.

– Пойдем-ка потолкуем, детка, – проворчала каргнорианка, немилосердно встряхивая свою жертву и заталкивая её в оконную нишу. – Ну-ка, шепни бабуле на ушко, почему ты всё время пытаешься стреножить нашу Ларе? Чем она перед тобой провинилась?

– Я? – опешила Талия.

– Ты. Кто же ещё? Ты не даёшь ей ничего делать, буквально шлёпаешь бедняжку по рукам, к чему бы она ни потянулась. Что тебе не так? – Эба склонила голову к плечу, упершись руками в стены по бокам проёма.

– Мне всё так. В смысле я не считаю, что шаами Ларе делает что-то, чего делать бы не стоило, – заёрзала на холодном подоконнике Талия. – Просто... мне кажется, она не понимает, что мы не чета тем, с кем она привыкла общаться. Мы нищие, дурно – по анлиморским меркам – воспитанные зануды. Мешок серых элиданских сухарей вперемешку с кошачьей шерстью. Фэ! Что мы можем предложить настолько блистательной госпоже в благодарность за её заботу?

Эба озадаченно свела надбровные пластины.

– Это ведь сейчас был не сарказм, да, лапуля?

Талия помотала головой. Эба вздохнула, казалось, с облегчением.

– Ох, дорогуша, Ларе ведь не глупее тебя! И уж всяко опытнее. И если уж она думает, что...

– Эба! Я так и знала. Какой стыд, – раздался из-за её бронированного плеча голос Ларе. – Немедленно извинись перед благословенной госпожой.

– Да мы же тут просто... – как-то сразу ссутулилась Эба.

– Немедленно. Извинись. Перед. Благословенной. Госпожой, – отчеканила Ларе.

– Но...

– Я не шучу.

Эба наконец посторонилась, и Талия увидела Ларе – донельзя расстроенную Ларе, на побледневшем лице которой не было и тени всегдашней доброжелательной безмятежности. Алайка бы ничуть не удивилась, огрей шаами подругу каким-нибудь канделябром, но Ларе не позволила себе даже сжать кулаки. Впрочем, этого и не потребовалось, чтобы Эба приняла самый что ни на есть побитый вид и понуро зашагала прочь, ворча что-то о недалёкой современной молодёжи, не ценящей заботы и дельных советов.

Талия не знала, что ей и делать – смеяться или негодовать. Хотелось, конечно, первого, но это было как-то совсем уж несолидно. Так ничего и не решив, она спрыгнула с подоконника и принялась вычёсывать из волос налипшую на них паутину – этот коридор ещё не успели прибрать как следует.

– Прости, пожалуйста, иногда она бывает просто невыносимой. Я с ней обязательно ещё раз... побеседую, этого не повторится, – проводив Эбу взглядом, досадливо прижала запястье ко лбу Ларе.

– Ничего страшного. Думаю, небольшая встряска мне не помешает. Я уже давно хотела поговорить с тобой о твоей работе, но всё никак не решалась. – Силясь подобрать слова, Талия скатала липкие нити в шарик и щелчком отправила его в угол. – Проблема не в том, что я чем-то недовольна – нет, я безумно благодарна тебе за всё, что ты для нас делаешь, – просто я не до конца понимаю твои мотивы. Что тобой движет, что ты рассчитываешь получить за свои труды? Не ввели ли мы тебя ненароком в заблуждение? Это меня жутко гложет. И чем дальше, тем сильнее.

Ларе покачала головой, сдерживая улыбку.

– Но мы ведь и правда неотёсанные и нищие, – прижала уши Талия.

– Это не означает, что вы никогда не сможете отшлифоваться и разбогатеть. Ты никогда не видела, чтобы шаами работали на перспективу?

– Начинающие – да, но специалисты твоего уровня – крайне редко.

– Но всё же такое бывало?

– Я знаю только один... нет, два примера.

– Их намного больше, поверь мне. – Заявила Ларе и уставилась в пол, словно решаясь на что-то. – Но, видишь ли, дело не только в том, что мне хочется прославиться своей прозорливостью. И не в том, что ваше начинание показалось мне интересным и важным – хотя оно, разумеется, показалось.

