Посвящается Альберте Флэтчер и Лексе Майковской, каким-то волшебством мотивировавших мою вечно занятую задницу найти время для того, чтобы написать милую зимнюю сказку.

Глава 1. Хранительница-ведьма, охотник и угрюмый ворон

Под кучей денег может быть погребена человеческая душа.

Натаниэль Готорн

***

Она невпопад поддержала беседу

Поймав его долгий взгляд.

И первый танец молча поведал,

Что нет им пути назад.

М. Нижегородов "Если"

***

Далеко-далеко, за дремучими лесами и штормовыми морями, в тени голубых елей и высоких сосен стояла крохотная деревушка, называвшаяся совсем просто — Викулюс Фригидус (1). Каждый год, стоило только древесным ветвям сбросить первые пёстрые листья, как озорная прелестница-зима уже начинала кружиться в вальсе метели, засыпая крыши домиков и сараев пушистыми хлопьями снега. Она никогда не хотела убегать прочь, в Северные пустоши, но старалась задержаться среди людей чуть подольше. И чем ближе был конец Холодной поры, — первое число Нового месяца, — тем сильнее и страшнее становились лютые морозы.

Стоило бы рекам и озёрам промёрзнуть до дна, кострам потухнуть, а овцам и коровам погибнуть в лихом танце вьюги — и от деревушки не осталось бы и следа. Она вмёрзла бы в толщу синего льда, покрылась бы хрустальным инеем и даже в разгар летнего Солнечного месяца сохранила бы сугробы в тени полуразрушенных домов. Правда, излюбленное местечко зимы всегда оставалось уютным и тёплым, весёлым и дружелюбным благодаря особому волшебству, лившемуся из сердца озорной Хранительницы очага — местной ведьмы.

Каждое утро она, позабыв про валенки и шубы, босиком ступала по тонкому снежному ковру, успевшему выстелить дорогу к старой хижине за долгую ночь. Её поступь была неслышной, подол лёгкого полупрозрачного платья развевался на ветру, амулеты на шее покачивались в такт каждому шагу, а огненные волосы струились по изгибам лопаток до поясницы. Всякое движение, всякий жест казались простыми, игривыми, но в то же время величественными, спокойными и полными мистической потусторонней грации — такими же переменчивыми, как и ветреное настроение самой ведьмы.

Стоило только Хранительнице появиться на площади — и люди, дерзнувшие выйти на улицу ранним морозным утром, торопились скрыться в тёплых домиках и избушках, не желая мешать ежедневному ритуалу и попадаться под горячую руку. Она же, не замечая никого вокруг, привычно тянулась к сумке с травами на бедре и, прошептав какие-то слова, начинала таинственный обряд.

В кошачьих зрачках жёлтых глаз ведьмы сразу вспыхивал весёлый огонёк, пухлые губы изгибались в улыбке, а голос вдруг начинал выводить песню на давно позабытом людьми языке Древних. Он взлетал над деревушкой в синеву рассветного полумрака неба, нежным задорным напевом разбивал вдребезги мёртвую тишину утра и будил каждого из сонных селян. С пальцев срывались искры, на снег летели зёрна красного перца — и Хранительница вдруг пускалась в пляс, громко смеясь. Дети, заслышав это, тут же выбегали во двор, крича и гогоча, оставив дома шапки и рукавицы, и бросались в хоровод, а их матери лишь хмурили брови и бормотали себе под нос: "Не к добру всё-таки с ведьмами водиться, ой не к добру..."

Сосульки, свисавшие с крыш, вдруг начинали отбивать звонкую капель, лёд быстро таял, и разбросанные кругом зёрна разом вспыхивали жгучим огнём, уничтожавшим снег в мгновение ока. А весёлый хоровод всё продолжался на потеху детям, до тех пор, пока в небе не появлялся огромный чёрный ворон. Намотав несколько кругов в облаках, украдкой любуясь плавными движениями ведьмы, он изо дня в день неожиданно тяжело вздыхал и, махнув широким крылом, громогласно каркал: "Эстель, домой!" Она мигом останавливалась под возмущённый визг малышни, подбирала подол платья, вытягивала руку, позволяя птице сесть на плечо, и на пылавших румянцем щеках появлялись красивые ямочки от лукавой улыбки.

Но в этот раз что-то пошло по-другому, и, почему-то не услышав знакомого зычного голоса в положенный час, Эстель сама замолкла и подняла голову, взглядом разыскивая друга среди бескрайних воздушных просторов.

— Кирт сегодня не прилетит? — заметив обеспокоенность на лице Хранительницы, вдруг подала голос одна из старших девочек и остановилась, протирая заспанные глаза кулаком. — Спит ещё, что ли?..

