Сижу в автобусе. Парень гоповатой внешности бесцеремонно плюхается на соседнее место, широко расставляет ноги, стесняя меня. Расставляю ноги, стесняя его в ответ.

— Ты меня раздражаешь, — бросает мне, даже не повернув головы.

— Ты меня тоже.

Он хмыкает и сдвигает свою гондонку на макушку, чешет висок. Вижу, волосы у него очень темно-русые — размазались прилипшей челочкой по лбу. Я уже пригрелся, а от него при каждом движении еще веет улицей. Достает смарт, сдвигает шторку уведомлений. Краем глаза выхватываю там какие-то пропущенные вызовы и сообщения из телеги. Он замечает мое любопытство, шевелится, усаживается удобнее, шелестя своей дутой курткой, и вдруг говорит так просто:

— Я Сёма.

— Вова.

Протягивает мне ладонь — жмем друг другу руки. Автобус подскакивает, колени наши трутся друг о друга, но никто не собирается уступать. Сёма даже расслабляется и коленом теперь давит на мою ногу в том месте, где между нами идет типа борьба за территорию.

— Бля, реально бесишь, — пихается он, а я чё? Я в ответ заваливаюсь корпусом вбок и вполоборота разворачиваюсь к окну. Смешок, и долей секунды позже мне прилетает в затылок: — Совсем ёбу дал?!

— Иди ты, сам первый начал.

— Да я просто рядом сел!

— И ноги расставил, как еблан. Не нравится — пересядь.

Этот Сёма оборачивается на другое свободное место, рядом с каким-то мужиком. Вижу в отражении в стекле. Даже перестаю вдруг замечать, где мы едем — огни в сиреневеньких сумерках не могут поспорить с веселеньким сиянием его самодовольной морды.

— Не буду отсаживаться, — упрямо, но спокойно заявляет он.

Да и пофигу. Голову к нему больше не поворачиваю, пусть терпит. Мне вообще до конечной. Затыкаю наушниками шум автобуса, приваливаюсь виском к окну. Март — это всегда жопа, терпеть его не могу. Все хлюпает под ногами, не знаешь, то ли кроссы уже достать, то ли отцовские сапоги для рыбалки. Джинсы с подворотами? Не, не слышал. В центре только и уж точно не в затертом автобусе, где тебе все ноги отдавят так, что потом только один будет варик — отцовские ласты для подводного плавания. Да и если под ноги не смотреть, сейчас за окном сумерки сиреневенькие только на контрасте с фарами машин и какими-нибудь дохера креативными вывесками пивных и суши-жрольных: ядрено-яркими, выжигающими кислотой на фоне обрыганного ничего. Ободранного, зассанного, плешиво-серого отшиба, где на фоне уже не спальных, а давно отошедших в иные миры пятиэтажек гордо возвышается одна свечка с моей хатой на двенадцатом этаже. Маман с отцом норм, у них тачки, а я как отщепенец должен мотаться на свои репы через полгорода. Ну хотя бы школа близко. Хрен его знает, как в универ потом осенью ездить буду, хоть не поступай в него вообще.

— Слышь, Вован, ты че там, дрыхнешь, что ли?

— А?

— Хуй на. — Опять мне прилетает по башке, влегкую совсем — шапка смягчает, но как-то обидненько получить подзатыльник от хер пойми кого с дебильным именем Сёма. Вытаскиваю наушники и слышу: — Вылезаешь где? Конечная скоро.

— Спасибо. Только можно меня больше ничем не трогать, пожалуйста.

— Разрешаешь? — смеются сбоку. — А говорить-то хоть можно?

Поворачиваюсь теперь почти что спиной к окну и гляжу на это ебанько. Улыбается мне, сверкая алым румянцем на четких скулах. Уши у него из-за шапки, задвинутой на затылок, смешно торчат, и я ржу. Он поднимается с сиденья, поправляет ворот куртки и протягивает мне руку, опять.

— Чё, давай, Вован, погнал я. Моя «Пролетарская».

— Живешь там?

