Среди пепла, скрипящего на зубах, среди боли в израненном и гниющем теле, среди болезненного яростного бреда, накрывающего сознание душным одеялом, среди всей безнадеги – был извечный ветер, который лениво гонял по Серой Пустоши обрывки миров и иногда ворошил остатки белой шерсти на впалых боках твари. Он приносил ей отголоски песен и зыбкие лоскутики снов, похожие на обрывки осенних паутинок. Тварь глотала их быстро, жадно. Чтобы на краткую долю мгновений смежить воспаленные веки и увидеть.

– Мой ласковый, – шепот оглаживал голову и холку вслед за руками.

Белые пальцы терялись в белых прядях. Кожа к шерсти – шелк к шелку.

– Мой ласковый, – повторял Хозяин.

Белый ловил его фиалковый взгляд, пил нежную сладость из уголков его улыбки. Он целовал протянутые руки и тянулся навстречу, позволяя Хозяину обнять длинную шею, спрятать лицо в белом мехе.

Они лежали вдвоем под ветвями цветущей вишни, и розоватые лепестки теплым снегом ложились на их плечи. Воздух был пропитан музыкой миротворения. На этой земле еще не свершилось ничего, кроме этого холма, поросшего серебристой высокой травой, этой раскидистой вишни на его вершине и их двоих, устроивших пикник длинною в одну короткую вечность. Или пока Хозяину не надоест эта тихая праздность, и он не решит все же продолжить творение.

Он пил травяной чай с ароматом вишни из фарфоровой пиалы, а Белый ловил носом отголоски далеких запахов.

И еще был ветер. Волнуя травяное море, он подпевал музыке, разлитой в бесконечной небесной Синеве. Хозяин мурлыкал им в унисон. Белый слушал, сложив узкую голову на длинные лапы.

Гармония. Счастье. Тишина.

С громким лязгом цепь уронила очередное ржавое звено в Бездну. Металл врезался в синюшную кожу. Тварь заскулила, заскребла когтями серую землю и проснулась.

Ее мучали голод и боль. Дыра в груди стала похожа на маленькую копию Бездны, но пахла отнюдь не пеплом и холодом. Хотя тварь знобило. Она подползла к остаткам своей последней трапезы. Слепо ткнулась носом в обломки костей и труху. Грызла белесые остовы, но кости давно уже были пусты и оставляли лишь сухой привкус на языке.

Голодно и больно. Тварь заскулила, приподняв острую морду к неподвижному серому небу. На вой не осталось сил.

>>>

– Ты слышишь? Плачет кто-то, – юноша с глазами старика отложил в сторону хлебный ломоть и не донес флягу до губ.

Его серый взгляд устремился вдаль, но ему не дано было прозреть пространство Мироздания. Не те способности.

– Если со стороны Серой Пустоши, то нам лучше сделать вид, что мы ничего не слышали, – Странник даже головы не поднял от своей скромной трапезы.

– Почему? – юноша посмотрел на него с тревожным любопытством.

Налетевший ветерок разволновал красное марево на углях догоревшего костра и принес тоскливую мелодию. Теперь Странник и его конь тоже слышали скулеж. Тот действительно доносился из земель Серой Пустоши.

– Это тварь плачет, – нехотя ответил Странник, отламывая новый кусочек от хлеба, которым с ним поделился случайный попутчик.

– Тварь? – любопытство не давало юноше спокойно сидеть на месте.

Он то и дело вглядывался вдаль, словно ждал, что напластования тумана разойдутся и позволят ему разглядеть далекую Серую Пустошь. Ловкие пальцы беспокойно теребили кончик седой косы.

Странник нехотя кивнул. Ему совсем не хотелось рассказывать эту историю, и он тянул время, надеясь отсрочить начало. Понимая, однако, что вытянуть время у этого слушателя точно не удастся.

– А почему она плачет? – пытливый взгляд юноши из старческого сделался детским.

Странник достал из котомки металлические щипцы, запустил их в нутро уснувшего костра. Разворошил его, подцепил один, самый крупный и яркий уголек и спрятал за стеклянную дверцу кованого фонаря. Пространство озарилось мягким желтоватым светом.

Юноша терпеливо ждал, не торопил, и терпение его оправдалось.

– Это случилось очень давно, – произнес Странник, глядя, как разоренное им пепельное гнездо вновь покрывается серым одеялом. – Говорят, что это произошло еще до того, как разбилась зеленая сфера.

Юноша вздрогнул, хотя он казался слишком юным для того чтобы помнить начало времен. Впрочем, Странник не брался судить ни о его возрасте, ни о причинах страхов.