— А я думаю, он обиделся и ревнует! Кирт тебя ревнует! — вмешался самый бойкий из мальчишек, дразня ведьму весёлыми выкриками, и даже не попытался поправить съехавшую набок меховую шапку. — Ревнует, потому что ты выходишь за Фидо!

Эстель в шутку пригрозила ему пальцем и легонько стукнула по плечу, согревая теплом своих чар, чтобы мальчик не простудился.

— Не знаю, где его черти носят, — наконец честно ответила она и элегантным движением кисти заправила переднюю прядь морковно-рыжих волос за ухо. — Должно быть, опять ночью заснул на дереве и свалился головой в сугроб... Ну что, будем искать глупого ворона? Или, может, оставим его там ненадолго?

Дети снова захихикали, как вдруг из-за крыши ближайшего дома стрелой вылетела чёрная тень и опустилась Эстель на плечо.

— Что за чушь, — с явным возмущением гаркнул Кирт и, захлопав крыльями, совсем легонько ущипнул ведьму за рукав платья. — Я просто опоздал: летал в Южную долину на всю ночь.

— И что ты там забыл? — она хитро прищурилась, уже заметив привязанную к тонкой лапке ткань, и требовательно вытянула ладонь. Ворон только вздохнул, клювом ослабил обрывок бечёвки и позволил небольшому мешочку соскользнуть в горячие цепкие пальцы.

Эстель сразу заглянула внутрь и, бережно достав подарок, с гордостью продемонстрировала его всем притихшим детям вокруг. Это был редкой красоты цветок с девятью жёлтыми нежными лепестками, собранными в аккуратную узкую чашечку, — бессмертный Львиный хвост. Все знали, что он рос только в диких лесах Южных долин, где солнце светило ярче всего, а зелень бушевала круглый год среди горьких туманов и сетей тропических дождей. Стоило бы незнающему человеку сжать растение в руке слишком сильно, как оно трухой рассыпалось бы на ветру, превратилось бы в крохотные былинки, плясавшие в лучах солнца от рассвета до заката. И этот цветок считался самым редким на всём Севере, ведь для того, чтобы просто его найти, путникам приходилось прилагать невероятные усилия и даже рисковать жизнью, пробираясь в долину через горные хребты и блуждая среди лиан и густых зарослей бамбука.

— Завтра первое число Нового месяца. Это подарок к началу года, — пояснил ворон под пристальными взглядами десятка удивлённых глаз. — Даже не спрашивай, чего мне стоило его достать... Довольна, ведьма?

— Благодарю. Обязательно вплету его в волосы на свадьбу, — дразняще ответила она и, прошептав над цветком заклинание укрепления, уже без всякой опаски сложила в сумку. — Говорят, несмотря на хрупкость, они могут жить годами после того, как их сорвали... Вот и проверим!

— Ну конечно, на свадьбу... Не нравится мне этот Фидо, — Кирт обиженно нахохлился при одном только упоминании первого красавца холодной деревушки. — Впрочем, дело твоё: решай, как знаешь...

— Говорю же, он ревнует, ревнует! — снова закричал наглый мальчишка, скорчив ему рожицу, и в мгновение ока бросился к себе в дом. Ворон успел только расправить крылья и закаркать вдогонку: "Глаза выклюю, паршивец!", но ребёнка и след простыл. И заметив, что ворчливый Кирт, как всегда, вот-вот был готов разозлиться, вся малышня тоже начала разбегаться кто куда: про обидчивый характер диковинной птицы они знали не понаслышке.

— Твой ворон прав, ведьма, — вдруг холодно бросила Эстель проходившая мимо женщина и направилась к оттаявшему колодцу с двумя пустыми вёдрами в руках, — бедняк Фидо — ужасный выбор. Мой сын был бы тебе куда лучшей парой, если бы ты его не отвергла...

Кирт глухо фыркнул, не сказав ни слова, а Эстель тут же вскинула бровь и ответила с хитрым прищуром:

— Ох, ваш сын? Неужели Иво, который признавался мне в любви два месяца тому назад? Или, может быть, Неро, неделями преследовавший меня на каждом шагу? Ах да, кажется, я вспомнила, о ком вы! Окинус, сватавший меня прошлой неделей Дождя, верно? Боюсь, даже мой ворон был бы мне лучшей парой, чем он...

Женщина скривилась и поджала губы, а Кирт, услышав последнюю фразу, только напыжился с нескрываемой гордостью. "Конечно я лучший!" — так и читалось в ясном блеске его угольных глаз-бусинок, выглядевших точь-в-точь как спелые волчьи ягоды.

— Хватит дерзить: я прекрасно знаю, насколько у вашего отродья чудесная память. Жаль только, что хороших людей вы замечать не умеете... — наконец процедила женщина в ответ, но договорить не успела.

