Парвел и Талия заглянули домой только для того, чтобы алайка могла сменить босоножки на «закрытые ботинки без шнурков (лучше всего на скрытой магнитной застежке)», предписанные ей для такого случая инструкцией, составленной заботливой Лаа. Вытащив их из-под банкетки, Талия с восторгом обнаружила, что внутрь успело насыпаться по целой горке щепок и набивочных крошек. Плюхнувшись в кресло, она принялась приводить обувь в порядок, методично вычищая когтями мусор из мысков, пяток и из-под стелек, отгибая языки и стуча каблуками по стенке. Парвел наблюдал за этим действом с профессиональной невозмутимостью. Увы, всё хорошее когда-то заканчивается, закончилась и труха. Талия глубоко вздохнула. Дальше откладывать было нельзя. Она убрала ментальный щит и едва щёлкнула пряжками, как в сознание её ворвался недовольный голос Инона:

– Наконец-то ты соизволила проявиться.

– Извини, разговаривала разговоры, которые нельзя было прерывать. Как там... обстановочка?

– Думаю, ты и сама прекрасно понимаешь как. Мне стоило огромных усилий заставить их занять свои места.

– Я всегда в тебя верила!

– Но заставить их перестать оскорблять друг друга уже выше моих возможностей, – проигнорировал её реплику Инон.

– Ничего, чем больше яда они изведут друг на друга, тем меньше его останется на меня, – отправив пяткой босоножки под банкетку, сказала Талия.

– Не думаю, что в данном случае такой подход сработает. Будь так любезна, если ещё раз соберёшься вносить столь радикальные изменения в наши планы, хотя бы предупреди меня заранее.

– Я постараюсь. Но ты ведь знаешь – хорошие идеи имеют свойство приходить в последний момент.

– Как и плохие. Так у них больше шансов не быть развенчанными, – заявил Инон и отключился.

– Несладко ему там приходится, – пробормотала Талия, выходя в заботливо придержанную Парвелом дверь.

Народа на улице ощутимо прибавилось. Поглощённая своими мыслями, алайка не придавала этому значения, пока Парвел не прошептал:

– Слушай, а они ведь пришли посмотреть на нас!

Талия стрельнула глазами по сторонам. Её спутник был прав: среди апельсинов прятались десятки глазоухов, из тени деревьев, из-за штор, вееров и папок меню за одетой в серое парочкой наблюдали десятки пытливых глаз. Анлиморцы, надо отдать им должное, вели себя предельно деликатно. Никто из них не позволил себе даже пристального взгляда, не говоря уже о приветственном взмахе или окрике. Все казались занятыми своими делами: лысый мужчина на балконе разучивал с детьми значения нашивок на одежде городских клерков, стайка подростков в палисаднике терзала общий конспект, парочка модниц перебирала шарфы, расшитые жуками, а носатый старичок в лимонной беретке так и эдак переставлял перед собой на столе пирожные-многогранники на треугольных металлических блюдцах. Однако Талия чувствовала: практически все они здесь по их с Парвелом души. И в большинстве случаев простым любопытством дело не исчерпывалось. В этих существах было слишком много тревоги, горечи и робкой, опасливой надежды, чтобы обозвать их зеваками. Их привело сюда что-то из прошлого, какие-то личные истории, причём едва ли весёлые. От этого становилось не по себе.

Увитая плющом ограда больничного сада тем временем сменилась шероховатой стеной самого Серебряного храма. Высокая, тёмно-серая, она состояла из массивных разноразмерных блоков – прямоугольных, трапециевидных, г- и п-образных – составленных друг на друга, как казалось, небрежно, совершенно случайным образом. Одни отступали от улицы, образуя пустые ниши, другие нависали над ней странными балконами. В узких просветах между блоками серебрились зеркальные стёкла.

