Глава 2. Последний завтрак в старом году.

Там царь Кощей над златом чахнет...

А. С. Пушкин

***

Маленькая уютная хижина, стоявшая на окраине холодной деревушки уже долгие-долгие годы, выглядела совсем просто, ухоженно и с виду отнюдь не напоминала жилище известной на всю округу ведьмы. На расписных ставнях и деревянной треугольной крыше, под окнами и у порога, как и во всяком северном доме, затейливым узором вилась рунная вязь, безмолвно шептавшая каждому, кто её видел: "укреплять", "согревать", "оберегать". И в канун Нового месяца на дубовой дощатой двери уже несколько дней красовались непривычной взгляду зеленью свежие венки из омелы, полыни и мха, а низкий частокол был увешан лакричными конфетами, пряниками и сладкими пирогами для детей и случайных прохожих.

Наверное, только просторное крыльцо выглядело чуть диковиннее и необычнее, чем везде, всем своим видом выбиваясь из общей праздничной атмосферы: целые сотни пучков самых редких трав и грибов, ягод и специй неизменно покачивались на ветру рядом с дюжинами сплетённых вручную кукол-оберегов. На дверях не было замков, открытая калитка всегда дружелюбно поскрипывала, зазывая гостей, но в тёплую крохотную хижину приходили редко, да и то только дети и незадачливые женихи: мало кто ещё решался беспокоить своенравную ведьму. Кто-то боялся её могущества и переменчивого характера; кто-то помнил, как прошлым летом она, не моргнув глазом, в одну секунду сожгла телегу приезжего торговца, сдуру попытавшегося украсть у неё набитый золотом кошель. Молодые девушки изо дня в день завидовали тому, как под окнами Эстель крутились самые знатные принцы и лорды, добрая половина которых приезжала из-за горных хребтов и широких морей в надежде очаровать знаменитую Хранительницу очага с Северных пустошей. Да и мужья, и даже старики, жившие со своими семьями в холодной деревушке долгие годы, до сих пор иногда украдкой провожали ведьму взглядом, бесцеремонно пялясь на изгибы узких обнажённых плеч и белоснежную кожу ключиц у самой груди.

Настроение Эстель всегда менялось так же быстро, как загоралось и гасло мятежное пламя свечи: одному жениху она мягко отказывала, извиняясь и даря что-нибудь в подарок; следующего же внезапно могла выгнать метлой взашей, позволив развеселившемуся Кирту преследовать бедолагу до самого конца деревушки. Как легко приятное тепло становилось обжигающим жаром, так просто и неожиданно милая ведьмочка превращалась в яростную рыжую бестию, но, независимо от её расположения духа, из года в год всякий юноша получал единственный ответ: "Нет". До тех пор, пока два месяца тому назад, к удивлению всей деревни, на вечерних танцах она не сказала "да" пригласившему её молодому охотнику Фидо.

Он был красив, умён и вежлив, пусть и беден, будто церковная мышь, а его ненавязчивые ухаживания казались безукоризненными даже такой придире, как Эстель. С первого дня охотник стал пытаться подружиться с Киртом, внезапно разозлившимся на ведьму, как никогда, и для Хранительницы этот жест значил больше ухаживаний всех лордов и принцев вместе взятых. Даже сейчас, поднимаясь на крыльцо с девушкой на руках, Фидо старался нести её как можно аккуратнее, при этом поддерживая милую беседу. Стоило ли говорить о том, что любовь захлестнула горячее сердце Эстель в мгновение ока, словно стена бушующего огня?

Она проворно спрыгнула на крыльцо, доски которого даже не скрипнули под лёгкими шагами, и первой отворила дверь, приглашая гостя войти.

— И где тебя черти носят, ведьма? С тобой хоть всё в порядке? — тут же раздался чуть обеспокоенный голос ворона, гревшегося на жёрдочке в клетке у жарко растопленной печи, но стоило ему обернуться и увидеть Фидо, как он тут же захлопал крыльями и закаркал: — Ох, опять ты! А ну пошёл вон, подлец! Клюва моего рядом с тобой не будет! Чтоб тебя в Северные пустоши без огня утащило, гад прямоходящий, чтоб тебя зайцы в лесу загрызли!..