– Ты хочешь, чтобы успехи, которых ты достигнешь здесь, стали ступенью к чему-то большему? – рискнула всё же спросить Талия.

И донельзя удивилась, услышав решительное «нет».

– Я давно хочу... остепениться, осесть, Талия. – Ларе взяла её под руку, и они зашагали по коридору. – Перестать работать по краткосрочным контрактам, обзавестись своим домом. Не просто помпезным зданием и не дюжиной детишек, а большим, беспокойным, необычным хозяйством, где будут твориться важные дела, в которых я смогу поучаствовать – в меру своих талантов и склонностей, конечно.

– Звучит здорово, – проговорила алайка. – Но почему ты выбрала для этого нас?

– Потому что у меня есть шанс здесь прижиться, – вздохнула Ларе. – То, что я тебе сейчас скажу, – не лучшая реклама моей персоны, но, думаю, ты заслужила откровенность... особенно после выходки Эбы. Видишь ли, Талия, по нашим меркам, я не самая блистательная госпожа. Некоторые считают, что мне и вовсе не место в Соцветии.

– Почему? – споткнулась от удивления алайка.

– Я ставлю перед собой чрезвычайно высокие цели. Многого хочу. Вместо того чтобы довольствоваться малым, понимая, что у меня есть один чрезвычайно большой недостаток.

– Какой?

– Я очень привязчивая, – сказала Ларе и замолчала, будто её собеседнице после этих слов всё с ней должно было стать ясно.

Но Талия только сильнее запуталась.

– Что же в этом такого? Извини, но я не могу представить тебя караулящей бывших клиентов в кустах перед рестораном. Или бьющей посуду ревнивицей. Ты всегда такая... сдержанная, рассудительная.

– Когда член Соцветия заключает долговременный контракт – неважно, брачный или дружеский – речь практически всегда идёт об эксклюзиве, – глядя куда-то сквозь Талию, проговорила Ларе. – Все прежние привязанности обязаны отойти для тебя на второй план. Ты не должна позволять персонам из прошлого вторгаться в свою жизнь, если твой наниматель сам не поощряет тебя к этому – что в моём случае, как ты понимаешь, крайне маловероятно. Внимание к твоим близким с его стороны – это милость, а не обязанность. Его дом становится твоим домом, семья – твоей семьёй, друзья – твоими друзьями. А я, я очень быстро начинаю тосковать...

– По Эбе и Сиамору?

– Да. По Эбе и Сиамору. Стоит мне подметить что-то забавное, придумать что-то интересное, чему-то обрадоваться или от чего-то расстроиться – к кому несут меня ноги? К этим двоим. Не пойми меня превратно: я, разумеется, не разбалтываю им никаких клиентских секретов, иначе я давным давно бы уже перестала быть шаами Ларе. Но того, что я... вяну, когда долго не вижу их, увы, достаточно. Анлиморцы собственники, Талия, большие ревнивцы. И чем выше они поднимаются, тем меньше склонны хоть с кем-то делиться тем, что считают своим. А я никому не могу принадлежать безраздельно дольше пары месяцев. Да и те... со скрипом.

– Но ты ведь шикарная. Неужели это не перевешивает?

– Тебе понравилось быть тряпочкой для окон? – горестно покосилась на спутницу Ларе.

– Несказанно! Будто в детство вернулась, – весело фыркнула Талия. – А что, не я одна удостоилась подобной чести?

Шаами возвела глаза к потолку.

– Ого! Я думала – это потому, что я такая размазня. А разве кодекс Соцветия ей это позволяет?

– Нет. Это позволяет ей лично эзлур Сепхор. Он её обожает... просто до неприличия. Чего не скажешь о прочих наших влиятельных персонах.

– Обожает? Эбу? Нет, она, конечно, впечатляющая личность, но все эти её старушечьи замашки...

– Это же Анлимор, Талия. Здесь мало кто ценит молодость, ведь она чаще всего синоним малоопытности. Шаами хвастаются стажем, как и все прочие, часто даже представляют друг друга, как «такой-то такой-то, член Соцветия с семнадцатитысячного года».

Талия прыснула.