Зачем я это спрашиваю, сам не в курсе. Ну он вроде дружелюбный, невежливо как-то в ответ молчать. Обычно незнакомые люди меня за придурка считают, типа, я дофига агрюсь. Ну что поделать, жизнь такая. А этот даже бровью не дернул.

— Нет, бля, погулять приехал. С псинами сутулыми на стройке.

— Ну удачи, — фыркаю я, крепко пожимая его теплую руку.

— Ага, спасибо. Привет от тебя передам.

Обычно это я так общаюсь со всеми, а Сёма, кажется, еще похлеще меня будет. Но у меня такая защитная реакция на все уже давно, почти что с детства, потому что иначе б не выжил — я ж еще и рыжий. И под полубокс не стригусь, и цепочку на ремень нацепить посмел, и говнодавы надеть, как какое-то рокерское чмо. А волосы свои, не парик? А если дерну, больно? Задолбали. Им только покажи, что ты слабый и можешь прогнуться, — еще хуже будет. А так — словишь пару раз по ребрам и свободен. Тебя просто нет. Почаще не отсвечивать, и все. Пять с половиной лет назад, когда я только перевелся, было тяжело. Старые друзья остались там, будто в другой жизни. Новых я особо не завел. Только Гоша, но он ботан, нам вроде как сама судьба велела сесть за одной партой. А потом, после прошлого лета оказалось, что внезапно все девчонки в классе мои. Покажи да покажи — ну я им и показывал эти непонятные корейские жесты пальцами у лица, а они со мной фоткались в полном восторге. Вот, что значит, сходил к нормальному парикмахеру. Еще бы волосы не кудрявились после мытья головы, не пришлось бы их выпрямлять шапкой по часу. Зато пацаны наезжать почти перестали, потому что перед девчонками им неудобно, да и негде — у меня армия арми — или как их там — таскается по всей школе, обязательно кто-то рядом трется, из параллели или даже чуть младше. Мне, конечно, приятно, но я никогда не умел с ними сюсюкать. Как там? Цундэрэ я, знать бы еще, что это. Вроде какой-то японский овощ.

Гоша к одиннадцатому тоже выпал из немилости в игнор. Может, потому, что выпускной с этими всеми стрессами неумолимо приближается и у всех резко появилось куда сливать энергию. А может, потому что основные долбоящеры слились еще после девятого в шараги.

Не забудь там всех псин под хвостами перенюхать, хочу сказать Сёме в ответ, но мало ли, приложит меня еще. У него ладонь как полторашка моих. Поэтому я просто стараюсь придать своему лицу максимальное дружелюбие и говорю:

— Ага, пока.

Он делает шаг к дверям, но потом оборачивается:

— Слышь, Вован! Ты в телеге есть?

Я медленно перевожу взгляд в сторону Сёмы в надежде, что он выскочит на остановке, не дождавшись моего ответа.

— Короче, добавь меня там, если есть. Ник «Сёмаизвержение».

Он кричит это так громко, что немногие из оставшихся пассажиров поворачивают головы к источнику извержения. Ненавижу быть в центре внимания, вжимаюсь в сиденье, как черепаха в панцирь.

— Ты пиздец, — усмехаюсь негромко уже почти ему в спину.

