– Я развею песчаную бурю, чтобы вы могли беспрепятственно покинуть мои владения и вернуться, однако путь до Элеттеля указать вам могут только карты и звёзды. Идите вдоль южных гор на северо-запад, пока последняя вершина не останется за вашей спиной. Тогда-то пред вами и предстанут руины «Избранника богов», снискавшего в богах свою погибель.

– Почему же вы, госпожа, сами не проводите нас туда, раз уж под вашей властью по сей день находятся эти развалины? Зачем отправляете искать вслепую, если вам ничего не стоит добыть это своими силами? – Рэйден щёлкнул пальцами, показывая жестом ежеминутность поиска, если бы тем занялась сама Берит.

– Будь всё так просто, я бы ни за что не доверила тебе такую важную работу, Данталион, – нервно дёрнула тонкой рыжей бровью Высшая богиня и в очередной раз неприятно уколола по самоуважению Рэйдена. – Пусть эта территория – мои владения, однако ж есть на той земле клочок, что полностью мне не принадлежит. Стоит мне там появиться, как Дардариэль сразу прознает о вторжении другого Высшего бога и явится проверить. Я говорю о храме Верховной Амаймон в Элеттеле.

Николь подпёрла кулаком подбородок и, задумавшись, поинтересовалась:

– Разве все храмы не должны были быть уничтожены вместе с городом?

– Должны были и были, однако один всё же уцелел, как знак того, чьей властью люди решили пренебречь. Когда жители Элеттеля озлобились на нас, Высших богов, они стали уничтожать всё, что с нами связано, в том числе и храмы, но как не пытались, храм Верховной Амаймон оказался нерушим, но их упорные попытки в итоге и стали тем, что прогневало Дардариэль. Уж не знаю, совпадение иль умышленное деяние, но даже после того, как она наслала на Элеттель небесный огонь и воинство даймонов и сферонов, разрушивших город до основания, её храм остался невредим, как и спрятанный в нём камень памяти.

– Тогда как же вы смогли спрятать память и оставить Дардариэль в неведении о её местонахождении? – изогнул бровь Викери. – Разве она не должна была почувствовать, что вы находились в её храме?

– В то время моё появление в храме кого-либо из Высших богов не вызывало подозрении. Всё же они находились на моей земле, и молились в них жители моего города. Я присматривала за своими подопечными и прислушивалась к их желаниям, оттого нередко посещала другие храмы в обличии смертной женщины и слушала, чего желает народ. Впрочем, чем больше я знала, тем сильнее приближала судный день Элеттеля... Тогда у меня был повод появится там, теперь же моё появление насторожит Дардариэль, и оправдать себя заботой о народе я более не смогу.

– Отчего же вы тогда решили, что Дардариэль не прознает о нас, если мы войдём в её храм? – поинтересовался Леон.

– Боги способны слышать лишь тех смертных, кто им молится, – нервно хохотнула Берит. – Сомневаюсь, что кто-то из вас решит помолиться ей в её же храме.

Всех присутствующих, кроме Саваны и Андры разом перекосило от подобной мысли. Даже если бы над их головой висел меч, они не стали бы молиться этой белой курице. Впрочем, богиня пришла к тому же выводу, потому продолжила:

– Память Дардариэль спрятана внутри алтаря, – пояснила Берит и тут же добавила, подняв указательный палец для привлечения внимания: – но уничтожать алтарь нельзя. Лежащая в нём память очень хрупкая, стоит её повредить, как всё отнятое мгновенно вернётся к владельцу. И тогда Дардариэль сразу поймёт, что её воспоминаниями кто-то хотел завладеть.

– Понятно, кувалду из списка возможных приспособлений мы убираем, –усмехнулся Рэйден и тут же смолк под полыхающим раздражением взглядом Берит.

– Сделайте одолжение, – с лёгкой не предвещающей ничего улыбкой Берит поглядела на странников. – Когда достанете из алтаря память Дардариэль, положите туда вместо неё Данталиона и закройте обратно, а я с тяжёлым сердцем сообщу Загану, что его сын снова умер.

