Стоя в одной из множества лабораторий Гласеи, занимающих целое крыло замка, Леон пустым взглядом взирал на два стеклянных гроба с множеством труб. Он не знал, к кому из близких людей подойти первым: к тому, с кем связывала кровь, или к тому, к кому тянуло сердце. Его пугало видеть их такими: бледными и без намёка на жизнь.

Юноша сделал осторожный шаг и прикоснулся к холодному стеклу. Хотелось разбить его кулаками и вырвать спрятанную за ним жизнь, запереть в своих объятиях и говорить искренне, в надежде, что его услышат. Но всё это было не более чем мечты. Он точно знал, что никакие чары не снимут с них цепи забвения.

Это был первый раз, когда Леон воочию увидел отца. Его лицо осунулось и посерело. Едва ли этому старцу можно было дать те четыре с половиной десятка, на которые он претендовал. Морщины, исполосовавшие бледный лик, рассказывали за него о тех тяготах, что он пережил, а шрамы на теле – о трудностях, что превозмог. Он застыл во времени, не зная, к каким событиям привело его исчезновение, и откроет правду лишь тогда, когда всё закончится. Мог ли он представить подобный исход? Леон пожал плечами, неоднозначно отвечая на собственный немой вопрос. Хотелось верить, что не знал, иначе его лучистый солнцем облик рассыплется песком для Леона.

Тяжело вздохнув, Леон нашёл в себе силы взглянуть на другой стеклянный гроб. Даже спустя год Рэйден был всё так же прекрасен, как и в день своей гибели. Шёлк белоснежных волос раскинулся на подушке, переливаясь в огненном свете ламп, на лице замерла маска умиротворения, а руки лежали на груди, словно его ненадолго сморил сон. На нём больше не было разорванных битвой одежд, не было крови. Эйрена постаралась сделать всё, чтобы, глядя на брата, не вспоминать о той трагедии.

В желании прикоснуться ладонь прижалась к холодному стеклу. Увы, но это всего лишь порыв, что останется невозможным, пока Леон не вернёт его. Однажды Рэйден пообещал разломить небеса надвое, чтобы спасти его душу, теперь он обязан сделать то же самое для него.

Дверь с тихим скрипом приоткрылась, но Леон не стал оборачиваться. По звону доспехов и цоканью каблуков он понял, кто решил наведаться на поклон к мертвецу. Эйрена поравнялась с ним и молча склонила голову перед стеклянным гробом брата. Судя по дыханию и шелесту губ, она безмолвно читала молитву. Леон не прерывал её, но заметил, что на той уже не было железной маски. Она перестала носить её после гибели брата, так как больше не видела смысла скрывать клеймо отступницы на своём лбу. Когда же она закончила, то преклонила спину перед гробом, приняв его прохладу лбом и ладонями, и распрямилась вновь.

– Удивительно, как много ты готов сделать для него того, чего даже я – бессмертная – не могу претворить в жизнь, – начала она после недолгого молчания. – Гласеа рассказал мне, что тебе удалось воззвать к тени Самигины. Я столько раз пыталась вызвать её на разговор, раз за разом убивала себя и возрождалась, но получала лишь молчание. После всего, через что мне пришлось пройти по её указу, я даже не удостоилась чести быть услышанной, но к тебе она явилась по первому зову.

– Чувствуешь себя отвергнутой? – усмехнулся Леон.

– Немного, – отозвалась Эйрена, и губы её тронула едва заметная улыбка. – И всё же меня волнует вопрос: неужели судьба моего брата тебя заботит сильнее собственной жизни? Даже зная, что Самигина может нарушить уговор и запереть тебя в своих владениях, ты всё равно рвёшься туда.

– Ошибочно полагать, что меня не заботит собственная смерть, ведь правда в том, что я намерен избежать её, и только во владениях Самигины водится то, что может спасти нас обоих.

Эйрена с недоумением проследила за его взглядом, прикованным к упокоенному за стеклом лику.

– Цветы ирсин? – задумчиво потёрла подбородок воительница и внезапно опомнилась: – Ты?..

Леон ответил кивком, ничуть не удивившись её реакции, и позволил коснуться себя. Эйрена медленно стянула перчатку и прижала ладонь к его груди. Тонкие брови дрогнули в напряжении, и даймон тут же одёрнула руку, ощутив мрак яда, что осел сгустками в теле юноши.

– Когда-то ты сказала, что моя судьба – стать третьим наказанием небес, но какой толк от наказания, которое может погибнуть в любую минуту? Я ранен клинком с того дня, как был повязан с тобой клятвой. Уже тогда Самигина не оставила мне шанса. Она ждала, что я заявлюсь в её владения, чтобы получить цветы ирсин. Без них мне не вознестись в качестве божества.

– Всякий раз поражаюсь тому, как дальновидна Самигина в своих планах, – хмыкнула Эйрена и спрятала руку в перчатку. – Тогда почему ты молил Дардариэль о смерти, если не желаешь расставаться с жизнью?

