Интересно, а как выглядит мир сейчас? Что окружает каждого человека вокруг? Что же люди видят настолько часто, что уже перестают обращать на это внимание? Что стало с тем, что раньше было сплошным буйством красок? Что я пропустил за эти годы?

Эти вопросы мучают меня уже который год. Мне не достаточно рассказов моей домработницы Нади, хочу сам все увидеть. Хочу сощурить глаза из-за палящего золотистого солнца. Хочу проследить за движением ветра, который беспрестанно колышет ветви ярко зеленых деревьев. Хочу нахмуриться, увидев величественные тучи, которые, будто плывя наперегонки, спешат вперед одна быстрей другой. 

Я хочу, но не могу...

Кто такой "я"? Обычный мужчина с некогда карими глазами, слабой ухмылкой и теперь уже неуверенной, практически боязливой походкой. Порядком высок и за счет своей прошлой работы достаточно мускулист. Черные волосы, постоянно находящиеся в беспорядке. Я будто бы сошел со страниц очередного любовного романа...

Человек-нелепость, лишенный самого важного...   

В возрасте двадцати пяти лет потерял зрение. Это случилось на работе. Работал я пожарным. С самого раннего детства хотел им стать. Думал, что буду спасать прекрасных девушек из оков огня, за что они будут благодарить меня робким поцелуем в щеку. Мечтал, что так появится девушка, чья красота будет мне стимулом для улучшения из ряда "большой дом, машина, много денег". Детская наивность. Шло время, ребенок в моем лице стал молодым человеком с большим желанием помогать людям - приносить пользу, спасать жизни, защищать. Только повзрослев, я понял, что девушку найти можно везде, поэтому, спасать теперь спешил детей и матерей, чья счастливая улыбка была бы самой лучшей благодарностью. Правда, и желание иметь прекрасную деву куда-то беспросветно делось, будто и не было его вовсе.

Возможно, сейчас вы задаетесь вопросом - почему именно эту профессию я выбрал для того, чтобы помогать?

 Все просто - решил, что от детской мечты должно остаться хоть что-то.

Это что-то погубило меня. Был обычный рабочий день, ничем не отличимый от предыдущих. Солнце находилось в самой высокой точке своего каждодневного пути. Работники в формах лениво сидели на лавках, безумно желая провести свою смену без происшествий, ибо работа пожарного является одной из тех, когда не делать что-либо хочется не из-за лени, а из-за сферы своего труда. Ведь, если трудятся пожарные - где-то страдают люди.
Сигнал о помощи поступил нежданно. Моя бригада быстро запрыгнула по машинам, услышав, что происходило - горел садик. Множество детей находилось в опасности, поэтому, медлить было нельзя. Приехав, мы узнали, что, к счастью, дети были на улице, когда все это произошло - проблемы с проводкой, как выяснилось позже. Всё бы ничего, но как только все облегченно вздохнули, послышался детский плач. Плакала маленькая девочка лет пяти. У всех в ужасе сжалось сердце, когда тихий шепот стал разборчив. "Миша там. Он остался в классе," - бормотала малышка. Я сразу же сорвался с места, побежал в здание, которое все больше и больше пожирало пламя. Остальные, тушившие до этого, сразу направили мне в след струи воды - освобождали проход от назойливых огоньков. Я до сих пор помню все отчетливо, словно это было вчера. Помню едкий дым, пробирающийся в мои легкие и сжигающий их. Помню огромную температуру, которая заставляла мои глаза резать и слезиться. А еще помню хрупкую фигуру мальчика, бездвижно лежащую на изрядно прожженном полу. Единственным отличием его от мертвеца было беспокойное дыхание - такое убивающее, но нужное.  Быстро подхватив его - укутал в свою мягкую форму и направился к выходу. Выйти удалось лишь мальцу. Когда до улицы оставались считанные шаги, пол начал проваливаться из-за горящей балки, которая стремительно заражала его огнём. Мгновения, которые прослужили мне вечностью. Не знаю, как удалось не поддаться страху и панике, но я в долю секунды отбросил мальчика к выходу, рядом с которым нас уже ждали мои коллеги с каталкой. Ребенок отделался переломом руки, так мне сообщили друзья. В тот самый момент пол обрушился, и яркие искры огня ослепили меня. Дальше помню лишь падение, потом пустота...

