В палатке Ильзар достал из дорожной сумки зелёную футболку и красные шорты. Парень был чуть ниже его ростом, но шире в плечах.

— Дай, примерю, — он взял Макану за плечо, пытаясь повернуть спиной.

— Не твоё, не трожь! — Макана дёрнул плечом, нехотя повернулся.

— Больно надо! — Фыркнул Ильзар. — У меня хозяин лучше. Вот! — Он показал язык, вручил одежду Макане.

— И ничего не лучше, — тот нахмурился, надел только футболку, хозяйские шорты оставил. — Моложе — не значит лучше. Мой это... Чувственный.

— Какой-какой? — Ильзар хихикнул. — Он злой. Сына убил.

— Убил, значит было за что. Меня пусть тоже убьёт, когда стану не нужен.

— И убьёт. Такие грубые никому не нужны.

— Я не умею по-другому, — Макана шмыгнул носом. — Не хочу сопли распускать. За это меня все бросают. Ведутся на красивую рожу, а потом сразу хотят избавиться. Внутри же нет ничего, — он постучал кулаком по голове. — А этот не хочет избавляться. Позаботился обо мне. Погладил...

— Как же нет ничего? — Удивился Ильзар. — Ты же из наших, с севера. Тебя должны были научить, иначе дёшево будет необученного продать. Так только от нужды большой делают. Когда тебя продали?

— Не помню я, — небрежно бросил Макана. — Пошли уже еду добывать. Нечего чесать языком.

По лесу Макана передвигался быстро и тихо, будто чувствовал, куда нужно наступать, чтобы не шуметь. Ильзар хоть и старался ступать беззвучно, всё равно топал, как крупный брадоблюд. Макана даже несколько раз оборачивался и прижимал палец к губам, мол, давай там потише.

Вдалеке что-то промелькнуло между деревьями. Макана вскинул ружьё, мгновенно выстрелил, оглушив Ильзара, и бросился со всех ног к добыче. Зверь, больше всего напоминавший пятнистого оленя с шестью ногами, бился в агонии. Не задумываясь, Макана выстрелил ему в голову, присел на корточки, закрыл зверю большие чёрные глаза с поволокой, погладил его по голове между ушами. Догнавший его Ильзар тяжело дышал сзади.

— Прости нас, Хозяин леса! — Макана встал на колени перед тушей. — Не для забавы берём мы, а для поддержания жизни! — Он сложил ладони вместе, поклонился оленю, надолго замер в поклоне. — Хорошего бекша послали боги. Толстого. Ты сзади толкай, а я за передние ноги потащу.

Они еле дотащили бекша до вертолёта. Ильзар так устал, что сразу упал на спину в цветы, а Макана, хоть и утомился, не показывал вида. Дрожащими от усталости руками он вытащил из походной сумки добротный нож, принялся разделывать тушу подальше от стоянки.

— Эй, учёный, — позвал он. — Собери сухих веток для костра.

Нехотя Ильзар пошёл собирать хворост. Он набрал большую охапку в надежде, что этого хватит, но Макана ещё несколько раз отправлял его за хворостом, постоянно расстраиваясь, что Ильзар набрал недостаточно сухих веток, и будет много дыма. Наконец, Макана достал мешочек с кремнем, разжёг костёр и погрузился в готовку. Ильзар даже удивился, насколько одухотворённым стало у него лицо: Макана вдруг из грубого подростка превратился в увлечённого делом человека.

Из трёх веток они соорудили вертел, и Макана заставил Ильзара всё время поворачивать тушу, а сам регулировал огонь — подбрасывал ветки и шерудил там палкой, распределяя пламя. Когда туша начала источать запах, от которого у Ильзара потекли слюнки, Макана сам взялся её вертеть, а Ильзара отправил за водой и какой-нибудь посудиной для варки. Ещё нужно было набрать три пригоршни лепестков, с чем Ильзар справился быстрее всего.

Наконец, туша была поставлена остывать в сторонке, а вода в походном котелке начала закипать. Уставший Макана, у которого уже не двигались руки, медитировал, сидя перед костром с полузакрытыми глазами. Ильзар привалился в цветы рядом.

— Скажи, учёный, — спросил Макана. — Разве это правильно, быть рабом? Хозяин больше любит тебя из-за того, что ты пресмыкаешься перед ним?

— Я не раб, — Ильзар пожал плечами. — И я не пресмыкаюсь. Любят не за что-то. Не потому, что ты прекрасно вылизываешь пятки или лучше кланяешься, хорошо себя ведёшь. Любят, когда нравишься, когда чувствуют твою любовь, когда ты даришь любимому свои чувства.

— Это когда отдаёшь лучший кусок?

— Это слишком... Приземлённо. Ты ведь любил кого-то?

— Не знаю. Нет. Как это?