Леон повернул голову и всмотрелся в сияющую голубизну глаз, что уже не была такой пугающей без теней железной маски. Во взгляде богини засели боль и разбитость, от которых она не могла найти лекарства даже в бесконечном потоке времени.

– Давала ли ты когда-нибудь клятву вечности, Мариас? – Он впервые позволил себе назвать её истинным именем, ощутив, что они более не стоят на разных ступенях, а общаются как равные друг другу.

Богиня удручённо покачала головой.

– В моём сердце не было чувств сильнее, чем любовь к брату и к людям, которых я поклялась оберегать.

– Тогда ты не сможешь понять причины моих поступков, ведь та любовь не соразмерна той, что испытываю я. Только тот, кто дал клятву вечности, может понять, каково лишиться сердца. Эту связь невозможно разорвать, и если я не верну его, то меня утянет следом. Таково бремя клятвы, что мы дали.

– Твои слова тронули меня, Леон Самаэлис, – слабо улыбнулась она. – Ты желаешь претворить в жизнь то, на что не осмелился никто из ныне живущих и прежде почивших. – Преисполненная уважения, она склонила перед ним голову. – Пока жива я, жива будет и моя клятва, и свет победоносной звезды не угаснет над твоим ликом. В том я даю тебе своё обещание, как даймон, и молю об одном, как его сестра, – о спасении, потому как не ведаю жизни, зная, что брата нет более в этом мире.

Леон оставил её приступ откровения без ответа. Ему не нужны были обещания и мольбы Эйрены, он знал, что и без них пересечёт багровые поля, чтобы выкрасть душу Рэйдена у Самигины, ведь в противном случае он никогда не сможет стать наказанием небес, не возымев силы, коей его наградила их вечность.

* * *

Крупицы серебряной пыли искрами развеялись над зелёным холмом, исчезая в порыве знойного ветра и открывая перед путниками чарующий вид на небольшой городок, разделённый зеленью и золотым песком.

Санда – город трёх границ, принадлежавший Властителю Соглашений Беал – хранительнице юга. В нём уживались просторы западных равнин, прохлада восточных лесов и жар южной пустыни, а в его жителях – холодная расчётливость, пылкая натура и необычайная верность своей Высшей богине, причиной которой послужила тяжёлая судьба, постигшая иной город южного государства – Элеттель.

Сам же город не представлял из себя ничего особенного: здания, привычные для архитектуры западных владений, отличались разве что цветом, так как были из светлого и рыжего камня, да ровными площадками вместо покатых крыш. Вдоль затоптанных пыльных дорог теснились рыночные торгаши, мимо проезжали повозки с запряжёнными в них лошадьми. Крики и брань – привычный гомон, что жители терпели изо дня в день.

Здесь не было красивых площадей, как в Вейн-Адэре, не было дивных садов, как в Триесте, только обыденная шумиха. А самым красивым зданием слыл храм Высшей богини Беал, исполином возвышающийся над всеми остальными домами. Даже второй по значимости храм владыки багровых полей Самигины был не настолько величественен, как тот, чьи изящные купольные верхушки переливались в золоте солнечных лучей разноцветным сиянием стеклянных изгибов.

По большей части жители здесь промышляли рыбной ловлей в малых озёрах близь ущелья Кораве-Эйрини и сбором лесных даров с окраин Диких Земель. С диким народом местные конфликтовать не стремились, их территории не нарушали, потому-то и элементали, жившие в тех лесах, не шли на них войной и не желали пакостничать. Хотя по рассказам Гремори бывали случаи, когда какой-нибудь невежда нарушал границы, но уже на следующее утро его оторванная голова венчала сук дерева у тропы, ведущей в чащу, – своего рода предупреждение. Такова была цена сосуществования видов.

Прогуливаясь вдоль главной улицы, Николь и Викери с поднятыми головами рассматривали растянутые между домами плотные куски ткани, служившие спасительной тенью от разгулявшегося зноя, а Джоанна, заведя руки за спину, приглядывалась к местным лавкам. Только Леона нисколько не волновала жизнь Санды. Он думал только об одном: как побыстрее добраться до врат во владения Самигины, но Андра настоял на том, что им нужно переждать день, вместо того, чтобы у всех на виду осквернять священное место. В этом была логика. Не хотелось, чтобы местные кинулись на них с вилами.

– Ах, какие воспоминания... – протянула гласные Астарот, грациозно вышагивая между лавок с арам-аранскими пёстрыми тканями и уводя жадные взгляды торговцев вслед за своей точёной фигурой. Она втянула носом жаркий тяжёлый от пыли воздух. – Помнится мне, как я вытаскивала из этой дыры Малле...

– Не упоминай этого предателя, Аста! – Гремори, затаившая злобу на Греха Алчности, шикнула и ругнулась себе под нос. – Мелкий недоносок! Надо было его в пустыне закопать, чтоб жуки пожрали, а не тащить к Эйрене. Из него вышел бы неплохой комок дерьма для скарабеев.