А Сёма, выйдя из автобуса, поднимает руку, глядя на меня снизу вверх, когда мы проезжаем мимо. Потрясающий долбоящер с зачатками интеллекта. Всегда удивляюсь, как некоторым людям так запросто дается вступить в контакт с незнакомцами. Наверное, это врожденное. Наверное, даже если бы я перестал быть рыжим, не переезжал бы никогда в эти ебеня, не играл бы в группе, не был бы мишенью для тех, кому нечем заняться, я бы все равно был я. Мне даже многие говорят, что имя неподходящее. Типа с Вовочкой, как из анекдотов, я совершенно не ассоциируюсь, а уж с серьезными людьми — тем более. Ну какой есть. Наверное, если бы я выбирал внешность, то сделал бы себе аватар наподобие Сёмы: обычные прямые волосы, густые мужицкие брови — правда, девчонки таким, наверное, обзавидуются, — обычные глаза, а не раскосые, как мои, обычное крепкое телосложение, которое при желании можно прокачать, а не как у меня — длинные шпалы и такой обмен веществ, что если захочу набрать массу, я должен жрать творог с утра до вечера — ведрами. Не дрисьэто дрись, потому что так задумано) уже, конечно, но до качка мне как до Плутона. Сложно не сравнивать себя с другими, потому что этот извечный вопрос — что со мной не так — я уже задаю себе года четыре точно, а то и больше. Лет с двенадцати, наверное, со мной точно что-то не так. И окружающие это чувствуют, поэтому у нас с ними обычно не ладится. А Сёма взял и за эти полчаса, пока мы ехали вместе, породил в голове новый: что это сегодня было?

***

— Чернов.

Гоша пихает меня в плечо и кивает на русичку. Та поправляет очки и снисходительно ждет, пока поднимусь. Класс затихает в предвкушении. Ирина Дмитриевна очень любит стихи. И меня. А все потому, что по глупости два года назад я ей показал свою тетрадку. Она прочла, на следующий день вернула ее с кое-какими пометками, сделанными карандашом на полях. И с тех пор я у нее любимчик.

— Вова, не вставай. Прочитай нам, пожалуйста, стихотворение, которое ты выбрал для разбора.

Киваю и сажусь обратно. Открываю тетрадь: конечно, я готовился. Залез в интернет и выписал первое попавшееся, но перед этим полистал немного фамилии. Мы заранее прорабатываем возможные темы на ЕГЭ, и одной из них, вероятно, будет анализ стихотворений поэтов Серебряного века. Ахматову и Цветаеву отмел сразу, Блок и Маяковский — попса, Есенина я не перевариваю. Оставался еще Мандельштам и кучка каких-то, которых я не знаю. Подумал, что полкласса выберет наиболее известных, а я хочу что-то свое. Такое, чтобы ни у кого точно не было. Чтобы не сравнивать с остальными.

— Снежеет дружно, снежеет нежно,

Над ручейками хрусталит хрупь.

Куда ни взглянешь — повсюду снежно,

И сердце хочет в лесную глубь.

Мне больно-больно... Мне жалко-жалко...

Зачем мне больно? Чего мне жаль?

Ах, я не знаю, ах, я — фиалка,

Так тихо-тихо ушла я в шаль.

О ты, чье сердце крылит к раздолью,

Ты, триумфатор, ты, властелин!

Приди, любуйся моей фиолью —

Моей печалью в снегах долин.

О ты, чьи мысли всегда крылаты,

Всегда победны, внемли, о ты:

Возьми в ладони меня, как в латы,

Моей фиолью святя мечты!..И. Северянин - «Фиалка»

Когда заканчиваю читать, в классе повисает гробовая тишина. Только еле слышен шепот Гоши сбоку — «писец» — и смешки с последних парт.

— Так, Чернов. Любопытный выбор для анализа, ну ладно. Выдели, пожалуйста, тему и сюжет стихотворения, композицию.

— Ну... — Я мнусь, заглядываю в конспекты, которые сделал дома. — Это стихотворение о цветке. Оно было написано в одиннадцатом году, примерно в то же время Северянин стал популярным и основал направление эго-футуризм. Цветок в данном случае является метафорой.

— Здесь надо будет дать краткое определение эго-футуризму. И хотя бы краткую историко-биографическую справку творчеству Северянина в целом. А разве фиалка не является олицетворением? — русичка испытующе смотрит на меня.

— Ну... Он не придает цветку свойства живого, а как бы сравнивает себя с цветком.

— И значит, он это произведение написал о себе?

— Нет, оно посвящается Морозову-Гоголю.

— И что ты тогда можешь сказать о лирическом герое?

— Ну... Он не такой как все...

— Он не знает, он фиалка! — бросает Лунин с дальней парты, и класс ржет. Терпеть его не могу.