– Простите, госпожа, но этого не случится, – усмехнулся Леон и накрыл ладонью пальцы Рэйдена, нервно барабанящие по коленной чашечке. – Я потратил много сил, чтобы вернуть его в мир живых. Не хочу делать это снова.

– Жаль, – с наигранным разочарованием протянула Высшая богиня. – В таком случае спасите наши души Создатель и Небесная матерь, если этот сумасброд займёт место своего отца.

– Одно всё же не даёт мне покоя, – задумчиво произнесла Джоанна и потёрла подбородок. – Почему судьбой были выбраны именно Троица небесного суда и Данталион? Почему не Мариас, которая ради смертных готова положить свою голову на плаху?

Берит вздохнула и стала взволнованно крутить кольцо на пальце.

– Мне не ведомы мысли, овладевшие прародителями, однако Мариас никогда не смогла бы быть избрана в качестве Высшего бога, несмотря на свою верность.

– Почему?

– Потому что верность Мариас, что тогда, что сейчас, часть её долга и убеждений. И вопреки представлению, она создана не из бескорыстности, а из обязательств, в то время, как Данталион... – Она внезапно остановилась и бросила взгляд на Рэйдена: – Закрой уши! Не хочу, чтобы ты слышал, как я тебя хвалю!

Рэйден сделал вид, что закрыл ладонями уши.

– Данталион всегда поступал по зову сердца, – продолжила Высшая богиня. – Его не волновали порядки и правила. Он действовал во благо тех, кого притесняли, с кем не считались, стремился бескорыстно помогать и защищать смертных. Он верил, что способен сотворить чудо для тех, кто в нём разуверился. В этом и есть истина, делающая нас Высшими богами, – способность пролить каплю света там, где всегда царит темнота. Но таково лишь моё мнение...

– Такова истина, в которую вы верите, – со внезапной серьёзностью сказал Рэйден и, прекратив притворяться, что не подслушивает разговор, сложил руки на груди, – но не она сотворила из вас Высших богов. Вы стали ими, потому что были первыми избранниками прародителей, и потому что в вас они разглядели основы морали, что закладывали при создании мира. Что же касается нас... Не стану лукавить, я не имею не малейшего понятия. Однако я вознесусь снова с той же мыслью, с которой вознёсся тогда, – с желанием защитить тех, кто этого заслуживает.

Выслушав его, Берит, ко всеобщему удивлению, не ответила едким комментарием, а тепло улыбнулась и увела разговор в другую сторону, предложив путникам отдохнуть в комнатах своего дворца, а после пригласила Савану и Рэйдена обратно в кабинет, чтобы обговорить причину появления нармира на своей «мёртвой» земле.

* * *

Горные вершины – залитые светом исполины на краю мира, – прикасались к плотным облакам и разрезали разогретые ветряные потоки нерушимыми остриями. На них нельзя было смотреть без благоговения, нельзя миновать их величия, ведь они были теми, кто существовал с основания мира, кто впитывал кровь в свою землю, кто растил жизнь и отнимал её, кто видел прошлое, видел настоящее и увидит будущее. Они – те, кто веками любовался землёй, познавшей божественный гнев.

Элеттель более не являлся символом величия. Уже издали можно было заметить смутные очертания крепостных стен, что ныне лежали грудой камней среди тропического леса, который принял бразды правления над этой землёй. Лишь отдельный части всё также держались прямо, но пройдёт ещё несколько сотен лет и, вероятно, природа возьмёт своё, раскрошит в крошку память о трагедии и уничтожит последнее упоминание о культуре древнего города.

Там, где некогда за величественными главными воротами тянулась колоннада, путников отныне встречали полуразрушенные ряды колонн. Вероятно, раньше их связывало арочное перекрытие, теперь же остались лишь толстые основания и фусты с каннелюрами, а на израненной трещинами каменной дорожке лежали покрытые пылью обломки.