Талия знала – в этом хаосе таился определённый порядок: видимой грани каждого из блоков соответствовало своё окно. Оно могло оказаться больше или меньше, но всегда было точно таких же пропорций. Некоторые из пар бросались в глаза, совпадая по размеру и располагаясь неподалёку, другие же приходилось поискать – как и подходящее воплощение для необычной души.

Не иначе, чтобы прояснить свой неочевидный замысел, архитектор добавил к отделке здания одну жутковатую деталь: то здесь, то там блоки украшали барельефы, отсылавшие к сосудистым сеткам, извилинам мозга, к очертаниям каких-то органов. Хотя здание выглядело мрачновато, Талии оно нравилось. А вот анлиморцы наотрез отказывались проникаться символизмом и упорно величали храм «распродажей надгробий».

Массивная, разделённая надвое треугольная крыша выдавалась вперёд. В её густой тени поблёскивал бассейн с отливающей металлом жидкостью – разумеется, не кровью Веиндора, а лишь безобидной имитацией. Подойдя поближе, Талия увидела, что около него их поджидает целая толпа – существ тридцать, не меньше – и невольно замедлила шаг. В отличие от своих «коллег» на Апельсиновой, собравшиеся здесь и не думали скрывать интереса. Большинство составляли налары и илтейцы, но немало было и людей.

– Я не знаю, что со всеми ними делать, – растерявшись, мысленно охнула Талия.

– А что особенного с ними надо делать? – с напускным равнодушием переспросил Парвел. – Ну, если уж совсем неймётся, улыбнись им, покивай, руку к сердцу прижми. И перестань сутулиться, Аласаис ради! Только не вздумай махать. Да, даже хвостом.
– Да помню я, помню, – на всякий случай придержала себя за запястье Талия. – Надо же им, наверное, всё-таки что-то сказать, раз они все... тут? Мы ведь не в Элидане, они могут не знать...

– Никаких речей до официального вступления в должность! Мы же это уже обсуждали. Сначала – жрецы, потом – все остальн...

– С приездом, госпожа ан Камиан! Удачи вам там с ними! – перебил Парвела крик высокого налара.

Сидящая на его плече девчушка помахала Талии игрушкой – колокольчиком, в котором вместо языка болтался крошечный водолазный костюм.

– Ты только полюбуйся, папаша Галол уже и сувениров наклепал. Вот же деловая селёдка! – хмыкнул Парвел. – Надо нам тоже в этом направлении подумать.

Талия недоверчиво покосилась на него, но жрец, видимо, и не думал её подначивать.

– Ты бы знала, сколько тиалиниты зарабатывают на всякой кожаной мелочёвке и сушёном змеином мясе, – закатил глаза Парвел, задержавшись перед ступенями храма, чтобы пропустить её вперёд.

– Мы нашли, конечно, о чём болтать в такой момент.

Алайка смущённо развела уши в стороны и стала подниматься. Как и требовала традиция, никто из жрецов не встречал новоприбывших. Они были полностью предоставлены сами себе, и это неимоверно давило. Остановившись на верхней площадке, Талия нервозно переступила с ноги на ногу. И обернулась.

«Большое спасибо, что пришли встретить нас! Мы очень тронуты, – засияли на фасаде над её головой фиолетовые буквы. – Я понимаю, что вам хочется узнать, чем же именно мы собираемся здесь заниматься, но, пожалуйста, потерпите немного. К сожалению, церемониал неумолимо требует, чтобы первыми о наших планах услышали мои будущие сослужив... сослужители и никто более при этом не присутствовал. Но мы обязательно запишем для вас самые интересные моменты и поделимся ими в ближайшее время».

Она чуть склонила голову и зашагала по узкому внутреннему двору, пустому и гулкому.

– Имей совесть, Талия, – догнав её, простонал Парвел. – Нам и так придётся сейчас непросто. Не нужно всё ещё больше усложнять.

– А что там сложного? Попросим кого-нибудь из ребят Сарваха раскидать по углам глазоухов и сделать запись. Все формальности же будут соблюдены – это будет происходить уже после... моей тронной речи.