Открыв глаза, я уже ничего не видел.

Врачи говорили, что еще легко отделался. Минимум ожогов и последствий от удара головой.
Верующие же, что остался жив лишь потому, что Бог так оплатил мне за все спасенные мною жизни. Лучше бы я умер.
Память была со мной, что приносило неимоверную муку. Каждая деталь происшествия... Всё повторялось в моей голове снова и снова, заставляя переживать потерю зрения раз за разом.

  Было трудно.

Несколько месяцев провел в больнице - реабилитация. Питание таблетками. Куча посетителей, из которых неизменно каждый день приходила Валентина - мать того мальчика. Отчасти это было из-за того, что мы с ним лежали в одной больнице. Миша тоже приходил и читал мне сказки собственного сочинения. Он был единственным, кто не жалел меня, а веселил.

Но даже Миша не мог убрать из меня понимания того, что в одно мгновение все потемнело, превратив мою жизнь в постоянный кошмар. Мир для меня навечно погрузился во мрак. Впредь, смена дня и ночи не имела особого значения. Разница была лишь в том, что днем меня окружали люди, которые своей жалостью могли достать кого угодно, а ночью оставался один и медленно уходил в себя. Я их не виню, ведь... как еще можно помочь, по сути, вечному инвалиду? Да, как только это произошло со мной, была крохотная надежда на операцию, но и она слетела на нет лишь из-за одного слова, входящего в диагноз - "неоперабелен".
Дело в том, что был большой риск того, что новый хрусталик мог не прижиться, и я бы был не только слеп, но еще и изувечен. Настолько рисковать никто не стал. 

Я не позволил.

Вот так. Всего лишь слово решило мою судьбу раз и навсегда. Жизнь потеряла вмиг все свои прекрасные краски.

Первое время пришлось тяжело. Я не мог отойти дальше ванны - терялся в доме родителей. Они забрали меня к себе сразу же после выписки, клятвенно обещая, что это лишь на первое время, пока не привыкну. Я лишь пожимал плечами, внутри сгорая от злости на это слово.

К слепоте невозможно привыкнуть, можно лишь научиться жить с нею.

Что я, собственно, и начал делать. Часами бродил по дому под руку с Надеждой - моей сиделкой, если можно так выразиться; и, слушая ее детальный отчет по каждой комнате и мебели в ней, запоминал что и где. На изучение двухэтажного загородного дома ушло три с половиной дня. К счастью, столь большое количество времени не было потрачено зря - я ориентировался и двигался по дому лучше любого зрячего. Когда подходил к какой-либо преграде, к примеру, стене, то какое-то чувство самосохранения не позволяло мне ступить дальше. Ощущал невидимый барьер на своем пути.

 Это мне несказанно помогало... 

Далее на очереди была улица. Из дома я выходил без помощи, а вот за пределами порога было трудно. Вначале мне помогала все та же Надя, которую, к сожалению, никогда не увижу. Я представлял ее по описанию, которое она представила мне сама, отвечая на мои вопросы. Русые волосы, голубые глаза, кривоватая улыбка, острый нос и пышные формы - вот все, что слышал от нее.  Она безумно добрая женщина, которая по сей день находится рядом со мной. К сожалению, в возрасте тридцати лет Надя овдовела, так и не родив ребенка - выкидыш на нервной почве. Для нее я стал тем не родившимся сыном. Каждое мое достижение мы делили напополам.
Я нанял ее своей горничной, как только покинул родительский дом. 
Что же касается улицы, то начинал по отработанной схеме - Надя говорила, я запоминал. Потом брал в руки трость и ходил по двору сам. Частенько "заглядывал" на задний двор, где находились страсти моего отца - лошади. Я на ощупь находил яблоки и кормил мою любимицу - Шалаву. Да, весьма странная кличка, но заслуженная. Так ее назвал не отец, а тот, кому она принадлежала раньше. Скажу одно - частенько ее кличку использовали в отношении нее не как обращение, а как ругательство. Уж больно бойкая лошадка! Шалава ела яблоки, словно человек - откусывала по маленьким кусочкам и жевала, забавно причмокивая. Она шоколадного цвета, с белым правым копытом задней ноги. Пока я видел - скакал на ней. Как только случилась эта напасть, мне осталось лишь кормить ее и гладить. В этом было мое утешение, хоть и не видел её глаз, которые были полны тоски - так говорил конюх. 