– Что до того, насколько я шикарная, – продолжала Ларе. – Не стану скромничать, у меня немало талантов, но нас, таких талантливых, здесь не одна сотня. В Анлимор стекаются сливки сливок, конкуренция за самые интересные позиции чрезвычайно высока, и малейший недостаток может стоить тебе контракта. А мой, как я уже сказала, весьма и весьма велик.

– Звучит жутковато, – поёжилась Талия. – Я и не знала, что у вас здесь всё настолько сурово. Можно только посочувствовать... А может – ну их с такими запросами, анлиморцев этих? Это же надо, так эпически зажраться! Анлимор, в конце концов, не единственный город, где делаются большие дела, в которых ты могла бы поучаствовать.

– Это так. Но Анлимор – единственный город, где я могу жить в согласии с природой своей души и не чувствовать себя существом второго сорта, – проговорила Ларе, явно польщённая её вспышкой. – Мне нравится быть шаами, Талия. Нравится украшать чью-то жизнь, очаровываться, растворяться в ком-то и чём-то много большем, чем я сама. Играть значимую роль и при этом иметь возможность оставаться чувствительной, нежной, внушающей любовь, доверие, желание оберегать, а не зависть, опасения или почтительный трепет. Вспомни хотя бы явера Ровада, как он обращался с тобой и со мной. Даже не так – что он чувствовал к тебе и ко мне. А ведь ты – избранница Веиндора и протеже эзлура Сепхора.

Талия задумалась на мгновение и понимающе кивнула.

– Явер может бесконечно уважать явера, доверять ему, – продолжала Ларе. – Но... глубочайшей близости, такой, какая возникает между явером и шаами, между ними никогда не будет – потому что, в насколько бы разных сферах они ни вращались, их интересы могут рано или поздно пересечься, а мнения по какому-то важному поводу радикально не совпасть. С шаами ты застрахован от такого поворота событий. Мы никому не конкуренты. И даже не оппоненты – если нас, конечно, не попросят выступить в качестве таковых или не вынудят к тому нападками на анлиморские ценности.

– Но разве всё, о чём ты говоришь, реально только здесь?

– А где же ещё, Талия? Где в Бесконечном к тем, кто любит отдавать, а не брать, относятся с уважением? Где мягкость, заботливость, уступчивость и терпеливость, умение создавать уют и жить чужими интересами ценятся подлинно, а не только на словах, как в каком-нибудь Канирали? Где на таких существ не смотрят свысока? Где домашний труд стоит наравне с любым другим и вклад в общее дело тех, кто... прикрывает тылы, не преуменьшается? Где существам – не всем, но многим – не свойственно относиться пренебрежительно к тем, кто оказался в их власти? И это я ещё говорю о судьбе «приличных» особ, с представителями моей профессии всё куда печальнее. Их хотят и в то же время презирают, даже ненавидят. Они в любой момент могут столкнуться с грубостью, а то и откровенным насилием со стороны тех, кто ещё вчера захлёбывался страстью в их объятиях. Наша природная открытость, податливость, потребность в опоре и желание угождать делает нас чрезвычайно уязвимыми, понимаешь? И только такая специфическая культура, как родившаяся на этих берегах, может подарить нам достойную, комфортную и безопасную жизнь. Здесь нас ценят такими, какие мы есть, и никто не пытается нас лечить или перевоспитывать.

– Лечить? – удивилась Талия.

– А как же? Кто ещё согласится на такую унизительную работу, как моя, если его душа здорова? Нет, подобное решение может быть результатом лишь двух вещей, не считая принуждения извне: глубокой психологической травмы или непомерной алчности, что тоже своего рода болезнь. Желание слиться с кем-то, стать частью чего-то, знаешь ли, вообще тревожный симптом. Всякое существо – творец, оно должно стремиться если не к лидерству, то хотя бы к полной независимости. Тратить силы на воплощение чужих замыслов – это унижать собственную душу неверием в её потенциал. Нет, можно, конечно, в какие-то моменты вынужденно трудиться на кого-то, но важно всегда помнить, что тебя эксплуатируют, и не отдаваться процессу целиком, выжидать, копить силы, чтобы уйти в автономное плавание.

– Что это? – вскинула брови Талия.