— Тогда вы прекрасно знаете и то, что ведьмам не стоит переходить дорогу, — парировала Эстель с удивительным бесстрастием, хотя в жёлтых, как янтарь, глазах уже взметнулись первые искры раздражения, разгораясь всё ярче и сильнее с каждой секундой. — Ступайте прочь, смертная, иначе кто знает: вдруг ненавистное отродье, спасающее жизни всякого из людей в этой деревне, ненароком забудет сделать оберег для вашего дома.

Не дожидаясь ответа, она повернулась спиной к собеседнице настолько резко, что подол платья на мгновение взметнулся за ней и медленно опустился на влажную, ещё не до конца согревшуюся после ритуала землю. Почувствовав злость Хранительницы, ставшую почти ощутимой, Кирт притих и сидел молча до тех самых пор, пока Эстель не вышла за пределы стремительно теплевшей деревушки, к опушке густого, вечно окутанного пеленой морозов леса.

— Знаешь, а я ведь могу стащить все её травы, которые сушатся в доме. Или, может, лучше стереть пару утепляющих рун с камина? — в конце концов заговорщицки предложил ворон и потёрся головой о щёку ведьмы, будто подбадривая подругу.

— Будешь им вредить — общипаю и пущу на суп, — уже спокойнее пообещала Эстель и легонько щёлкнула его ногтем по клюву. Кирт тут же напустил на себя самый невинный вид, будто спрашивая: "Кто вредит? Я?", и начал беззаботно приглаживать чёрные пёрышки, отливавшие синевой в искрах голубого утреннего света. — Ладно, подлиза, пока я чищу дорожки, рассказывай давай, чего хочешь.

— С чего ты взяла, будто я чего-то хочу? — помедлив, ворон размял уставшие за ночь перелётов крылья и вспорхнул на ближайший сук над обледеневшей дорогой. Эстель тут же засмеялась и начала доставать новые травы из сумки, выкладывая из них особые узоры на снегу под ногами.

— Во-первых, подарков от тебя обычно не дождёшься, а во-вторых, ты подозрительно милый сегодня. Даже не щиплешься... Значит, точно чего-то хочешь!

Притихнув на несколько секунд, Кирт вдруг понял, что его раскусили, и мигом сдался.

— Ну сделай меня опять человеком, Эстель. Пожа-а-алуйста! Ты ведь можешь, я точно знаю!

Она зашлась лёгким смехом, в который раз услышав эту просьбу, и даже на минуту отвлеклась от работы, вскинув на него полный насмешки взгляд.

— А вот нечего было воровать у колдунов, горе-разбойник. Сам виноват, что тебя прокляли, сам и выпутывайся!

— Да кто же знал, что то были колдуны, — начал оправдываться Кирт и торопливо потупился, разглядывая острые металлические коготки на двух лапках. — Кони как кони, телега как телега, два бородатых старичка... А мне золото ой как нужно было, Эстель, просто ой как нужно! Ты только представь: огромный замок где-нибудь на Восточных утёсах, толпы прислуги, роскошные розовые сады, скачки каждую неделю... И самое обидное то, что теперь я ведь могу позволить себе всё это и даже больше! Но разве хоть кто-то в здравом уме — чёрт бы побрал тех старикашек! — согласится прислуживать ворону?!

— Мне-то что? Не хочу расколдовывать — и всё! — Она засмеялась в ответ на его возмущённый немигающий взгляд и покачала головой. — Если будешь вести себя так же мило, как сегодня, ещё пару лет, может быть, я и сниму с тебя проклятье... Но сперва надо исправляться: за дело ведь наказание получил, а выводов не сделал!

В ту же секунду Эстель отбежала в сторону, хлопнула в ладоши, и узоры из сушёной разрыв-травы, жгучего перца и кунжута вмиг запылали огнём, поднялись на несколько метров над сугробами и чуть было не опалили ворону крылья. Он едва успел взмыть в небо, как волшебное пламя стеной понеслось вглубь лесной чащи по обмёрзшим тропам, в считанные секунды растапливая снег и лёд, но каким-то чудом огибая деревья, травы и мхи.

— Я же просил предупреждать! — во всё горло завопил Кирт откуда-то сверху под заливистый хохот Эстель. — Я тебе и травы из Южных долин таскаю, и Львиный хвост ищу целыми днями, а ты мало того, что меня не расколдовываешь, так ещё и заживо поджечь пытаешься! Ведьма ты неблагодарная, слышишь?! Ведьма!