– Это не формальности. Это традиции. И в них есть смысл, внутреннее наполнение, а не только внешняя сторона.

Талия собралась было напомнить этому ревнителю традиций, о чём он только что толковал на ступенях храма и кто первый заговорил о глазеющих на них анлиморцах, но прикусила язык.

– Извини, я не могла вот так просто продефилировать мимо них «уса в небеса». Тем более они вели себя очень сдержанно, никто даже святую Талию не помянул.

– А надо было продефилировать, – настаивал Парвел. – В этом же весь смысл. Ты теперь принадлежишь к другому миру, поэтому должна пройти по городу молча, ни на кого не глядя, отрешившись от всего мелкого, суетного, думая только о Веиндоре и своём видении служения ему.

– А если эти несчастные полсотни слов видятся мне неотъемлемой частью этого служения?

– Тебе всё равно стоило приберечь их для завтрашнего дня. Хотя бы ради самой себя.

– Да меня там и так не за ушами чесать собирались. Как говорится, дважды с одного кота шкуру не снять.

– Там жрецы Веиндора. Эти могут и дважды, – кивком указывая на неумолимо приближавшиеся двери главного зала, протянул Парвел. – Ладно. Видеть цель, держаться стойко! Вперёд.

– Вперёд и только вперёд! Хотя, конечно, лучше бы на моём месте оказался кто... поговорливей.

– Ты же, помнится, не хотела, чтобы кто-то пошёл с вами по этому пути из алчности и властолюбия? А чем подпадение под влияние чужого обаяния и красноречия лучше? – вдруг снова прорезался в её сознании вкрадчивый голос Энаора

– Фу, скажешь тоже. Я же не о том, что не могу промыть им все мозги, сокрушаюсь. Но быть способной чётко изложить свои взгляды и планы я должна, хоть из шкуры вон, – мысленно проворчала Талия, но слова Энаора всё же странным образом приободрили её; да она и просто обрадовалась ему, окончательно решив, что в такие безумные времена легкое помешательство только поспособствует лучшей адаптации к среде. – Ладно, как-нибудь справимся. Тем более что мы не одиноки, – уже вслух сказала алайка.

– Ты о ком? Ты что, эзлура Сепхора туда пригласила? – насторожился Парвел.

– Не о ком – о чём, – Талия многозначительно похлопала себя по карману. – О бездонном омуте, в который канули остатки моих сбережений.

Так и не объяснив ничего Парвелу, алайка заткнула за ухо выбившуюся прядь, спустилась по пологим ступеням и вошла в широко распахнутые стеклянные двери.

Внутри царил полумрак. Дневной свет лениво сеялся через полупрозрачные потолочные плиты, набирая силу лишь в дальнем конце зала, где возвышалась сильно стилизованная статуя Милосердного. Перед ним, на помосте из нескольких раскиданных по полу платформ, за косо срезанной колонной, видимо служившей пюпитром, мрачно возвышался Инон. Поглощённый спором с одним из жрецов, он не сразу заприметил вошедших.

Впрочем, Талия не имела ничего против того, чтобы подольше остаться незамеченной. Борясь с жгучим желанием сменить форму и броситься отсюда со всех четырёх лап, она неторопливо двинулась по проходу, оценивая обстановку. Как она и ожидала, собравшиеся разделились на две группы, державшиеся друг от друга на максимальном расстоянии. Слева от прохода было серым-серо – там сидели жрецы и целители, в основном выходцы из Элидана. Люди и никто, кроме людей. Справа, где расположились анлиморские душеведы, цвета становились значительно ярче, позы – свободнее, а расовый состав – разнообразнее. Но лица оказывались одинаково неприветливыми и раздражёнными, в какой бы части зала ни сидели обернувшиеся. И Талию ничуть не утешало, что Инон вызывал у зала ещё меньше симпатии, чем она сама.