– Разобщающие веяния с запада, – вздохнула Ларе.

– Ты имеешь в виду Эмори?

– Лар-Эрт-Эмори, Ар-Диреллейт... Места, выросшие из прекрасных идей и сами же эти идеи погубившие, доведя их до абсурда. И, печально признать, влияние их философии распространяется всё шире. Даже ты, Талия, сейчас наверняка смотришь на меня и думаешь: бедняжка Ларе, такая талантливая и упорная, почему же она настолько мало верит в себя, что считает, что ей обязательно нужен кто-то, за кем она пойдёт по жизни? Разве нет?

– У меня мелькнула такая мысль поначалу, – призналась алайка. – Но когда ты стала говорить о том, как ты любишь избранную роль, это прозвучало очень искренне. В этом слышалось... стремление к чему-то, а не бегство от чего-то. Не знаю, как лучше сформулировать. В общем, я за тебя успокоилась.

– А они всё продолжают волноваться. Ты представить себе не можешь, насколько меня вчера тронуло отношение явера Паоя к душам существ-спутников – что их выбор нужно уважать, а не пытаться их переделать. Безусловно, каждая душа по природе своей сродни душам творцов миров. Но наш потенциал различается – и величиной, и самой своей сутью. Кто-то создан вести, кто-то – следовать, кто-то порождать замыслы, кто-то – помогать их взращивать. Я – явно из вторых. Я могла бы начать прикидываться, что это не так, насильно выдавливать из себя идеи, делать сложное лицо... И, вполне вероятно, благодаря своим общительности и обаянию я даже сумею найти поклонников или последователей. Но объективно мой вклад в Бесконечный будет ничтожным, не стоящим упоминания. Я лишь на краткий миг потешу своё самолюбие, начав выглядеть правильной, состоявшейся женщиной в чьих-то глазах. Принесёт ли это мне подлинное удовлетворение? Едва ли. Я слишком проницательна, чтобы успешно заниматься самообманом. И передо мной встанет выбор: мучить свою душу дальше, пытаясь выжать из неё то, чего в ней нет, а потом удавиться с тоски. Или же признать, что моя природа просто иная. И, следуя ей, я могу помочь прийти в мир чему-то много, много более важному, захватывающему и прекрасному, чем порождения моего собственного ума. Да, я не буду главой этого... предприятия, но оно станет осуществимым в том числе и благодаря мне, потому что большие дела редко вершатся в одиночку. Невозможно быть лидером без последователей. И мне ничуть не претит мысль быть одним из них. Потому что становясь частью чего-то большего, ты и сам становишься чем-то большим, а отнюдь не умаляешь себя. Главное – мудро выбирать то и тех, за чем и кем ты будешь следовать. И место, где ты будешь этим заниматься.

Талия молчала, озадаченная её монологом, а Ларе вдруг улыбнулась, словно вспомнив о чём-то, и, запустив руку в складки юбки, достала из потайного кармана маленький томик с серебряным обрезом.

– Вот, посмотри, – сказала она, открыв его на титульном листе и протянув алайке. – Тут есть автор, корректор, редактор...

– И ты. Здесь какой-то странный диалект, я даже не знаю, как это правильно перевести... «Эти стихи расцвели благодаря прекрасной Ларе»? Нет. «Для этих стихов цвела прекрасная Ларе», верно?

– Верно. И заметь, это не посвящение, не неформальная благодарность, а часть выходных сведений.

– Это очень мило! Я могу припомнить что-то отдалённо похожее только у адоров.

– У адоров?

– У них была то ли поэтесса, то ли писательница, которая неизменно указывала среди существ, работавших над книгой, целую толпу народа – от верстальщиков, каллиграфов и переплётчиков до водителей и официанток. А вверху списка – своего мужа, который работал мужем. Но она у них одна такая, так что это не считается.

– Если хочешь, можешь взять почитать, они очаровательные и с хорошим юмором, – сказала Ларе, когда алайка собралась вернуть ей книжицу.

Талия не любила стихов, но, решив, что с Ларе и так хватит отказов, с благодарностью согласилась.