Из уважения к прошлому гости древнего города не проронили ни слова. Они проходили разрушенный коридор с благородным молчанием и не поднимали головы, рассматривая лишь куски белого камня, устилающего землю, для того, чтобы не споткнуться.

Однако оказавшись внутри города, нельзя было не почувствовать давящую атмосферу этого места. Казалось, даже природа обходила это место стороной, не желая осквернять землю могилой проклятого города. Несмотря на красоту уцелевших, местами засыпанных песком, строений, сердце обливалось кровью от того, что это место оказалось разрушено лишь по воле судьбы и эгоизма одной из богинь.

Пепел и небесный огонь многое уничтожили, но было и то, что чудом уцелело: в некоторых зданиях сохранились покрытые слоем чёрной пыли мозаичные панно, фрески и рельефы, красочно рассказывающие жизненный уклад того времени, а заглядывая с оконные проёмы и обрушенные части стен, становилось понятно, что детали быта элеттельцев остались нетронуты: даже отпетые мародёры не желали снискать беду, наведавшись в проклятый город. Сохранились керамические горшки, кувшины из бронзы, покорёженные высокими температурами и упавшими на них обломками, и даже большие глиняные сосуды, в которых раньше хранили вино.

Подобные находки будоражили разум Леона. Он не понимал, почему никого в Энрии не волнует Элеттель с исторической точки зрения, ведь в его мире подобное открытие наверняка стало бы достоянием какого-нибудь музея, об этом бы писали все газеты, а археологи и историки собирали бы экспедиции, чтобы проникнуться трагичной судьбой города и его жителей. Но в Энрии всё было иначе. Здесь почитали богов больше, чем знания, оттого в городах нельзя было отыскать ни одного музея, а большинство реликвий хранились в храмах.

Добравшись до главной площади, Леон заметил постаменты. На некоторых из них всё ещё стояли статуи, но, к сожалению, многие оказались травмированы временем. Большинство изваяний оказались обезглавлены и с отсутствующими руками, части которых лежали кусками и крошкой на плитке, но всех их объединяло одно – откровенность одежд. Все статуи представали частично обнажёнными, что делало их непохожими на те, которые привык видеть Леон в храмах или в мастерской Джоанны, однако роднило с экспонатами, которые тот видел в книгах и в музее Ван'Адлера.

– В Элеттеле ценили естественную красоту тела, – пояснил Андра, заметив его интерес к скульптурам. – Здесь было не принято облачать богов в роскошные одежды, потому как считалось, что боги в том и отличны от смертных, что красота их естественна и совершенна.

– И богов устраивало, что их так называемые достоинства тела выставляют на всеобщее обозрение? – поинтересовался Викери, рассматривая статую богини, единственной прикрытой частью тела которой были обвязанные тканью бёдра.

– Любая скульптура – это творение художника, – пояснила Джоанна, внимательно изучая работу древнего мастера профессиональным взглядом. –Это олицетворение чужого взгляда, потому скульптуры редко имели что-то общее с реальной внешностью богов. К тому же в то время к наготе относились гораздо проще. Это не было чем-то постыдным; наоборот, нагота возводилась в культ поклонения. Женская грудь считалась символом материнства, а мужской детородный орган – символом плодородия. Более того, в Элеттеле существовало поверье, что даже бесплодная женщина сможет забеременеть, если в ночь полной луны потрёт оба этих символа и произнесёт молитву.

– Может, оно так и было, но вот его плодородием явно обделили.

Леон указал пальцем на безголовую мужскую фигуру с тканевой накидкой, свисающей с плеча до самого пола, у которой на месте прежнего детородного органа теперь находилась покрытая шероховатостями и трещинами плоскость. Очевидно, что кто-то намеренно уничтожил «символ плодородия» с корнем. Объятый любопытством, Леон склонился к постаменту и стёр грязь с таблички, но тут же изумлённо застыл, прочитав надпись на высшей энрийской речи: «An cieĺ Zagan».

– Интересно, что бы сказал на это Мастер Валюты, если бы увидел, как жестоко надругались над его знаменитой плодовитостью, – хохотнул Викери, склонившись рядом с Леоном, чтобы прочесть надпись на табличке.