– Упоминай или нет, но частью нашей жизни он быть не перестанет, – равнодушно пожала плечами Аста. – И всё же с ним было весело... Иногда... Когда он молчал.

– Было бы ещё веселее, если бы он заткнулся навеки, – буркнула Гремори и выдохнула, стараясь сбросить раздражение. – Всё же никак в толк не возьму, зачем ему понадобилось переметнуться на сторону Дардариэль? Ему же никакого резона в том нет.

– Что с него взять? Трус! – резко вбросила в разговор Джоанна и снова вернулась к разглядыванию прилавков.

– Не скажи, – дрогнули уголки губ Астарот. – Кем-кем, а Малле назвать трусом ни у кого из нас язык не повернётся. Там, где любой из нас испытывал страх, он рвался с полной решимостью.

– Тогда почему он так поступил? – вспыхнула бессфера, но тут же оборвала порыв эмоций, вдавив ногти в ладонь.

Астарот заметила её жест и, подойдя ближе, разжала напряжённые кулаки и погладила оставшиеся от ногтей вмятины.

– Мужчины – предсказуемые существа, дорогая. Достаточно лишь поманить пальцем, и они исполнят любую волю, если исход, который они сами выдумают, покажется им привлекательным. Однако хотела бы я знать, какие возможности он увидел в сотрудничестве с Дардариэль. Возможно, он просто хотел освободиться от клятвы, данной прародителям, а может, за этим стоит что-то иное. Раньше следующей встречи ответ всё равно не узнаем.

– При следующей встрече его голова полетит с плеч раньше, чем он откроет свой поганый рот! – сузила глаза Джоанна.

Астарот покосилась на закипающую от злости бессферу и усмехнулась, сделав понятные только ей одной выводы. По правде говоря, она была единственной, кто давно почувствовала с каким безумием сталкиваются в ней два океана чувств, но тактично решила оставить рот на замке.

До захода солнца оставалось не больше двух часов, но блуждать под палящим солнцем уже не оставалось сил. Пришлось найти небольшой постоялый двор. Гостиница оказалась дешёвой, но радовало хотя бы то, что в трактире можно было перекусить холодным супом и выпить лимонад с мятой, а на верхних этажах – подремать перед грядущей бессонной ночью. Устроившись на скамье, Леон вяло помешивал ложкой белую бурду с кусками овощей, что здесь звалась супом, и краем уха подслушивал разговоры Грехов с ребятами. Ничего интересного: Гремори жаловалась на отвратное кушанье, что не стоит своих дэлей, Астарот пыталась вывести из себя Андру, тыча пальцем в щёку малоэмоционального громилы, Джоанна, Викери и Николь обсуждали впечатления о городе.

– Эй, ты чего притих? – Заметив молчание Леона, Викери кольнул юношу локтем по рёбрам.

Леон сморщился от неприятного толчка и, окинув друга взглядом, устало произнёс:

– А что говорить? Я наслаждаюсь последними минутами приятной обстановки, потому что впереди меня ждут только тьма и трупы. – Он поёжился.

– Не будь так пессимистичен, – подалась вперёд Николь, чтобы встретиться с Леоном глазами. – Всё может оказаться не так уж мрачно.

– Ну да, – протянул Самаэлис. – Цветы, бабочки, светлое небо над головой... Ты точно говоришь о царстве мёртвых, Николь? Как-то слабо верится, что полный трупов туннель приведёт меня в райский оазис. В любом случае, я готовлюсь к худшему.

– Багровые поля – страна покоя, – подал голос Андра и деликатно отвел палец Астарот от своего лица. – Там нет места жестокости и кровопролитию. Всё это остаётся за пределами владений Самигины. Так говорят, по крайней мере. Даже моя первая ипостась не спускалась так глубоко в обитель смерти.

– Разве ты не был стражем тюрьмы межмирья? Как так вышло, что ты охранял путь между тремя мирами, но ни разу не ступал во владения Самигины? – потёр затылок Викери.

– Тюрьма межмирья – это лишь часть её владений, клочок от больших земель, но в сами багровые поля путь был заказан, как смертным, так и богам. В них даже бессмертные начинают стремительно увядать. Чужое общество богиня не шибко любит. Ей приятны покой и тишина, коих на небесах никогда не водилось. Если кто-то желал с ней повидаться, то мне было велено донести весточку через её псов, а там уж на всё воля богини – сама придёт, если просьба заинтересует. Только жетон Самигины мог позволить пройти, но и он не открывал все пути. Каждая печать, наложенная на жетон, отличалась по силе и степени благосклонности. Метка Леона – высшее разрешение, открывающее путь в самые низы её обители, но она же своего рода клятва.

Джоанна задумчиво подпёрла подбородок ладонью и постучала ложкой о дно тарелки.

– Гласеа говорил, что по ней она сможет отыскать Леона в любом из миров...