Погрузиться в эмоции собравшихся было как войти в ледяную воду. Что-то внутри Талии тут же зажурчало: «Зачем тратить силы зря, пытаясь их переубедить? Начни с чистого листа. Распусти их, найми новых. Какими бы новички ни оказались, они всяко будут относиться к тебе лучше, чем эта компания». Но она тут же заставила малодушный голосок замолчать. У неё было ничуть не больше прав находиться здесь, чем у любого из этих существ. Если не меньше. Ей ли на них дуться?

Элиданцы пока мало знали о ней, а неизвестное часто отталкивает, даже пугает. Анлиморцы же и вовсе имели вескую причину злиться на Талию. Она собственноручно заварила кашу с поправками, а потом просто сбежала, оставив других её расхлёбывать. Они справились – сами, в одиночку, без какой-либо её или Инона помощи. А теперь эзлур отдал их под начало ей – предательнице, инфантильной особе, вертихвостке, слабо представляющей, что такое ответственность. Тот ещё повод для радости, ничего не скажешь!

Ласково, как ребёнка, Талия убеждала себя, что изменилась с тех пор и, без сомнения, найдёт способ загладить вину и заслужить утраченное доверие. Разумеется, это случится не сегодня и не завтра. И одной болтовни здесь, конечно же, будет мало. Нужны будут дела, причём дела серьёзные. Но она ведь и сама по себе не намеревалась сидеть сложа руки, верно?.. Однако, как ни стыдно было это признавать, куда больше Талию утешала другая «мантра»: «Это всего на пару лет. На пару лет. Я должна продержаться считанные месяцы. И всё это закончится, а всё то вернётся. Это ненадолго. Не-на-дол-го. Не навсегда». Алайка вряд ли смогла бы ответить, верила ли она тому, что твердила. Бормотание помогало – и ладно.

Вскоре она успокоилась настолько, что смогла различать оттенки настроения окружающих: бледно-оранжевые зарницы любопытства, алые искры злорадства, что милосердникам пришлось смириться с присутствием в их святая святых ненавистных душеведов, бархатисто-коричневые волны надежд на улучшение финансирования, матово-металлическое мерцание готовности вытерпеть любые тяготы ради служения Веиндору...

Всматриваясь в жрецов Милосердного, Талия увидела много печального. За их почти осязаемой неприязнью к новому начальству чувствовалось нечто иное, куда более глубокое, сильное и значимое. Жрецы походили на гарнизон крепости, долгие годы противостоявшей коварному врагу – и оружием, и словом. На солдат, измотанных бесконечными битвами и вдруг получивших от своего главнокомандующего – того, на кого они более всего уповали, кто вдохновлял их не опускать рук – приказ не просто открыть ворота для вражеских орд, а действовать с ними сообща, как с войсками нового союзника их благословенного повелителя. Опустошённость, потерянность, досада, даже обида – вот что гнездилось в душах жрецов. Деморализованные, дезориентированные, они тщетно силились понять, как подобное могло случиться, как Веиндор мог допустить это надругательство – почему, зачем? Они пытались найти хоть какое-то оправдание действиям своего владыки и не находили его.

Несомненно, это в первую очередь и заставило их остаться – желание получить ответ на ужасный вопрос, грозивший отравить им всю оставшуюся жизнь. Они хотели дождаться провала Талии, своими глазами увидеть, как всё вернётся на круги своя и расколовшийся мир вновь обретёт целостность. А кое-кто, очевидно, был настроен не просто понаблюдать за её падением, а в меру сил ему поспособствовать. Талия мысленно взяла нескольких таких потенциальных саботажников на карандаш.

– Чистый цирк. Только у правой половины труппы одежка скучновата, – прокомментировал Энаор.

– Талия Аэлла ан Камиан! – завидев алайку, крикнул милосердник, пререкавшийся с Иноном. – Этим... этим существам тут не место! – Его обличающий перст указывал на душеведов. – Они все пренебрегли прямым запретом Первого Жреца, взяли на себя право решать, что лучше для душ и...