– Он видел, – Рэйден остановился и смерил взглядом статую отца. – И если я правильно помню его слова, то звучали они так: «Вот и хорошо, что сломали, а то у потомков сложится неверное представление о размерах моего достоинства».

– Это в характере мастера Загана, – подчеркнула слова усмешкой Николь. – Рэйден, а твоя статуя здесь тоже была?

– Была, – подтвердил кивком Кассерген, – и слава прародителям, что её снесли.

– И чем же она тебе так не нравилась? – поинтересовалась Джоанна.

Рэйден нахмурился и, отвернув голову, фыркнул:

– Тем, что элеттельцы часто изображали меня и Мариас в качестве любовников.

– Ты сейчас говоришь серьёзно? – Леон пригляделся к выражению лица Рэйдена, но не нашёл в том намёка на шутку.

– Да куда уж серьёзнее? – вздохнул Рэйден и потёр взмокший от южного пекла лоб. – Нравы народа Элеттеля всегда были странными для большинства других городов Энрии. Тут считалось нормальным абсолютно всё, что вписывалось в условия религии или же не упоминалось в ней в качестве греха, потому-то город и называли «Избранником богов», ведь боги всегда закрывали глаза на творящуюся здесь распущенность в угоду сильной веры народа в них. Именно отсюда в мир проникло известное выражение: «Чем боги не брезгуют, тем и смертным не положено». К тому же, о богах было мало что известно. Правда о нас размывалась под потоком времени, а большинство верований складывались путём смертных выдумок, и с каждым разом эти выдумки всё больше полнились красочными подробностями, что и привело к тому, что нас стали считать не только братом и сестрой, остановившим войну, но и страстными любовниками, делящими ложе.

– Ха! – едко отозвалась Савана. – Судьба всё же уметь мстить.

– Ой, закрой свою львиную пасть, – раздражённо отмахнулся Кассерген. – Сходи, я не знаю, на жуков поохоться что ли, кошка-переросток.

– Этакий Садом и Гоморра, – хмыкнул Викери и поморщил нос, но заметив взгляд Леона, поспешно пояснил: – А что? Эти города тоже были уничтожены огнём за творящееся там распутство, безнравственность и жестокость. Много общего.

Услышав комментарий рыжего странника, Рэйден обернулся, и одна из его бровей медленно приподнялась, выгибаясь дугой.

– Не бери в голову, – ответил на его взгляд Леон и обратился к Викери, привлекая его внимание хлопком по плечу. – Будь здешние боги столь же суровы, как наш Бог, вся Энрия давно сгорела бы в божественном огне. Стоит порадоваться тому, что это не так.

– Здешние боги и сами увязли в грехе, – передёрнул плечами Реймонд-Квиз. – Один другого переплёвывает. Вот кого действительно не помешало бы взбучить.

С этим Леон не мог не согласится. Он и сам периодически думал о том, что титул Грехов следовало бы носить не соратникам Эйрены, а Высшим богам.

Спустя часы блуждания под жарким южным пеклом посреди белых развалин, путники сошлись на мысли, что отыскать храм Дардариэль будет не так уж и просто, как они предполагали. «Как можно не заметить громадину среди кучи камней?» – размышляли они, но ответ был неутешительный... Легко. Город-призрак простирался на многие мили. Некогда он был крупной столицей, что даже спустя семьсот лет запустения так и не исчезла под песками и не разрушилась под солёными ветрами находящегося рядом моря. Поиски осложнялись и тем, что ни Рэйден, ни Андра не могли точно вспомнить, где находится храм. Будь у них какая-нибудь вещь Дардариэль, можно было бы поручить дело Саване, но Берит не передала им ничего принадлежащего ей, а может, и не хотела. Дьявол их разберёт, этих Высших богов!

И пока все устало волочили ноги и перебегали от одной тени пальмы к другой, только Леон испытывал воодушевление от окружавшей их истории. На мгновение он даже забыл о цели, завороженный разглядыванием рельефов на каменных глыбах и поисками обломков фресок в песке, из-за чего Джоанне приходилось одёргивать молодого исследователя и тащить за рукав, иначе застряли бы они на одном месте на долгие часы.