– Так и есть, – кивнул Андра. – В этом и заключается клятва: она даёт тебе пропуск, но взамен забирает свободу, если договор не будет исполнен. И лишь когда богиня изъявит волю отпустить меченого, метка исчезнет.

Но Леону было всё равно, даже если эта метка останется с ним на всю жизнь. Пусть Самигина хоть по пятам ходит, главное, чтобы Рэйден остался с ним на уготованную вечность.

Глубокой ночью с этой же мыслью он направился вместе с остальными к Мертвенным вратам. Странники хотели воспользоваться амонами, но Андра решительно отсёк идею: слишком сильно их сияние привлекает внимание в ночной мгле. Пробираться по городу было несложно: по-прежнему бодрствующие в это время жители не считали нужным озаботиться делами чужестранцев, а вот когда те добрались до трёх озёр, пришлось таиться в тенях лесной опушки, чтобы рыбаки, возвращающиеся с ночной рыбалки, не задались ненужными вопросами.

Вход во владения Самигины находился довольно далеко. Пришлось миновать милю, чтобы наконец добраться до высокой горной вершины, в стене которой зиял уходящий вниз тёмный проход. Когда Леон ступил на выколотые в камнях ступени, под ногами у него что-то хрустнуло. Он настороженно опустил сощуренный взгляд, но увидел лишь очертания свежего цветка, раздавленного подошвой. Рассыпанные лепестки и бутоны устилали каждый дюйм площадки перед арочным входом в туннель, который видом действительно напоминал врата. По краям выступали разбитые непогодой каменные пилястры, походившие на громоздкие столбы с обломанными петлями, на которых много лет назад висели створки врат.

От такого символизма становилось не по себе. Но больше этого воротил только исходящий из туннеля запах разлагающих трупов. Стоило Леону подойти к порогу, как его едва не подкосило от удушливого сладковатого зловония гниющей плоти. Желудок завернуло узлом, и вся съеденная за день еда подкатила жгучей волной к горлу.

– Не стоит раньше времени травиться этим ароматом, герой, – оттащила его за руку от входа Астарот. – Трупный яд опасен для человеческого тела. Ты и пары метров не протянешь без защиты.

Лень покопалась в набедренной сумке.

– Вот, – она вложила ему в руки плотную маску, – у Гласеи позаимствовала. Что бы ни случилось, не смей её снимать. Пещеры устелены трупами, а в её глубинах гнездятся варнулы.

– Встречали однажды, – нервно усмехнулся Леон. – Приятного мало.

– На этот раз тебя никто на своём горбу не вытащит, – шлёпнул его по плечу Викери, – поэтому будь осторожен.

Леон поспешил успокоить друга:

– Я знаю, каково оказаться раненным варнулом, потому не стану лезть под когти во второй раз.

Викери обнял Самаэлиса и отшагнул назад, уступая место Николь и Джоанне.

– Я тут зачаровала немного воды. – Юная Аверлин протянула Леону жестяную флягу. – Надеюсь, что она не пригодится, но лучше перестраховаться.

– Держи, – Джоанна вложила в его руку маленький бумажный свёрток, – это травы, что дал мне Морбелль. Сказал, они помогут от отравления ядами.

Леон развернул свёрнутую бумажку и прочитал рецепт от чёрного странника. Его корявый почерк даже при свете дня разбирать сложно, а в темноте так и подавно, но Джоанна любезно пояснила написанное. Странник кивнул, повторил про себя, запоминая её слова, и спрятал свёрток и флягу в кожаную сумку.

Сделав первый шаг, Леон ощутил, как стянулись мышцы под коленями, не давая двигаться дальше. Капли пота выступили на ладонях, но он незаметно обтёр их о брюки и положил на навершие меча, успокаивая дрожь. Ему нельзя было бояться... Не сейчас, когда цель была столь близка. Впервые он осознал нужду помолиться, но не богам Энрии, а Богу, что хранил его родные земли, даже если тот не услышит. С тяжёлым выдохом он перекрестился и затянул на лице маску.

– Береги себя, – услышал он слабый голосок Николь, дрожащий от слёзного волнения.

«Обязательно», – уверил он молчаливым кивком в её сторону и вошёл в пещеру.

Мгла сомкнулась плотным кольцом, и лишь яркий свет небесных рун не позволял ей утопить странника в себе. Стояла устрашающая душу тишина, лишь изредка где-то пробегали ящерицы-падальщики и шелестели лапками жуки. Леона содрогал каждый шорох. Каменные своды отражали гулом его напряжённые шаги, а в эхе он слышал биение собственного сердца. Он старался не обращать внимания на разваленные у стен останки, облачённые в разорванные тряпки, что прежде служили парадной одеждой усопшего; знал, что их вид непременно поразит его всеми глубинами страха.

