Пожелтевшие от времени тусклые лампы с трудом освещали настил из металлической сетки, что шёл спиралью вдоль стены гигантской пропасти, уходившей на десятки уровней вниз. Три человека медленно двигались вдоль стены. Худые, как тени, охранники с автоматами и подросток, мальчик ещё совсем, в белой рубахе до колен с пятнами запёкшейся крови на спине и на попе. Никакой одежды, кроме рубахи и грязного мешка на голове, на нём не было. Ослабевшие ноги подрагивали, по ним иногда стекали капельки крови.

Они шли с самого низа, оттуда, откуда обычно не возвращаются. Если встать на краю спирали и заглянуть в пропасть, то видно будет загадочное синее свечение, в котором копошатся люди. Смертники. Неверные. Отбросы общества. Те, кто недостоин нового дома. Отверженные. «Нет места им среди живых, — так говорил Хтон И. — И мёртвые их не примут. Будут гнить заживо те, кто пошёл против Завета!»

Парень знал Завет наизусть. Каждое правило. Он вставал и ложился с Заветом на устах и думал, что сильнее его никто больше не любит Вождя. Родители гордились им. В школе он был лучшим учеником, лучшим доносчиком. На его счету было девять доносов, девять своих друзей и подруг он отправил к отверженным, гнить заживо в радиоактивной воде и сожалеть о том, что пошли против вождя, что глумились над Великим Отцом, над Святыми ликами Его.

Портреты дедушки Хтона были повсюду. Бесконечно Мудрый и Невероятно Добрый Хтон И смотрел на тебя с каждой стены, с каждого учебника. Только на стенах пропасти не было его портретов... Он не хотел видеть, как страдают отверженные. Это было выше его сил, но, в то же время, было необходимо. Важно для общества, чтобы поддержать единство, любовь к Потерянной Родине и стремление к Новому Дому.

Ковчег нёсся сквозь время и пространство, пронзая вселенную своими варп-двигателями, в поисках пригодной для жизни планеты. Слуги Хтона сканировали каждую систему на пути, каждую луну, каждый астероид, но все они были безжизненной пустыней, похожей, как две капли воды, на Покинутую Родину. Так они говорили. И Ковчег следовал дальше, к следующей системе, к следующей галактике. А парень истово учил астрономию, биологию, лингвистику. Он хотел помочь. Представлял себя тем, кто поведёт старика Хтона за руку на Новую Землю...

Это был особенный день, День Постройки Ковчега. Все ученики и преподаватели в свежей одежде, её хранили для этого случая, обрабатывали паром и нафталином. Каждый ученик подготовил речь о том, какой вклад внёс Отец Нации в развитие науки или искусства. Парню досталась астрономия, и он был на седьмом небе от счастья, ведь Хтон И самых больших успехов добился именно в этой науке. Великий Кормчий открыл блуждающие звёзды, синее смещение и немеркнущие созвездия. Один только список его открытий занимал приличных размеров книгу, которую можно было прочитать в Музее Хтона. Парень много раз прочитал её от корки до корки, и не переставал удивляться, насколько велик скромный дедушка Хтон.

После торжественной линейки, когда наступило большое чаепитие в честь Ковчега, ученики и учителя подходили к бидону с кипятком, и добрая тётя Ме наливала полную алюминиевую кружку кипятка, а тётя Ши выдавала целую галету. Парень хорошо запомнил, что ему дали не треснутую галету, и глаза у тёти Ши были такие испуганные, будто она боялась, что он донесёт на неё. Но ей было нечего бояться, парень давно присматривался к тёте Ме, потому что она часто не доливала кипяток до края кружки.

Допив кипяток, парень спрятал галету в карман штанов и пошёл в туалет. Не то, что ему туда хотелось, просто он всегда проверял на перемене, не делает ли там кто-то из учеников чего запретного, что не позволялось Заветом. Кабинки не закрывались, и парню легко было проверить каждую. Кто-то всё время портил видеокамеру в туалете, и он мечтал поймать того, кто это делает.

Он сразу услышал, как один из учеников всхлипывает в дальней кабинке. Парень бросился туда и застал старшеклассника Пу, размазывающим пятернёй слёзы по щекам. Был он высокий, худой, неказистый телом, но красивый лицом, в стареньких очках своей старшей сестры.

— Эй, ты чего? — Парень опешил.

— Папу забрали, — Пу опять всхлипнул.

— За что? — Он сразу всё понял, и впервые неприятный холодок пробежал у него по спине. — Кто донёс?

— Сестра вышла замуж. Мы переносили её кровать в другой бокс, и задели портрет Хтона, — Пу громко высморкался в ладонь и стряхнул в унитаз, туалетной бумаги всё равно не было. — Папа сказал никому не говорить. Но я не мог... — Пу не выдержал, разрыдался, чихнул, и на парня полетели слёзы и сопли.

— Ты и донёс... — Парень вздохнул. — Зачем же на своих... — Ему вдруг стало так тоскливо на душе, он представил себе, как забирают кого-то из его близких, и самому захотелось разреветься.

— Нам же говорили, что нужно обо всём рассказывать старшим по секции, — срываясь на слёзы говорил Пу. — Я... Я... — Губы у него дрожали. — Убью себя...

— Не надо. Иди сюда... — Парень протянул руку и погладил Пу по редким спутавшимся волосам.