– Однако лично я смею надеяться, что история эта произошла много позже. Ведь случись она тогда – Отец бы вмешался и защитил своего сына. Я смею надеяться, но я так часто ошибаюсь, что на надежду мою лучше не полагаться.

Странник глянул на свои руки и улыбнулся, заметив, что во взгляде юноши не было пустого сочувствия, а лишь жажда продолжения.

– В общем, это случилось на заре одного из миров. И, говорят, что именно после тех событий самый дивный сорт вишни был проклят и перестал плодоносить...

>>>

Красный мяч канул в травяное море, словно сорвавшая с ветви переспелая вишня. Белый молнией сорвался с места, оставляя за собой размазанный след в пространстве. Хозяин ласковым взглядом следил за тем, как Белый рыщет среди трав, разыскивая игрушку. Он улыбался, и Белый, чувствовал эту улыбку, мягкой истомой разливающуюся в его ярко-алом живом сердце.

Этой простой забаве они могли предаваться вечность. Рука хозяина принимала мяч из мягкой пасти лишь затем, чтобы вновь отправить его в полет.

Тварь зарычала во сне, задвигала конвульсивно лапами. Сразу несколько звеньев канули в Бездну. Их тихий шорох был похож на смех.

В очередной раз мяч улетел особенно далеко – почти до самого края мироздания. Белый бросился ему вдогонку, подбадриваемый мелодичным смехом хозяина. Краем глаза он заметил что-то, какую-то серовато-красную ленту, скользнувшую в траве. Но переполненный беспечной радостью и азартом игры, он принял ее за блик вишневого лепестка.

Он достиг края мира, поймал мяч и обернулся, уверенный, что Хозяин помашет ему рукой.

В морду ударил резкий порыв ветра.

Музыка смолкла.

Белый бросился назад.

Хозяин сидел на прежнем месте. Нежные ладони рассеянно перебирали лепестки, прячущиеся в складках одежд. Серебро волос тонкими прядями рассыпалось вокруг. И кто-то чужой тянул из высокой прически серебряную шпильку.

Белый ускорился, хотя это казалось невозможным. Ветер мешал ему, путал лапы в неожиданно жесткой траве. Сердце было готово выпорхнуть из груди.

Белый крикнул, теряя мяч. Позвать, окликнуть, предупредить Хозяина.

Тот услышал – вскинулся, обернулся. И на его светлое лицо, на фиалковый его взгляд опустились бледные ладони с костистыми пальцами. На Белого взглянули глаза, нарисованные красной тушью по коже. Хозяин испуганно вскрикнул, отшатнулся. Но не от этих рук, не от этого узора.

Он отпрянул от Белого.

Тварь завизжала, вскинулась, рванула цепь, впившуюся в пергамент кожи. В землю Серой Пустоши упали зловонные капли боли и предательства. Тварь все еще слышала смех Кривды Многоглазой. Слышала гневный голос Хозяина:

– Прочь! Прочь от меня, тварь! Уходи!

На плечах и боках жаром памяти вспухли воспаленные рубцы. Там, где дочери Кривды охаживали его многохвостыми плетьми. Там, где новые слуги Хозяина проткнули его копьями, не подпуская ближе, чем на сто одиннадцать шагов. Чтобы он не смог дозваться сквозь змеиный шепот, звучащий над самым ухом Хозяина. Там, где шею охватил аркан, чтобы вскоре смениться тяжестью цепи.

>>>

– Так не должно быть, – прошептал юноша, терзая кончик своей ни в чем неповинной косы.

Они стояли на самом краю Серой Пустоши. Там, где тварь не могла ни унюхать, ни тем более дотянуться. Отсюда им была видна черная линия провала Бездны, белый остов деревянной двери – исцарапанный и изгрызенный до трухи – и тварь у самого ее порога.

Она с хриплым стоном рвалась вперед, силясь дотянуться до приоткрытой двери. Оттуда ей в морду все еще летели розовые лепестки и доносились отголоски тревожной мелодии. Двое, стоящие на краю Пустоши понимали кошмарную иллюзорность этих видений. Но тварь была слепа в своем отчаянии.

– Он все это время здесь? Один? – юноша посмотрел на Странника и тот ощутил укол совести. – Почему никто не помог ему?

– Пытались помочь, – Странник вздохнул и показал темные пятна на светлом дереве, редкую россыпь сухих костей, уже ставших частью Серой Пустоши и потому неприметных. – Он никому не верил.

– Совсем никому? – спросил юноша.