– И так здесь во всём. Хотя мы, шаами и шааен, слабая и прекрасная половина населения, к нам относятся с большим пиететом – если мы ведём себя подобающе, разумеется. Как бы забавно это ни звучало, но мы застрахованы законом даже от супружеских измен. Если свободные отношения не прописаны в моём контракте, никто не будет ожидать, что я мудро закрою глаза на...

– Мужнины гулянки, – хихикнула Талия.

– А уж если мой наниматель осмелится на более скверные вещи...

– То придёт Эба и откусит ему голову.

– Неминуемо и неотвратимо, – почтительно кивнула Ларе и, лукаво покосившись на Талию, добавила: – В то же время и наши наниматели могут не бояться впускать шаами к себе под кожу.

– Я не то чтобы в чём-то тебя подозревала, просто это так... странно, непривычно, что кто-то вдруг ни с того ни с сего настолько быстро и глубоко погружается в твою жизнь. Знает про тебя всё – от того, сколько соли ты сыплешь на хлеб до твоей любимой формы стелек.

– Ни с того ни с сего? Мы же подписали контракт.

– Практически фиктивный, с суммой в четыре медяшки. Да даже если бы он был полноценный, такое... внимание, такую осведомлённость кого-то о своих привычках сложно принять как должное. Уж извини меня, дикую чужеземку.

– Тут не за что извиняться. В том мире, в котором ты до сих пор жила, внезапное повышенное внимание может и, пожалуй, даже должно настораживать. Там за демонстрацией осведомлённости о твоей жизни редко кроется что-то хорошее: тебе или хотят продемонстрировать своё превосходство, или вовсе угрожают: я всё знаю о тебе, и стоит мне захотеть... В Анлиморе со стороны члена Соцветия ничто подобное не возможно априори: нас слишком строго отбирают и слишком тщательно контролируют. Мы никогда не воспользуемся собранной или купленной информацией о клиенте ему во вред. И все об этом знают – в том числе из собственного опыта, опыта своих друзей и родителей. Так что, когда шаами вкладывает своему покровителю в ботинки стельки нужной конфигурации, тот слышит лишь: «Мне небезразлична судьба твоих нежных ножек, и я достаточно умен, чтобы разузнать, как позаботиться о них наилучшим образом». Да и вообще, умение добывать информацию и работать с ней считается у анлиморцев чрезвычайно привлекательной чертой, неважно, делаешь ли ты дела или вдохновляешь на них.

– Видишь ли, тут есть ещё такая штука... Анлимор ведь мало похож на город идеалистов. И в то, что ваше правительство, имея под носом такой прекрасный ресурс, как Соцветие, не пытается извлечь из него выгоду, верится с трудом. Как себя ни убеждай.

Ларе мелодично рассмеялась и доверительным шёпотом сообщила:

– Разумеется, оно пытается. Я даже больше тебе скажу – оно уже извлекает. О да, наше правительство донельзя прагматично, а ещё – чрезвычайно дальновидно и потому прекрасно понимает, что Соцветием как ресурсом можно распорядиться куда разумнее и изящнее, чем банально превратив его членов в шпионов и агентов влияния. Культурное воспроизводство, привлечение ценных кадров, ассимиляция и мотивация – вот для чего мы нужны в своём нынешнем, независимом и потому внушающем доверие, виде. Конечно, город и без нас успешно переваривает новоприбывших – ты знаешь, здесь практически невозможно занять сколько-нибудь видное положение, не разделяя общих ценностей и не соблюдая этикета. Но мы делаем этот процесс мягким, естественным, в чём-то даже приятным. От нас хорошо, Талия. Очень хорошо. Мы даём существам то, о чём многие из них даже не мечтали. И потому нас хочется удержать возле себя, произвести на нас впечатление...

– Трудовыми подвигами, надо понимать?

– Да. И это не пустые слова. Учёные уже не раз исследовали наше влияние на дельцов и неизменно приходили к выводу, что с нами они работают куда эффективнее, чем без нас. Самим яверам этот эффект, без сомнения, тоже чрезвычайно нравится. Ты ведь алайка, Талия, и должна прекрасно понимать, о чём я. Среди твоих любовников наверняка было немало тех, кто затруднился бы сказать, что привлекало их сильнее: то, что было в тебе, или то, что просыпалось в них рядом с тобой, кем они становились, чего оказывались способны достичь. И это при том, что ты ничего ради этого не делала, только восхищённо смотрела своими чарующими зелёными глазами.