Чувствовала лошадь печаль хозяина.

С полным изучением двора было покончено за пять дней. Теперь и по нему мог передвигаться без трости и посторонней помощи. Я был полностью готов вернуться домой - в свою холостяцкую квартиру, на которую заработал собственным трудом. Мне было тесно жить с родителями. Я был ложкой дегтя в бочке меда. Мне об этом, конечно, никто не говорил, но это чувствовалось. Такая обуза, как слепец, никому не нужна.

  Теперь одиночество - моя семья.

Я не ощущал той свободы, что была раньше. Хотя, раньше уже не имело значение. Как раньше уже ничто не могло быть. Нет раньше, есть только сейчас. Даже завтра уже может не быть. Пора привыкать жить... хм... существовать  лишь этим сегодня. И я привык, как бы нелепо это не звучало. Привык, что буду видеть лишь темноту, и впредь не обращал внимания на осечки окружающих. Привык видеть людей лишь в своем воображении. Привык полагаться лишь на свой слух и чувства с ощущениями. Но к слепоте я не привык. Это невозможно. Я смог смириться с ней.

Вся жизнь стала смирением и привычкой.

Как только я остался наедине с собой в своей квартире, меня стало мучить чувство неудовлетворенности. Мне чего-то не хватало.  Была необходимость в чем-то, что было важным. Часть меня, о которой я не подозревал, куда-то тянула меня. Хотела чего-то. Этого "чего-то" я не в чем ни находил. Что же это "что-то"?  Множество мыслей и идей сновали в моей голове туда-сюда. Причудливые образы стали возникать в моем воображении. Одни сменялись другими. Сотни образов. Лица людей, которых я никогда не видел, приходили и рассказывали свою историю. Показывали ее мне. И я видел. Действительно видел все это, словно проживал сам. Моя голова была полна чужими словами и чувствами, которые я запоминал, считая их слишком важными. Слишком правильными. Слишком нужными мне. Я нуждался в этих словах, но не знал их применения. Что же мне с ними делать? Это был второй вопрос, над которым я думал. Часто думал.

Каждый день проходил в раздумьях. Что мне не хватает? Деньги были, ибо я достаточно много и упорно работал. Семья? Я не испытывал ни малейшего желания заводить ее. Семья не для слепого. Семья не для меня... Друзья? От них я отгородился еще в больнице, устав слушать кучу жалости к себе. Они мне ею не помогали... наоборот, загоняли в яму уныния... Желание вновь слушать что-либо подобное, возобновив общение, меня еще ни разу не посещало. Я полюбил одиночество...

В чем мог еще нуждаться? Ответа не знал...

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о чем-то недостающем, я погрузился в мир книг. Как? Благо прогресс дошел до такого новшества, как аудиокниги. Скачивать их мне помогала Надя. Я слушал их днями и ночами, прерываясь лишь на еду, сон и прием ванны. Задумывался и вникал. Жил жизнью обычных людей, которые не были слепы. Они видели мир. Помогали мне оставаться на плаву в своем существовании. Я видел все в своем воображении их глазами. Узнавал мнения по тому или иному поводу. Чувствовал вместе с ними... 