Однако, когда и это перестало приносить плоды, вмешалась Савана: она схватила Леона за шкирку, опрокинула на песок и поволокла за собой, пока ягодицы странника не начало жечь через ткань от разогретого песка и тот не взмолил о пощаде. Его отпустили, но взяли обещание не отвлекаться, и дальнейший путь Леон прошёл, нервно покусывая губы и заламывая пальцы от невозможности поглядеть на выглядывающие из песка находки.

– В Элеттеле была сложная система каналов для подачи воды в город прямиком из Китовьего озера, – рассказывал Гастион, чтобы отвлечь страдальца от уничтожения нервных клеток. – В то время привычного вам водопровода не существовало, к тому же металл, из которого изготавливали трубы, со временем приходил в негодность, из-за чего вода превращалась в медленно убивающий яд. Поэтому, несмотря на прогрессирующий мир, элеттельцы оставались верны своим водным тропам. Эти каналы проходили через весь город и снабжали питьевые и прачечные фонтаны, общественные бани, а в полях проводили специальные оросительные каналы для питания почвы.

Леон свернул по улице, следуя за остальными, в то время как Гастион любезно продолжил делиться знаниями, привлекая его внимания к различным строениям.

– В центре чаши фонтана практически всегда устанавливали статую Владыки Вод. Это имело сакральное значение, потому как считалось, что если не почтить Высшего бога, то вода покинет это место, а как ты понимаешь, без неё на этих территориях пришлось бы несладко. В особенно значимых частях города, например, на площади, Вепара изображали вместе с дочерью Кроцелл, так как та отчасти считалась такой же богиней воды, как и её отец. А вон там некогда располагалась улица удовольствий. Здесь было много торговых лавок и мест для отдыха, а чуть дальше располагался театр. Но большую известность эта улица приобрела из-за домов терпимости. – Он указал пальцем на полуразрушенное здание, половина которого обвалилась грудой камней, а вторая, – по-прежнему стояла ровными стенами. – Не думаю, что мне стоит объяснять тебе, что это были за дома. Однако, если присмотреться, на том здании всё ещё сохранилась роспись на штукатурке, изображающая процессы соития. Подобные фрески использовались для привлечения посетителей...

Леон открыл рот, но Гастион мгновенно перебил:

– Не спрашивай откуда я это знаю. На любой подобный твой вопрос я отвечу тремя вариантами: «Нет, я там не бывал», «Я неоднократно посещал Элеттель по поручениям Берит» и «Я знаю, потому что знаком с Данталионом».

Леон мгновенно закрыл рот. Проницательный Гастион ответил на вопрос, так и не услышав его, и при этом избежал колкого комментария о мнимой нравственности.

– Подожди, – Леон резко остановился. – Хочешь сказать, что ты узнаёшь в этих руинах каждую улицу, но до сих пор не сказал ни слова о том, где находится храм Дардариэль?

– Ты меня не спрашивал, – развёл руками сферон.

В груди Леона заискрила вспышка внезапной злости.

– Значит, когда твои наставления мне не нужны, ты обязательно рот раскрываешь, а когда это нужно для дела, ты язык в глотке потерял и ждёшь, пока тебе его достанут?!

Его разговор на повышенных тонах с пустотой привлёк внимание остальных соратников. Они обернулись и недоумевающе стали наблюдать за тем, как Леон эмоционально бранится и пинает носком ботинка камни, пререкаясь с невидимой сущностью.

– Он... это... – Савана хлопнула глазами и постучала пальцем по виску, – на голову болеть?

– Отчасти, – усмехнулся Викери, получая удовольствие от вида её шокированного лица. – Но он не сумасшедший, если ты это имела в виду. Внутри его разума живёт божество, с которым у него периодически происходят стычки интересов, – и с лежащим на поверхности сарказмом дополнил: – Не считая этого, он вполне нормальный.