— Ты что, шутишь? Любовь — это хорошо! Это когда человек становится для тебя дороже всего на свете, когда ты жизнь готов за него отдать, когда... я не знаю, испытываешь удовольствие от каждой минуты, что с ним рядом, когда не можешь выносить разлуку с ним! Когда не в состоянии отвести от него взгляда. Когда не можешь причинить ему боль, когда готов на всё ради него. Когда хочется его целовать, обнимать, гладить... Ну как ещё сказать?!

— Я понял, — Макана вдруг улыбнулся. — Зови их. Напиток уже готов.

По невесёлому виду мужчин Ильзар сразу догадался, что у них ничего не получилось. Тони пытался ему объяснить, что именно, но Ильзар почти ничего не понял.

— А вот и два выстрела, — Сикорски довольно хмыкнул, поведя носом. — Кто готовил? Ильзар?

Тони перевёл, и Макана утвердительно закивал головой, а Ильзару стало стыдно. Он засуетился, стал разливать напиток по съедобным стаканчикам. Сикорски было сунулся к ароматной туше, но Макана потянул его за руку, усадил на примятое место, отрезал самый аппетитный кусочек и с поклоном вручил его хозяину.

— М-м-м-м-м! — Сикорски откусил немного, показал большой палец. — Тот, кто это готовил, заслуживает памятника! Спроси, где он этому научился?

Но Тони было не до перевода: Макана его тоже наградил шикарным куском, и теперь он предпочитал жевать, а не говорить. Ильзар вручил Сикорски стаканчик и, пользуясь тем, что Тони громко выражает восторги по поводу мяса, зашептал:

— Он не тот, за кого себя выдаёт. Это не я готовил, а он. Берегись!

Сикорски подмигнул, показывая, что понял, а Ильзар сел рядом с Тони, и они принялись обсуждать особенности мяса местных животных. Если верить Ильзару, то выходило, что мясо молодого а'анга вкуснее.

Макана сам ел в сторонке, Ильзар забыл или не захотел принести ему стаканчик. Сикорски взял второй съедобный стаканчик, сел рядом с ним. Парень удивлённо посмотрел на него.

— У тебя отлично получилось, — шёпотом сказал мужчина. — Спасибо! Очень устал?

— Угу, — парень шмыгнул носом, взял стаканчик у него из рук.

— Жалко было зверя, поэтому добил?

— Ага. Он красивый. Привязчивый.

— Как ты? — Сикорски улыбнулся. — Их можно есть, — он кивнул на стаканчик, отхлебнул напиток из заваренных лепестков. — Что это за...

Его чуть не вырвало от горечи, он согнулся пополам, едва не расплескав напиток.

— Забыл предупредить, ха-ха-ха! — Тони увидел, неестественно расхохотался, громко продолжил на языке аборигенов: — Лепестки серепянки содержат лёгкий дурман. Напиток ужасно горький на вкус, его называют любовным эликсиром богов. Есть легенда, что богиня любви заставила бога мудрости пить этот напиток, чтобы доказать свою... преданность? Мудрость?

— Нет, Тони... — Жалобно пискнул Ильзар.

— Да подожди ты! — Прикрикнул на него Тони. — Не помню уже. Короче, он её обманул. Выставил так, будто это состязание. Кто больше напитка выпьет, тот и победил. От него ведёт, как от водки, — Тони помотал головой.

— Ах, вот как! — Сикорски задорно вскинул нос, у него закружилась голова. — Тогда принимаю вызов. Кто проиграет, тащит на себе припасы!

Он вскинул руку со стаканчиком. Тони поднялся на ноги, тоже вытянул руку с напитком.

— Идёт!

— Стойте! — Ильзар встал между ними. — Ты пьёшь со мной! — Сказал он Тони. — А ты — с ним! — Он показал на Макану.

— Почему? — Разом спросили мужчины.

— Потому что любовь побеждает силу! — Сказал Ильзар и сделал большой глоток из стакана.

Усмехнувшись, Макана тоже глотнул напитка и даже не поморщился.

— Э нет, юноша! Так дело не пойдёт!

Сикорски зажал нос рукой, отхлебнул чуть-чуть и сразу постарался проглотить. Горечь проскочила в пищевод, разлилась по желудку, ударила в голову, и мир начал вращаться вокруг него. Макана допил напиток и теперь медленно пережёвывал стаканчик.

Ильзар с Тони повалились в траву и громко целовались.

Звёздочки плясали у Маканы перед глазами, волны умиротворения накатывали на него и так же внезапно отступали. Хозяин был таким близким и желанным. Он упал на колени, схватил его за руки, опрокидывая, сминая стаканчик, уткнулся в ладони лицом и принялся целовать их, а слёзы сами собой катились из глаз, и Макана даже не пытался их остановить. Воспоминания, тёплые и не очень, захлестнули его, он окончательно разрыдался, проваливаясь в пустоту, и только ласковые руки хозяина не дали ему окончательно потерять сознание.