Думаю, если бы не авторы, создавшие те прекрасные книги, я бы свихнулся от давления мыслей на свою голову... 

Как хорошо, что писатели вкладывают в свое творчество частички себя, иначе, ощущения от прочтения не были бы такими завораживающими... долгосрочными... интригующими... Хотел бы я знать, чувствовали ли авторы эту нехватку? Недостаток части собственной души?..

  Пустоту внутри себя...

Именно тогда, за прослушиванием очередной аудиокниги, я понял, что за чувство неудовлетворенности испытывал. Работая пожарным - приносил пользу людям. Спасал жизни. Я был нужен. Но это все стало прошлым, хотя было настоящим.

Было и стало.

Я нашел, куда себя деть. Что можно сделать со всеми моими мыслями, которые заполняли мою голову, словно пчелы свой улей. Я решил начать писать книги. Но как это сделать, если ты слеп?  Как перенести свои чувства на бумагу, если ты не видишь ничего, кроме темноты? Ведь, кривые рукописи на листке не будут нести помощь людям, хоть и моральную. 

Нужно что-то большее.

Дни и ночи я размышлял об этом. Так прошло двадцать три с половиной дня. Двадцать три с половиной дня непрерывных раздумий. Двадцать три с половиной дня, которые перевернули мою жизнь, возвращая ей краски. Я нашел выход на двадцать третий с половиной день. Решил головоломку в один миг. Достаточно было лишь случайно наткнуться на ноутбук, спокойно стоящий на рабочем столе. Идея появилась неожиданно. Я сел на компьютерное кресло, чья кожаная обивка своим холодом вызвала табун мурашек на моем теле. Откинул крышку ноутбука. По привычке включил настольную лампу, свет которой, я уверен, отбрасывал причудливые тени на темно-синие обои моей спальни. Прошелся пальцами по клавиатуре, ощущая слой пыли, образовавшийся за долгое время бездействия. Затем сдул остатки порывом горячего дыхания. Пылинки защекотали мой нос, от чего я чихнул, как бы соглашаясь с правильностью своего решения. Со стороны казалось, что я обычный человек, собирающийся поработать над чем-то важным. Настолько привычно это выглядело... Мои глаза смотрели точно на клавиатуру, а мысли метались из стороны в сторону. Все думал, браться ли за это дело? Смогу ли я не сдаться? Не оставлю ли все на пол пути?..

Я просидел так всю ночь. Смотрел  на клавиатуру и слушал тиканье часов над столом.

Тик-так... 
Мысли метались из крайности в крайность.

Тик-так...
Решимость то крепла, то пропадала совсем.

  Тик-так...
Мне не хватало дерзости, чтоб схватиться за свой шанс обеими руками и не отпускать до победного конца.

  Я был слаб. 

  Вскоре, идея бы потерпела поражение и сошла бы на нет, если бы не нечто странное... Нечто необычное... Нечто загадочное...
В какой-то момент, я будто почувствовал притяжение, исходящее от кнопок. Мои пальцы сами к ним потянулись... Провели по их гладкости и прохладе... Появилось чувство, что с этого момента я не смогу жить без постоянного соприкосновения с этими маленькими, казалось бы, ничего не значащими квадратиками. Они будто влекли меня... Играли свою мелодию, которую я слышал подушечками своих пальцев...

Это и было тем нечто.   

По тому, что старинные часы пробили пять раз, понял - уже поздняя ночь... или же раннее утро. Но я не спешил спать. Осознавал, что уже ничто не будет прежним...

Я не ошибся.

С тех самых пяти утра, моя жизнь стала приобретать краски. Появился стимул просыпаться по утрам. Я чувствовал себя засохшим цветком, который чудом получил столь необходимую воду. Даже темнота стала менее давящей...

Все благодаря Надежде.

Именно она оживила мою идею. Женщина, с соответствующим именем, согласилась быть моими глазами и руками в столь нелегком деле, как писательство. С ее помощью, мои мысли перешли на бумагу, хоть и в электронном виде. Я говорил - она писала.