– Это и называть «болеть на голову»! – фыркнула носом львица.

– Эй, дыши медленнее... – Рэйден подошёл к Леону со спины и, обхватив за плечи, растёр пальцами сбитые напряжением мышцы. – Что случилось?

Злость Леона как ветром сдуло. Он поджал губы и пробубнел проклятие себе под нос, после чего вымучено поведал о том, что Гастион любезно согласился провести их к храму.

– С чего бы мне это делать, после такой демонстрации пренебрежительного отношения ко мне? – Гастион сложил руки на груди и гордо выпятил грудь, как оскорблённая птица, но Леон откашлялся, вперив в него хмурый взгляд, и сферон по итогу сдался: – Допустим, я согласен, но только допустим...

И вздёрнув подбородок, уверенно зашагал по узким улочкам. Идти пришлось довольно долго. Рэйден и Андра сменили Гастиона в роли рассказчика исторических фактов, чтобы хоть как-то скрасить тяжесть пути, а сферон, всё ещё изображающий вселенскую обиженность, не мог удержаться от того, чтобы изредка не поправить их.

Храм Дардариэль отыскался на востоке Элеттеля. Минуя разрушенную арку, путники вошли в небольшой внутренний двор. Если в остальной части Элеттеля всем заправляла пустыня, заметающая своим песком обломки, то здесь разрослась трава, а деревья и пальмы пустили корни глубоко под землю и по её поверхности, ложились на бордюры, некогда огораживающие сад, и оплетали постаменты статуй. Но стоило пройти в самый центр, как глазу в полном своём величии открывался храм Верховной Амаймон, построенный из гладкого белого камня и украшенный голубой росписью и рельефом по фронтону крыши и колоннам. И несмотря на облепившую пыль и сравнительно небольшие размеры, вид рукотворного творения заставлял испытывать благоговение.

За крепкой трёхметровой дверью, для открытия которой пришлось приложить много человеческих сил, скрывался просторный зал – святилище, в глубине которого стояла статуя самой Амаймон, а перед ней на платформе находился большой каменный алтарь, к которому некогда приносили подношения для богини. Внутри храма словно замерло время: всё осталось в первозданном виде, таким же, как семьсот лет назад. Даже краска на фресках почти не потрескалась.

– Удивительно, – восхищённо выдохнул Викери, вскинув голову к потолку, и его голос пробежал гулким эхом, отталкиваясь от стен.

Леон хотел бы согласится с ним, но слова запутались на языке. Даже храм культа Создателя в Мафистеле не вызывал в нём такого восторга, как храм Дардариэль – сокровище среди обломков.

Поднявшись по ступеням к алтарю, Леон провёл пальцами по тяжёлой крышке и обшарил место её стыка с основной частью престола на наличие сколов и отверстий. Но крышка прилегала плотно, лишь небольшой выступающий стык давал понять, что её можно поднять.

– И как нам её сдвинуть? – Джоанна присела на корточки рядом с Леоном и, вглядевшись в стык, потёрла подбородок. – Нужна недюжинная сила, чтобы сдвинуть такую тяжесть.

– Или пара странников. – Рэйден прыжком уселся на край каменного ящика и развёл руками. – Нам ведь и не нужно снимать её, достаточно просто немного подвинуть, чтобы кто-то мог пролезть в щель и вытащить память.

– Тогда спусти с него свою тушу, чтобы нам было проще это сделать, – буркнул Викери и шлёпнул Кассергена по ноге.

Рэйден послушно спустил ноги на пол и, пригласив странников подойти ближе жестом ладони, отошёл вместе с сестрой и Саваной подальше. Но даже с силой четырёх странников заставить крышку престола сдвинуться оказалось непросто. От натуги лица покраснели, на лбах вздулись вены, а злосчастная плита сдвинулась не более чем на десять дюймов. Даже голова не пролезет. Пришлось взять небольшой перерыв, прежде чем попробовать снова, однако в приоткрывшемся тёмном углублении уже можно было заметить слабое голубое свечение.

