Съезд Организации Единых Стран Иодении в том году состоялся в Кельской Империи, что не могло не вызвать преждевременное волнение. Вопросы, которые предстояло обсудить на сей раз, казались весьма безобидными, затрагивали Кайрисполь косвенно, если вообще хоть малейшим образом касались его. Однако даже мирные переговоры, проводимые на вражеской территории, не сулили ничего хорошего.

Проблемы не заставили себя ждать, застали врасплох на самых первых этапах. Делегацию от Кайрисполя, по соображениям властей Кельской Империи, сократили до десяти человек, включая охрану и переводчика. К остальным пяти участникам съезда подобного рода ограничения не применялись, что лишь сильнее накалило обстановку. Но из двух зол - отказаться от присутствия на съезде вовсе или смириться с его ужесточенными правилами - без сомнений было избрано второе.

Делегация предстала в следующем составе: Сигфрид Энрик, отвечающий за дела внешнеполитические и неизменно присутствующий на всех съездах ОЕСИ; Хилер Дэнзель, временный глава Имперского Совета, при этом прекрасно владеющий кельским языком; Фабиан Тайфер, секретарь Дэнзеля, и семь офицеров, отобранных из числа Леврийского полка гвардии. Хилер особенно настаивал на присутствии Льюиса Крофорда, но тот внезапно исчез с горизонтов на добрую неделю. Он то ли уехал поправлять дела в недавно приобретенную усадьбу под Эйсбургом, то ли впервые в жизни слег с горячкой, отгородился от мира, не желая попадаться никому на глаза в столь разбитом состоянии. А может и вовсе... «выгорел». Рассуждая о внезапной пропаже Льюиса, Хилер часто использовал именно это слово, акцентируя внимание на том, что подобное Крофорду свойственно. Мол, он уже не раз «выгорал» раньше, и искать его, навязываться, уж тем более приближаться к нему в таком состоянии не стоит. Всё само собой наладится. Просто нужно время.

Подобная холодность в рассуждениях Хилера наталкивала на мысль о том, что меж ним и Льюисом давеча разгорелась ссора. Фабиан искал подтверждение своей теории в словах Дэнзеля, его пренебрежительности и раздражительности, воспалившейся подобно гноящейся болячке именно в последние дни, но ничто не было достаточно весомым и не могло служить почвой для выводов.

На границе Кельской Империи и Кайрисполя, где за последние годы ужесточился контроль и внимание к иностранным гражданам, делегация провела целую ночь, пока правительство первой из стран ни дало добро на въезд. Зашли речи о протестах и массовых беспорядках, внезапно возникших требованиях табуировать присутствие представителей Кайрисполя на собрании.

Что положило начало вражде? Почему Кельская Империя ощетинилась против Кайрисполя? Возможно ли было это предотвратить? - Фабиан с особой тщательностью мысленно растирал эти вопросы в порошок, пока томился от скуки в дороге, но чёткого ответа просто не существовало. Затяжные войны, нескончаемый раздел земли, геноцид (разгоревшийся при Винсе Делрое), в огне которого погибли десятки тысяч кельцев; пропаганда, захлестнувшая Кельскую Империю после пришествия новой властвующей династии; духовные кризисы, в основу которых лёг раскол церкви. Каждый из конфликтов сыграл ту или иную роль и каждый был неотвратим. И за всё в дальнейшем приходилось расплачиваться потомкам.

В Ла'Катрине, столице Кельской Империи, царила тишина и благодать. Центральную улицу, насквозь проходящую чрез город, перекрыли, так что участники съезда могли беспрепятственно прибыть ко дворцу, не боясь нападок со стороны местного населения.

Фабиан опасливо выглядывал из экипажа, всматриваясь в силуэты наездников, прикрывающих делегацию с тыла, прислушивался к мертвенной тишине, навивающей тревожные мысли. Хилер, утомлённый тяжёлой дорогой, дремал напротив, уронив голову на грудь. Когда дормез резко остановился, въевшись колёсами в рыхлый от влаги снег, Дэнзель распахнул глаза, непомутнённые и на удивление ясные, точно он и не спал вовсе, тихо спросил:

- Что там ещё?

Фабиан вновь высунулся наружу. Круг обзора оказался узок и мал, кроме дороги и гвардии, что теперь подалась в начало строя, ничего не представлялось видимым.

Тайфер окликнул одного из всадников, пытаясь понять, в чем причина столь внезапной остановки, на что тот коротко махнул рукой, сказал «оставаться на своих местах и сохранять спокойствие».

- Ну что? - в маскообразном лице Хилера проклюнулась тревога.

- Чёрт их знает... Стоим и стоим...