— Чернов, подумай пока, а Лунин прочитает нам свое стихотворение.

— Ирина Дмитриевна! — раздается его нытье.

— Я уже пятьдесят лет Ирина Дмитриевна. Слушаю тебя внимательно, Никита.

Тот вздыхает и монотонно зачитывает:

— Ночь, улица, фонарь... — Дальше я не вникаю, этих фонарей с аптеками уже штук пять за урок было, ковыряю глазами строчки «Фиалки», гадая, на кой черт я вообще это выбрал.

Звонок спасает меня и весь класс от тупизма Лунина. Ирина Дмитриевна просит всех к следующему уроку подготовить анализы выбранных стихотворений по схеме, которую мы определили сегодня. Говорит, что выбор можно поменять, если у кого-то не получается, и смотрит почему-то на нас с Гошей. Я в душе не ебу, что там выбрал Гоша. Значит, это мне адресовано, ну зашибись. А я упрямый как осел. Менять ничего не буду. Сам выбрал, сам и напишу. Мы не ищем легких путей.

Дома, наслаждаясь тишиной в отсутствии родителей, хожу из угла в угол, проговариваю мысленно строчки из стихотворения, которое меня уже порядком бесит, чем больше я его повторяю, тем непонятнее оно становится. Посылаю домашку в задницу и берусь за гитару. Вообще в группе я на ударных, но песни сочинять мне надо исключительно с гитарой. Без нее не могу вообще. И чаще я просто прописываю ритм Саньку, нашему басисту, на него и ориентируюсь потом в своей ритм-секции. Петь я тоже могу, но голос плоский, группе не подходит. Все, в общем, будет Саньку новая песня. Про фиалки. Пишу на каком-то огрызке бумажки, зачеркивая, переставляя слова туда-сюда, наигрываю аккорды. Все не то. Только настроение поймал. Такое, ну, чтобы фиалки в грязи, а не на снегу. И никто не придет любоваться печалью снежных долин. Мир — дерьмо, жизнь — отстой, особенно когда ты цветочек. Лучше расти кактусом или тополем и не париться.

— У-о-о... Фиалку топят в луже грязи, эту боль не поймет никто, вам бы только волю дай, мрази, сотни тысяч голодных ртов... — луплю по струнам и ору на весь дом, пытаясь выжать из своего голоса все соки. Не замечаю, как хлопает входная дверь.

— Вова! — маман врывается уже ко мне в комнату, даже не сняв пальто. — Привет! Выйди на минуточку, пожалуйста. Я тебе звоню-звоню!

— Пардон, я занят был.

— Ну да, я вижу, — цокает она, качая головой.

Выхожу следом за ней в зал. На диване сидят двое — женщина постарше и девушка примерно моего возраста. Женщина такая, видно, что деловая. Где-то я ее уже видел. Вроде с работы маман, на фотках с корпоратива.

— Помнишь тетю Любу?

— Здрасьте.

— А это Оленька.

Киваю девчонке. Она миленькая, веснушчатая почти как я и не накрашена слишком сильно, в отличие от некоторых. Взгляд открытый. Хотя Лунин бы, наверное, назвал ее простушкой и поставил бы ей «я-бы-не-вдул». На Оле объемный, совсем не сексуальный, по меркам пацанов из моего класса, свитер, заткнутый спереди за пояс синих джинсов с черным ремнем. Девчонки их называют дебильным словом «момсы». Я такие не ношу — они на мне как на вешалке. А Оле идет. И прическа у нее почти как у меня, с объемной челкой, разделенной ровно посередине, только волосы длиннее. И покрашены чем-то персиковым. Единственное, что нас разнит, — рост. Когда Оля встает в туалет, понимаю, что она мне еле до плеча достанет.