Когда же крышку престола удалось сдвинуть на треть, Леон просунул голову внутрь и заприметил источающую свет голубую сферу, водружённую на серебряную подставку. Без сомнений это была память Дардариэль, но, чтобы вытащить её, Леону пришлось свеситься внутрь пыльного и покрытого паутинами престола, пока Андра, Викери и Рэйден удерживали его за ноги, не давая уйти на дно глубокого «саркофага».

Оказываться внутри грязных узких пространств Леону было уже не впервой, как и натыкаться на остатки живности, непонятно, каким образом проникшей внутрь. В основном это были лежащие лапами кверху пауки, но Леон заметил и маленький скелет ящерицы в углу.

– Твою ж!.. – выругался Леон, ткнувшись лицом в паутину, и, брезгливо поморщившись, обтёрся рукавом.

До сферы оставалось руку протянуть, но прежде чем взять её, Леон стянул с шеи шарф, сложил в несколько слоёв и положил перед подставкой. Он лучше кого-либо знал, какой «удачей» одарён, а потому решил перестраховаться, чтобы ненароком не разбить важный предмет.

Гладкая сфера оказалась такой же холодной, как и сердце Дардариэль, гладкой, как все её хитроумные планы, и увесистой от сокрытой в ней правды. Обхватив память обеими руками, Леон аккуратно положил её на шарф и обернул. Даже царапина могла стать непростительной ошибкой.

– Она у меня! – произнёс Леон, повернув голову к просвету, из которого на него таращились три любопытные физиономии. – Вытаскивайте! Только медленно!

Вокруг его бёдер и щиколоток сомкнулись руки и, сдавив, потащили наверх. Леон напряжённо удерживал руки на весу, не позволяя мимолётному страху расслабить пальцы. Теперь он понимал восторг родителей, когда те притаскивали из своих странствий очередную реликвию. Он и сам отчасти стал таким же исследователем, как они: отыскал легендарный клинок, побывал в месте, куда не ступали ноги живых, а теперь достал память самой богини. Печалило только одно – то, что он не мог разделить сей радости с семьёй, как когда-то поступали они. Впрочем, у него была и другая семья, которая продолжала сопровождать его из одного приключения в другое.

Ощутив ногами твёрдый пол, Леон покривил нос и громко чихнул, выдувая осевшую в ноздрях пыль.

– С появлением на свет, – поздравил Рэйден усмешкой, после чего стряхнул в его волос паутину и протянул руку, прося передать находку.

Но Леон покачал головой.

– Не доверяешь? – изогнул брови Кассерген.

– Берит убьёт меня, если узнает, что я позволил тебе её подержать, – ответил Самаэлис и всучил обёрнутую в шарф память самой ответственной и аккуратной из присутствующих – Джоанне. – К тому же твои руки умелы лишь в двух видах деятельности, и хранение реликвии, от которой зависит наша жизнь, не одна из них.

Рэйден хмыкнул, разгадав завуалированный намёк Леона, но решил оставить без комментария, хотя тот наверняка имелся.

– Нужно вернуть всё, как было. Так будет меньше шансов, что пропажу заметят.

С этим советом Викери, все единогласно согласились. Когда плита оказалась на своём законном месте, более ничего не выдавало вторжения в храм Верховной Амаймон и можно было со спокойной совестью покинуть храм, но стоило переступить порог, как путники заметили опускающееся на небо полотно подступающей ночи. Они потерялись в течении времени и упустили момент, чтобы найти другое место для ночлега. Оставаться в храме не хотелось, но выбора не оставалось, к тому же воздух заметно похолодал, а ветер начал буйно разбрасывать крупинки песка, предвещая очередную бурю. Пришлось укрыться в четырёх стенах, запретив себе упоминать в них Дардариэль.

Как бы то ни было пришлось натаскать листьев и веток из сада и, сложив аккуратной горкой, развести костёр. Может, от защитных чар, наложенных Дардариэль на храм, а может, от того, что сухой травы для розжига оказалось маловато, но пламя разгорелось не сразу и постоянно норовило потухнуть, из-за чего Джоанне пришлось вырвать листы из найденного в её сумке блокнота, а после вместе с опустевшей обложкой отправить в огонь.

