Мы едва не стукнулись лбами из-за близкого расстояния между нами. Стояли молча и почти не дышали. Замерли оба в насторожённой неподвижности. Распахнутые золотисто-карие глаза напротив потемнели, смотрели испытующе. Там, в глубокой черноте зрачков, отчётливо стоял вопрос, на который мне хотелось ответить: «Да брось, мальчик. Ты же всё прекрасно понимаешь. Ты понял ещё там, в кафе, когда я намеренно задерживал на тебе взгляд, так же, как и ты на мне. А может, ещё раньше — на подъёмнике, но не был уверен, как и я. Но совсем ничего не понять ты не мог».

Выпитый алкоголь прибавлял смелости и убавлял терпения. Я не мог больше сдерживаться, решился, а там — будь что будет. Медленно склонился к Ромкиным губам. Учитывая его резкий характер, по роже можно было получить в любую секунду. Предугадать его реакцию было непросто, и я ощущал себя оголённым проводом, когда, затаив рвущее горло дыхание, коснулся его заалевших от волнения губ.

Ромка стоял обалдевший, с расширенными в изумлении глазами, не двигался и, кажется, сам не дышал. Но и не отталкивал. Я прижался к губам чуть сильнее и тронул языком нежную кожу, будто спрашивал разрешения, и едва с ума не сошёл от радости — он мне ответил! Робко, нерешительно, но ответил. Шевельнул губами, поддаваясь, впустил мой язык и коснулся его своим. Я не напирал, потому что точно не простил бы себе, если бы испугал его и всё испортил. Но Ромка по-прежнему был здесь, качнулся ко мне, прижимаясь крепким животом, обнимая меня за спину. Чёртова толстовка мешала мне чувствовать тепло его кожи, и я сорвал её с себя, отбросил куда-то в сторону. Ни он, ни я не сказали друг другу ни слова. Я чувствовал его желание, когда Ромка потёрся пахом о моё бедро.

Не разрывая торопливый жадный поцелуй, шаг за шагом я настойчиво подталкивал его спиной к кровати. Он не сопротивлялся. Отступал и подчинялся мне, позволял взять верх, но я не мог не заметить его скованности и нерешительности даже тогда, когда уже завалил на постель, втискиваясь между бёдрами, разводя их, преодолевая его сопротивление, чтобы прижаться к нему плотнее. Он дышал часто и прерывисто, и словно горел под моими ладонями, выглаживающими его бока, растирающими грудь с твердеющими сосками, и я горел вместе с ним. Неохотно отстранившись, дрожащими от нетерпения руками я расправился с ремнём на его джинсах, рванул молнию на ширинке. Ромка охнул на выдохе, то ли метнулся, то ли дёрнулся под мной, схватил меня за запястье в тот момент, когда я начал стаскивать с него джинсы, подцепив заодно и резинку трусов.

— Эльдар, подожди...

Я перехватил возбуждённый и одновременно испуганный взгляд. Его нельзя было не понять. Мы едва знали друг друга, и он совсем не был похож на того, кто ляжет в постель с первым встречным. Что этот пацан знает себе цену, было заметно по тому, как он держал себя, как говорил и реагировал на обиду. Мне просто повезло, что я оказался так близко и что он почему-то взял и подпустил меня к себе. Может быть, из-за напряжения и событий этого первого дня, трижды столкнувшего нас, и третьего раза мы оба уже не могли игнорировать.