— Так, а ну цыц! — мигом пригрозила ему Эстель и потянулась за метлой, стоявшей в углу. — Снова будешь пытаться его поцарапать — и точно отправишься прямиком в суп. Сегодня завтракаем вместе, ты понял? А клюв держи на замке!

Кирт, поёжившись, всё-таки перестал наматывать круги над вошедшими и обиженно забился в самый тёмный угол, усевшись на огромный сундук из красного дерева, занимавший добрую четверть всей хижины. Он был обвит десятками стальных цепей, скреплённых хитроумным замком, и стоило хоть кому-нибудь сделать шаг в его сторону, как ворон сразу же начинал шипеть, переступая по прочным доскам, пестрившим ведьмовскими рунами.

— Я с ним за один стол не сяду, — только и буркнул Кирт, совсем нахохлившись, и угрожающе сверкнул когтями. Заметив это, Фидо быстро сделал шаг назад и выставил руки перед собой, прекрасно помня, как долго заживали оставленные заколдованной птицей царапины.

— Жалко тебе, что ли? Хотя бы разок перед началом нового года вместе позавтракаем. Не будь таким ворчуном! — Эстель нахмурилась, но всё же оставила метлу в покое.

— Никогда я вас, северян, не понимал... Почему завтрак, а не ужин? — угрюмо спросил Кирт, но из своего тёмного уголка так и не вышел. — И вообще, не хочу есть! Не хочу — и всё!

— Ты же знаешь, с нашими гуляниями ужинать зачастую просто некогда, — вдруг подал голос Фидо, притворившись, что не слышал сказанных ранее грубостей, и постарался звучать как можно дружелюбнее. Эстель ободряюще улыбнулась ему, незаметно подмигнула и подошла к столу, с нескрываемой заботой предлагая гостю сесть на пустую лавку. Он сразу опустился рядом, расстегнул расшитый тулуп и, не сводя глаз с ворона, предложил: — Может, всё-таки поешь с нами? Я не кусаюсь.

— Зато я могу! — не выдержав, Кирт снова закаркал и с силой ударил лапой по сундуку. — Крыло даю на отсечение: тебе только и нужно, что моё золото! Да не отдам, хитрец: моё! Всё моё, всё до последней монетки!

Эстель не удержалась и украдкой закатила глаза, в который раз услышав, как горе-разбойник завёл свою старую шарманку. Поднявшись, она подошла к печи и, открыв заслонку, вдруг достала оттуда горячие пышные пироги с мясом: все в округе знали, что даже оставь ведьма еду на жарком огне на всю ночь, та никогда бы не подгорела, но была бы пропечена в самый раз.

— Опять ты за своё, — слабо вздохнула она и, отломив большой кусок, бросила его Кирту. Тот проворно ухватил ломоть на лету и мигом проглотил, даже не жуя. Чёрные глаза бусинки вдруг заблестели, и в них отчётливо читался зверский голод. — Вечно глупой птице кажется, что все вокруг хотят отобрать у неё несчастное богатство... Вот скажи, Кирт, есть ли на белом свете хотя бы одна вещь, которая была бы тебе дороже золота?

— Нет! — с удивительной твёрдостью гаркнул ворон и наклонил голову набок, будто требуя ещё один кусочек. — Здесь вся моя жизнь, все мечты: и огромный замок на тысячу душ, и диковинные сады, и верная прислуга, и лучшие сладости и вина... А если какой-нибудь вор украдёт моё добро, зря я, что ли, столько месяцев проклятым мотался у тебя на побегушках? Расколдовывай давай, с меня хватит!

— Вредный ты какой-то... Не хочу, — Эстель рассмеялась, бросила ему ещё один ломоть и поставила остальные пироги на стол перед женихом. Фидо уже успел снять перчатки и шапку и сидел, чуть прикрывая губы ладонью, чтобы не выдать блуждавшей на них предательской улыбки.

