"Иногда взгляда достаточно..."

   Как я встретила Чхве Субина?

  На дворе стоял июль дветысячи двадцать первого года. Это было за год до того, как мой отец неожиданно объявил о своем намерении жениться спустя четырнадцать лет после того, как мать бросила нас. Это было за тридцать три дня до того, как имя Чхве Субина было вызжено в моем сердце сталью, подобно моему проклятию.  Ведь именно таким являлся Чхве Субин. Это было за двадцать один дней до моего шестнадцатого дня рождения. 

  Больше всего на свете папа хотел, чтобы я была счастлива.  Ему не нужно было говорить об этом, чтобы я знала, было достаточно того, что его жизнь целиком и полностью последние шестнадцать лет были связаны лишь со мной. Мой отец — красавец, который не смотря на уже взрослую дочь продолжает получать внимание от женщин и имеет кучу поклонниц, которые осыпают меня комплиментами и фальшивыми улыбками для того, чтобы понравится моему отцу. Он никогда не имел проблем с общением. Поэтому я виню в своей непутевости мать, которая бросила нас, когда я была еще годовалым ребёнком.  Отсутствие хотя бы намека на нее в нашем доме заставили меня считать, что я другая и что общаться с другими я абсолютно не имею права. Глупо, правда? Так кирпич за кирпичком строилась интровертка Ким Минджон. Так появилась я.

  Мой отец за месяц до моего дня рождения купил мне путевку в лагерь на тридцать три дня и я согласилась поехать туда, хотя совершенно этого не хотела, надеясь, что за время моего отсуствия отец сможет провести время с собой, а может быть, и сможет приглядеться к женщинам, которые его окружают. Каждый раз, когда мне приходилось ездить в подобные поездки, в моей школе и в садике, всю жизнь меня последовал один отбитый и клишированный до тошноты сценарий — я всегда была одна. Я хватаю себя за руку и делаю огромное путешествие по себе с годика и до этого времени, и не менялись лишь мои красно-рыжие волосы и мое тотальное одиночество.

  Я не жалуюсь. Мне было все равно. Мне было хорошо и одной, иначе я бы попыталась подыскать себе кого-то за эти шестнадцать лет. Но в моей жизни появился он. Как гром среди ясного неба. Чхве Субин. Отныне ничего не будет таким, как было. Теперь карточный домик рухнул. Подобно домино одно знакомство с Субином стало причиной множества последствий. Но обо всем по порядку.

  От жаркого дня спасал слабый кондиционер заполненного школьниками автобуса, который вес нас действительно в неизвестное направление. Мои уши были забиты наушниками, и я слушала Тейлор Свифт — банально свою любимую певицу. Хочу рассказать вам спойлер, после этого она перестала быть моей любимой певицей. Потому что когда началась моя любимая партия, рядом со мной, на единственное свободное место опустилась чья-то тушка.

  Он попросил у меня наушник, чтобы послушать музыку вместе, а затем пошутил про Канье Уэста, и это было по-истине глупейшая шутка. Она была настолько дурацкой, что мой мозг предпочел забыть его. Но я посмеялась.

  Так моя жизнь связалась с Чхве Субином.  В отличии от меня у Субина была куча друзей, он постоянно купался во внимании, умел находить общий язык даже с такими людьми, как я, но с той нашей первой встречи в автобусе в лагерь Субин помешался на мне. Как бы я ни избегала его, он садился со мной в столовой, оставался дежурить, а во время дискотеки он прятался со мной среди деревьев и мы вместе слушали музыку. И мне было хорошо с ним.

  Впервые в жизни мне было хорошо с кем-то помимо отца. Впервые в жизни мне не было неловко, мне не было некомфортно. Мне казалось, что так и должно было быть. Казалось, Субин всегда был здесь. Всегда был в моей жизни.

  Но, о Господь, как же я ненавидела то, что чем больше Субин проводил со мной времени, тем пристальнее было внимание остальных ребят, которые не могли понять, почему он привязался ко мне, как котик. Ведь каждый хотел с ним дружить.  А он убегал от своих друзей для того, чтобы проводить со мной время.

  Меня обижали. Это было впервые. Раньше меня просто игнорировали, потому что не замечали, но когда в моей жизни появился Чхве Субин, я испытала это липкое неприятное чувство, вызывающее тошноту. Узнала, каково это — когда над тобой насмехаются.

  Субин был моим первым другом.  Моим первым слушателем. Первым рассказчиком. Первым защитником.