Далее был кропотливый труд, выжимающий силы из нас обоих.

Я не видел то, что получалось, поэтому, мог лишь за счет слуха исправлять все неточности и делать плавный переход от одной мысли к другой. Довольно часто сбивался, говоря все вслух, и для того, чтоб вновь уловить суть, Наде приходилось читать мне последние предложения, не редко и целые абзацы, а то и весь текст. К тому моменту, когда все вдохновение и словарный запас у меня заканчивались, мы оба были похуже лимонов. Сил оставалось буквально на то, чтоб дойти до кровати. Поэтому, почти всегда Надя оставалась ночевать у меня, а потом и вовсе переехала ко мне - для этого пришлось упрашивать ее чуть ли не весь тот единственный денек, когда желания писать не было ни у кого. После этого - недосып, усталость и полное изнеможение стало для нас образом жизни. 

Так же, не обошлось и без некоторых дней отдыха, когда мое вдохновение пропадало так, словно его и не было никогда. Правда, выходные доставались лишь Наде, а я то и делал, что пытался его вернуть. В этом мне помогала музыка. Успокаивающие мелодии классики...  Отправляющие на улицы Нового Орлеана 1900 года  нотки джаза, помогающие насладится духом старины... Слегка жесткие биты рока, наполняющие меня некой энергичностью... Все эти компоненты вставали в единый пазл и будто бы по щелчку возвращали вдохновение на свое место. Но так было не всегда... Зачастую, проходили месяца своеобразного творческого кризиса. Ничто не получалось собрать воедино. В голове лишь отдельные слова, никак не связанные друг с другом. По крайней мере, мне - на тот момент, полностью истощенному в плане письма, казалось именно так.
Бывало по-разному, но неужели могло быть как-то иначе?

Несмотря на все сложности - мы оставались счастливыми.

Я раздавал частички себя в каждую книгу, в каждое слово, напечатанное Надиной рукой. Был своеобразным маэстро, под чьей мыслью оживали образы, так мучившие когда-то. Этого достаточно, чтобы смело сказать - я жил. Жил всеми персонажами, что так интригующе создавались. Жил надеждой, что вскоре смогу издать одну из книг... затем, был уверен, последуют и другие. Жил верой, что скоро начну помогать людям морально, ибо это тоже многого стоит. Жил любовью к тому, что создавалось благодаря мне и Наде. 

Моя жизнь была наполнена.   Я поставил на место то, чего когда-то не хватало.   Все вновь обрело смысл.

Впереди нас ждало еще большее испытание - вывод в свет одной из книг. Как отреагируют на наше творчество люди, мы не знали. У нас не было читателей, ведь... до этого никуда не выкладывали свои книги. Пришло время изменить это. Нам нужно было знать хоть примерную реакцию людей, чтобы понять - как же тогда на нас посмотрят редакторы. Для этого Надежда нашла сайт и там мы опубликовали несколько пробных глав. Как и ожидалось, лишь по прошествию большого количества времени реакция дала о себе знать десятком положительных комментариев и достаточным числом просмотров. 

Даже будучи новичками, мы понимали - этого недостаточно и для толики уверенности в своем творчестве.

Унынию, пришедшему из-за неутешительных результатов, не получилось взять вверх над верой. Мы не сдались. Рискнули и пошли до победного конца. 

Продолжали верить в успех...

"Обивали пороги" множества издательств. Ожидая ответ, Надя, я уверен, чуть ли не каждую свободную минуту проверяла текст на знаки препинания, логические несостыковки, сухость описания, сюжетные дыры... Мне же оставалось взволнованно расхаживать туда-сюда по квартире, прокручивая в голове лишь сюжет, так как всего обилия слов уже не помнил. На иголках проходили часы, дни, даже годы...

Кто же знал, что угодить редакторам так сложно?