Чем дальше пробирался Леон, тем больше его покидал лунный свет и непроглядней становилась тьма. Сапоги с чавканьем утопали в грязи и трупных испражнениях, делая каждый шаг ещё сложнее предыдущего. Вонь стояла столь ужасная, что начинали слезиться глаза. Согнувшись пополам в очередном позыве тошноты, Леон глухо закашлял. Тяжёлая пыльца яда осела на маске, а затхлый воздух сковал горло десятком застрявших гвоздей. Он боялся сделать хотя бы один лишний шаг, но его чуть повело. Под ботинком что-то хрустнуло, и Леон рефлекторно опустил глаза и приподнял ногу. В вязком грунте утопала чья-то обглоданная трупоедами рука с кусками гниющей плоти и дырами, сквозь которые виднелись тонкие пожелтевшие кости.

Тихий вскрик пробился сквозь крепко прижатые к губам ладони. Леон оступился и едва смог удержаться на ногах. Его трясло от переизбытка напряжения.

Покрыв бранью своё непомерное любопытство, он вытянул руку в направлении, где лежал труп, и тут же содрогнулся, увидев повёрнутое к нему раздутое зеленовато-серое лицо. В пустых глазницах и приоткрытом рту из кладки яиц выползали белые личинки и жадно пожирали мертвечину. Судя по уцелевшей части лица, мужчина умер не так давно, может, дней пятнадцать назад, и, судя по перерезанной глотке, при нападении. Его прижизненный облик воспроизвести в воображении уже не представлялось возможным: его тело распухло, черты лица исказились до неузнаваемости, кожа начинала сползать пластами. Труп лежал в луже из собственных жидкостей без какой-либо одежды. Вероятно, нападавшие сорвали её с тела, чтобы наверняка не оставить никаких следов.

Леон отошёл от трупа подальше и согнулся пополам, вжав руки в колени. Он мог поклясться, что в этот момент выблевал все внутренности себе под ноги. Нутро крутило от едкого зловония, на коже возникло стойкое ощущение, словно его облепил рой мух. Леон обтёр рукавом перепачканные в слюне и рвоте губы. Надо было поскорее избавиться от этого отвратительного чувства. Странник достал из сумки свёрток. Подрагивающие пальцы с трудом развязали узелок. В клочке пожелтевшей бумаги обнаружилось подобие таблеток: круглые пластинки из измельчённых трав и мёда. Леон запихнул одну под язык и, снова натянув маску, убрал оставшиеся в сумку. Наверняка ещё не раз пригодятся.

Несмотря на слабость, велевшую остановиться, Самаэлис продолжил путь вглубь пещеры. Трупы на пути стали встречаться реже: вероятно, жители не рисковали затаскивать тела почивших так глубоко. Грунтовый пол преобразился в каменные выступы, а ребристые стены стянулись в более узкий лаз.

Стало заметно холоднее. Леон застегнул пуговицы куртки и вытащил из сумки перчатки. Сколы известняка казались ему достаточно острыми, чтобы ободрать руки при одном неверном движении. Без зловония гниющих трупов, оставшихся далеко позади, воздух ощущался более свежим и влажным. Леон не стал убирать маску – оставил болтаться на шее.

Но чем дальше шёл, тем сильнее стиралось ощущение времени. Он начинал уставать. Мышцы изнывали от лазанья через тесные проходы и обвалы, и он решил сделать привал. Без отдыха он долго не протянет. Устроившись на крупном камне, странник принялся жевать сухофрукты, которые прикупил на рынке Санды. Прежде ему не доводилось пробовать инжир, но даже в сушёном виде он оказался довольно вкусный, хоть и имел весьма непривычный вкус. Запив поздний ужин глотком воды, Леон потёр пальцами виски. Голова слегка гудела от эха пещеры.

«Нужно сообщить ребятам, а то небось думают, что я тут помер», – усмехнулся про себя Леон и призвал амон.

Он спешно проговорил короткое сообщение для Викери и позволил амону вновь раствориться в сиянии небесных рун. Путь нужно было продолжать.

Перебросив лямку сумки через плечо, он двинулся в глубины очередного прохода, вытянув переливающуюся изумрудным сиянием руку перед собой. Цветной перелив небесных рун отражался от покрытых потёками стен и потолка.

Такой чарующей красоты Леон прежде не видел. Молочного цвета камень словно заточал в себя свет, становясь блеклым зеленоватым фонарём. Иного слова, как волшебство, странник подобрать не мог. Он остановился всего на мгновение, чтобы полюбоваться, коснуться неведомого материала, принявшего образ сверкающего изнутри осиного гнезда. Несмотря на то, что минерал на вид казался почти жидким, пальцы ощутили несгибаемую твёрдость, но настолько гладкую, что та дарила ощущение прикосновения к влажному бархату. Это казалось невообразимым.

Мимо весьма шустро проскочила какая-то склизкая дрянь и скрылась в щели. Леон уцепил её блеск краем глаза и тут же отпрыгнул, прижимаясь спиной к стене.

– Твою ж!.. – и осознав, что существо скрылось, не обратив на него внимания, выдохнул сквозь зубы напряжённое: – Сука!