После этих слов экипажи двинулись так же резко, как и остановились двумя минутами ранее. И Фабиан с ужасом увидел, как два гвардейца, спустившись с лошадей, оттаскивали с дороги к обочине что-то... Колеса завертелись с большей скоростью, увлекая от этой странной картины, но в последние секунды, перед тем, как городской пейзаж в корне изменился, Фабиан сумел различить в бесформенном "нечто" тело. Человеческое тело. Он в испуге отпрянул, вжимаясь в сиденье, округлившимися глазами уставился на Хилера, который, кажется, решил вновь прикорнуть.

- Ты видел?!

- Что видел? - голос Дэнзеля звучал словно в отдалении.

- Там... На дороге...

- Что?

- Тело... Тело с дороги... тащили...

- Может лошадь издохла? - Хилер пожал плечами.

- Нет. Точно нет! Да и с чего бы?!. Это человек был. Уверен.

Дэнзель ничего не ответил. Всю оставшуюся часть пути они провели в молчании, отчего на душе стало совсем скверно и пусто.

Во дворце их приняли холодно. Участников съезда усадили за круглый стол, где на протяжении восьми часов шли, бежали и спотыкались переговоры. Фабиану, как и прочим секретарям, не хватило места за общим столом, а потому они расположились в дальнем углу комнаты, откуда вид на происходящее открывался очень уж смутный. Хилер беспрестанно щебетал что-то по-кельски, переводил Энрику суть беседы, то и дело высказываясь от его имени; Фабиан не понимал и не слышал ни единого слова. В редких перерывах, пока собравшиеся отдыхали, смакуя десерт и легендарный местный кофе, Тайфер под диктовку Дэнзеля записывал основные положения, принятые в течение последних часов. По окончании переговоров оба еле связывали слова в предложения, обменивались короткими бессодержательными фразами.

Отбыть требовалось немедля.

Смеркалось.

Солнце еле держалось над горизонтом, то и дело подергиваясь рябью облаков, белесое и холодное, лишенное привычного тепла. Фабиан с минуту стоял подле дормеза, пристально глядя на светило, точно была в нём некая обманка. В Кельской Империи всё казалось иным. Фальшивым. Люди, здания, зелень. Бездушное, безликое, сделанное точно под копирку и отнюдь не по божьему замыслу, а вполне себе человеческими неумелыми руками, способными лишь к подражанию неповторимому оригиналу. Семя дуба здесь не упадёт туда, куда занесёт его ветер, - ему уготовано своё место средь таких же семян, бережно вложенных в землю. В домах здесь не найти отражения широкой человеческой души - они одинаковы и до мельчайшей детали вымерены, точно и души их владельцев не содержали в себе ни пороков, ни легчайшей экспрессии. Даже солнце здесь виделось таким же совершенным, противящимся истинной своей природе, оттого и мёртвым.

Фабиан вздохнул, размышляя о «солнце» своей жизни, что так и дожидалось восхода за горизонтом сознания.

Они отъехали в шестом часу под монотонный стук копыт. Хилер всё никак не хотел отходить ко сну, неотрывно глядел в окно, не произнося ни единого слова. Казалось, для него самое волнительное было впереди, и он не намеревался терять бдительность, отдаваясь во власть матушке-судьбе.

Когда они были у самой границы, стояла глубокая ночь. Всех потребовали покинуть экипажи, предоставив их в распоряжение местной охране, как и лошадей вместе с оружием; самим же ожидать дальнейших распоряжений. Меж делом Хилер отвёл Фабиана в сторону, вполголоса произнёс:

- То тело, что ты видел у дороги... - Он обернулся, убеждаясь, что поблизости нет ни души. - Я говорил о случившемся с Энриком. Оказывается, за пару часов до нашего прибытия представители местной радикальной партии, выступающие против нашего нахождения на съезде, учинили беспорядки на центральной улице. Власти не сумели найти с ними компромисс, а потому не обошлось без применения силы... Тело принадлежало одному из пострадавших во время «зачистки» улиц. Он умер задолго до того, как мы его обнаружили. Тело буквально подбросили нам под колеса. Не знаю, можно ли счесть это за угрозу или стоит просто-напросто закрыть на произошедшее глаза, но я не хочу оплошать в случае, если нам действительно есть чего опасаться. Вот, возьми, - он медленно, озираясь по сторонам, вложил Фабиану в руку револьвер, - спрячь его в дипломате. Уверен, у радикалов и здесь есть свои уши, так что держи его при себе. Нас разденут догола, но в ценную документацию лезть не имеют никакого права. Главное, не упускай дипломат из виду. Всюду держи при себе!

- Лучше бы сам им распоряжался, - Тайфер силился откреститься от оружия, но был вынужден послушаться Хилера.