Талия хихикнула: вместо пылких любовников, ей вспомнилась вспыльчивая Чариона Гакатис, к которой она ходила валяться под мольбертом для вдохновения.

– А мы ещё и делаем, – многозначительно заявила Ларе. – И это прекрасный повод полюбить не только нас, но и Анлимор, нас породивший. Стать его частью.

Талия моргнула и вдруг на месте прекрасной шаами увидела извивающегося на крючке огненно-рыжего червяка. Проплывавшая мимо рыбина схватила его за хвост, ловко сдёрнув с острия, и собралась броситься наутёк. Но не тут-то было. Червяк вдруг распахнул непомерно широкую пасть, эластичным чулком вывернулся наизнанку, натянулся на лупоглазую голову, примял плавники и стиснул хвост, а потом затвердел, превратившись в кокон экзотической бабочки. Безуспешно побившись несколько мгновений, рыба затихла. Вскоре она благополучно вылупилась, но уже чуть иной: с анлиморской гранёнкой вместо чешуи и монеткам в глазницах.

Талию скривилась от грубости и пошлости этого образа, и, прежде чем Ларе успела заметить её брезгливую гримасу, поспешила спросить:

– Послушай, но ведь у многих иммигрантов же наверняка есть семьи – мужья, жёны, я имею в виду...

– Мало кто из потенциальных яверов – тех, кто впоследствии сможет стать ценными гражданами – способен любить бескорыстно, безусловно. Кто-то притворяется и порой весьма успешно, если того требует от него родное общество. Но, оказавших здесь, где им нет смысла скрывать подлинную натуру, они быстро её проявляют. И их супруги оказываются вынуждены конкурировать с нами.

– Надо понимать, получается у них не очень?

– Да. Кто-то бесталанен в этой области от природы, кто-то не привык работать над собой и отношениями и не желает учиться, кому-то в целом претят наши порядки, кто-то не может отучиться высказывать своё мнение там, где это неуместно. А кто-то просто на самом деле явер по своей природе и, осознав это, по своей инициативе рвёт опостылевшую связь, чтобы начать новую жизнь.

– Это так печально... – вздохнула Талия.

– Жизнь полна встреч и расставаний.

– Я не столько о расставаниях, сколько о редкости безусловной любви.

– У неё, конечно, есть свои ценители, но анлиморцы явно не из их числа.

– И ты тоже?

– Однозначно, – с чувством кивнула Ларе. – Я определённо не хотела бы, чтобы меня любили ни за что. В этом есть что-то скверное – обесценивающее, расхолаживающее. Зачем я тогда столько работала над собой? Нет, нет и нет. Такие вещи редко приносят счастье, как и деньги, не заработанные упорным трудом, а выигранные в какую-нибудь лотерею. Мне по душе требовательные, разборчивые любовники, подлинные ценители изящного. И сама я, к счастью, не способна увлечься абы кем.

– Для меня это так загадочно звучит, – призналась Талия. – Я ещё могу понять, как можно проникнуться к кому-то симпатией за поступки, совершённые в твой адрес. Но как можно полюбить за дела, никак с тобой не связанные? За достижения, за статус и всё такое.

– Разве всё это – не проявления красоты души существа, силы его духа? – взглянув на неё с весёлым удивлением, спросила Ларе. – Не всем видам дарована способность видеть души... напрямую, большинству приходится познавать их опосредованно – по поступкам – что мы и делаем. Мне кажется, скорее стоит поражаться тому, как это существа до сих пор умудряются влюбляться друг в друга за внешность? Она ведь даже не твоя заслуга – над ней постарались изготовитель тел или твои родители. Твоя душа едва влияет на неё. И вообще, если задуматься, это ведь такая дикость, пережиток прошлого, когда мы вынуждены выбирать себе партнёров исходя из того, насколько физически здоровое и крепкое потомство сможем от них получить. Но существа до сих пор пленяются красотой друг друга. И порой готовы простить за милое личико самое мерзкое нутро. Нет, мы, анлиморцы, тоже ценим телесное совершенство, но содержание оболочки волнует нас куда больше, чем она сама. Никто не станет терпеть рядом с собой недостойного спутника, как бы он ни выглядел. Во всяком случае – дольше, чем одну ночь.