– Подобных лексических выражений не одобряю, но в сущности всё так, как ты описал. Это была самка игуны, а если говорить по-вашему, то пещерная крыса.

– Дьявол! – подскочил Леон, прижимая руку с разогнавшемуся от испуга сердцу, и бросил раздражённый взгляд на Гастиона: – На кой так пугать?

– Ты отвлекаешься, Леон, – упрекнул его сферон и обвёл взглядом сверкающий переливами туннель. – Или забыл, какая цель стоит перед нами? Мы не на прогулку пришли.

– О, это я знаю намного лучше тебя! Это меня недавно выворачивало от вида гниющих трупов!

– Да, отвратительное было зрелище, – усмехнулся Гастион и зашагал вперёд.

– Посмотрел бы я на тебя в такой ситуации, – проворчал Леон и двинулся следом.

Гастион бросил взгляд из-за плеча.

– О, хуже вида мертвецов может быть только вид испускающих дух живых. То, как к их искорёженным агонией телам приходит смерть, – вот, что действительно ужасает. А трупы – лишь оставшаяся оболочка от покинутой души, им суждено стать частью земли.

– Твои слова ничуть не успокаивают...

– Правда? Как жаль! Я ведь даже не пытался.

Леон невольно усмехнулся неожиданной иронии божества. Порой он забывал, что Гастион мог быть не только серьёзным, но и искусно умел выводить из себя. И всё же присутствие сферона заметно успокаивало. Леон больше не чувствовал себя одним в гнетущем лабиринте подземных ходов. Натянутые нервы постепенно расслабились за цепочкой обыденных разговоров, а идти стало заметно спокойнее.

Но настрой быстро сошёл на нет, стоило Леону выйти к развилке. Стоя посреди пещеры, он метал совершенно растерянный взгляд с одного прохода на другой.

– Проклятые боги! – Леон пнул ближайший камешек носком ботинка. – Куда теперь?

Заведя руки за спину, он стал наворачивать круги, раздражённо бурча себе под нос проклятия. Неверный выбор может стоить жизни, – уж это он знал наверняка! Но Леону не давал покоя странный запах тухлятины, не такой сильный, как от трупов в начале пещеры, но достаточный, чтобы заставить нос свербеть.

– Леон? – В голосе Гастиона прозвучала странная настороженность.

– Что? – резко ответил странник, отвлёкшись от раздумий.

– Я не знаю, какой путь тебе нужно выбрать, но можешь спросить у них...

Леон напрягся и поднял голову в указанном сфероном направлении. В кромешной темноте едва ли что-то можно было разглядеть, но доносящийся из-под купола пещеры шелестящий звук был явно не к добру. У Леона перехватило дыхание от устрашающей неизвестности. Соскользнув с пальцев, нити энергии плотно переплелись в яркий шар и взметнулись в воздух. Фонарь завис под самым потолком пещеры, и его вспышка осветила посеребрённые нити с гирляндой из хрустальных капель, натянутые спиральным узором. Паутина была настолько большой, что закрывала собой весь потолок, а в ней, закутанные в крепкий кокон, висели совсем свежие трупы людей и животных.

Леона передёрнуло. Это же насколько большой должна быть тварь, что её сплела? Спину пробрало холодком, когда из стенных углублений показались чёрные морды и, предвкушая свежий ужин, заскрежетали челюстями. Леон огляделся. Их было около десятка – настоящее паучье гнездо.

Леон вытащил меч и выставил перед собой. Сбежать было разумным решением, вот только куда? За его спиной тянулись два туннеля, один из которых вполне мог оказаться тупиком.

Волосатые конечности с хищной медлительностью заклацали когтями по стене. Перед пауками юноша не испытал страх, но сейчас его тело пробило леденящим кровь ужасом. Он ощущал себя словно загнанная в угол мышь, которая вот-вот окажется обедом.

Леон бросил суетливый взгляд на Гастиона.

– Арахгины? Какого дьявола они здесь делают? Я думал, что они водятся только южных тропиках Энрии!

– Это пещерный подвид. Более агрессивные, нежели их тропические сородичи. Ты вторгся на их территорию в период гнездования.

– Вот уж извините! – сорвалась язвительность с языка Леона. – Что делать-то будем? Желания стать кормом для маленьких паучат у меня нет!

– Отбиваться, – подсказал Гастион.

Леон едва не закатил глаза от очевидности ответа, но в этот момент один из арахгин спрыгнул со стены и, угрожающее заскрежетав челюстями, стремительно двинулся на него. Для громадины в шесть футов¹ паук обладал невероятной прытью. Странник едва увернулся.

– Вот дерьмо! – выругался Леон и сделал резвый шаг назад.

– Да, сейчас это слово как никогда уместно, – придвинулся к нему Гастион. – Слева!