- Меня будут обыскивать с особенной тщательностью, а вот с тобой обойдутся куда более формально. - Он выдержал паузу, затем спешно добавил. - Не подумай дурного. Я не хочу тебя подставить и морочить тебе голову из-за пустяков тоже не стану. Здесь что-то нечисто. Я так чувствую. Я почти уверен в этом... Знаешь... Я не намереваюсь погибать в стране, откуда бежали мои родители и иммигрантами которой они погибли. Я слишком многое отдал стране, которую с рождения ненавидел.

В ту минуту их окликнули. Фабиан вздрогнул от неожиданности, со спокойным видом проследовал к контрольно-пропускному пункту, где их уже дожидались каменнолицие пограничники. В помещении, вдоль стены которого выстроили всех членов делегации, в общей сложности находилось человек шесть вооружённых кельцев, хоть в том не было никакой необходимости. Свет тускло озарял собравшихся, жёлтыми маслянистыми пятнами ложился на их кожу, перетекая в глубокие иссиня-черные тени.

- Они требуют снять верхнюю одежду, - перевёл Хилер слова одного из солдат, стягивая с плеч пальто.

Фабиан, старавшийся не отрывать взгляд от пола, молча следовал указаниям, успокаивая себя тем, что они уже проходили ранее эту же процедуру, а значит бояться ему нечего.

- Обувь, господа... - Вторил солдату Хилер.

Когда босые ноги коснулись пола, Тайфер понял, что даже при большом желании далеко не убежит: неотесанные, грубые доски пола льдом впились в подошву ног, так что кожа налилась краской, а после и вовсе посинела до самых пластинок ногтей.

- Брюки, рубашки... Всё до белья. - Спокойствию Хилера можно было только позавидовать.

Фабиан дрожащими от холода пальцами расстегнул шелковую рубашку, небрежно и спешно стянул брюки, толкнул их ногой вперёд, в кучу уже осмотренных вещей. Далее начался долгий и мучительный осмотр, в течение которого каждого, в строгой очерёдности, проверяли с ног до головы на предмет незаконно вывезенных из Кельской Империи предметов. Хилера действительно осматривали с особой тщательностью, силясь уличить его хоть в чём-то, кроме безупречно накрахмаленного белья и отсутствия верхней пуговицы на исподней рубахе.

Когда очередь наконец дошла до Фабиана, он уже перестал чувствовать пальцы ног и невольно переминался с пятки на носок, желая хоть самую малость разогнать кровь. Солдат, осматривавший его, смеясь, тараторил что-то, чем сильно поднял настроение кельскоязычной половине присутствующих.

- Он говорит, что ты весь синий. - Начал Дэнзель, мученически улыбаясь. - Говорит, у тебя такие же испуганные глаза, как и у его невесты в первую брачную ночь... А ещё требует передать ему в руки дипломат, что стоит у тебя за спиной.

- Чёрт! Так скажи ему, что нам запрещается вскрывать документацию до возвращения в Кайрисполь.

Хилер вновь заговорил по-кельски, активно жестикулируя, точно это прибавляло его словам весомости. Пограничник в ответ бросил короткую фразу, после чего отступил в сторону.

- Что? Что он сказал тебе? - Фабиан уставился на Дэнзеля в ожидании ответа.

- Он не привык верить кайриспольцам на слово...

Лицо солдата, острое и безусое, погрузилось в глубокие тени, растворяясь в их краске, теряя контуры и очертания.

-... но власти... Власти настаивают на этом. - Хилер замолчал, пытаясь подобрать подходящие слова. - Я дурно понимаю его. Здесь имеют место быть то ли диалекты, то ли просторечия. Я плохо владею разговорным кельским... Слова не связываются... - Дэнзель тяжело сглотнул. - Он говорит, что не верит в силу власти. Мол, власть - есть народ, а голос народа говорит обратное из раза в раз. Здесь, на границе, все братья, одной крови и разума. Один всегда поддержит другого, что бы ни случилось...

Хилер вновь замолчал, с каждым произнесенным собеседником словом бледнея в лице; взгляд его помутнел, от былого спокойствия не осталось ни следа.

- Господин Дэнзель! Что ж Вы молчите?! - волнение пробудилось и в Энрике.

- Хилер! - Фабиан толкнул его в плечо, на что тот медленно повернулся к нему, еле шевеля губами, сказал:

- Я был прав...

- Прав в чём? - ответ вертелся на языке, но Тайфер не желал озвучивать его.

Радикалы, а то были именно они, как Фабиан успел сообразить, спешно изъяли оружие. Хилер медленно поднял руки, всем своим видом призывая соотечественников следовать его примеру; отступил ближе к стене, бегло осматривая комнату. Он, видимо, никак не желал принимать бедственность своего (и не только) положения. И в ту секунду прогремел первый выстрел...