Талия чуть заметно поджала губы, вспомнив признание Ларе, с которого начался их разговор.

– Не стоит, не стоит меня жалеть, – погладив её по запястью, сказала шаами. – В жизни за всё по-настоящему ценное приходится чем-то платить. Никого не неволят вступать в Соцветие. И не заставляют работать по долгосрочным контрактам. Проблема лично во мне, в том, что я всё никак не могу найти способ вписать свои... особенности в анлиморские реалии.

– Прости, если это неуместный вопрос, но почему же, если ты, Сиамор и Эба так прекрасно ладите, вы не живёте своим домом? Зачем вам кто-то ещё? Я вообще была уверена до сегодняшнего дня, что ты и Сиамор – пара.

– Увы, мы слишком похожи, чтобы быть парой. Это как ласкать саму себя: ты себя искренне любишь, точно знаешь, что доставит тебе наибольшее наслаждение и... всё равно чего-то недостаёт. Что касается дома... хоть Сиамор с Эбой у нас и «шипастые», всё же мы все трое из Соцветия. И настоящий дом мы никогда не построим, как бы ни старались. Во всяком случае такой, какой хотелось бы мне.

– Извини, я не понимаю, – недоумённо нахмурилась Талия.

– Нам чудесно вместе. Тепло, комфортно, спокойно. Но ни у одного из нас нет амбиций, далеко идущих целей. Мы все – служащие без перспективы карьерного роста, без своего дела, вокруг которого можно построить дом.

– Ты говоришь о делах так, как обычно говорят о детях.

– Дети растут и уходят, а дела растут и остаются, – улыбнулась Ларе. – Анлиморцы в массе своей обожают детей. Но наша культура дело-, а не детоцентрична. Вся анлиморская светская жизнь вертится вокруг чьих-то свершений. Мы не отмечаем дни рождения, мы празднуем повышения и годовщины масштабных сделок. Живи мы втроём, в честь чего мне устраивать приём? В честь того, что Эба успешно содрала кожу с очередного подонка? Или Сиамор вычислил шпиона номер пятьсот двенадцать?

– Почему бы и нет?

– Потому, что в честь этого приёмы уже устраивает Соцветие. Новый, отдельный дом, «особняк» на этом не построишь. Нет, Талия, пока мы живём втроём, мне катастрофически не в чем себя проявить. Все мои лучшие качества не востребованы – Сиамор с Эбой сами прекрасно себя обихаживают и помочь им в их работе я никак не могу. Я... простаиваю и чувствую, как ржавею, понимаешь? Будь я пассивной, инертной натурой, возможно, всё сложилось бы иначе. Но я совсем другая.

– Обшаривать энхиаргские комиссионки и следить, не закончилось ли у одной хвостатой выскочки грибное печенье, конечно, намно-о-ого увлекательнее!

– Разве это единственное, в чём я себя здесь проявила? – деланно нахмурилась Ларе.

– Ты понимаешь, о чём я, – шлёпнула её хвостом по бедру Талия.

– Хорошо, скажу цинично: даже если ваше предприятие провалится, я ведь ничего не потеряю. Соцветие ценит прозорливость в своих членах, но не требует её. Я не упаду в каком-то нашем тайном рейтинге, если ошибусь на твой счёт. А моих сбережений хватит на века вперёд, так что я вполне могу себе позволить маленькую блажь – понаблюдать изнутри за экстравагантной инициативой. Так лучше?

Талия сконфуженно кивнула.

– Я могу быть разной, дорогая. Достаточно попросить, – кокетливо провела пальцем под её опущенным подбородком Ларе. – И кстати об обшаривании комиссионок: тут тоже нашлось место подвигу. Я смогла заставить себя посетить эморийский блошиный рынок! Это ли не повод для гордости и восхищения?!

Талия облегчённо рассмеялась. Ларе определённо умела разрядить обстановку.