Леон резко развернулся, полоснув остриём меча волосатую тварь. Он махнул наугад, почти вслепую, но острая сталь попала в цель. Отрубленная тонкая лапа плюхнулась у ног странника и судорожно задёргалась, брызгая вязкой синей кровью, но едва ли Леона волновали заляпанные брюки. Он безотрывно смотрел на мечущееся в приступе боли существо, от чьего надрывного визга закладывало уши. Ему следовало добить арахгину, но только он замахнулся, как с другой стороны на него бросилась другая.

Монстр был совсем близко. Времени для манёвра не оставалось. Леон отшатнулся назад, и как вовремя – клыки арахгины рассекли воздух, так и не успев настигнуть жертву! Шесть круглых глаз, глядящие на юношу в упор, заставили перетрусить. В них не было ничего, кроме всепоглощающего мрака. Он отпрыгнул ещё дальше и вложил энергию небесных рун в меч. Изумрудное пламя охватило лезвие и обрушилось на паука, рассекая голову на две части. Арахгина запищала и остервенело взмахнула передними лапами в припадке. Острый коготь полоснул Леона по груди и, зацепившись за лямку сумки, повалил юношу на землю – прямо под брюхо умирающей в агонии твари.

Меч с лязгом ударился о камни, выпав из рук. Леон резво перевернулся на спину и вскрикнул – один из когтей вонзился в землю прямо перед его лицом.

«Да когда ж ты сдохнешь?» – завопил он в мыслях и крутанулся в сторону, избегая другого когтя.

Лапы паука метались быстро и хаотично. Странник едва успевал следить за ними. Его поражала живучесть арахгины: даже с раскроённой мордой умудрялась дёргаться в попытках его прикончить.

Взглядом Леон нашарил меч. Он лежал слишком далеко, чтобы странник мог до него достать. Пришлось выкручиваться своими силами. Дождавшись момента, когда существо вскинет лапы для очередной атаки, Леон ударил арахгину в брюхо ногами. От сильного толчка паука пошатнуло. Он встал на дыбы и, не сумев удержаться, рухнул на спину, беспомощно потряхивая ногами.

Леон подскочил на ноги. Стук сердце барабанил по ушам, кровь бурлила, словно расплавленный свинец. На мгновение ему показалось, что он действительно помрёт под этими когтями, но, взяв в руки меч, ощутил прилив решимости.

Странник уставился на монстра. Лучшее, что он мог сделать, это облегчить ему страдания. Объятое изумрудным пламенем лезвие вонзилось в грудь, и арахгина, сделав несколько судорожных рывков, поджала лапы к брюху и затихла. Для неё это был конец.

Скрежет паучьих челюстей превратился в зудящий гомон. Перебирая лапами, арахгины скопом кинулись на убийцу своего сородича. Дело принимало плачевный оборот. Леон мог справиться с каждым из них поодиночке, но сражаться с дюжиной – верная гибель. Как хорошо, что Леон уже успел познать отчаяние, чтобы рискнуть.

За тяжёлым дыханием он почти не слышал стук сердца. Разгорячённые лёгкие разрывало от порывистых вдохов пещерной прохлады и едкого кислого запаха паучьей крови. Мышцы, натянутые, как стальные тросы, трещали и подрагивали от напряжения, передавая будоражащий ток по телу. Светящиеся в полумраке глаза заискрили животным инстинктом: хищным, первобытным, рвущимся отбиваться до последнего вздоха. Это были глаза жертвы, которая в желании спастись наконец ощутила себя охотником.

Вырвав ядовитый клык из челюсти мёртвой арахгины, Леон резким ударом всадил его меж глаз приблизившегося паука и юркнул вниз, уклоняясь от острых хелицер. Тварь запищала и, взмахнув лапами, подалась вперёд, но странник, проскочив под поднятой конечностью, ударил паука тяжёлым навершием по морде и, перебросив меч в другую руку, полоснул по брюху. Сейчас он как никогда оказался рад тому, что в прошлом Рэйден заставил его тренировать хват левой рукой. Пригодилось.

Лезвие вошло в половину длины и рвануло вдоль тела, оставляя внушительную полосу вытекающей синей слизи. Арахгина взвизгнула, но из-за распоротых лёгких звук превратился в хриплое дребезжащее хлюпанье. Лихорадочно дёргая лапами, она заметалась из стороны в сторону. Когти заскрежетали по камням, оставляя изломанные полосы. Арахгина из последних сил попыталась впиться хелицерами в Леона, но юноша приник к земле и откатился.

Осколки камней вдавились в тело, но юноша их словно не почувствовал – его вниманием завладела нависшая над ним волосатая туша. Раскрыв пасть, монстр со всей силы навалился на странника.

«Вот же дрянь!»

Леон схватился за ядовитые клыки и стиснул зубы. Он уже начинал испытывать усталость от схватки с пауками, а те всё прибывали. Капли горячего пота скатились по закованным в перчатки ладоням. Ещё немного, и он окончательно падёт от бессилия. Но мысль о гибели он считал недопустимой.