В полумраке высоких стен не хотелось разговаривать. Казалось, чтобы не вырвалось изо рта, оно обязательно будет услышано небесами, и это невольно лишало спокойствия, поэтому ребята расселись вокруг костра и молча любовались огненными изгибающимися лентами, ужиная оставшимися припасами.

Но рано или поздно усталость валит даже быка. Николь и Джоанна заснули, завернувшись в одеяло, а Викери задремал у стены. Лишь четверо ещё продолжали бороться с соблазном сна. Игнорируя разгулявшийся за стенами сильный ветер, Савана сообщила о своём желании осмотреть будущие территории для их поселения и растворилась в темноте, а Андра, возложив на себя роль постового, опёрся на открытую створку двери и с задумчивым видом вглядывался в ночные очертания.

Леон зевнул и придвинулся поближе к Рэйдену, отыскивая опору на случай, если незаметно для самого себя погрузится в сон.

– Ты сидишь близко к огню, – с улыбкой напомнил Рэйден и погладил странника по макушке. – Не боишься?

– С тобой я уже ничего не боюсь, – ответил Леон и положил голову ему на плечо. – То, чего стоило бояться, я уже пережил.

– Так уж и ничего? – сощурил глаз Рэйден и наклонился к его уху: – Наш маленький Леон стал таким бесстрашным. В таком случае как тебе идея согрешить в храме, на алтаре, прямо под её статуей?

Леон усмехнулся и, отняв голову от плеча Кассергена, потянулся к его лицу.

– Звучит, как прекрасная идея, – прошептал он ему в губы и мгновенно отстранился, не позволяя себя поцеловать, – которую осуществлять мы не станем. Мы же не хотим, чтобы она внезапно заявилась сюда и оторвала то, чем мы собираемся грешить? Но... – он лукаво улыбнулся, – я буду не против вернуться сюда, когда всё закончится, и осквернить грехом каждый имеющийся здесь камень.

Рэйден рассмеялся и рывком притянул странника в свои объятия, опуская на расстеленное на каменном полу одеяло. Леон положил голову на грудь Рэйдена и закинул ногу на бедро – так было удобнее, – а Кассерген приобнял его за плечи и уставился в высокие окутанные мраком своды потолка, до которых не доставало свечение пламени.

– Рэйден, – полушёпотом позвал его Леон и, подцепив белую прядь волос, стал накручивать на палец, – скажи, почему ты попросил Самигину о том, чтобы она выслушала меня, вместо того, чтобы облегчить свою участь в багровых полях?

– Потому что я верил, что ты придёшь, – дал мгновенный ответ он, – как и знал то, что Самигине не нужна твоя гибель. До того, как она заковала меня в цепи мученика, у меня было время подумать о произошедшем. Я знал, что ей нужно, как знал и то, что нужно тебе. Вам суждено было встретиться, потому я и попросил о том, о чём попросил.

Его ответ удовлетворил Леона, хотя в глубине души он и чувствовал, что Рэйден что-то утаивает, но решил не придавать этому значения, потому как это странное чувство преследовало его со дня их знакомства. Он доверял ему, и, если тот не желает посвящать его в подробности, стало быть, так нужно. Леон готов был слепо следовать за ним. Даже если тот скажет встать на краю обрыва и спрыгнуть, он спрыгнет, потому что будет уверен в том, что Рэйден его поймает.

И сейчас, вспоминая о том, какое недоверие царило в нём раньше, Леон не мог сдержать улыбки. Он так ошибался на его счёт, когда видел лишь искажённую бедами оболочку и не желал разглядеть за ней верное и заботливое сердце.

– Почему улыбаешься? – заметил перемену в его настроении Рэйден.

– Вспомнил глупость.

– Забавная, должно быть, глупость?

Леон пожал плечами.

– Неважно, забавная или нет, глупость есть глупость. Главное, что сейчас она перестала ею быть.