______________

Нэверский Союз, как окрестила себя единственная радикально настроенная партия Кельской Империи, за минувший год совершил около семи террористических актов, жертвой одного из которых стал посол из Кайрисполя. Случай сей всячески пытались замять, не придавать огласке, опасаясь народных волнений и, надо отметить, постарались на славу, потому как уже через месяц о случившемся забыли как о страшном сне. Фабиан не раз прокручивал в голове эту новость, как нечто занятное и абсурдное, даже мысли не допускал, что подобное может случиться с ним самим. Он продолжал не верить вплоть до того момента, как один из гвардейцев, желавший воспользоваться общим замешательством и рванувшийся к выходу из помещения, рухнул замертво на ступеньки с простреленной насквозь головой.

Фабиана оглушил звук выстрела, и средь прочих делегатов он единственный остался недвижим, стоял как вкопанный, не смея лишний раз вздохнуть. Холод вдруг отступил, теряясь за нарастающим звоном в ушах, горячая кровь волной окатила тело изнутри.

«Тебе двадцать, Фабиан! Возьмись наконец за ум, пока я не сослал тебя, к чертям собачьим, на север с просветительской деятельностью», - пронеслись в голове слова отца, голос которого звучал, кажись, с того света, ясно и чётко, словно он был совсем рядом, здесь, по правое плечо. Юноша отмер, чувствуя, как всё его тело степенно приходит в движение, с трудом поднял глаза. Напротив высилась грозная фигура Тайфера-старшего с ружьём в каменной хватке синих пальцев.

- Это я... - губы Фабиана заледенели, язык онемел, мёртвым куском плоти лежал на нелепо отвисшей челюсти. - Я тебя сослал. На тот свет. - Он усмехнулся от правдивости сказанного. - И я больше не гневаю тебя...

В глазах зарябило, и уже чрез секунду он отчётливо увидел перед собой того же солдата, что и прежде. Тот кричал по-кельски; поток слов, совершенно неясный, бессмысленный, отчего хотелось смеяться до потери памяти, захлебываться скопившейся во рту слюной, что стопорилась в горле слизистым комом.

Новый выстрел вывел Фабиана из состояния транса. Пуля угодила в керосиновую лампу, разорвав её изнутри; огонь с хрустом вырвался наружу, перебросился на деревянный стол, а с него и на старенькие оконные занавески. Пламя разгорелось с необычайной мощью, и в его жаре Фабиан с удивлением различил искаженное напряжением лицо Хилера, сжимающего револьвер в правой руке и дипломат, некогда стоявший у ног Тайфера, подмышкой. Дэнзель и был виновником случившегося.

Солдаты рассеялись. Двое, на вид самые испуганные, кинулись прочь, не желая быть ни сгоревшими живьём, ни пойманными властями. Ещё трое отчаянно пытались затушить огонь, но тщетно. Лишь один оставался на прежнем месте, не сводя ни глаз, ни ружья с Хилера. Этот немой поединок взглядов и просчётов действий друг друга явно затянулся. Пламя нещадно пекло кожу, высвобождая из плоти неимоверное количество пота, водопадом струившегося по лицу и телу, но противники оставались недвижимы, точно не ощущали жара вовсе.

Гвардия вместе с Энриком уже покинула здание, двинулась в поисках подмоги, а Фабиан в нерешительности наблюдал за этим противостоянием, где с жизнью могли распрощаться оба, не прояви один каплю трусости.

Наконец затрещала крыша. Одна из горящих балок с грохотом обвалилась внутрь комнаты. Солдат в испуге отшатнулся, медленно опустил руку, принимая своё поражение; лицо Хилера, залитое багровой краской, секундно озарилось торжеством, как вдруг раздался третий выстрел.

Глухой.

Фабиан ничего не понял. Ему почему-то в голову ударила шальная мысль, что он вообще ничего не смыслит в жизни, как бы всё ни было глупо и поверхностно.

В карих глазах Хилера пронзительно звучал испуг. Фабиан слышал его, пускай мир вокруг стал совсем беззвучен, чувствовал его у себя под кожей свербящей болью.

Боль.

Она пронзила тело.

Даже вздохнуть не хватало сил.

Фабиан сумел победно улыбнуться Хилеру, но тот не спешил отвечать тем же. Он крепче прежнего сжал револьвер, с яростным криком выстрелил противнику в лоб. Солдат мешком осел на пол, и Фабиан с необычайной тоской отметил, что и его самого бессилие влечёт куда-то вниз, ближе к земле, к тишине и спокойствию. Туда, где нет давящей тяжести. Нет и самой жизни.

Только теперь, когда ноги его подкосились, он непроизвольно опустил глаза и с недоумением узрел своё простреленное плечо. Тогда-то Хилер и подхватил его под руки.