— Всё хорошо, ёжик. Не бойся, — успокаивал его я ласковым полушёпотом, но руку не убирал. Он, со своими торчащими волосами, насторожённым взглядом тёмных глаз и напряжённым телом, действительно похож был на недоверчивого, осторожного ежа, не знающего, что ему делать — свалить под диван подальше от чужих настойчивых прикосновений или остаться и посмотреть, что будет дальше. Я сжал его затвердевший член через плотную ткань джинсов, легонько двинул ладонью, не отрывая взгляда от его пылающего лица, накрыл его губы, проникая языком жадно, напористо, ещё ощущая его неуверенность, с которой он продолжал меня удерживать. И когда свободной рукой всё-таки потянул вниз джинсы вместе с трусами, он вдруг поддался мне, покоряясь той неотвратимой силе, что так притягивала нас друг к другу. Он позволял мне раздевать себя, трогать и целовать везде, куда я мог дотянуться. Вздрагивал от моих горячих требовательных прикосновений, выгибался, дыша сквозь стиснутые зубы, когда я проникал в него пальцами, постепенно готовя его, и едва сдерживал нетерпение, ещё сильнее распаляя нас обоих сдавленными стонами с пробивающейся в голосе хрипотцой, от которой у меня ползли мурашки по коже и всего сотрясало сладкой дрожью.

Я оторвался от него на пару мгновений, чтобы достать из верхнего ящика прикроватной тумбочки захваченные перед поездкой «на всякий случай» презервативы и тюбик со смазкой, испытав едва ли не физическую боль от того, что пришлось отстраниться. Но пока я раскатывал по члену тонкий латекс, он следил за моей рукой блестящим от возбуждения взглядом, приоткрыв искусанные мной губы. Даже со стороны было заметно, что его тоже потряхивает от сильного волнения и предвкушения, а в тёмных глазах читалось и смятение, и отголосок нерешительности, словно он всё ещё сомневался в правильности того, что между нами сейчас происходило, и желание, которое пересиливало все сомнения.

— Я пойму, если ты скажешь «нет»... — нависая над ним, я запустил пальцы ему в волосы, сжал легонько, откидывая его голову назад, посмотрел в глаза в ожидании ответа.

— Не скажу... Я хочу... Хочу тебя, — выдохнул мне в лицо Ромка, обвивая мои бёдра ногами и поцеловал сам с таким отчаянным напором, что у меня закружилась голова. Я больше ни о чём не мог и не хотел думать. Упёрся головкой между влажных от геля ягодиц и с усилием толкнулся.

Ромка ахнул подо мной, зашипел, сжимаясь всем телом, и вцепился пальцами мне в бёдра, чтобы удержать, задышал сдавленно, но вырываться не стал. Знал, так только хуже будет.

— Хороший мой... Мальчик мой... — горячо зашептал я, упираясь лбом ему в плечо, и для надёжности крепче обнял его, наваливаясь, удерживая под собой его натянутое в напряжении тело. Я входил него медленно и осторожно, изо всех сил стараясь не навредить, таким обжигающе узким он мне казался, и радовался — он понимал, что к чему, терпел и не вырывался, и сам поэтому подчинялся его рукам, сдерживающим резкость моих движений, контролирующим глубину проникновения, и глушил его стоны поцелуями до тех пор, пока не почувствовал, как напряжение потихоньку отпускает и его, и меня.

— Вот так... Боже... — я слышал, как он звучно всхлипывает, срывается на мучительно-сладкие стоны, но старается дышать глубоко и ровно, помогает мне, улавливая мой участившийся ритм, короткими ногтями впиваясь мне в кожу на спине и бёдрах, царапая плечи, и не чувствовал боли. Только сильнее заводился, моментами теряя осторожность и плавность в движениях. Тогда Ромка начинал метаться подо мной и рвано вскрикивать. Я уже не находил в себе сил остановиться или замедлить темп, сам терялся в частых звуках звонких шлепков. Пальцы соскальзывали с его мокрой кожи, когда я вцеплялся, словно обезумевший, ему в бёдра, чтобы вжаться глубже, резче, отдавая всего себя ему и беря его так, как будто долго и безнадёжно стремился к нему, и это мысль удивляла меня, обостряя и без того воспалённые чувства. Мы были знакомы только один день, но мне казалось — я хотел его с первого мгновения нашей встречи.