— Нечего надо мной насмехаться, слышите?! — ворон всё-таки заметил их веселье и надулся ещё больше, громко цокнув клювом. — Значит так, Эстель, если ты выйдешь за этого мерзавца, я заберу золото в тот же день, и лапы моей в твоём доме не будет! Вот найду себе ведьму посговорчивее!..

— Не найдёшь! — она хмыкнула и достала из доверху забитого снедью шкафа бутыль с красным вином, не обращая никакого внимания на разобиженную птицу. Фидо уже порядком расслабился, заметив, что Кирт не собирался нападать на него в присутствии ведьмы, и спросил с удивительной невозмутимостью, приступая к еде:

— Ну скажи на милость, почему это я мерзавец? Разве я хоть раз тебя чем-то обидел?

— А вот не нравишься ты мне — и всё! Так и крутишься, так и вертишься вокруг, подлизываешься вовсю... Тьфу на тебя, смотреть противно: знаем мы таких! И ладно бы только это, но ты ведь ещё и перепёлок отстреливаешь — чтоб они тебе все волосы повыдирали, проныра!..

— Я уже тысячу раз говорила, что они не заколдованные, Кирт. Самые обычные птицы.

Эстель покачала головой и отбросила пышную копну волос за спину, изящным движением кисти собирая их в огромный, будто лисий, хвост на затылке. Он колыхался при каждом её движении, вившимися волнами спадал на пояс, и теперь, сверкая глазами в полумраке хижины, ведьма действительно всем своим видом напоминала хитрого рыжего зверька из дремучих лесов.

— Ну а вдруг? Вдруг хотя бы одна окажется проклятой? — не сдавался Кирт. — Но даже если так, как быть, если этот подлец в какой-то день подстрелит и меня?! Не буду я с ним за одним столом сидеть, да и вообще в одном доме находиться! Чтоб его Южное солнце дотла спалило, чтоб он твоим пирогом подавился!..

Холодный раздосадованный взгляд Фидо пересёкся с немигающими глазами ворона — и последний вдруг вспорхнул на подоконник, лапой толкнул прикрытую деревянную раму и вылетел вон.

— Милая птичка, что сказать, — только и выдохнул охотник, глядя ему вслед.

— За это он от меня ещё получит, — пообещала Эстель, и налив Фидо вина, начала кружиться по комнате, рассматривая имевшиеся в хижине специи. — Итак, милый, что тебе приготовить? Может быть, запечь картофель с мясом? Или лучше похлёбку из баранины? А как насчёт того, чтобы Кирт слетал на Южную границу и купил что-нибудь из фруктов?..

— Я не голоден, — на удивление мягко отказался он, потирая переносицу, — хотя фрукты — это чудесно... Ах да, какие у тебя планы на вечер, Эстель?

— Ничего интересного, — она вдруг без всякого стеснения села ему на колено и игриво провела пальцем по его шее, отчего Фидо чуть не подавился глотком вина и отвёл взгляд. — Рунное кольцо ещё на прошлое неделе нарисовала, площадь утром вычистила, платье сшила давным-давно... Осталось только проводить старый год и открыть ярмарку, а после этого я свободна на всю ночь. Так куда ты думал меня пригласить?

— Может быть, ты бы хотела...

Фидо не договорил: дверь распахнулась, и в хижину вдруг заглянула чья-то знакомая растрёпанная голова без шапки, часто моргавшая большими сверкающими глазёнками.

— Эстель, помоги пожалуйста, иначе мне конец! — на одном дыхании выпалил запыхавшийся мальчишка, утром так бойко задиравший ворона, и Эстель, вздохнув, соскользнула с колен Фидо. Мягко улыбнувшись, Хранительница пожала плечами, будто говоря: "Прости, но что поделать: такие вот наши ведьмовские дела", — и выбежала за порог, прикрыв за собой дверь.

— Ну, голова бедовая, что случилось? — с нежностью спросила она и лёгким движением руки поправила его наспех застёгнутый полушубок.