После долгих вступительных расшаркиваний и дежурных реплик оказывается, что меня хотят записать Оле в репетиторы. Репетировать я люблю, но только один предмет — музыку. Че мы с ней будем делать, не понимаю. Я ж не все свои пятерки честным образом заслужил — некоторые просто дались зубрежкой, на пару с Гошей у нас это хорошо получается. По лит-ре вон сегодня чуть двойку не влепили, если бы ее вела физичка, я бы уже забирал документы из школы. Выясняется, что меня просят подогнать английский. Тут даже не поспоришь — я участвовал во Всероссийской олимпиаде и еще одном международном конкурсе, но грант так и не выиграл. Ибо нефиг мечтать о звездах, живя черт-те где в жопе мира.

Пока маман трещит с тетей Любой о работе, веду Олю в свою комнату, показать коллекцию комиксов или что-нибудь еще, лишь бы не сидеть с нафталиновой улыбкой и не выслушивать от матери, как я хорошо учусь и иду на серебряную медаль, хотя мог бы лучше стараться. Маман просто не в курсе, что награду «за особые успехи в учении» вполне можно заслужить автоматом, если не забывать приносить в школу голову и делать домашки. И еще, конечно, родиться хотя бы немного умнее Лунина. Просто я вообще не понимаю, что эта медаль мне даст, — все равно ни в пед, ни на какое-нибудь «лесное хозяйство» поступать не собираюсь.

— А что ты поешь? — спрашивает Оля, разглядывая фигурки мстителей на стеллаже.

— Сочиняю кое-что для группы.

Блин, такой позорище, наверное. Маман меня им расписала как образцово-показательного сыночка, а оказалось, что он в ее отсутствие орет не своим голосом всякую херню, как будто из него демонов изгоняют. Мои-то в курсе, уже привыкли, а для Оленьки и тети Любы это, наверное, культурный шок.

— Типа в группе играешь? Спой что-нибудь?

— Я на ударных.

Оля косится на гитару, оставленную на кровати, и смеется:

— Да-да, как же я сразу не догадалась.

— Что у тебя с английским?

— Болела долго, пропустила. Отстаю теперь сильно.

— Поня-ятно, — тяну я, не зная, что еще сказать. — Чем болела?

— Да так.

Она садится на стул перед письменным столом, достает телефон и залипает в экран. Ну прекрасно. Два интроверта нашли друг друга. Я еще не согласился, но чувствую, маман мне весь мозг проест, пока не соглашусь. Да в принципе, если мне за это от нее какие-то плюшки будут, я хоть первоклашек могу тянуть. В средней школе соседскому пацану помогал с домашками, но он был активный, так что я просто тыкал его в нужные правила и объяснял своими словами, а когда ему было не понятно, то он не стеснялся спрашивать. И психовать тоже не стеснялся. А эта Оля — на вид милая и спокойная, но какая-то пока немного скованная, что ли. Правда, она этим не раздражает совсем. Пока что. Просто непонятно, как с ней разговаривать.

— Вот это слышал? — спрашивает Оля и включает смутно знакомую мелодию — отрицательно качаю головой. Включает еще одну — то же самое, но они там все однообразные. Прямо плейлист моих одноклассниц на переменах.

— Я такое не слушаю, пардон.

— Ура! — говорит она и протягивает мне руку. Типа пожми. Жму.

Вспоминаю случай в автобусе пару дней назад. Улыбаюсь. Оля улыбается в ответ.

— А что ты слушаешь? — спрашивает она, явно заинтересовавшись.

Я включаю пару клипов на ноуте и перечисляю: Аффинаж, Nuteki, Wildways, Нервы, СПБЧ, Пять диез, Дайте танк!... Зарубежную даже не берусь называть, хотя на некоторые русские группы Оля понимающе кивает и поддакивает.

— Скинь мне что-нибудь? Эти и еще что-нибудь на английском, если есть.

— Ну давай, — пожимаю плечами.

— Найдешь мне себя в телеге? — просит она, протягивая телефон.