  Чхве Субин был моей первой любовью.  В июле две тысячи первого года я узнала, что такое влюбленность.

  Он дал мне прозвище. Называл меня "Алой розой". Мое сердце в это время обливалось алой кровью. 

  — Почему "Алая роза"? — я спросила один раз, когда мы снова прятались от остальных ребят в отдаленном от лагеря скрытого местечка, которое было окружено высокими деревьями. Мы постоянно проводили здесь время.

  — Потому что ты похожа на розу, — он ответил, смотря мне в глаза. — Ты такая же красивая и загадочная. И... У тебя красные волосы.

  — Они рыжие.

  Я была уверена в том, что между нами что-то происходило. Это не было просто дружбой. Друзья не ведут себя так. Они не испытывают нависшее в воздухе напряжение, они не пытаются касаться друг-друга, они не любуются друг-другом, борясь с отчаянным желанием коснуться губ.

  У друзей не перехватывает дыхание при виде друг-друга. Если у вас с друзьями это происходит, то у меня тревожные новости.

  — С днем рождения!

  Субин поднимает около моего носа красный кекс с одинокой свечой сверху и я еле сдерживаю смех, чтобы нас никто не услышал.  Меня впервые поздравляют в двенадцать часов ночи.

  — Красный бархат? — я сдуваю свечу и начинка лакомства интересует меня гораздо больше, чем желание, которое я должна была загадать.

  — Да, потому что у тебя красные волосы. — палец Субина аккуратно касается кончика моих длинных волос.

  Я перебиваю его.

  — Они рыжие, — на это Чхве демонстративно закатывает глаза, но я привыкла, ведь он делает это всегда. — Субин, — парень вопросительно хмурит брови. — Это было плохой идеей — зажечь свечу под одеялом, — я чувствую, как капля пота скатывается по моей щеке. — Мы можем спалить все.

  — Прости, — шепчет в ответ. — Но если вожатые увидят меня здесь, то они накажут нас обоих. 

  — И ещё если остальные ребята узнают, что ты был со мной, они...

  — Мне плевать, — Субин даже не желает слушать. — Мне все равно, что сделают другие ребята, если узнают, что я был здесь. Я просто не хочу, чтобы тебя наказали.

  Он шепчет, но я слышу каждое слово четко. В этой темноте его глаза — единственное, что сверкает. И я знаю, что он не видит, как я краснею, и не видит, как ярко на самом деле улыбаюсь, ведь иначе не могу, но я чувствую, что каждую минуту, пока он со мной, моя душа становится спокойнее.

  — Минджон, — я впервые так рада своему собственному имени. Обычно в толпе, когда кто-то называл мое имя, я пугалась и паниковала. Я ненавидела свое имя, когда его произносил кто-либо помимо моего отца, но теперь я люблю его сильнее всех. — С сладким шестнадцатилетием. 

  Минджон, Минджон, Минджон...

  Я и не знала, что буду так отчаянно желать, чтобы он снова назвал меня по имени. Чтобы погладил меня по голове, чтобы прокрутил на пальчике прядь моих волос.

  За день до отъезда уже в августе две тысячи первого года впервые мне разбили сердце. 

  Он не сказал мне ни слова. Когда другие ребята окружили меня для того, чтобы снова пообижать, я была спокойна, потому что даже если я не смогу себя защитить, то он обязательно придет меня спасти. И их слова, заполненные ядом, не ранили меня, потому что это все были глупости, которые подростки используют для того, чтобы причинить другим боль.

  Субин пришел. Но его глаза были пусты, его лицо было холодным, как январский ночной ветер. И он смотрел на меня, и ему было все равно. У него не дернулась бровь. Он смотрел на меня сквозь окруживших меня подростков, и видел, как сильно я хочу сбежать.

  И Субин ушел. Он просто обернулся, засунул в уши наушники, и ушел. И слова, которыми в меня кидали остальные ребята, вдруг обрели силу. Мне стало так больно, я могла услушать каждую букву. Я почувствовала уязвимость, боль и одиночество.  Я снова была одна.

  Субин ушел так, как будто его никогда и не было. Я больше не видела его. И мне даже начало казаться, что все это время я была вбреду и никакого Чхве Субина нет, но вожатые предупредили, что ему пришлось уехать на два дня раньше.

  В августе две тысячи двадцать первого года мне разбили сердце.

  Он сорвал розу, которую сам же посадил.