Пу вздрогнул, схватил его за руку, и парень подумал, что тот сейчас ударит его, но Пу вдруг прильнул к его руке губами, поцеловал раз, другой, нагнулся, зажмурившись, и парень сам бросился целовать его в губы, в мокрые от слёз щёки. Они целовались долго-долго, до самого звонка на урок. Весь день потом парень был в приподнятом настроении, с силой сжимал бёдра на уроках и думал только о длинных ресницах Пу.

За ужином он всё рассказал отцу и матери, как учили, не утаивая ничего. Ну, разве что, про влажные трусы им не нужно было знать. Его распирали романтические чувства, он живописал в красках, как нежен был с ним мальчик (имя героя он тоже благоразумно утаил), и как счастливы они были те несколько минут в туалетной кабинке...

Отец сразу помрачнел, отодвинул от себя тарелку и долго смотрел на сына, что-то прикидывая в уме. Потом встал, принёс Завет и грохнул тонкой книжицей об стол так, что у парня сразу поджилки затряслись.

— Читай, — мрачно сказал он. — Параграф семь.

Но парень и так знал наизусть, что там написано. Он опустил глаза в пол и процитировал:

— Да не возжелает мужчина, ищущий Новый Дом, мужчину, себе подобного, и да не возжелает женщина подобную себе женщину, ибо предназначение сынов и дочерей моих в том, чтобы плодиться и размножаться... — голос у парня задрожал. — Но пап, это же не то...

— Не называй меня так! Ты мне больше не сын! — Сказал мужчина, как припечатал.

Всю ночь парень проплакал, а наутро за ним пришли. Хтон И милосердный. Дал парню время побыть с родными, поплакать. Все его мечты, все старания пошли прахом, едва стукнула дверь, впуская бледных охранников. Парню бросили застиранную белую рубаху, заставили раздеться. Его одежда пригодится другим, а ему она больше не понадобится. На голову надели плотный мешок, чтобы не видел, куда идти. Он содрогнулся, когда ощутил под ногами решётку, спиралью уходящую вниз, в безвестность и небытие. Силы оставляли его с каждым шагом, и мысли будто улетучивались из головы, пока его медленно вели к реактору. Только бы умереть поскорее, не гнить заживо месяцами!

Работать приходилось голым, по пояс в воде. Долгий путь по лабиринтам системы охлаждения, потом полторы минуты под реактором. Они перетаскивали на себе слитки бора. Нужно было залатать течь. Даже отверженные должны приносить пользу обществу, так решил Мудрый Хозяин душ. В первый же день у парня закружилась, страшно заболела голова, и, если бы не двое покрытых язвами взрослых, что дотащили его до клетки, он бы утонул там, под реактором.

Он заполз в свою рубаху, свернулся калачиком и тихо заскулил. Клетка была набита людьми. Мальчики, девочки, изнемождённые взрослые, все вперемешку. Они лежали на голом полу и стонали. Кто-то уже не мог стонать, просто громко дышал ртом. Туалет был в самом конце клетки, несколько дырок в полу, где постоянно кто-то сидел на корточках. Пробираясь между телами, парень высматривал тех, кого он отправил сюда. Хотел встать на колени и просить прощения. Но он никого не нашёл. Пу тоже не было в клетке, и парень радовался, что хоть его миновало незаслуженное наказание. Он не мог простить родителей, не мог простить себя. Понял, что если бы не такие, как он, то не было бы этого кошмара, но было уже поздно.

Ноги вновь ощутили решётку спирали, хоть и потеряли чувствительность в холодной воде. Он понимал, что лучевую болезнь не остановить, что он теперь не жилец. Но Добрый Хтон позвал его к себе. Чтобы взглянуть на его тело, покрытое язвами, на подтекающую из попы кровь. Пожалеть перед смертью. Простить прегрешения и отправить умирать обратно, в бесконечные коридоры под текущим реактором. Он ничего не видел сквозь надетый на голову мешок. Только свет сменился с жёлтого на белый, да воздух стал свежим, без привкуса озона и железа на языке. Запахло чем-то медицинским. Кто-то сильный рванул на нём рубаху, срывая корочки с заживающих фурункулов. Парень вскрикнул от боли.

— Вы бы ещё дольше его там держали, — сказал мужской голос с акцентом. — У него скоро мясо от костей начнёт отслаиваться. Может, посвежее есть?

— Пока только этот. Подтверждённый случай гомосексуализма, — произнёс женский голос, похожий на голос его матери.

— А второй? Он же не один того.

— Ещё не нашли. Мы работаем над выявлением. Этого подлечим. Лучевая болезнь первой степени тяжести. Можно добиться устойчивой ремиссии.

— Да у него, поди, и стоять не будет уже...

— Будет. С детьми возможны проблемы, но это вам и не надо. Дадим вам гормоны, будете подкалывать, когда потребуется бурная ночь. Ну что, берёте?

— Эй ты, — парня больно ткнули кулаком в бок. — Сможешь выучить новый язык?

— Да, — глухо ответил парень, всхлипывая.

— Не слышу!

Его очень больно ущипнули за плечо, выворачивая кожу, и парень закричал от боли, упал на колени.

— Мне очень больно... Пожалуйста... Я всё сделаю!

— Ещё бы не сделаешь! Тогда я верну тебя сюда, в реактор!

Мужчина наступил ему ботинком на пальцы ноги, парень заревел, запричитал:

— Всё, всё что хотите! Только не бейте меня! Отпустите... — Добавил он совсем тихо и повалился на пол, теряя сознание.