Я вбиваю в поиске свой номер, добавляю ей в контакты и скидываю сам себе сообщение. В списке диалогов вдруг всплывает знакомое название: «Сёмаизвержение». И пара слов из последнего сообщения в строке под ним: «Если задрот, скинь фо...». Не знаю, что со мной, но я очень быстро, все еще делая вид, что ищу, открываю их переписку, пока Оля не видит:

17:31 Сёмаизвержение: 
Нахрена тебе англ? Ты умная)

17:32 Олололя:
Мама докопалась. Еду к сыну ее подруги ХД

17:32 Сёмаизвержение:
Если задрот, скинь фотку поржать

Ой как интересно. Возвращаю телефон Оле и усмехаюсь:

— Прикольный ник — Олололя. А я просто Чернов.

— Хочешь, придумаю тебе тоже? Я люблю придумывать всякое.

— Ну давай, удиви меня!

Оля думает несколько минут, приложив пальцы к подбородку, как какой-то мыслитель. Сидит тихо, склонив голову набок, потом вдруг фыркает и, хихикнув, выдает:

— Нет, не могу! Не придумывается ничего.

— Что, совсем ничего?! — то ли удивлен, то ли даже расстроен, не могу поверить, словно она сейчас меня обозвала самым обычным. — Давай еще скажи типа я скучный.

— А это я потом пойму, я же тебя еще плохо знаю, — улыбается она.

— Ну и ладно. Узнаешь, — хмыкаю в ответ. Похоже, Оле только что крупно повезло заполучить меня в репетиторы.

Перед уходом ее мама просит меня приезжать к ним самому, чтобы Олечке сюда по дворам не мотаться, — тут я ее прекрасно понимаю — и мы обговариваем дни недели и время, удобные всем. Я даже репы пропускать не буду. А еще она говорит, что будет платить мне, потому что всякий труд должен быть оплачен. Как я понял, у Оли куча репетиторов из-за пропущенных месяцев в школе, но на второй год оставаться она не хочет, потому что все друзья, вся жизнь у нее с первого класса с теми ребятами. О, как я тебя понимаю, Олололя. У меня тоже когда-то так было, пока мы не переехали поближе к работе маман.

Проводив гостей, маман хвалит меня за сговорчивость. Люблю, когда она меня хвалит, — так я оправдываю звание идеального сына. А счастливая маман равно счастливый отец равно семейная идиллия и разрешение делать все, что захочу. И карманные с процентами.

Вернувшись в комнату, пишу Оле, чтобы скинула мне страницы учебника, которые ей надо пройти. Хоть и школы у нас разные, но программа одинаковая. Мой учебник за десятый класс все еще валяется в дальнем отсеке стеллажа, не стал там лазить при ней, ко мне вообще кроме Гоши и родителей никто особо в комнату не заходит, а тут какая-то незнакомая, пусть и милая, девчонка.

Потом вспоминаю про ее переписку с Сёмой и все-таки нахожу его акк в телеге. Такой он самоуверенный, аж бесит. Вот прям бесит, но не по-злому. Так бесят люди, которые обычно даже симпатичны. У нас в группе басист Санёк как раз такой. Бесят тем, что ты подсознательно завидуешь им, тому, что они такие классные. А я какой-то Вова Чернов? Серьезно? Я тоже могу быть классным.

Делаю селфи и отправляю «Сёмаизвержению» прежде, чем мозг скажет мне, что его хозяин долбоящер. И подписываю следом: «На, поржи над задротом». Через буквально две минуты приходит ответ.

20:47 Сёмаизвержение:
Привет! Поржал
Ты меня раздражаешь.

20:48 Чернов:
Ты меня тоже.

20:50 Сёмаизвержение:
Завтра че делаешь? Го с нами в центр

Я ничего не отвечаю. Смотрю, как болван, на его аву, улыбаясь. А потом мне приходит сообщение от Оли.

21:14 Олололя:
Ты знаешь Сёму?????
Он говорит, ты норм

Ой ля, ну раз хер пойми кто с дебильным именем говорит, что я норм, значит, так оно и есть. Поехать, что ли, с ними. Все равно кроме реп, уроков и прокрастинации других занятий у меня обычно не бывает.

---
БУКТРЕЙЛЕР https://youtu.be/E7WfRmpWb9s

https://youtu.be/E7WfRmpWb9s