Уперев подошвы ботинок в грудину паука, Леон, воззвав к силе небесных рун, оттолкнул и, схватившись за меч, выставил его стальным колом между собой и арахгиной. Остриё пробило панцирь, и поток крови брызнул в странника. Леон отвернулся и закрыл глаза, но пробившая тело колющая боль заставила вновь распахнуть их. Руки по-прежнему сжимали рукоять меча, не давая пауку приблизиться, но длинный клык успел вонзиться в плечо Самаэлиса на пару дюймов. К счастью, он помнил лекции Джоанны о том, что яд арахгин не смертелен. Леон рванул меч и оттолкнул от себя ослабевшую тушу. Нужно было поскорее выбираться, пока паучий яд не начал действовать.

– Это плохо... – протянул Гастион, изучая взглядом обступивших их арахгин.

– Правда, что ли? – съязвил Леон. – Может, у тебя есть более действенный совет? Предполагаю, что предыдущий нам больше не поможет.

– Как насчёт отвлекающего манёвра? – изогнул бровь Гастион и указал на парящий в воздухе энергетический шар.

Стоило попробовать. Вытянув вверх руку, Леон играючи повёл пальцами, натягивая незримые нити энергии, и резко сжал кулак. Зелёный фонарь взорвался яркой вспышкой, опаляя стены пещеры горячим воздухом. Привыкшие к постоянной тьме пауки заверещали и задёргались. Леону показалось, что от их визга лопнут перепонки. Звук был настолько резким и высоким, что сдавливал виски и заставлял сознание покрываться пятнами грядущего обморока.

Но вспышка света не могла сиять долго. Всколыхнув каменную крошку, Леон побежал к развилке. Какой он выберет путь, уже было не столь важно, главное, что он сможет избавиться от преследования этих тварей. Метающиеся пауки один за другим вставали у него на пути. Благо, Леон видел лучше, чем они. Ловко перекрутив рукоять меча, странник отбился от атаки и, нырнув под лапой арахгины, вбежал в ближайший туннель.

Передвигаться бегом по узкому коридору было опасно, но Леон не осмелился сбавить темп. Он всё ещё слышал, как пауки норовят скопом протиснуться в лаз между камней. Холод обхватил колючей проволокой разгорячённые лёгкие, и в приступе кашля у Леона выступили слёзы. Дышать становилось сложнее. В закупорившем слух вакууме он почти не различал никаких звуков, кроме собственного сердца, которое начинало биться всё быстрее и быстрее. Леон никогда не боялся замкнутых пространств, но сейчас казалось, что они сомкнулись вокруг него решёткой, лишая шанса на освобождение. Полумрак туннеля стал расплываться. Стены то расширялись, то сужались в странных изгибах, что приводило Леона в ужас. Он не мог сообразить, какой стороны ему держаться, потому то и дело врезался в острые углы, отбивая бёдра и плечи.

– Леон, остановись! – закричал Гастион.

Но юношу сковал такой первобытный страх, что он не мог уже затормозить. Ему всё ещё чудились скрежет когтей, ворошащий каменные насыпи, и клацанье челюстей, царапающее спину смрадным дыханием.

Попавший под ботинок неустойчивый камень опрокинул Леона. Юноша попытался уцепиться за выступы стен, но измазанные в паучьей крови перчатки соскользнули. Но ни тупая боль в ушибленных коленях, ни пропитанная потом одежда, облепившая тело, не остановили.

– Остановись! – отчаяннее повторил Гастион, срывая голос. – Там обрыв!

Леона ударило обухом по голове. На мгновение сознание прояснилось, и он попытался затормозить, но оказалось поздно – он сорвался. Его кубарем бросило вниз по скату. В наступившей панике Леон даже не мог закричать. Каждый новый оборот вышибал воздух из лёгких. Странник чувствовал, как разрывается кожа, как разливается по телу адская боль, как ломаются кости, повстречав на пути острия скал, но мог лишь закрывать голову руками.

Удар о дно выбил весь дух. Леон распластался по земле и сдавленно застонал. Мучения оказались столь нестерпимыми, что в эту минуту смерть показалась предпочтительнее жизни. Заволочённым дымкой взглядом он смотрел, как ткань одежд окрашивается алым. Леон попытался пошевелиться, но тело пробило волной боли, заставившей глотать слёзы в надрывном крике. Он ощущал себя живой марионеткой, которой обрезали нитки, но не вытащили штыри.

Жар пожирал изнутри, заставляя сознание тонуть в мрачных ведениях скорой кончины. Это загоняло его в пучины отчаяния. Он не спасёт Рэйдена и не спасётся сам, останется безызвестным трупом, похороненным в глубоких пещерах.

– Эй, не теряй сознание! – Гастион похлопал странника по щекам.

Но Леон едва ли мог различить его голос за дребезжанием в голове. Его плотно окутала тьма. И он перестал ощущать себя живым.

1. 6 футов – 182,8 см