Она захихикала в ответ на его крики, совсем как маленькая шкодливая девочка, и обиженный ворон, сыпя ругательствами во все стороны, полетел прочь. Эстель слишком привыкла к скверному характеру Кирта, чтобы хотя бы чуточку расстроиться, поэтому, насвистывая себе под нос какую-то простую песенку, начала обход по выжженным тропам, выискивая тех, кто мог пострадать от волшебного огня. Правда, всё было тихо: люди никогда не ходили в лес до завершения ежедневного ритуала, а с появлением ручной птицы ведьме даже удалось предупредить мирных животных об обрядах по утрам.

Верхушки деревьев шумели от холодного ветра, когда Хранительница свернула на последнюю тропинку, которая вела обратно к деревушке; в воздухе до сих пор чувствовался знакомый запах жжёной земли. Бесшумно ступая по лужам, тенью скользя между многолетних стволов, Эстель то и дело останавливалась и выводила новые огненные узоры тут и там; бросала зёрна пшеницы в оттаявшую почву, заставляла их прорасти и стать кормом для оленей и зайчат. Иногда ей на пути встречались колдовские травы, ради которых люди и селились вблизи Северных пустошей, и ведьма вмиг наклонялась, срывала и клала в сумку охапки невероятно дорогих ледяных цветов и горсти сладких мороз-ягод.

— Прекрасная леди уже закончила свои утренние дела? — приятный голос, вдруг раздавшийся из-за спины Эстель, стал для неё полной неожиданностью, согревшей душу куда сильнее волшебства, огненными ручейками струившегося по венам.

— Кажется, да, — обернувшись, она встретилась взглядом с бескрайними, голубыми и льдистыми, словно весь Север, глазами Фидо и сразу улыбнулась, почувствовав, как сердце на мгновение замерло в груди, а после застучало, расправило крылья и беззвучно запело счастливой птичкой, колотясь между рёбер всё чаще, всё быстрее. В конце концов Эстель опомнилась, подбежала ближе и игриво положила руки юноше на плечи, по привычке разглядывая мягкие и нежные черты лица, от которых были без ума все девушки холодной деревушки. — Итак, что же здесь забыл отважный охотник в такой час? Рановато для поисков дичи!

Его короткие пепельные волосы совсем немного выбивались из-под шапки, бледная кожа казалась ещё белее на фоне заснеженных могучих елей, чем обычно, а на щеках, обветренных во время частых прогулок по чаще, играл зажжённый морозами румянец. Тонко очерченные губы изогнулись в улыбке, когда Фидо прижал Хранительницу к себе и пошутил:

— Сегодня я охочусь на ведьм. И, кажется, даже поймал одну... Правда, Эстель?

— Скорее, ведьма поймала тебя, — она легонько стянула перчатку с его замёрзших пальцев и сжала их в ладони, согревая теплом чар, — но всё же, что ты здесь делаешь?

— Хотел предложить позавтракать вместе, — Фидо печально качнул головой куда-то в сторону неба, — и да, я всё ещё надеюсь поладить с твоим вороном до свадьбы. Он ведь меня на дух не переносит, этот Кирт... Мне к нему и близко не подобраться.

— Не бери в голову, — Эстель засмеялась при виде искренней досады в глазах жениха, и, уткнувшись в край его тёплого потёртого тулупа, шёпотом добавила: — Он никого, кроме меня, терпеть и не станет. Слишком гордая разбойная душа... Да и здесь Кирт остаётся только потому, что надеется, будто я сниму с него это маленькое проклятие.

— А ты не станешь? — Фидо чуть приподнял бровь, выжидающе глядя на ведьму, как если бы её слова могли иметь какое-то особое значение.

— Нет, — Хранительница хитро прищурилась, словно знала что-то, чего не мог знать никто другой, и это "что-то" было невероятно забавным. — Его проклятие я не сниму никогда!

Он тихо фыркнул и чуть опустил голову, услышав такой ответ. Холодный взгляд на секунду стал задумчивым, даже опасливым, и, заметив это, Эстель тут же звонко рассмеялась. Сделав плавный поворот, словно ведя Фидо в нежном вальсе, она спросила с озорным блеском в кошачьих зрачках:

— Боишься, что заколдую?

С губ охотника сорвался ответный смешок, сильные руки тут же подхватили Хранительницу, прижав к широкой груди, и Фидо покачал головой. Низкий приятный баритон зазвучал донельзя мягко, чуть шутливо, когда он вдруг перевёл тему:

— А не пора ли вам домой, юная ведьма? Я весьма настроен наладить отношения с вашей злобной птичкой до того, как мы начнём жить вместе.

Эстель, хихикая и болтая босыми ногами, только кивнула и позволила Фидо нести её на руках до самого дома. Воздушное платье полупрозрачными волнами струилось через его пальцы и создавало удивительно волшебный контраст с простым меховым тулупом охотника, когда влюблённые, дурачась и переговариваясь, возвращались в деревушку по очищенным от снега широким тропам.

***

(1) Viculus frigidus (лат.) — холодная деревушка.