Чаще всего, мы даже не удостаивались ответа. В определенный момент сами понимали, что ждать дальше - бессмысленно... Редко когда удавалось узнать причину отказа. И она была неутешительна. Оказалось, я - новый автор.  Рискнуть и издать никому не известного, по-видимому, никто не решался, предпочитая отмалчиваться. 

Это нас не остановило.

Мы упорно продолжали искать кого-то, кто согласился бы издать мою книгу. И я нашел. Буквально врезался в него, выходя из издательства. Будучи злым на очередного напыщенного редактора, который без толики сожаления едва понятно пробурчал причину отказа и "вежливо" указал на дверь, я практически бежал из здания, которое в один миг стало мне неприятно. Надя же осталась на месте, захотев узнать побольше информации и, как призналась потом, просто не хотела оставлять нашу книгу в его руках. Мне хотелось хорошенько хлопнуть дверью и больше никогда туда не возвращаться. Именно в таком состоянии я и налетел на тогда еще неизвестного человека. При столкновении, мои темные очки, скрывающие слепоту от других, слетели и, упав, издали характерный треск разбитого стекла. Смачно проматерившись, мне пришлось махнуть рукой, ибо желание на ощупь искать их при непонятном типе совершенно отсутствовало. Я уже было развернулся и вышел из помещения, как он сам остановил меня извинениями, вложив в руку мою потерю. Затем, почему-то, пригласил в свой кабинет, где за чашечкой крепкого кофе расспросил о причине моего нахождения в этом месте. Ответил просто - добиваюсь печати одной из книг. Он не поверил, указав на существенную причину - слепой чисто физически не может писать. Тогда, слабо улыбнувшись, я сказал:

- Знаете, если хоть один редактор согласится вывести в свет мою книгу, обязательно напишу всю историю специально для Вас в ближайшее время. 

Я уже было покинул кабинет и стоял около двери, как он недоверчиво попросил мои рукописи. К счастью, с собой у меня была копия. Листы были в его руках недолго. Он бегло пролистал их - я понял это по шороху страниц, затем послышался хлопок - рукопись была положена на стол. Я не видел его лицо в момент принятия решения, но отчетливо слышал стук карандаша о поверхность стола.

Тук-тук... тук-тук... тук-тук...

Как же мне была знакома эта обстановка. Только так понял - решение принято, он лишь взвешивал все. Решался...

Ответом было краткое - "попробуем".

Взрыв. Только так я могу описать то, что произошло со мной в тот момент. Смятение, радость, облегчение, благодарность, неверие, страх... Все это смешалось во мне, выбивая почву из-под ног. Будучи в шоковом состоянии, я лишь смог попросить его написать мне свой номер. Вышел на улицу. Там на меня налетела взволнованная Надежда. Долго спрашивала, что случилось. Я ответил. Она расплакалась от счастья. Обняв ее, начал раскачиваться с ней из стороны в сторону, поглаживая по спине. Спустя несколько минут, звонко засмеялись и, повинуясь душевному порыву, синхронно закричали - "получилось!".  

Мы добились своего, вопреки всем невзгодам.

Книга вышла в свет спустя полгода, стойко перенеся до этого тщательную проверку. Реакция читателей говорила о том, что риск оправдан. Это был успех. Многие критики недоумевали - как неизвестному писателю удалось получить такое признание людей? Как бы придирчиво не читали мою книгу - найти существенный недостаток не получалось ни у кого. 

Наш труд получил заслуженную оценку.

До сих пор, хотя и прошло много времени, мои книги не задерживаются на полках магазинов и их новые хозяева с неким волнением приступают к чтению. Многих интересует - правду ли говорят в прессе? Действительно ли автор книги - слеп? Ответ на этот вопрос они получают в конце. Там, на отдельной странице, аккуратным курсивом написана фраза, которая была напечатана по просьбе моего редактора. Ею я заканчиваю все свои книги. Она привносит в произведения еще один смысл, более глубокий, более значимый для читателей. Этой фразой закончится и данная книга, которая обещалась быть написана еще давно. Я сдержал свое слово...

Слеп, но пишу...