– ...и снискали благосклонное внимание самого Милосердного, – с улыбкой закончила Талия, поднимаясь на возвышение.

– Веиндор даже не упоминал их, не смейте придумывать, – возмутился жрец.

– Веиндор сказал, что хочет посмотреть, что выйдет из того, что мы с Иноном затеяли здесь, в Анлиморе. Наше предприятие его заинтересовало. Но, откровенно говоря, оно уже давным давно не совсем наше: тогда, шесть лет назад, я, проявив некоторую доблесть в первых схватках, затем позорно дезертировала и самые тяжелые бои вели другие существа. Это они не сдались. Это их упорство позволило нашему делу жить. Без них его попросту не существовало бы. Так что они останутся. Надеюсь, что насовсем, – поклонилась Талия, лопатками чувствуя недовольство Инона.

О причинах было легко догадаться: своей проникновенной речью она ставила его в неудобное положение. Он-то и не думал ни перед кем извиняться, предпочитая делать вид, что его тогдашний отъезд был оправдан некоей важной причиной, а какой именно – не их ума дело. Но вскоре его раздражение поугасло – видимо, он сообразил, что Талия каялась только в собственном бегстве, соответственно, он мог продолжать гнуть прежнюю линию.

Душеведам её слова, разумеется, понравились куда больше, хоть анлиморцы и постарались ничем этого не выдать. В первом ряду собралось всё их руководство: яверы Хап-так-мадон, Тап-хар-вимон и явера Мехмарбев – живописное трио богато одетых, вальяжных, пышнотелых энвирзов, приходившихся друг другу роднёй, но достаточно дальней, чтобы им было комфортно работать вместе. Дядюшки Мадон и Вимон и тётушка Марбев, которые так многому научили Талию в своё время. Первые двое не мигая таращились на алайку, возмущённо потряхивая щёчными мешками и всем своим видом говоря: «Нет уж, голубушка, даже не думай, одной льстивой речью ты не отделаешься». Марбев же, напротив, не отрывала взгляда от богато расписанных рук, зябко кутаясь в тончайший белёсый палантин, похожий на чью-то сброшенную кожу. Её крупные, изящно очерченные ноздри нервозно раздувались, сверкая, точно три кварцевых грота, от выстилавших их радужных кристаллов. Ей сейчас приходилось нелегко: если Вимон и Мадон были больше администраторами от душеведения, чем душеведами, Марбев видела окружающих существ насквозь. Прекрасно понимая, насколько Талия изменилась с их последней встречи, она с радостью простила бы алайке прежние прегрешения... если бы не корпоративная солидарность.

– Если ваши помощники не справились со своими обязанностями, – и не думал униматься жрец, – и не уведомили вас о том, что на этой церемонии должны присутствовать только служители Милосердного, то я позволю себе исправить их оплошность: здесь сейчас имеют право находиться исключительно жрецы Веиндора.

– Видите ли, какая тут заковыка: в... инструкции по проведению этого мероприятия есть два момента, которые мне не по силам примирить. В начале сказано, вы правы, что здесь могут присутствовать только служители Милосердного. А в конце – что я обязана пригласить на церемонию всех своих новых подчинённых до единого. В обычном случае между этими пунктами не возникло бы противоречий, но у нас особая ситуация. Сотрудники отдела по лицензированию одушевлённых предметов не жрецы, но точно такие же мои подчинённые, как и вы. Так что будем делать?

– Попросим их удалиться, разумеется, – вздёрнул подбородок жрец.

– И беспардонно нарушим порядок проведения церемонии? – округлила глаза алайка.

– Вы ведь прекрасно понимаете, что занимаетесь пустым буквоедством, Талия ан Камиан.

– Отнюдь. Я пытаюсь выйти из сложной ситуации максимально достойным образом, раз уж вы не захотели обойти это скользкое место. И пока единственным способом сделать это мне видится... предложить господам душеведам официально вступить в ряды служителей Милосердного. Не знаю, согласятся ли они, но...