Но тут тварь замерла, словно могла слышать их разговор сквозь смех Кривды Многоглазой. Она повернула оскаленный череп головы в их сторону, и юноша снова вздрогнул. Он увидел красную тушь на розовых веках и стежки белых нитей среди редких ресниц.

– Это... тоже сделала она?

– Да. Она умна и предусмотрительна.

– Но должен же быть способ! – голос юноши зазвенел в пустоте.

Лента его косы трепетала на ветру.

Странник отрицательно качнул головой:

– Его сердце мертво или потерянно, а иного ему не дано.

– Не верю, – отрезал юноша.

Развернулся и ушел, легко находя зыбкую тропу в тумане.

>>>

В следующий раз Странник видел его в городе. Юноша изрядно повзрослел за время их разлуки, хотя Странник все еще не взялся бы определять его возраст. Тот говорил о чем-то с кузнецами. Рассказывал нечто с жаром не свойственным его роду, взмахивал руками силясь показать что-то, протягивал деньги. Мастера качали головами и прятали глаза. Отказывали.

Странник не стал подходить и окликать юношу. Во взгляде того надежда горела ярче упрямства, и оставалось лишь помолиться за него всем известным богам удачи.

>>>

Боль давно должна была стать привычной. Но когда на губах зашипела чужая горячая кровь, тварь задрожала от приступа, сжимающего черное нутро. Красное лилось в глотку, бесчисленные зубы рвали плоть. Тот, кто неосмотрительно приблизился слишком близко и осмелился протянуть руку, теперь кричал, звуча одинокой протяжной нотой. Но разве он не желал накормить тварь?

Серая Пустошь пировала с нею вместе, наливаясь грязной чернотой безнадеги. И тихо шипела цепь, ускользая новыми звеньями в Бездну.

>>>

– Вот и ты, Странник, – юноша улыбнулся светло и приветливо. – Я искал тебя.

– Как нашел? – Странник не то чтобы удивился и, пожалуй, даже обрадовался новой встрече.

– Время показало, – открыто признал юноша, присаживаясь к костру.

Снова достал хлеб и флягу с молоком. На дне котомки блеснуло еще что-то, но Странник не был вором, чтобы заглядываться на чужие сокровища.

– Кто это с тобой?

– Его зовут Дэмор, – юноша обернулся, приглашая третьего путника присесть к костру. – Он кузнец.

– Доброй дороги.

Тот не заставил себя ждать. От его волос рыжее пламя в костре заплясало веселее, словно встретило собрата.

– Доброй. Кузнец, – Странник хмыкнул. – Зачем вы искали меня?

Принимая предложенное угощение на ладонь, он едва заметно поморщился – хлеб еще хранил в себе тепло живого очага.

– Ты знаешь кратчайший путь к Серой Пустоши.

Странник знал, что удивляться нечему, но все равно вскинул брови:

– Ты все еще помнишь о Белом?

– Я все помню.

Странник грустно покачал головой:

– Боюсь, ты уже опоздал.

Юноша с серой косой и седыми глазами безмятежно улыбнулся:

– Я никогда не опаздываю.

>>>

Ветер гонял по Пустоши пепел и прах. Но даже извечный ветер не мог развеять тяжелый плотный запах черной гнили, воцарившейся здесь. Увязал в нем, словно в болоте, задыхался.

Странник закрыл лицо ладонями – вонь собственной омертвелой плоти впервые не казалась столь уж отвратительной. Он смотрел на то, как двое юных шагали по Серой Пустоши навстречу смерти, и не мог ничего сделать. Собственное сердце замерло на тонкой грани между надеждой и отчаяньем.

Тварь почуяла их. Зарычала и прижалась к земле, готовая броситься на первого, кто протянет руку. Двое замерли напротив. Прошла минута, вторая, третья.

Странник сморгнул набежавшую слезу.

>>>

– Не бойся, – сказал Зирмунд и первым протянул узкую ладонь навстречу оскаленной морде.

Тварь была голодна и нетерпелива. Она бросилась вперед, натянув тот крошечный клочок цепи, что еще остался. Захрипела, царапая землю до глубоких рытвин. Дотянулась, коснулась зубами тонкой кожи...

И время остановилось. В бесконечном полете замерли песчинки, воздух превратился в зыбкое кружево, в него вплелись белые волоски и кроваво-черные капли.

Дэмор сморгнул, вспоминая, что на него власть юноши не действует. Взглянул на неподвижную тварь.

– Не медли, – попросил Зирмунд, хотя не выглядел напряженным.

Кузнец выхватил из котомки механизм. Золото тускло блеснуло, хотя в небе над Пустошью солнца никогда не появлялось.