— Матушка утром к торговцам поехала, — ну, кабанчика купить, чтобы нашего не резать, а то молодой ещё, — сбивчиво начал он, потупившись и переминаясь с ноги на ногу, — а мне строго-настрого сказала пирог в печь поставить сразу, как проснусь...

Хранительница рассмеялась, уже догадавшись, что произошло, но решила не перебивать.

— Я честно-честно домой собирался после площади, но Олус вдруг притащил такую огромную крысу из погреба!.. — глаза мальчишки заблестели ещё ярче, и почувствовав, что рассказ мог затянуться до вечера, Эстель всё-таки вздохнула, коснулась маленького кармашка сумки и достала из него клочок бумаги. Чуть прикусив кончик языка, она старательно выжгла пальцем на его поверхности шестигранную звёздочку с завитками по краям и протянула получившийся узор разинувшему рот от удивления сорванцу.

— Берёшь пирог, ставишь прямо на бумажку — и быстро-быстро дуешь. Тесто поначалу вспыхнет, но не пугайся: не сгорит, — спокойно объясняла она. — Только делай это не дома, а на улице, и держи макушку подальше от огня...

— Вау, ты и такое можешь! — не сдержав восторга, воскликнул мальчик и, выхватив клочок у неё из рук, со всех ног бросился за калитку. Его пухлые щёки и смешные оттопыренные уши пылали румянцем, а щербатая улыбка и растрёпанный вид только добавляли комичности в каждое неуклюжее движение. — Спасибо, Эстель! Знаешь, ты лучшая ведьма в мире!..

Раньше, чем Хранительница успела бы снова рассмеяться ему вдогонку и сказать что-то весёлое, из глубины хижины вдруг послышались нешуточные крики, и дверь рывком распахнулась, чуть не слетев с петель. На крыльцо, спотыкаясь и прикрывая голову руками, выбежал Фидо, а за ним, каркая и ругаясь во всю глотку, стрелой нёсся разъярённый ворон.

— Каков подлец, вы только поглядите! — возмущался Кирт, хлопая крыльями на лету, и неожиданно сделал рывок, без сомнения пытаясь расцарапать охотнику лицо острыми, будто иглы, когтями. — Ты ещё здесь?! А я ведь говорил, говорил тебе к Эстель и близко не подходить!..

— Да отцепись ты от меня, глупая птица! Я ведь не трогал! Просто смотрел! — защищаясь и лихорадочно размахивая руками, отступал Фидо.

— Не трогал он! А я всё, всё видел! — гаркнул ворон ему на ухо и вцепился клювом в отливавшие серебром пепельные локоны. Мальчишка, не успевший отбежать далеко, глядел на эту сцену с открытым ртом и сжимал в руках талисман, кажется, напрочь позабыв про оставшийся дома пирог. Мигом вспомнив, как Эстель сидела на коленях у Фидо, когда он вошёл, сорванец сделал свои нехитрые выводы, захохотал и тут же бросился вниз по улице, снова крича: "Кирт ревнует, представляете? Кирт ревнует!"

— Довольно.

Хранительница не кричала, не пыталась их разнять, стоя в стороне со скрещёнными на груди руками; и всё-таки одно только слово, сказанное тихим, едва слышным голосом, заставило Кирта отпустить её жениха и на мгновение замереть в воздухе, почти не дыша. Ворон вмиг бросился на крышу, подальше от ведьмы, и бочком попытался спрятаться за печную трубу, заметив чистой воды ярость в блеске жёлтых, как яркое солнце, кошачьих глаз.

— Прости, Эстель, но я не думаю, что мы с ним когда-нибудь поладим... Увидимся вечером на ярмарке, хорошо? — переведя дух, выпалил Фидо и, не оглядываясь, быстрым шагом вышел за калитку, чуть не срываясь на бег. Ворон вмиг задрал клюв при виде такого жалкого зрелища, выставил грудь колесом и в душе явно стал торжествовать своей маленькой победе; но стоило только охотнику скрыться с поля зрения, как Хранительница рывком повернулась к зачинщику драки и вскинула голову, не спуская с него пристального взгляда.