Я вбивался в него жадно и настойчиво, даже когда он с протяжным стоном выгнулся в моих руках, заливая себе живот и грудь, и, хотя сам уже был почти не в себе, отчётливо ощущал, как он пульсирует там, ритмично сжимая меня, видел слёзы в ставших почти чёрными глазах. Он не то плакал, не то просто всхлипывал от переизбытка эмоций, прижимаясь ко мне, что-то горячо шептал мне на ухо — я не мог разобрать. Слышал лишь собственную сумасшедшую пульсацию в висках. Толкнулся последний раз, как можно глубже вжимаясь в него, стискивая зубы, и зарычал в голос от разорвавшейся вспышки перед глазами, блуждая в ослепивших меня искрах, погружаясь в наступившую за ней блаженную тьму.

Потом я долго лежал неподвижно, расслабленно моргая, ощущая щекой его горячую влажную кожу на груди, и видел перед глазами то самое тёмное пятнышко родинки на ключице, которое так хотел поцеловать ещё там, когда смотрел на него в ванной. Теперь я мог это сделать: осторожно коснулся языком, притронулся губами, чувствуя привкус соли. Ромка едва заметно вздрогнул. Я приподнялся на локтях, разглядывая его лицо заново, словно видел его в первый раз, и целовал глаза, нос, щёки и подбородок, пытаясь на ощупь запомнить каждую его чёрточку, рельеф, трепет влажных ресниц под своими губами. Ощущение близости не уходило, и я отстранённо пытался вспомнить, когда же оно возникло — только сейчас или немного раньше? В ванной, когда я поймал в зеркале его острый изумлённый взгляд, или там, в кафе, когда украдкой рассматривал его? А может, ещё раньше, когда Ромка лежал подо мной в снегу и пыхтел, пытаясь выбраться на свободу?

— Наверное, в этом году я хорошо себя вёл, — произнёс я, расплываясь в счастливой улыбке от того, как он медленно водил сводом стопы мне по голени — таким привычно-интимным движением, что меня снова кинуло в жар, который он не мог не почувствовать, потому что тоже заулыбался.

— Почему это? — Ромка приоткрыл глаза, посмотрел на меня сквозь ресницы в блаженной расслабленности.

— Ну, такой подарочек новогодний отхватил, — засмеялся я, наслаждаясь его прибалдевшим видом. Ощущение счастья затапливало меня. Мне было хорошо самому и вдвойне замечательно оттого, что я видел и чувствовал, как хорошо ему.

Где-то приглушённо звонил мобильник, а я никак не мог сообразить — где. Не хотелось расставаться, размыкать объятия, а звонок настойчиво вырывал нас из этого состояния умиротворённого единения, в котором мы до сих пор оставались. Я вспомнил, что у Ромки телефон разряжен, значит, звонил мой. Неохотно отстранился, нашарил телефон в кармане сброшенных на пол скомканных джинсов и ответил, не взглянув на экран. Решил, что это кто-то из моих наяривает, и не мог не ощущать досады. Придумывал лихорадочно, что бы такое соврать. Всё-таки мы уже сильно подзадержались.

— Эльдар? Дай трубку Рому, если он с тобой, — женский голос показался мне смутно знакомым, но я не мог вспомнить. — Это Анка.

— Тебя, — я протянул телефон Ромке. Он медленно поднялся, нашарил в развороченной постели полотенце, обмотал его вокруг бёдер и только тогда взял у меня трубку.

— Да, — его голос звучал спокойно. Я откинулся на подушки, потянул на себя одеяло — прикрыться — и смотрел ему в спину, удивляясь и не веря, что вот только что он был моим, а теперь так невыносимо далеко, хоть и в двух шагах от меня.

— Да, — ещё раз ответил он, и голос его слегка зазвенел напряжением. Он остановился в дверях комнаты.

— Да, — в третий раз сказал он и сбросил вызов. Обернулся, кинул мобильник рядом со мной на кровать, и я с несказанным облегчением увидел на его лице широкую улыбку:

— Так, я быстро в душ, а ты никуда не уходи. Вся ночь впереди. Я хочу продолжения.