Черная дыра в груди твари выглядела бесконечной, но Дэмор знал, что это не так. Он стянул с рук перчатки и погрузил ладони в черноту. Зирмунд сморщился от брезгливости вместе с ним.

Сначала Кузнец просто выгребал грязь и слизь, стряхивал пальцы над серой землей. От густых капель и клякс в воздух поднимались облачка пыли, умножая воздушный узор новыми завитками.

Очистив дыру, насколько это было возможно, Дэмор снова погрузил в нее руки до самых локтей. Из-под пальцев засочился дымок. Чернота зашкворчала, вонь стала почти нестерпимой. Но кузнец не отстранился, напротив – все глубже тянулся в тварь, словно собирался залезть в нее целиком.

Дым уплотнялся, валил уже из разинутой пасти твари, тонкими струйками тянулся из ноздрей. Шкворчание постепенно перешло в огнистое потрескивание, в музыку пламени, песню живых искр.

– Не сожги Белого, – попросил Зирмунд.

Дэмор вынул одну руку, подхватил золотой механизм и вложил в самый центр раскаленного жерла. Что-то щелкнуло, завращались шестеренки. Золото вбирало в себя свет и тепло живого огня и кажется вот-вот должно было застучать, словно настоящее сердце. Но стоило кузнецу отнять руки, и механизм замер.

Что-то застонало горлом твари, хотя это было невозможно в остановившемся мгновении.

Дэмор нахмурился. Он рассчитывал, что жара его сердца хватит для запуска механизма, но похоже для дара жизни нужно было нечто большее. Руки, успевшие покрыться тонкой коркой пепла, потянулись к ножнам. Но Зирмунд остановил их словом:

– Нет. Не ты должен платить.

– Ты тоже не должен.

Юноша с седыми глазами улыбнулся ему:

– Но я так хочу. И моя плата легче.

Он единым коротким жестом распустил косу, вытянув из нее атласную ленту с вышивкой – золото на жемчужно-сером.

– Заводи, – скомандовал, и просьба его прозвучала как последний приказ.

Дэмор усилил жар, механизм снова щелкнул и застучал. Неподвижный воздух вырвался из горла твари больным хрипом.

Зирмунд не медлил и не колебался. Или его нерешительность канула вне времени, не замеченная никем. Он бросил ленту в пламя. Тонкая полоска атласа легла на механизм, обняла его. И мгновенно сгорела светлым огнем с жемчужными искрами.

– Это ведь твоя сила, – сказал Дэмор и опасливо покосился на зубы все еще неподвижной твари.

– Нет, – волосы Зирмунда развивались от жаркого дыхания огня. – Это была моя власть.

Цепь дрожала от жара, корежилась. Еще миг – она взвизгнула болью голодной твари и лопнула. Звенья с бессильным лязгом ссыпались в Бездну.

По белой шерсти побежали золотые искры.

Белый вздрогнул всем телом. Завершил шаг и упал. Его подхватил воспрянувший ветер, заставил подняться на дрожащие от слабости ноги. Кузнец помог, подставив надежное плечо. Последняя чернь вышла из глаз бывшей твари вместе со слезами. И на Зирмунда Белый взглянул золотым чистым взглядом.

>>>

Странник услышал неясный звон, словно распрямилась пружина в часовом механизме.

– Долго ты собираешься здесь стоять? – окликнул его юноша с глазами озорного детства.

Его распущенные волосы трепал веселый ветер, вплетая в них песчинки далеких Вселенных.

Странник обернулся, но увидел лишь Серую Пустошь от края до края.

– Что вы сделали? – спросил недоверчиво.

– Мы вернули Зверю сердце, – юноша пожал плечами, стараясь казаться беспечным.

Но мудрые глаза Странника видели, как сильно тот устал и осунулся, словно постарел на несколько веков. И теперь Странник, наверное, рискнул бы попытаться угадать его возраст.

– Но... как? Из чего вы его выковали? Из меди?

– Нет, что ты! – юноша испуганно замотал головой. – Я бы не посмел отнимать у творца его дар.

– Но кто-то должен был отдать что-то ценное, чтобы сердце обрело силу.

– Да. Кто-то должен был.

Странник дотронулся до его волос, свободно плещущихся на ветру.

– Садитесь на Черныша, Ваше Высочество. Я отвезу вас домой.

Юноша улыбнулся ласково и самую малость печально:

– Уже не Высочество. И ехать мне некуда.

Странник ответил на его улыбку. А потом подхватил легкое тело и усадил в седло. Черныш все понимал и стоял смирно.

– Оно того стоило? – спросил Странник.

– Нет, – почти рассмеялся юноша. – Сердце стоит много дороже.