— Ты совсем страх потерял? Думаешь, после такого я всё ещё позволю тебе оставаться в моём доме?! — с кончиков горячих пальцев на землю сорвалось несколько маленьких шипящих искр, когда она впервые повысила голос и зло прищурилась. — Пошёл вон, Кирт: этого я терпеть не стану!

К полному удивлению рассерженной ведьмы, заносчивый ворон ни капельки не испугался гнева, сквозившем в каждом её слове, и, вспорхнув с крыши, с напыщенным видом опустился Хранительнице на плечо.

— Ну ты и глупая, Эстель... Вроде бы и ведьма, а глупая, — уже куда более мирно буркнул он и потёрся головой о её тёплую щёку. — Я ведь прав-таки был, и говорил, говорил же, что так и случится... Но-но, а ну не перебивай: просто послушай! Только ты за порог — а он уже ручонки к моему добру тянет, а глазёнки, глазёнки-то так и сверкают!..

— Тебе всегда кажется, что все хотят отобрать твоё золото! — не выдержала она. — Стоит хоть кому-то к сундуку твоему шаг сделать — и ты уже рвёшь себе глотку, как последний дурак!

— Может и так, зато теперь я точно уверен, — не растерялся Кирт и, наклонившись к её уху, шепнул: — Он ведь в мою клетку сразу полез, проныра эдакий... Ключик от сундука искать, не иначе. А я как знал: заметил, что ты вышла, и решил понаблюдать потихоньку через окно, просто на всякий случай...

— Быть такого не может! Ты наверняка придумываешь!

— Ну уж врать я бы точно не стал! — Кирт нахохлился при виде недоверия, мелькнувшего в глазах ведьмы, и всё-таки в его ответном взгляде явственно читалась заботливая теплота. — Тебе что, совсем всё это странным не кажется? Отвлекись от смазливой мордашки и подумай сама, Эстель! Твой Фидо ведь с первого, с первого же дня ко мне лип с этой своей натянутой улыбочкой, всё к сундуку приглядывался, всё так и норовил к тебе в хижину сунуться под малейшим предлогом! Он-то беден, как крыса несчастная, о чём каждая душа в деревушке знает, а ты ему и сладости, и вино, и гору золота под боком... Помнишь всех тех дураков, которые к тебе свататься бегали, помнишь ведь? Так скажи: разве был среди них хоть один, кто делал это не ради какой-то выгоды?

Слова ворона прозвучали на удивление убедительно, и Эстель в нерешительности замерла, перебирая пальцами края почти невесомой ткани платья. Её глаза потемнели, блеск угас, а губы сжались в тонкую линию, из-за чего обычные приветливость и игривость вмиг куда-то испарились, уступив место чистой ярости.

— Говоришь, не любит? — наконец переспросила она, и от мрачного тона, которым Эстель это сказала, даже наглому ворону стало не по себе. — Значит, проверим... Но клянусь пламенем, Кирт: если сейчас ты зря заставил меня сомневаться, я завтра же превращу тебя в червяка, поджарю на костре и лично сброшу в Льдистое море на съедение рыбам.

— Так, стоять. Как проверить? Ты что вообще собираешься делать, Эстель? — в хриплом голосе ворона впервые отчётливо послышалась настолько серьёзная опаска, и разбойничье сердце мигом встрепенулось от предательских уколов паники.

— Сейчас я собираюсь переодеться, — с неожиданной улыбкой ответила ведьма, и её глаза вдруг снова вспыхнули каким-то дьявольским огоньком, — а потом — открыть ярмарку... Что-то не так, Кирт? Тебе не о чем переживать, если ты не лжёшь.

Не дождавшись ответа от внезапно замолкнувшего ворона, Эстель крутнулась на месте так же резко, как всегда, и с самым невозмутимым видом, на который только была способна, она направилась обратно в хижину, напевая что-то весёлое себе под нос.