Кто-то из анлиморцев попытался было вскочить – наверняка чтобы заявить, что он-де на такое не подписывался – но соседи тут же зашикали на него и усадили на место, наслаждаясь реакцией жрецов. Злорадство повисло над левой половиной зала ядовито-зелёной тучей.

– Вы не посмеете! Это невозможно! – вскричал неуступчивый милосердник.

Такой подлости он явно не ожидал – даже от персоны, подобной Талии. Да она и сама, честно говоря, не ожидала, но отступать было поздно.

– Почему? Из-за того что они не люди? Так я вот тоже человек лишь на четверть. У них нет жреческого образования? И у меня его тоже нет. Так что об этом варианте придётся всерьёз подумать, если, конечно, у вас нет другого. И вы по-прежнему хотите заострять на этом вопросе внимание.

На этот раз жрец не нашёлся с ответом, бессильно сверля алайку взглядом, но Талия и не думала праздновать свою маленькую победу. На душе у неё скребли мыши. Она заготовила для этого вечера предельно простую, искреннюю речь, желая максимально подробно и без прикрас рассказать собравшимся о себе и своих планах, чтобы они могли принять взвешенное решение, идти ли им с ней одним путём или свернуть на другую дорожку. И чем она занималась сейчас? Шантажом и манипуляциями, иначе не назовёшь. Её внутренний Энаор мурлыкал от удовольствия, наблюдая за происходящим, но Талия прекрасно понимала, что затыкая рты угрозами, настоящую команду из присутствующих ей никогда не выковать.

– Боюсь, госпожа ан Камиан, вся ваша жизнь – сплошное скользкое место и острый угол. Как бы осторожно мы ни ступали, беды не миновать, – занял место выбывшего товарища бледный длинноносый жрец; его пальцы бегали по впередистоящей скамье, точно по клавишам какого-то музыкального инструмента.

– Ну всё, сейчас начнётся, – мысленно прошептала Талия Парвелу: говорившим был господин Нерт, счастливый обладатель полного списка её проступков.

– Не факт, – к её удивлению откликнулся тот.

И оказался прав. Во втором ряду неторопливо поднялся другой её критик – почтенный жрец-наставник Зиус Зиттевос, автор пассажа про выгул красивых платьев. Оглянувшись через плечо, он как-то так посмотрел на Нерта, что тот сел на место с довольной ухмылочкой – очевидно ожидая, что старший товарищ разделается с хвостатой выскочкой получше его. Талии потребовалась вся сила духа, чтобы не поджать хвост, когда наставник обернулся к ней.

– Что толку перебирать грехи мёртвой женщины? Как бы скверно она ни жила, она умерла и вновь родилась ради Веиндора и по воле его той, кем он пожелал. Мы не смеем оспаривать его решения.

– Но!.. – подал было голос Нерт.

– Здесь не может быть никаких «но», – осадил его Зиттевос. – Эта женщина больше не вовне. Она внутри. И пребудет внутри, пока сама себя не исторгнет или не будет исторгнута Милосердным. Нам надлежит трудиться, как мы трудились всегда. И дозволено лишь смиренно ждать, пока замысел Веиндора раскроется нам. Я уверен, что развязки ждать недолго. Но даже если дело и затянется, это не повод терять лицо.

Талия была готовы расцеловать старого жреца, хоть он и смотрел на неё с плохо скрываемой брезгливостью.

– Благословенная госпожа, – коротко поклонился ей Зиттевос, – всё, что мы хотим услышать от вас – это прямой ответ на вопрос, что ждёт нас и священное для всех нас дело?

– Я с радостью дам вам его, досточтимый учитель, – отвесила ему ответный поклон Талия, – как только скажу пару слов о вопросах, с которых мне положено начать свою речь. Наша встреча пока складывается не лучшим образом, давайте постараемся исправить то, что ещё можно исправить, и соблюдём все правила, которые ещё можем соблюсти.